Текст книги "Вокруг Солнца на земном шаре. Альманах"

Самое дорогое

I

Поздней ночью по пустынной дороге в горах ехали двое. Тот, кто сидел рядом с водителем, тучный, с большими темными глазами, держал белое куриное яйцо и осторожно дышал на него. Водитель, сощурившись, глядел на дорогу, мелькавшую в желтом свете фар. – Я возьму его за образец, – прошептал человек с яйцом. Водитель молчал. Господин Дитер, которого он вез, был ученым и старался придумать какой-нибудь необычный способ для продолжения рода человеческого. Земле оставалось жить совсем немного, и людям тоже. Они не хотели оставлять потомство, а с увлечением прожигали свою жизнь, стараясь за короткий срок наверстать то, что не успели за все годы – путешествовали, влюблялись, развлекались. А те, кто желал детей, мгновенно расхотели этого, потому что заводить детей было совершенно бесполезно – они бы все равно умерли. Доктор Дитер не верил людям, так же как не верил в грядущий конец света и пришествие апокалипсиса. Он только хотел сделать людей счастливее.

II

Дитер и водитель, который на самом деле был его напарником Вернером, прилипли глазами к микроскопам. Объектом их наблюдений было то самое куриное яйцо, с которым ученые проделали все, что только можно, и во время этих операций доктор бормотал что-то себе под нос, но Вернеру не говорил ничего. Потом Дитер отпустил напарника и заперся в лаборатории. Через несколько дней доктор ему позвонил. – Я все сделал, – раздался из трубки слабый голос. – Приезжай, я должен тебе передать это. Вернер ничего не понял, но он привык к тому, что доктор говорил намеками и загадками, как влюбленный. Дверь лаборатории полуоткрылась, и выглянул доктор Дитер. Он был совсем зеленый и держал предмет, чрезвычайно похожий на змеиное яйцо в полупрозрачной пористой оболочке. – Возьми, – доктор протянул яйцо Вернеру. – Я поставил опыт над самим собой. Здесь мой сын. Вернер опешил, ведь он даже и примерно представить себе не мог, как это получилось и что из этого может выйти. – Я записал, как шла работа, – прошептал Дитер, – но тебя прошу об одном: отдай это моей жене. Это все, что я могу завещать миру, науке и моей семье. – Но я не знаю, как с ним обращаться. Дитер ушел в лабораторию и вернулся с толстой тетрадью. – Я все записал. А теперь иди. Вернер покинул его, а на следующий день доктора Дитера нашли в лаборатории мертвым.

III

Прочитав записки доктора Дитера, Вернер понял, что кожистая оболочка заключала в себе зародыш человеческого существа, образованный крошечными клетками – мужской и женской. Согласно тому, что писал Дитер, зародыш должен развиваться в яйце так же, как он развивался бы внутри женского организма, только для этого яйцо нужно было держать при температуре тридцать шесть градусов по Цельсию в инкубаторе.

Вернер только подивился учености своего патрона, но как только подумал, что должен отдать это яйцо жене Дитера, вздохнул и загрустил. Это казалось ему невозможным. Яйцо, лежавшее за пазухой, давило на сердце свинцовой тяжестью. Ему захотелось избавиться от невыносимой обузы. Он как раз шел мимо реки. Воздух около нее был насыщен маленькими капельками воды, как в тропиках, но только холодный-холодный, мартовский воздух. Вернер загляделся на реку, задумался и спустился по крутому берегу, покрытому прошлогодней зеленой травой. Он сел на скамеечку под плакучей ивой и стал смотреть на розово-серую шелковистую воду.

«Вот хорошо бы, – подумал он, – выбросить это яйцо в реку». Вернер засунул руку за пазуху, но у него не хватило духа даже взять яйцо. Всего-навсего зародыш, это даже убийством не назовешь…. Но почему доктор Дитер умер после изобретения? Что он сделал такое, что завещал это всему человечеству? Вернеру не хватало фантазии, он не мог понять то, что человек может развиваться в яйце, и поверить в это.

