Текст книги "Развилка"

Что она вернулась, приехала, прошла мимо нарочито фольклорной цыганки, мимо смеющихся парней, изрыгающих ауру физического превосходства, мимо стаи пыльных собак, мимо зазывал на экскурсию по столице. Она села на ограждение над пешеходным переходом – понять, где находится и что ей делать.

Солнце всходило над пыльным городом.

Земля дрогнула, над площадью закружился вихрь, поднял в воздух шелуху семечек, брошенные билеты и мелкую гальку.

Раздался скрежет рельсов, передвигаемых на стрелке.

Пыль подбросило вместе с сотрясением космоса, взметнуло в воздух над площадью, над трамваем, проводами, крышами и облаками. Прохожие не замедлили бег, не заметили провала пространства, сотрясения времени. Без ужаса и восторга на перекрестке маршрутов они торопились по своим делам, и Наталья поднялась с места, подхватила чемодан. Впереди долгий день.

Ни денег, ни жилья. Вернулась. Здесь.

На маршрутку выстроилась очередь.

– Ты, что ль, крайний?

Спрашивающий, человечек в кожаной куртке, покачивался, почти соприкасаясь на максимуме амплитуды с мужичком в пальто, шапке пирожком, с колючим взглядом.

– Не тыкай тут, – мужичок отпихнул человечка в кожанке.

– Да ты че, совсем оборзел! – возмутился тот.

Очередь, не поднимая глаз, шагнула в сторону, оставив двоих у обочины.

– Послушайте, где тут «Гагарин плаза»? – спросила Наталья.

Очередь молчала. Где бы ни располагался торговый центр имени первого советского космонавта, очередь не собиралась делиться с ней знанием.

Собственно, ей нужен был университет, просто ориентиром Эльза посоветовала назвать «плазу».

Идти пешком, катить чемодан в неизвестность? Она попробовала еще раз.

– Любой трамвай или маршрутка, – сжалилась женщина в пуховом берете, – минут десять, до поворота. За светофором выйдете.

Под козырьком у тяжелых дверей Наталья остановила чемодан, прочитала: «Юрий Алексеевич Гагарин тренировался здесь». Вспомнила – раньше здесь была шарашка, завод под секретным номером, где проверяли работу самолетов: реактивных, сверхзвуковых, пассажирских и военных. В девяностые годы завод развалился, здания получили новых хозяев, те продали его, другие продали еще раз. В одних строениях теперь были торговые ряды, в других – гостиница, в третьих – высшее учебное заведение, где готовили специалистов востребованных профессий – пиарщиков, компьютерщиков, переводчиков.

Любопытство подтолкнуло Наталью открыть еще один сайт. «История советской военной разведки»: Узданский упоминается, Шипов, Зарубин – нет. Томаззи, Креме, Лиожье, имена, иногда исковерканные, по-иному транслитерированные, но узнаваемые, уже знакомые.

На странице, посвященной разведчикам во Франции, тоже, о радость, встречаются знакомые фамилии: Я. Рудник, С. Урицкий, А. Я. Тылтынь, С. Будкевич, С. Узданский, П. Стучевский. Одно время в интересах военной разведки выполнял разведывательные задания Л. Треппер.

И наконец: в начале тридцатых годов по заграничным резидентурам военной разведки прокатилась волна провалов. Ощутимые удары были нанесены в Польше, Австрии, Латвии, Финляндии, Франции, Великобритании, Германии, США.

На этом Наталья остановилась и послала Николя два файла с данными – краткий обзор по-французски, специально для него, список источников и цитаты на языке оригинала.

Спросила, хочет ли Николя, чтобы она проработала большее количество академической информации – публикаций в книгах и научных журналах. Предложила заказать работы Диенко, Чертопруда и Ландера по межбиблиотечному абонементу, если Николя нужны материалы для публикаций.

Николя ответил положительно. Посоветовал искать в научных журналах про интеллектуальные и секретные службы, в частности, изучить информацию о резиденте Паршиной…

Наталья пообещала. Она верила, что найдет ответ, как упавшую на пол булавку, как стеклянный шарик, закатившийся под шкаф.

