Текст книги "Люди солнца"

Спасенье лисы

Восемь вечера. Самое нужное время. Все грузчики, которые не ужинают с семьями, дома, а разбредаются по трактирам, в этот час уже довольно пьяны. Особенно сегодня, в ночь с субботы на воскресенье! После часа-двух общения с вином или ромом их внимание становится неотчётливым к словам, жестам, лицам, событиям. Закономерно, что именно в восемь и позже содержимое их карманов – добыча лёгкая и простая.

Маленький рыжий мальчишка вошёл в трактир. Не глядя ни на кого, аккуратно и плотно притворил дверь. Опять же не поднимая глаз, старательно вышаркал босые ноги о валяющуюся у порога мокрую мешковину. А потом деловито и быстро просеменил к трактирной стойке. Встав на перекладину стула, вознёс озабоченное личико над кромкой стойки и громко спросил:

– Вы отца моего не видали? Он приметный: на щеке шрам и глаз в чёрной повязке.

– Нет! – перекрикивая громкую песню, которую грузчики и моряки распевали под весёлые звуки скрипки, ответил хозяин, расставив руки и оперевшись ими на стойку. – Такого человека я здесь не видел сегодня!

Мальчишка благодарно кивнул, спрыгнул вниз и быстро вышел. Когда он снова, минут через десять вошёл и устроился на корточках в уголке, цепкий взгляд хозяина, брошенный на нового посетителя, не принёс ему ничего нового: рыжий малый ищет отца. А исчез мальчуган и вовсе уж незаметно. Но так же незаметно исчез не только он.

– Ещё давай, Барт! – крикнули вытирающему губы после поднесённого вина музыканту.

Музыкант поставил кружку, поднял смычок и, растерянно озираясь, убитым шёпотом выговорил:

– Ли-са-а…

Не оглядываясь, не пригибаясь, и не сбавляя скорости, маленький рыжий зверёк нёсся по тёмным улочкам на противоположный край порта. Там, отыскав самый дальний трактир, он остановился, успокоил дыхание и вошёл.

– Очень нужная вещь для трактира! – сказал он рослому детине, разбивающему за стойкой обухом тесака кусок закаменевшего сыра.

– Что за вещь? – лениво поинтересовался детина, высокий, массивный, бритый наголо, сильный.

Чарли состроил многообещающую гримасу и в один миг пролез под стойкой. Встав рядом и задрав голову вверх, он отпахнул полу зелёного плащика и вытянул на свет рыжую скрипку.

– Полфунта! – озвучил маленький вор заготовленную в уме цифру.

– Взял бы, – кивнул детина, – если б она играла.

– Она только что играла! – горячась, заявил продавец и, вдруг вспыхнув, прикусил язычок.

– Вижу, – ухмыльнулся несговорчивый покупатель. – Ещё дымится! В каком-то из дальних трактиров спёр музыку?

– Берёшь или нет? – уже раздражённо спросил его Чарли. – За скрипку полфунта – это почти даром!

– Друг, – продолжая ухмыляться, ответил лысый трактирщик. – Говорю твоей тупой башке ещё раз. Если б играла – купил бы. Но как она будет играть без смычка?!

– Какого смычка?.. Ах, палка такая?

– Вот именно. Скрипку спёр, а смычок оставил? Дубина! Курица не выведет цыплят без петуха. Телега не поедет без лошади. Скрипка не заиграет без смычка. Вот, бери и проваливай.

И детина, взяв с полки старую деревянную миску, бросил в неё ком варёных бараньих мозгов, две раскисшие отварные луковицы, полкруга хлеба и пару осколков раздробленного сыра.

– Мало, – грустно вздохнул сдавшийся-таки Чарли.

Трактирщик согласно кивнул. Добавил в миску полдюжины печёных картофелин, скользкий слипшийся шар солёных грибов – и бутылку с четвертью в ней вина. Затем властным жестом взял из маленькой руки скрипку и положил её, с кряхтением наклонившись, на полку внутри стойки. Чарли поднял миску, прижал одной рукой к груди. Второй рукой подхватил за горло бутылку и просеменил за ближний стол. Там он занял своей ношей свободный угол и, скаля, как зверёк, белозубый маленький рот, стал быстро жевать.