Вернеру не доставало и твердости характера. Вздохнув, он встал и пошел искать дом доктора Дитера.

IV

Вернер ничего не знал о его семье, потому что Дитер не любил откровенничать и не отличался общительностью. У него и друзей-то наверняка не было Вернеру открыла низенькая симпатичная женщина в опрятной домашней одежде. Она пристально смотрела на доктора сквозь некрасивые очки в грубой черной оправе. Ему стало неловко и страшно от этого взгляда. Вернеру показалось, что госпожа Габина все знает. Яйцо давило на сердце. – Извините, – он отступил, – я не туда попал. Дверь закрылась, и Вернер почувствовал, что гора свалилась у него с плеч. Но на улице его опять начала мучить совесть. Надо было вернуться и отдать это проклятое яйцо. А Вернер понимал, что у него не хватит духа даже смотреть на женщину. Он был в отчаянии и уходил от дома Дитера все дальше. Рука тянулась к яйцу, чтобы разбить его, выбросить, и опускалась..

V

Вернер шел пешком через весь город, и когда очутился на берегу моря, он невольно остановился, а то шел бы вперед и по воде. Он присел на холодный валун. На бледном песке лежали десятки осколков скал, которые, черные и голые, громоздились вокруг. Вернер почувствовал себя совсем одиноким. Теперь ему никто не поможет. В тоске он оглянулся и увидел маленькую фигурку – лохматая белая голова, джинсовый костюм, засунутые в карманы руки. «Чёрт, – подумал Вернер. – Что делать?» Он знал обладателя джинсового костюма. Это был Клаус, шестнадцатилетний сын доктора Дитера. К науке он не имел никакого отношения, но в лабораторию часто наведывался, когда еще не ходил в школу. Как и все дети, Клаус раздражал Вернера, он не понимал, как доктор может терпеть ребенка в лаборатории. Вернер колебался – позвать юношу или остаться в прежнем положении. Но Клаус подошел сам и сел на соседний валун. – Не сиди на камне, бесплодным останешься, – произнес Вернер с потугой на шутку. Клаус медленно повернул красивую голову: – Зачем заводить детей, если все мы все равно скоро умрем? – голос у него был уныло-задумчивый. – Отец оставил тебе на память кое-что. Вот, возьми. Он протянул Клаусу яйцо и тетрадь: – Спрячь, – это нельзя держать на холоде. Там твой брат, – торопливо говорил Вернер, видя, что глаза парнишки постепенно недоуменно увеличиваются. – Понимаешь, доктор Дитер заключил человеческий зародыш в яйцо, где он может развиваться без участия материнского организма. Очень удобная штука для современного человека. Теперь женщинам не придется вынашивать детей. Вернер замолчал и нахмурился. Клаус был совершенно растерян. – Но мне не нужен младший брат! – Он глядел на яйцо почти с ужасом. Не сегодня-завтра на планете никого не останется, а отец думал о детях?! Что я скажу матери? Она и на меня согласилась, скрепя сердце! – Что же у вас за семья была? – пробормотал Вернер, глядя в сторону и стиснув кулаки, но Клаус его услышал: – А вы думали, ученые одной наукой живут? Отец ради нас только жил. И ради нас изобрел это. Он ведь поставил опыт не на мыши не на собаке, а… на себе. «Значит, умер во имя науки и человечества», – машинально подумал Вернер. Он вспомнил вдруг, что ни у кого не заметил скорби по умершему – ни у себя, ни у себя, ни у Клауса, ни у Габины. Разве слышал он сегодня дрожащий голос и видел заплаканные глаза? – Твой отец знал, что земля не умрет, потому он хотел, чтобы люди жили лучше и размножались. Люди не плодятся, потому что теперь идет усиленная борьба за ресурсы – за благосостояние. Люди гонятся за деньгами, им некогда и не нужно любить, заводить семью. Вряд ли ты заметил, что сейчас любят поверхностно – души не хватает, чтобы углубиться. – Я не знаю, о чем вы говорите. Мои родители любили друг друга – не поверхностно, – с ударом на последнее слово возразил Клаус. В памяти Вернера всплыло лицо госпожи Габины – неприветливое, с истерикой во взгляде и симпатичными губами. А доктор Дитер с его медвежьими манерами и такой тяжелой походкой, что склянки в лаборатории подпрыгивали и звенели? Он почти не разговаривал, а только пристально смотрел на собеседника. И выражение лица было у него какое-то странное. Самый дорогой и элегантный костюм не мог бы придать ему интеллигентности. Вернер внимательно оглядел Клауса с ног до головы и увидел то, что его поразило. На ногах у юноши были не спортивные кроссовки, а аккуратные симпатичные замшевые ботинки. Если сверху он был обыкновенный подросток, то ботинки указывали на среду, в которой он воспитывался и рос. Мужчине стало совестно. Он подумал, что если бы Дитер был жив, то он, Вернер, стал бы относиться к нему по-другому. – Так что вот, – вдруг бодро сказал он, – отдашь яйцо матери, и вырастите замену доктору Дитеру.