Из книги

Я обойду молчанием как топографическое положение города, так и внешний вид его зданий, памятников и всякого рода диковин, потому что придаю больше значения духу и характеру его жителей, чем всем перечням, которые можно найти в Этрен Миньон. Я изучаю нравственный облик города; для того же, чтобы познакомиться со всем остальным, нужны только глаза.

Конец цитаты

– Эльза, можешь спуститься к проходной? Меня не пропускают.

– Заявки на пропуск нет, – подтвердила из-за турникета носатая старуха в сером пиджаке поверх платья. – Кто вас звал, пусть сам ко мне спустится, иначе не пущу.

Холл университета был украшен портретами основателей, а также великих людей, удостоивших его визитами: инновационный премьер и скандальный политик, красавица шпионка. Провалившиеся шпионы обычно переходят на преподавательскую работу.

Эльза прислонила пропуск к глазку турникета.

– Она ко мне. Здравствуй, заходи.

Чемодан с грохотом поскакал по холлу следом за Натальей.

– Эллочка, что у тебя происходит? Ты серая какая-то. Устала?

– Тут устанешь! Замучили! То одно, то другое. Каждый день что-нибудь валится. Ты подключайся, Наташ, очень надо.

Они поднялись в Эльзин кабинет, последний на этаже, у заставленного кадками подоконника. Чемодан едва протиснулся в промежуток между двумя рабочими столами с компьютерами и одним с чашками, коробками с заваркой и банкой с этикеткой от майонеза, наполненной темным гречишным медом.

– Ректор договорился, – Эльза заметила Натальин взгляд, – знакомый его продает, с личных пасек. Весь университет покупает, студенты, мы. Садись, – она показала на стол у двери, – давай чаю выпьем. Валя сейчас придет.

На этих ее словах в комнату влетела высокая женщина в юбке до пола и вязаной кофте до колен. В кабинете стало тесно, будто теннисный мячик застучал по стеклянным стенам. Продолговатое лицо, узкие глаза – в ней было что-то японское, хотя двигалась она порывисто, без восточной плавности. Жемчужные бусы летали вокруг шеи женщины вправо-влево, едва не исчезая за орбитой тела, когда женщина поворачивалась.

– Валя, – встала Эльза. – Наташа уже приехала.

Валентина Степановна протянула руку, тонкую и прохладную, как ветка сливы на закате.

– О, добро пожаловать же! Наш лучший специалист по преподаванию русского как иностранного, – провозгласила она.

– Здравствуйте! – расцвела Наталья.

– Элла Федоровна так вас расхваливала! Глобальные преподавательские проекты, превосходные организаторские данные, совершенное владение иностранными языками. Я читала же ваши статьи о творческом преподавании русского языка детям эмигрантов. Прекрасно же, как раз то, что нам нужно.

Наталья потупилась, порозовела.

– Очень приятно, – пробормотала она, согретая похвалой.

– Я надеюсь, мы сработаемся, – Валентина Степановна сильнее сжала ее руку. – Не подведите же.

– И я надеюсь, – подхватила Наталья.

– Мы уже приступаем, – подтвердила Эльза. – Валя, ей нужно оформить документы. Ты не знаешь, Сергей Иванович у себя?

– Ах да, – встрепенулась Валентина Степановна, отпустила наконец руку. – Пойдемте к ректору. Ученый совет же начинается, всем вас и представлю.

– Хорошо, Валентина Степановна.

Из книги

Добравшись до берега (это была часть острова, где, как уже сказано, я раньше не бывал), я не замедлил убедиться, что следы человеческих ног совсем не такая редкость на моем острове, как я воображал. Да, я убедился, что, не попади я по особенной милости провидения на ту сторону острова, куда не приставали дикари, я бы давно уже знал, что посещения ими моего острова – самая обыкновенная вещь, и что западные его берега служат им не только постоянной гаванью во время дальних морских экскурсий, но и местом, где они справляют свои каннибальские пиры.