Спустя четверть часа он тяжело встал. Икнул. Распихал по карманам картошку и хлеб. Взял цепкой лапкой за горло бутылку и вышел. Быстро миновав два или три закоулка, остановился. Взяв бутылку в обе руки, сделал несколько торопливых коротких глотков. Постоял, отдуваясь. И сам себе тихо сказал:

– Смычок, значит.

И быстрым, размеренным шагом двинулся к оставшемуся без музыки трактиру.

Накинув на рыжие волосы капюшон («какая удобная штука!») он скользнул в дымное, шумное чрево трактира. Бросил вороватый взгляд в ту сторону, где недавно обитал со своей скрипкой молоденький музыкант…

– Там нет того, что ты ищешь, – вдруг послышался совсем рядом с ним тихий голос.

Чарли едва расслышал его, но, расслышав, вздрогнул – столько было в этом голосе боли и скорби. И его быстрому испуганному взгляду явился обокраденный им. Никакой ненависти, никакой злобы не было в его ответном взгляде, а было лишь мертвенное отчаяние, от которого Чарли оцепенел. Ледяная игла вошла в его сердце.

– Держи, – сказал тот же голос.

И музыкант протянул ему осиротевший смычок. Чарли быстро отступил и отчаянно замотал головой.

– Ночью, без смычка, – сказал музыкант и встал с лавки, – за скрипку могут дать лишь еды. Так, наверное, с тобой и произошло. Возьми смычок, отнеси. Дадут, если не злые, полфунта.

И, всунув, как стрелу в сердце, смычок Чарли подмышку, музыкант вышел. Судорожно-быстро, не дав двери захлопнуться, Чарли придержал её и выскочил следом. Не зная, что говорить, он просто пошёл рядом с тёмной фигурой. Так они и прошли пару сотен шагов и вышли к кромке пристани. Здесь музыкант сел на канат, тянущийся от кнехта к кораблю, смутно чернеющему на рейде, и повторил:

– Отнеси.

Чарли, снова мотая головой, протянул ему смычок.

– Не нужно, – сказал музыкант, страшно и неотрывно глядя на чёрную воду. – Теперь уже всё пропало.

– Ч… что пропало? – деревянными губами спросил в темноте маленький у большого.

– Я нищий, затравленный одиночка, – сказал, немного помолчав, большой. – Я пришёл сюда играть, чтобы собрать денег и спасти одного человека. Очень драгоценного для меня человека. Спасти. Нет скрипки – нет денег – нет спасения… А я, к стыду своему, это спасение уже обещал!..

– Не уходи никуда! – вдруг ломким, плачущим голосом выкрикнул Чарли. – Я сейчас!

Звякнув, поставил на камень бутылку, бросил смычок и, повернувшись, в один миг растворился в вязкой ночной темноте.

Вернулся через неполный час. Судорожно дыша, прихрамывая на разбитую ногу, он радостно простонал, увидев чернеющую на канате фигуру. Устало сел рядом, качнув канат. Протянул и положил на колени музыканта Лису. Барт машинально ощупал её, но в руки не взял. Чарли покопался в карманах, всунул ему в руку пару печёных картофелин, кусок хлеба. В темноте, молча и мирно принялись есть. Нащупав в темноте бутылку, Чарли поднял её, царапнув стеклом о камень. По-братски, из горлышка, выпили дрянное вино.

– Кислятина, – сказал после трапезы Барт. – Но согревает.

– Поиграй, а? – попросил Чарли, ткнув пальцем скрипку.

– Нет, – безцветным голосом сказал Барт. – Я на ней теперь играть не смогу.

– Почему? – недоверчиво спросил Чарли.

– Петь не будет.

– Почему?! – снова потребовал ответа малыш.

– Потому что она чужая, – равнодушно пояснил Барт. – Я, видишь ли, в Бога верю. Поэтому чужое взять не могу.