А затем наклонил голову к песку и пробормотал: – Бедный доктор Дитер… Он ни у кого не вызывал симпатии.

VI

Вдруг на пляже показалась изящная девушка. Белое платье обтягивало стройную прекрасно сформированную фигурку, ветер играл длинными темными волосами. Клаус тоже увидел ее. Он вздрогнул, переменился в лице, дрожащие губы распахнулись, а глаза засияли так, что Вернер поверил в то, во что не верил всю жизнь – что голубые звезды горячее огня. Юноша помахал ей. Увидев ответный знак, бросился к девушке, проваливаясь по щиколотку в песке. Вернер отвернулся – он не думал, что молодежь может любить так. Те парочки, которые он видел, обнимались равнодушно, целовались холодно, и глаза у них были тусклые, хотя и в том, что он наблюдал сейчас, не было безумной страсти.

Вернер увидел, что Клаус испытывает к девушке чувство преданное и глубокое. Он понял это уже по тому, как юноша бежал к ней.

– Господин Вернер, – раздался неуверенный голос Клауса, – это Битти. Битти была удивительно хороша, лицо у нее было доброе, а взгляд открытый и ясный, – просто редкость. Она приветливо пожала Вернеру руку, в то время как Клаус стоял позади нее и испытывал тяжелую ревность, судя по его напряженному взгляду. – Битти любит детей, – сказал юноша, – и она тоже не верит в конец света. Вернер встал. – Дети, – молвил он, – Землю убили. Но не мы, а нефтяники, карьеристы… И прочие. Пока есть такие люди как вы, как доктор Дитер – даже если их совсем мало – – Земля будет жить еще долго. Солнце будет светить всем, вам и вашим детям. Без любви нет настоящей жизни. Это самое главное Он отвернулся и пошел прочь, а через несколько секунд уже бежал.

Через несколько месяцев из яйца появился сын доктора Дитера.