Конец цитаты

В зал ученого совета поднялись по лестнице. Наталье вспомнился птичий базар – со всех сторон щебет, гомон, писк. Валентина Степановна прорезала толпу в коконе почтительной пустоты, а Наталья уворачивалась от столкновений с невнимательными студентами. На следующем этаже, где располагался ректорат, гомон стихал. В зале заседаний люстра стреляла сотней хрустальных блесков в матовый свет дня. За столом сидел цвет университета, переговаривались, переглядывались, чертили рожицы в блокнотах.

– Здравствуйте, Сергей Иванович!

– Добрый день, Валентина Степановна, – седоволосый человек с правильными чертами лица, сидящий во главе стола под флагами, чуть заметно нахмурился. – Вы должны нам сообщить что-то срочное?

Сидящие за столом развернулись к ним строгими снежными эльфами. В их глазах отражались хрустальные искры. Во взглядах сквозило любопытство, но больше прохладное неодобрение. Наталья заметила, что в зале холодно, кондиционер включен на охлаждение.

– Простите, я опоздала на совет, – Валентина Степановна говорила сухо, уверенно. – Пожалуйста, познакомьтесь. Это Наталья Владимировна. Она специалист по обучению русскому языку как иностранному, и к тому же со свободным знанием французского. Мы принимаем Наталью Владимировну в штат, для работы в министерском проекте.

– Валентина Степановна, вам нужно согласовать этот вопрос с бухгалтерией, – поморщился Сергей Иванович.

– Из моего гранта, – уточнила Валентина Степановна, – у бухгалтерии не будет вопросов.

– Вы все-таки зайдите к ним, – повторил седовласый. – Согласуйте. Наталья Владимировна, вы присаживайтесь, пока Валентина Степановна сходит. Простите великодушно, мы обсуждали рабочие моменты, когда вы нас посетили.

Хрустальные взгляды сошлись на ней, Наталья попятилась, наткнулась на кресло позади себя, провалилась внутрь, затаилась. Хрустальное сияние расфокусировалось и померкло.

Дама с длинным лицом, обрамленным неаккуратными кудряшками, откашлялась.

– Мы не сможем напечатать восемь выпусков журнала за год. Чего вы от нас требуете? Мы в прошлом году всего два выпуска напечатали, и то материал вручную собирали по всем кафедрам. А вы говорите – восемь номеров!

– Ирина Петровна, – грузный человек с докторской бородой опустил лоб, наморщил густые брови, пошел в атаку. – Вам же отчетливо объяснили – нам необходимы восемь номеров. Это новые министерские требования, необходимое условие, чтобы нас включили в академическую базу данных. Мало у нас материалов – давайте коллег попросим отдать статьи нам. Им ведь тоже публикации нужны.

– А свои выпуски им не нужны? – возмутилась дама. – К тому же по новым министерским требованиям, – голос ее наполнился высоким осиным жужжанием, – на статью требуется две сторонние рецензии. У нас хоть одна рецензия была на статьи в прошлом году?

– Просите в обмен на наши! Сами пишите на себя рецензии! Аспирантам поручите! Работайте, – бородатый развел руками. – Иначе деньги на ветер. У нас опять получится – издательский отдел тратит ресурсы, а университету от него толку нет, – победно заключил он.

– Михаил Юрьевич, – парировала дама, – издательский отдел работает на износ, выбивая у вас статьи, которые вы обещаете и не сдаете. А потом еще не оплачиваете публикации. Даже ваши аспиранты подисциплинированнее будут.

Михаил Юрьевич вскипел.

– Я уже говорил, что сдал оплату, Ирина Петровна. Кто у вас потерял мою тысячу, не знаю, и в другой раз оплачивать статью не намерен.

– Коллеги, давайте личные финансовые вопросы будем обсуждать вне ученого совета, – скривился ректор. – Нам нужно принять решение по существу для заявки в Союзпечать, сколько выпусков на будущий год мы объявляем. А цену за публикацию можно и поднять, если этих средств недостаточно.

– Разрешите, Сергей Иванович, тут дело такое, – толстенькая женщина в очках подняла руку, как школьница. – Да наберем мы статей на восемь выпусков. Аспиранты у нас на кафедрах! Им нужно публиковаться для диссертаций. По три публикации на аспиранта, по требованиям ВАКа. Поэтому спор этот лишний, нам необходимы выпуски по всем факультетам, где есть аспирантуры.

