Текст книги "Оплот"

Эпилог

Вот наше повествование и дошло до финала. Мы преклоняем головы перед памятью Солона Барнса в его доме, некогда столь любимом его родителями, а затем, после смерти Руфуса, самим Солоном и Бенишией. Усадьба Торнбро – по крайней мере в первые десять лет супружеской жизни – дарила Солону исключительно радости духовного свойства, притом в сочетании с материальным благополучием, хотя оно-то как раз и не было для него самоцелью.

Чтобы отдать последний долг сему поистине незаурядному, уважаемому и столь много страдавшему Другу и отцу, в Торнбро собрались не только его дети: Орвилл с женой, Доротея со своим великосветским мужем, вечно печальная, погруженная в себя Изобель и Этта, здесь была также Рода Уоллин, мучимая угрызениями совести за ту роль, что сыграла в гибели Стюарта; здесь были трентонские Стоддарды, Бенигрейсы из Метачена, несколько филадельфиских Уоллинов, и, конечно, Сэйблуорс и Эверард из Торгово-строительного банка; здесь были скорбно-торжественные, искренние в своем горе Друзья и старейшины из даклинской общины – все они знали усопшего как человека, готового прислушаться к просьбам ближних и по разумению своего мудрого сердца облегчить их беды.

Двум членам общины вменялось в обязанность следить, чтобы церемония не слишком затянулась, чтобы выражение скорби не перешло грани приличия, чтобы собравшиеся не вели пустых разговоров. Согласно «Квакерской вере и практике», прощание с покойным должно длиться не более часа; затем, после недолгого благоговейного молчания, тело с почестями повезут в Даклу, на кладбище общины, где уже покоился Стюарт и где Бенишия ждала своего возлюбленного супруга.

Итак, отдав должное время молчанию, они – Орвилл и Алтея, Доротея и ее муж – приготовились ехать на кладбище. Изобель стояла поодаль от этой группы, одна, потому что Этта куда-то исчезла – верно, не хотела плакать прилюдно. Тут из глубины затененной гостиной возникла мужская фигура благородного вида. Неизвестный бесшумно подошел к Изобель и взял ее за руку. То был Дэвид Арнольд, профессор. Напряжение в лице Изобель смягчилось; профессор, видимо, этого и ждал – ведь и приехал для того, чтобы жестом этим самим своим нежданным появлением показать Изобель, что почувствовал, сколь нуждается она в друге, и вот отвечает на ее безмолвный зов.

Церемония шла к концу. Те, кому было назначено нести гроб, заняли свои места; друзья и родственники приблизились, чтобы в последний раз взглянуть на Солона. Этта не выдержала – при виде мертвого отца бросилась вон из гостиной. Вот она оказалась одна, и вся печальная история семьи замелькала перед ней – тогда-то рыдания и прорвались, и стали слышны всем.

Ибо, несмотря на постоянные заботы об отце с того самого дня, как она после личного краха вернулась домой, Этта острее, чем кто бы то ни было, не только чувствовала, сколь велика доля ее участия в семейной трагедии, но и растравляла в себе это чувство вины. Ее отец! Ее мама! Ее заблуждения и метания, ее так называемая карьера! Лишь теперь Этта поняла, в какой тревоге жили родители с тех пор, как она покинула дом. А чего стоит глупое девчачье стремление к любви! А полнейшая неспособность понять духовные идеалы отца! И ведь все случилось еще прежде, чем Стюарта обуяла страсть к показной роскоши и чувственным наслаждениям, которые и привели его к самоуничтожению – к смерти от собственной руки! Да ведь и Этта была во власти чувственных фантазий – вспомнить хотя бы молодого велосипедиста у стен Чаддс-Форда, – а потом понеслось: французские романы, Волайда, Кейн. Сколь много это значило тогда – и сколь ничтожным представляется теперь!

Тут в комнату вошел Орвилл – ему надо было поправить галстук. Этта рыдала в голос, и в мозгу Орвилла разом ожили все ее поступки – с его точки зрения, эгоистичные, аморальные и изрядно испортившие репутацию семьи. И Орвилл не преминул саркастически заметить:

– Слезы льешь? Ну-ну. С тебя-то ведь наши проблемы и начались.

Этта перевела дух между всхлипами и ответила – без гнева, без упрека:

– Я не о себе плачу и даже не о папе. Жизни жаль, вот в чем дело.

Вошла Изобель, которая ее искала, шагнула к ней, взяла за руку и произнесла:

– Этта, не надо плакать. Пойдем – нам пора.

И сестры прошли мимо Орвилла, чтобы вместе с Друзьями ехать на кладбище.