– На твоих ведь коленях лежит! Почему же чужая?

– По факту события. Тот, кто заплатил тебе за неё – он владелец.

– Да он дал мне всего лишь еды небогатой! Немного!

– Сколько бы ни было – он, получив твоё согласие, скрипку эту честно купил. Ты выкрал её назад и принёс мне, но перед Богом она не моя. Поэтому в руках моих петь не будет.

– И… что же делать?

– Вернуть.

– А если… – быстро проговорил Чарли, – обменяться назад? Я верну трактирщику стоимость еды, и он согласится, что скрипка не его больше?

– Он разве глупец? Не согласится. В мастерской закажет смычок, это недорого, и станет сдавать напрокат тому, кто умеет играть хоть немного. Трактир с музыкой заметно доходнее.

– Да и пусть не согласится! Я его не спрошу даже! Я вот добуду денег, приду и выложу за его еду двойную плату! И всё! Он, когда скрипку у меня покупал, знал, что она краденая! Сам сказал, громко! Так что он не очень-то законный владелец!

– На-а-верное, – чуть оживился и повернулся к нему Барт. – Но вот только денег-то ты наберёшь опять воровством? Это будут опять не честные деньги. Ими не исправишь судьбу.

– Заработаю! Мешки носить буду!

– Нет, ты в грузчики не годишься. Единственное, очевидно, что ты умеешь – ловко прятать чужое. На вот, держи.

– Что это?

– Честные деньги.

И Барт высыпал в руку Чарли полгорсти мелких монет.

– Это… – Чарли качнул, взвешивая их на ладони, – …слишком много! Это в три или в четыре раза больше того, что его корм стоил!

– Отсчитай сам. Что лишнее будет – принесёшь.

– Ладно. Теперь трактир уже закрыт. Утром сделаю.

– Хорошо.

– Теперь сыграешь?

– Ну… Если только чуть-чуть.

И Барт осторожно, кончиками пальцев касаясь, приподнял хрупкую драгоценность.

– Нет, – сказал он, опустив на колени Лису. – До утра не сумею.

– Ладно. Дотерпи до утра. Утром сделаю.

– Хорошо. До утра вытерплю.

Они помолчали. Потом Чарли спросил:

– А кого тебе спасти нужно? Может, я сумею помочь?

– О нет, – Барт горько вздохнул. – Мой враг – человек серьёзный. Нотариус.

– Расскажи, – потребовал Чарли.

– Хорошо, – кивнул ему Барт. – Слушай.

Ночь – существо странное. Время в ночи течёт медленно, и Барт задолго до рассвета рассказал случайному маленькому воришке историю своей едва затеплившейся любви.

– Не уходи никуда! – огрубевшим вдруг голосом произнёс Чарли. – Мы дом этого нотариуса утром найдём!

– Ка-ак?! – болезненно простонал Барт. – Знаешь, сколько в Бристоле нотариусов?

– Не уходи никуда!! – выкрикнул мальчишка и со всех ног бросился в ночь.

Ушибленная недавно нога очень болела, но Чарли заставлял себя бежать как можно быстрее: дорога до замка «Шервуд» занимала два часа поездки в карете.

Вот такие летели в ту ночь события, любезный читатель! А я в это время мирно спал, сытый, слегка уставший, благополучный, довольный. Но мой жизненный опыт, преподнесённый судьбой, вплавил в меня некоторые неустранимые свойства. Поэтому я мгновенно, ещё не совсем проснувшись, метнулся с кровати к окну, едва только ударил в него тихий короткий стук.

За стеклом, едва различимый в отдалённом свете наших уличных фонарей, стоял Тай. Я быстро накинул халат, тревожно (не разбудить бы!) оглянулся на спящую Эвелин. Очень тихо вышел в кабинет, и уже из его двери – на пристенную лестницу.

– Опасность? – быстрым шёпотом спросил я свою Тень.

Тень ответила так же тихо:

– Сам реши, мастер.

И, повернувшись, заскользила неслышимо вниз.