– Так-так, – ректор задумчиво повертел карандаш в руках.

– А что, ваши аспиранты не могут публиковаться в других научных журналах, только в своем?! – Наталья сама не заметила, как включилась в дискуссию. – Если хорошая научная работа, зачем обязательно в своем университете, они ведь на конференции в другие университеты могут ездить.

За столом установилась тишина. Седовласый ректор глядел на нее по-над очками. Остальные эльфы прожигали ее лицо взглядами чистого льда. Прикосновение абсолютного, кельвиновского нуля. Ее лицо заалело до ушей, до кончика носа, до гула в голове.

– Все согласовано, подпишите, пожалуйста, Сергей Иванович, – к счастью, в зал вбежала Валентина Степановна.

Пока ректор отвлекся, Наталья выскочила из комнаты, полетела вниз по лестнице, врезаясь в студентов, поднимающихся ей навстречу.

В будничной суете Наталья не забывала о подработке, о тайной миссии, как о тайном любовнике. Она посмотрела информацию о Паршиной, как советовал Николя, – ничего полезного.

Почему Паршина? Еще одно воспоминание раннего детства? Есть такая разведчица, но ее деятельность по времени отстает от бабушкиной на несколько лет.

Наталья изучила справочник Диенко о персонах разведки и контрразведки. Обнаружила только одно упоминание: «Рикье (?—?) (псевд. «Фантомас»). Агент советской разведки. Французский журналист, работал в середине 30-х годов в газете “Юманите”. Имел контакт с советской разведкой. Был обвинен в предательстве…»

Имена других участников группы Свитца были неизвестны авторам издания.

Но это была неплохая зацепка, и начав с нее, на другой день она отыскала две замечательные книги.

Наталья влетела в Эллочкин кабинет, хлопнула дверью, так что чашки подпрыгнули, прислонилась спиной к двери, попыталась унять дрожь. Звон в ушах продолжился эхом телефона.

– Алло, – она нерешительно подняла трубку.

– Наталья Владимировна, вы здесь? Загляните ко мне, пожалуйста. Тут человечек забежал один, давайте познакомимся.

В кабинете Валентины Степановны сидела дородная, как самоварная кукла, дама в цветастой юбке и кофте с кружевами. Лиф едва вмещал мощную грудь, лицо лоснилось от жирной косметики или пота, над тяжелым подбородком выступал нос картошкой. Купчиха. Цепкий взгляд пригвоздил Наталью к дверному проему.

– Здравствуйте, – сказала Наталья.

– Здравствуйте.

Дама потянулась за конфетой, зашуршала накрахмаленными кружевами.

– Наталья Владимировна, – спросила начальница, – вы нашли, где будете жить?

– Ну, – промямлила она, – я только сегодня прилетела. Пока у Эллы Федоровны думаю остановиться…

– Зачем же смущать Эллу Федоровну, – заявила начальница, – когда есть Евгения Вячеславовна, наш же консультант по ивент-органайзингу. Познакомьтесь. Евгения Вячеславовна, Наталья Владимировна. Наталья Владимировна – наш лучший специалист…

Купчиха разглядывала Наталью, пока Валентина Степановна представляла ее, словно лошадь расхваливала.

– Я не могу кого попало с улицы взять, – наконец протянула она. – Ты же знаешь мою квартиру.

– Такую красоту просто так не сдашь! – подтвердила деканша. – Я почему же, Евгения Вячеславовна, о тебе вспомнила? Наталья Владимировна может твоих деток французскому подучить. По выходным возьметесь, Наталья Владимировна?

В кабинет заглянули воробьями две студентки и, чирикнув, улетели.

Что, и этот вопрос за нее решили? Собеседницы уже заключили сделку. Понять бы только, продают ее или покупают. Наталья снова покраснела.

– Наталья Владимировна, ну как? Такого жилья вы же просто так не найдете. Это музей же, а не квартира. Евгения Вячеславовна теперь за городом живет, со мной по соседству. А городская квартира у нее пустует.

– Обещаю чистоту и порядок, – промямлила Наталья.

– Хорошо, – купчиха протянула ей карточку. – Договорились. Завтра заезжайте, около одиннадцати.