Никита Кожемякин

Мой прадед

Здравствуйте, меня зовут Никита и я хочу рассказать вам историю моего прадеда Артюшенко Михаила Осиповича. Он родился 21 ноября 1898 года в Сибири в большой семье. Родители были пимокатами (валяли валенки) вся деревня ходила к ним за качественной и тёплой обувью. В школе закончил всего два класса ликбеза. Работать начал с раннего детства: зимой помогал родителям, а летом был учётчиком на полях. С детства имел математический склад ума. После недолгой жизни в Сибири был отправлен на освоение земель Казахской ССР. В возрасте восемнадцати лет был призван в армию и прошёл три войны: Гражданскую войну, участвовал в Революции и во Второй мировой войне. К сорок первому году у него уже была большая семья состоящая из десяти детей. Занимались земледелием, а если быть точным, выращиванием зерновых культур. На войну прадед был призван в возрасте сорока трех лет. Начал свой боевой путь из Кустанайской области. Участвовал в освобождении Москвы, Сталинграда, Киева и Ленинграда. Затем был направлен командованием освобождать Европу от немецко-фашистских захватчиков, там был ранен в ногу, но несмотря на тяжелое ранение продолжил свой героический путь. Участвовал в освобождении Польши, Венгрии, Румынии и в итоге дошёл до Берлина. Домой он вернулся с победой и с большим количеством медалей и ранений.

После своей военной жизни занялся воспитанием детей и поддержкой семьи, которой им так не хватало, пока их глава уничтожал фашистов и шел по Европе. Из десяти детей в живых осталось семеро. В основном умирали от болезней, полученных во время тяжелых работ и от голода. Моей бабушке было всего четыре года, когда закончилась война и дед вернулся. Она, от незнания, называла его просто дядей и постоянно требовала, чтобы он ушёл и не вытирался их полотенцем. Малышке Люде было сложно привыкнуть, что это ее папа. Дети повзрослели и завели свои семьи. Моя бабушка вышла замуж и родила троих детей, в том числе мою маму.

В 1978 году умирает моя прабабушка Евдокия. После этого мой прадед жил ещё шесть лет. Он дожил до восьмидесяти четырех лет. До конца жизни сохранял большой интерес к литературе и увлекался политическими детективами, был заядлым рыбаком и посетителем библиотек города, а также мастером на все руки и частенько делал внукам всякие игрушки из лозы и глины.

Я считаю, что он прожил долгую и славную жизнь, вырастил достойных детей и помог воспитать замечательных внуков. Я рассказал о своем прадеде потому что горжусь, что среди моих родственников был такой великий, но обыкновенный человек.

Тамара Ярикова

Татьяна Помысова, Зофья Поплавская, Тамара Ярикова в Тушинской картинной галерее.

Барашек

Высоко в горах затерялось маленькое селение, состоящее их нескольких незамысловатых домиков. Это был райский уголок со всех сторон обрамленный высокими горами, вершины которых уходили так высоко в небо, что терялись в облаках. Трава на лугах была такой шелковистой и зеленой, словно кто-то расстелил ковер ручной работы. Иногда в эту зелень вплетались цветы, делая ковер еще более нарядным. С горы спускался холодный прозрачный ручей, который давал жизнь обитателям этого затерянного уголка. А воздух был такой прозрачный и свежий, что казалось, пьешь его, словно воду из ручья.

И жила в этом райском уголке одна маленькая девочка, которая любила гулять по лугу, разглядывать цветы и травинки. Ей нравилось все в них, даже колючки, которые иногда цеплялись за ее платьице. Ведь в природе не может быть ничего плохого. Девочка любила лежать на земле, утопая в траве и цветах, она смотрела на небо, на облака, стараясь угадать, на что они похожи. Облака были такие разные. Она видела в них страшных зверей, птиц и даже ангела. А еще она забавлялась с ручьем, подбрасывая вверх пригоршни воды своими маленьким ладошками, и вода рассыпалась множеством бриллиантовых капелек, падая ей на голову и платьице. От радости девочка кружилась, и солнце играло в капельках воды, создавая ей наряд принцессы. Когда капельки высыхали, она снова превращалась в обыкновенную девочку. Но больше всего ей нравилось играть с облаками. Да, с самыми настоящими облаками. Село располагалось так высоко, что порой отдельные облака проплывали по лугу. Девочка сначала боялась надвигающихся на нее облаков, похожих на огромные комья ваты. Но однажды она преодолела свой страх и, зажмурив глаза, вступила в белое облако. Облако пропустило через себя девочку и удалилось. Ничего страшного не произошло. Девочке даже понравилось ощущать легкость и нежность облаков. И она бегала за маленькими облаками распахнув руки как крылья, растворялась в них и представляла себя птицей, парящей о облаках.