Безшумно и быстро переступая по ступеням босыми ногами, я помчался за ним. Мы миновали плац, большую лестницу, каминный зал. Между каминным залом и баней остановились. Тай жестом пригласил посмотреть. Я скрытно выглянул из-за угла. И замер. Всё пространство перед конюшней было заполнено тускло-зелёными в свете луны гномиками. Острые капюшоны покачивались, изредка перемещались. Гобо и Пит выводили из конюшни взнузданных лошадей. Карета, очевидно, прикаченная на руках, стояла поодаль. Вернувшись в тёмное пространство за баней, я вполголоса спросил:

– Гювайзен с ними?

– Нет, мастер. Он спит.

И вдруг я услышал приглушённый, очень хорошо знакомый мне голос:

– Гобо! Кабан неловкий! Давай быстрее!

Снова выглянув из-за угла, я нашёл и впился взглядом в маленького суетливого Чарли. И вздрогнул! Из конюшни вышел Дэйл. Надёжный, преданный мне управляющий делал что-то в тайне от меня! Гномики тотчас обступили его, и он стал – было слышно – отсыпать каждому в ладошку монеты.

– Гобо! – снова с явным отчаянием взметнулся придушенный голос. – Ты всё возишься? Из-за меня там люди гибнут, а ты всё возишься?!

Горбун втиснул-таки вторую лошадь в угол, образованный каретой и дышлом, и стал проворно впрягать. Дэйл сделал знак, и все полезли в широко распахнутые дверцы. Кто-то подсаживал и Ксанфию с неизменной курицей на руках.

Дверцы медленно и неслышно прикрылись. Дэйл и Пит влезли на кучерскую лавку, разобрали поводья. Сонные лошади неохотно тронули и покатили карету.

– Разбуди Иннокентия, – сказал я Таю, когда карета выехала с ристалища. – Пусть оседлает трёх коней, очень быстро. Подними Готлиба и Робертсона, пусть приготовят оружие и к моему возвращению будут в седле.

И побежал к лестнице. (Была ночь с субботы на воскресенье, и Готлиб с Симонией ночевали в замке.)

Стараясь ступать как можно безшумнее, вошёл в кабинет. И, глубоко вздохнув, уронил руки. Белая фигура приблизилась ко мне и я услышал родной, тихий голос.

– Томас, твоя дорожная одежда вот здесь, на стуле. Ботфорты – со шпорами. На столе – Крыса, два пистолета, портфунт с медью и серебром, и ещё портфунт – пули и порох.

– Прости, милая, – шагнув и обнимая её, сказал я. – Все многочисленные безпокойства своей жизни я принёс в твою.

– Я знала, за кого выхожу замуж. И ничуть не печалюсь, – напротив, счастлива, что могу оказать хоть какую-то помощь в твоих многочисленных безпокойствах.

– Объявился Чарли. И Дэйл только что поднял всех детишек, собрал возле конюшни, посадил в карету и они покатили в сторону города. Чарли, когда прикрикнул на Гобо, сказал, что из-за него люди гибнут.

– И ты поедешь незаметно за всем проследить?

– Да, и ещё Готлиб и Робертсон. Так получилось, что я перестаю быть сытым и благополучным бароном, когда где-то люди в беде.

– Я так люблю тебя, Томас!

– О, я каждый свой день встречаю эту очевидность с неуменьшаемым изумлением. Не постигаю, как, как! – меня, простого плотника, могла полюбить ты, королева.

– Я любила бы тебя, даже если бы ты чистил конюшни.

Жаркая волна ударила от макушки до пят, когда Эвелин поцеловала меня. Волна прокатилась по телу тугим, осязаемым прикосновением, – таким невыразимо нежным и ласковым был поцелуй. И вот, любимые руки чуть скользнули с моих плеч и Эвелин прошептала:

– Скорей, Томас. Детишки едут куда-то одни по ночной тёмной дороге.

Через пару минут я был уже в коротком камзоле, в ремнях, в ботфортах. Рассовав по местам снаряжение, подхватил из руки Эвелин треуголку, рывком развернулся и вышел.