Наталья вопросительно взглянула на начальницу.

– Обустраивайтесь, обустраивайтесь, Наталья Владимировна, – подтвердила та. – Завтра на работу не выходите, будет считаться день приезда.

– Спасибо большое, Евгения Вячеславовна, – заглянув в визитку, сказала Наталья.

Кров был нужен. Шалаш с соломенной крышей, каморка с нарисованным камином, жестяная будка – жить где-то надо. Занятия с детьми не проблема, даже полезно: поддерживать форму и язык не забывать.

– Вот и отлично. – Валентина Степановна расцвела, как сакура по весне. – Хотите чаю с нами выпить, Наталья Владимировна?

– Нет, спасибо, – отказалась та. – Нужно компьютер наладить.

– Как вы сразу вписались в работу! – Валентина погрозила ей пальцем. – Осваивайтесь. Дело впереди большое.

Наталья выскользнула в холл, выдохнула, вдохнула заново.

Водоворот студентов захлестнул ее, ударил по ушам птичьим щебетом, скрипом кожи, переливом телефонных трелей. Она поежилась – какой вираж! Это бал, это вальс, ее ведут в танце, кружат, ее обнимает умелый, легкий, как тореадор, партнер, взлетают на ходу длинные, по плечи, черные волосы, смеются масляные глаза, скрипит позабытый всеми сверчок – раз, два, три, раз, два, три: друзья, работа, кров. Как все удачно складывается!

Она влилась в студенческий поток, потертой овцой поскакала вместе с молодыми барашками, среди которых временами мелькали слюнявые песьи морды в марлевых, в честь грядущего гриппа, повязках.

Докладная записка

В связи с увеличением количества агентов и в соответствии со сметой прошу утвердить увеличение учетных расходов на поддержание деятельности программы. Список прилагаю.

С уважением – Г. О. Рыбколов

Конец цитаты

Подоспел вечер. Темнота всплыла со дна университетского двора, зародившись в царапинах асфальта, поглотила, не разжевывая, золотые всполохи окон, обслюнявила вязы, да, наверно, вязы, перечеркивающие стену до третьего этажа, доползла до плоскостей крыш. Из двери выскользнули последние студенты, распороли тишину смехом, эхом чужих шуток, исчезли за углом здания. Листья вязов встрепенулись вслед им, взбодрились, может, вернется свет, возвратятся птенцы в сутолоку веток, еще согреет их летнее тепло. Дребезжащее закатное золото перелетало на отсветах форточек от одной до другой стены, распадалось, пропадало в буром унынии. На бархате неба появились звезды и исчезли за чернильными тучами.

Наталья не видела неба, не различала росчерки веток, перелеты, перезвоны и отражения. Голова отяжелела после сшивки часовых поясов, отстоящих друг от друга на половину глобуса. Утром она выкатила чемодан из зала прилета, днем ее приняли на работу, а остаток дня она металась по кабинетам, заполняла анкеты, оформляла пропуск, заводила учетную карточку и личный кабинет, расписывалась в учебном плане и уточняла расписание. К ней подходили люди, говорящие высокими, неразличимыми голосами, сжимали ей руку, куда-то звали и спрашивали непонятное. Она кивала, соглашаясь и подтверждая сама не зная что. Снова карточки, методические комплексы и ксерокопии документов.

– Натуся! С утра все бегаешь?

Дыша шоколадом ей в ухо, возник требующий узнавания, узнаваемый, узнанный – Гоша, Гога, Георгий, Элкин муж.

– Ты ведь у нас сегодня останавливаешься? Едем? Давай быстро, к Эллочке, один глоток на дорожку и побежали, такси я вызвал.

– Так метро еще ходит.

Наталья взглянула на часы. День сползал с циферблата последними мячиками минут.

– Ходит. Метро и два автобуса и по полчаса на каждую пересадку. Едем!

Как хочется спать на самом деле. Прислониться к Гоше, закрыть глаза, ткнуться в плечо на одну только минуточку.

У Эльзы на столе раскрыта коробка шоколадных конфет. Гоша разливает всем троим виски в чайные чашки.

– Экзамен приняла у должников, – кивает Эльза.