В селе была небольшая отара овец, которую пас дедушка. Девочка кормила их, давала водички. Она пыталась с ними играть, но они были такими непослушными и пугливыми, что играть с ними не получалось. Однажды у овечки родился совершенно белый барашек. Он был не похож на других. Шерстка его была мягкой с завитками, составляющими замысловатый рисунок. Да и нрав у него был спокойный. Девочка сразу полюбила этого барашка. Барашек тоже потянулся к девочке. Теперь они вместе проводили целые дни. Девочка гуляла со своим белым барашком, показывала ему цветы, ручей, облака, и иногда казалось, что они разговаривали и понимали друг друга.

Так прошло много дней, и они уже не представляли себя друг без друга. Но однажды утром девочка не нашла своего любимого барашка. Она обошла все места, где они бывали вместе, но его нигде не было. Отчаянью не было предела. Усевшись на камень, девочка зарыдала так громко, что этот плач эхом откликнулся в горах. Гулкое эхо разбудило маленького ангела, спавшего на облаке. Проснувшись, он посмотрел вниз и удивился, увидев плачущую девочку. Он часто наблюдал, как резвились на лугу девочка и ее белый барашек, какие они были веселые и радостные, а здесь плач. Ангел спустился с облака к девочке и спросил, почему она плачет. Девочка подняла голову и даже не удивилась, увидев ангела, словно она была с ним давно знакома.

– Пропал мой любимый белый барашек, – ответила девочка.

– И всего-то? – удивился ангел. – Я тебе сделаю не одного, а много белых барашков из белых облаков.

– Нет, – сказала девочка. – Я хочу своего барашка.

– Ну что ж, давай тогда искать твоего барашка. Я тебе помогу.

Ангел снова поднялся в небо и, словно белая птица, стал парить над лугом. Он то поднимался вверх, то опускался в долину. И вдруг девочка услышала его голос.

– Я вижу его! Вижу!

Ангел опустился к девочке и повел ее к краю обрыва. Там на уступе в кустах девочка увидела своего барашка. Он был так испуган, что не мог произнести ни звука.

– Барашек, милый мой барашек, я тебя сейчас спасу.

Девочка легла на землю и протянула руки к барашку. Он инстинктивно потянулся к ней. Она взяла его маленькое дрожащее тельце и притянула к себе.

– Вот и все. Теперь мы опять вместе, и я не променяю тебя на тысячу белых барашков.

Девочка обняла барашка своими маленькими ручонками, уткнулась носиком в белую кудрявую спинку и что-то шептала ему.

Ангел стоял рядом, наблюдая за ними, и улыбался.

– Какой же я глупый, что предлагал ей других барашков! Ведь никто не может заменить тех, кого мы любим!

Огонь

За окном темно и холодно. С озера дует сильный пронизывающий ветер со свистом раскачивая верхушки огромных елей и теряясь в их шевелюрах.

Из черных туч спускаются струи воды, словно кто-то выжимает их, как тряпку. Дождь начался еще с утра, сразу испортив мне настроение после пробуждения. Первая мысль: «День пропал!»

К полудню дождь закончился и появилась надежда на прогулку. Но мерзкие вороны, усевшись на верхушки елей, стали противно каркать. И ведь накаркали опять дождь, который уже не прекращался до вечера.