Она прячет початую на четверть бутылку в бумажную упаковку, упаковку прикрывает распечатками, распечатки запирает в ящике стола, как будто можно спрятать, забрать в скобки просиявшие глаза, вычеркнуть из воздуха янтарный спиртной аромат.

– Поехали.

Гога выуживает из-за стола Натальин чемодан – ухватил за шлейку, рванул на себя, покатил по коридору. Утренняя вахтерша смотрит сонно с дивана за окошком. Она обрюзгла, размякла, обросла лысиной и бородой.

– До завтра, – прощается с бородачом Гоша.

Такси ждет у тротуара. Полуночная тень с разбегу влетает в Наталью.

– Excusez moi, – подскакивает она.

– Дура, совсем ослепла, че тут торчишь, – голосит тень.

– Глаза, что ли, пропил, куда скачешь, – вступается за нее Гоша.

Тень сникает, тает, исчезает в сумраке улицы.

– Едем, шеф, – Гоша забирается на переднее сиденье. – Дегунино.

Мужчины принялись планировать маршрут – как короче, как быстрее, где сейчас пробки и где уже нет. Таксист предлагал поехать по кольцевой, пассажир настоял на радиальном маршруте.

– Москву покажем, – закончил он.

Смирившись, таксист рванул с места в поток. Он перестраивался из ряда в ряд, обгонял одну машину и встраивался между другими, шашечничал, торопился. Эллочка показывала Наталье на иллюминированные высотки новой Москвы, отстроенной поверх старой. Но та вжималась в сиденье, задыхаясь от страха.

– Твою ж мать!

Женщины влетели головами в спинки передних кресел. Перед лобовым стеклом проскочила фигура в темном капюшоне.

– Чуть не наехал!

Таксист добавил ругательств.

– Что ж мне везет так с мудаками! – запричитала Эльза. – Как сяду в машину, обязательно кто-нибудь под колеса бросится.

– Так они, видишь, в черных куртках, не разглядишь его! – оправдывался таксист. – Вы тут не переживайте, у меня реакция отменная, еще ни на кого не наезжал. Ноль процентов! – засмеялся таксист.

– Почему так темно на переходе? – охнула Наталья. – Должны были фонари поставить, чтобы переход освещать. Ничего не разглядеть.

– Кто должен? – неожиданно вскипел таксист. – Критикуют сразу! Наезжают и указывают тут.

Он сверкнул золотой печаткой, брызжа ненавистью, как кровью.

Наталья затаилась на заднем сиденье. Откуда он узнал, что она недавно в городе? А, да – Элла рассказывала о новых высотках, понятно, что не местная.

Но что дурного в том, что она приехала?

И что дурного в том, чтобы освещать переходы по ночам? Для несчастных прохожих и для водителей – ведь будет безопаснее!

В квартире друзей Наталья упала на диван, провалилась в спутанные тягучие сны под шорох штор. Хозяйская кошка Мурка выглядывала осторожно, любопытствовала о гостье.

Из учебника

О мотивах некоего человека узнают путем его изучения, причем следует учитывать и степень выраженности этих побуждений. Определение побуждений индивида дает возможность подобрать к нему ключи. Характерные мотивы могут быть такими: национализм (игра на глубинном ощущении некоей национальной общности; ненависти, гордости, исключительности); религиозные чувства (пробуждение неприязни к «иноверцам» или же привязывание определенной ситуации к избранным доктринам исповедуемой религии); гражданский долг (игра на законопослушности); общечеловеческая мораль (игра на порядочности); подсознательная потребность в самоуважении (спекуляция на идеальных представлениях человека о самом себе); тщеславие (провоцирование желания объекта произвести определенное впечатление, показать свою значимость и осведомленность); легкомыслие (приведение человека в беззаботное состояние неосмотрительности и болтливости), сексуальная эмоциональность (подсовывание полового партнера и порнографии с перспективой «расслабления», шантажа или обмена), и другие.

Разобравшись в психологии объекта и отметив управляющие им мотивы, можно выйти на конкретные приемы и методики, способные «расколоть» определенного человека.

Конец цитаты

В конце двадцатых годов во Франции началась разработка «рабкоров»[1]1
  «Рабкор» – нештатный корреспондент печатного издания из рабочей среды. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Их искали на заводах и фабриках, предпочтительно военных. Пролетарская газета «Юманите» обратилась к читателям с призывом объединяться, а также присылать заметки об угнетенном труде, особенно на военном производстве. Если корреспонденты оказывались даровитыми, к ним обращались с просьбой поделиться более подробными характеристиками отчужденного труда. Даже вопросник составили в помощь начинающим литераторам: какая броня у ваших танков, какие двигатели, на каком топливе они работают, сколько охранников на проходной завода, когда у них обеденный перерыв… О том, куда отправляются их ответы, респондентам не сообщали.

Анкета – простейший метод получения информации в полевых исследованиях.

Руководителем сети рабкоров называли Лиоже, носившего прозвище «Филипп», бывшего рабочего, автора романа «Сталь». Ему помогал Исайя Бир, польский коммунист, в чью задачу входила координация рабкоров с советской военной разведкой. Сотрудник военной разведки Маркович изучал материалы и переправлял их в Москву.

В «Юманите» под руководством Андре Ремона, он же Пьер Рабкор, действовал цех по сортировке информации. В 1929 году некто Мюрей учреждал (заново?) сеть рабкоров, это он подключил к сбору разведданных невинную овечку – коммунистическую партию Франции. Разведчика век недолог, в 1931 году Мюрея арестовали, его сменил литовско-польский еврей Исайя Бир, он же «Фантомас», который стал передавать данные напрямую советскому военному атташе. Фантомас, как следует из прозвища, преуспел в одурачивании полиции. Ему долго удавалось уходить от облав, но в 1932 году и его поймали и посадили на три года.

Наталья сверилась со списком Николя. Вот он – Honoré Muraille, dit Albaret dit Boissonas! Есть!! Это он. Это они!

Наталья выдохнула. Несомненно, успех.

Кто бы мог подумать, что такая отличная находка обнаружится так близко к поверхности.

У этой информации был один недостаток – ни слова о Шипове и Зарубине. Но она ведь не может подтасовывать данные! Что есть, то находит и пересылает заказчику. Про этот период вообще мало писали, предпочитали сразу переходить к поздним тридцатым и сороковым, военным годам.

Из книги

Положив руку мне на плечо, он провел меня через зал, и мы поднялись наверх. Лестница была покрыта дорогим ковром, а по стенам висели гравюры в рамках. Он распахнул дверь роскошной бело-розовой спальни с пестрым стеганым пуховым одеялом на кровати. За нею находилась ванная, сверкавшая начищенным никелем и увешанная пушистыми белыми полотенцами.

Конец цитаты

Евгения Вячеславовна жила в районе метро «Аэропорт», в доме по соседству с писательским, министерским, военным и другими домами выдающихся социальных групп. О престижном соседстве она ненароком упомянула Наталье, еще когда та позвонила ей уточнить адрес. Эту квартиру, сообщила Евгения, она отремонтировала для себя, но – дурная вода, зассанные дворы, отвратительные соседи, невзгоды московского климата вынудили ее переехать за город. Появляться она будет иногда по выходным, сама или с детьми, которым Наталья уже пообещала давать уроки.

Воображение тут же нарисовало Наташе умильную, практически семейную сцену совместных трапез, задушевных женских разговоров и игр с детьми. Знай она, чем обернется их знакомство, не торопилась бы сейчас, понукая чемодан, через двор, мимо металлических прутьев, ограждающих новостройку, а обзванивала бы старых друзей в поисках хоть какого-то угла. Но история открывается перед нами в обратной перспективе, и мы скользим по ней спиной вперед – эпиметеи[2]2
  Эпиметей (др. – греч. Ἐπιμηθεύς, «думающий после») в древнегреческой мифологии – титан, брат титанов Прометея и Атланта. Был женат на Пандоре – женщине, которая, открыв ларец, подаренный Зевсом, выпустила на свет все людские беды. (Примеч. ред.)


[Закрыть], мудрые задним умом.