На улицу уже не пойдешь. Да и в доме стало прохладно и неуютно. Затопив камин и устроившись в мягком кресле напротив, смотрю на огонь. Завораживающие языки пламени рисуют волшебные разноцветные картины, которые ежеминутно меняются, словно слайды картин абстракционистов. Оторвать взгляд от этой красоты невозможно. Недаром говорят, что человек никогда не устанет смотреть на огонь. Дрова изредка потрескивают, словно разговаривают с огнем. Тепло обволакивает мое тело, и приятная нега растекается по жилам. Глаза слипаются, и дремота накрывает меня своим покрывалом…

…Сквозь сон мерещится шепот белых березовых поленниц, лежащих на полу у камина. «Как хорош!» – говорит одна. «Как горяч!» – подхватывала другая. Они восхищаются красотой и страстью огня, завидуя той, которая с ним.

Огонь полыхает желтыми и красными языками, разгорается все сильнее и сильнее, маня к себе и обещая тепло и ласку. Белая березовая поленница, внимая обещаниям огня, как завороженная так доверчиво тянется к нему…

И огонь принял ее в свои жаркие объятья. Он нежно гладил ее, чуть прикасаясь своим пламенем, словно целуя, то обвивался вокруг поленницы. И она льнула к огню, отдавая всю себя любимому. Она еще не понимала, что это ее последняя любовь, от которой она сгорит дотла. А огонь, как вампир, впивался в бедняжку своими языками, постепенно превращая ее в черную головешку и ожидая следующую жертву.

Поленницы у камина видели, как сгорая погибает их сестра, но все равно стремились к огню, думая, что с ними будет все по-другому, что они будут счастливы с огнем. Но и их ожидала та же участь. Сгорая в объятьях огня, они тоже отдавали свои жизни этому вампиру и превращались в черные головешки, которые рассыпались на маленькие угольки.

Огонь забирал их жизни, понимая, что ему одному не выжить, он без них умрет. Пламя его постепенно становилось слабым и синеватым, то пропадая, то вновь появляясь, и, наконец, его не стало. Его не стало.

…Я открыла глаза. Огонь погас. В камине осталась лишь груда черных угольков, которые иногда вспыхивали красными искорками воспоминаний о горячей и страстной любви.

Последний всплеск

Май. Природа пробуждается. Появляются молоденькие еще робкие чуть липкие зеленые листочки. Но скоро они подрастут, и мы будем наблюдать буйство зелени и цветения.

Дорога на дачу от станции проходит через лес, который сразу обволакивает тебя зеленой дымкой и ароматом весны. Впитывая в себя эти ароматы, созерцая красоту природы, становишься чище, свободнее от проблем, оставшихся в городе, даже счастливее.

Этой весной в лесу хозяйничал сильный ветер, сломав много деревьев. Деревья, как люди, тоже стареют и умирают. А некоторые ломаются еще в расцвете сил. Огромная черемуха упала на тропинку, перекрыв путь. Раньше это было большое раскидистое дерево с пышной шевелюрой листвы, покрытой нежной накидкой белоснежных цветов. Но, видимо, какая-то червоточина сидела внутри и постепенно забирала ее силы. Поэтому черемуха и не выдержала натиска сильного ветра. Сейчас это огромное дерево распласталось на земле, выпустив множество белых капелек-слезинок еще не распустившихся цветов, словно сокрушаясь о своей несчастной судьбе.

Я смотрела на поваленное, но не сломленное дерево, и чувство жалости пронизывало сердце, что ее цветы никогда не распустятся, а эта красавица засохнет…

…Через неделю, проходя той же тропинкой, я еще издали заметила огромное белое «облако», источающее чудный аромат. Это была та самая черемуха, которая не засохла, а борясь за жизнь, собрала последние свои силы, чтобы напоследок показать всю свою красоту. Она хотела, чтобы ее запомнили именно такой, цветущей и благоухающей. Еще многие годы черемуха могла бы нас радовать своим цветением и ароматом, если бы не жестокий ветер. Но, увы, скоро силы иссякнут, и ее не станет.

Так пусть же в памяти о ней останется этот удивительный последний всплеск цветения.

А что еще могла сделать черемуха, чтобы ее запомнили, она же не человек.