В каком доме ее ждут? Как выглядит он, дом номер двадцать девять, корпус три? Будет это хрущевская пятиэтажка, всего пятьдесят лет назад соблазнявшая граждан роскошью личного пространства и перспективой коммунизма, а теперь опостылевшая всем жильцам? Панельная постройка семидесятых, лишь количеством этажей и бегунком лифта отличающаяся от хрущевки? Нет, хрущевка – это корпус два, а корпус три – сталинское, монументальное строение, пристанище людей интеллигентных.

Наталья перешагнула подозрительную лужу и набрала код на двери подъезда.

В утробе здания, после гулкого одышливого лифта, за тяжелой двойной дверью, как моллюск в ракушке, скрывалось ампирное великолепие квартиры Евгении. Сквозняк поднял ворох пыли, растормошил хрустальный каскад люстры. Солнечные зайчики пробежали по потолку, оклеенному обоями под гобелен, по декоративным колоннам, по черной Венере, держащей канделябр над рабочим столом. Из бара отозвались глухо бокалы, со стены сверкнула черными и красными блестками реплика плаката Андрея Логвина «Жизнь удалась».

В комнате, которую хозяйка отвела для Натальи, помещались вплотную друг к другу встроенный зеркальный шкаф, двуспальная кровать, накрытая бордовым покрывалом, и письменный столик на подходе к ней. Стены комнаты были окрашены густой оранжевой краской.

Они вернулись в гостиную, прошли в ванные комнаты.

– Этот туалет не работает, – пояснила хозяйка. – За ним еще сауна, но ее не включай. Горячей воды нет, надо мастера вызвать, чинить колонку. Справишься, Наташенька?

Наталья взглянула на джакузи и унитаз в стиле ар-деко с золотым обрамлением, уточнила, есть ли в доме интернет и каков пароль вай-фай, и согласилась на все. Ампир так ампир.

Евгения показала ей десяток упаковок чистящих средств, щеток и веников, валявшихся в поломанном туалете, взяла оплату за будущий месяц и убыла в экологически чистые свояси.

Разрешенный Валентиной Степановной выходной ушел на мытье посуды и выметание мусора: два мешка шоколадных оберток скопилось под кроватями и оттоманкой в гостиной. После наведения порядка, как после предварительных ласк в приютившем ее городе, Наталья заснула в собственной, договоренной и оплаченной, постели.

Умиление квартирой испарилось уже через пару месяцев и, определяя ее стиль друзьям, вместо «совковый ампир» она стала использовать термин «упидорасить стразиками».

Но ведь не наслаждаться роскошью она сюда приехала. Трудиться она должна, пахать, добывая нектар родной речи для эмигрантских птенчиков, чтобы вернуться к ним с добычей, честный уважаемый труженик, вот они поразятся, а сейчас вперед-вперед, каждый день на работу.

Две чудесные книги радовали Наталью, как приворотное снадобье влюбленную: Жиль Перро «Красная капелла. Суперсеть ГРУ – НКВД в тылу Третьего рейха» от издательства «Яуза», 2004. И – Леопольд Треппер «Высокие ставки», Москва, «Политиздат», 1990. Перро по-французски будет Gilles Perrault, кстати. Но французского источника нет в сети, а по-русски – вот, пожалуйста. Первая книга – рассказ о жизни Треппера, вторая – его собственные мемуары. Воспоминаниям разведчика, всю жизнь лгавшего о себе, очевидно, нельзя доверять. Но написана книга превосходно, читается взахлеб.

Треппер не сознается, что входил в состав нашей группы. Он утверждает, что всего лишь дружил с одним из ее участников. Однако, судя по тексту, он знал слишком много для человека со стороны. Его нет в списке осужденных, поскольку как раз в то время, когда их схватили, он почувствовал желание путешествовать и отправился в Москву. Его приятель Альтер Стром (Штром в другой транскрипции) был осужден и провел три года во французской тюрьме. После освобождения он тоже выбрался в Москву и пришел к Трепперу, совершенно случайно не имевшему отношения к шпионской сети, чтобы попросить его отыскать, кто их предал. Группа подозревала, что виноват был редактор «Юманите» Рикье, но Стром считал, что это кто-то другой. Кого же еще просить разобраться, если не друга, не имеющего представления об их работе.