И ещё через пару минут из ристалища выехали три чёрных всадника. Миновав въездной мост, каждый поднял руку в прощальном приветствии Таю, придерживающему створку ворот, и коням дали шпоры.

Серая мгла рассвета окутала порт. Потянулись, зевая, первые торговцы, принялись занимать места. Застучали ящики, доски. Барт, отдавивший ноги долгим сидением на канате встал, со стоном выпрямился. Невидимая горечь в сердце свела его лицо в страдальческую гримасу.

– Что, малец, плохо? – раздался перед самым лицом негромкий басок.

Барт вздрогнул, взглянул. Морской капитан в отличной экипировке смотрел на него с участием и заботой.

– Подержи, – не дожидаясь ответа, сказал капитан и протянул музыканту неприцепленную шпагу.

Барт взял в одну руку Лису и смычок, а во вторую – эту тяжёлую, громоздкую шпагу. Капитан поставил на землю корабельный сундук. Прозвенев пружиной замка, открыл крышку. Достал из квадратного дубового чрева огромную, ещё дышащую паром котлету, облепленную мелкорубленым луком и зеленью, лежащую на куске горячего, утренней выпечки хлеба. Придавил котлету сверху вторым пластом хлеба, выпрямился, забрал у Барта шпагу и протянул ему слойник:

– Бери. Ешь.

Поклонившись, Барт неуверенно взял этот внезапный причудливый завтрак и принялся есть. Капитан стоял, не уходил. Один раз оглянулся на идущую к молу от корабля шлюпку. Когда Барт дожевал вкуснейший слойник, одобрительно кивнул. Слазил ещё раз в сундук, достал гладкий, без чеканки, серебряный стакан и красного стекла высокую плоскую бутылку. Наполнил стакан терпким ромом. Сказал:

– За здравие моей жены любимой, Елизаветы, и за моё счастливое плавание.

Шлюпка пристала. Матросы сидели, не поднимая для сушки вёсла, молча ждали. Медленно протягивали под водой лопасти вёсел, придерживая шлюпку кормой у каменной плоскости мола. Барт перекрестился, взял стакан. Крупными глотками, со вкусом выпил. Сдержанно выдохнул, сгибом запястья вытер слезу. Протянул стакан капитану, который уже замкнул свой сундук и передал его кому-то выскочившему из шлюпки. Капитан взял стакан и вдруг засунул его Барту в карман его недавно купленного камзола.

– На счастье!

И во второй карман засунул начатую бутылку с ромом. Потом повернулся и с лёгкостью, неожиданной для его возраста, скакнул на кормовую банку. Матросы мгновенным дружным наклоном тел погасили вызванный его прыжком крен и, поймав кивок кормчего, с силой бросили шлюпку от берега.

Эту минуту, любезный читатель, я описываю с такой подробностью по приказу собственного острого сожаления: не было в эту минуту рядом с Бартом моей милой Адонии, которая сказала когда-то Гювайзену фон Штоксу эту лучезарную фразу: «Auspicia sunt fausta»! Ах, если бы она объявилась рядом и произнесла её! Исчезла бы тогда горечь из сердца юного музыканта намного раньше, чем она в действительности исчезла. А произошло это в тот же день, вечером, и по прихоти событий – как бы нелепо ни прозвучало – смешно-жестоких. Vade mecum!

Армия рыжего

Почувствовав рывок за камзольный обшлаг, Барт оглянулся.

– Молодец, что не ушёл, – быстро проговорил Чарли. – Вот, знакомься.

И перед широко раскрывшимися от изумления глазами музыканта потекла муравьиная цепочка разного роста детей, облачённых в одинаковые зелёные плащи с капюшонами.

– Доброго здравия, о друг мой! – могильным голосом прогнусавил подошедший здороваться первым Баллин.

– Хорош балаганничать! – взвизгнул на него Чарли. – Это серьёзный человек, и беда у него тоже серьёзная!

Тогда быстро, но без суеты, мелкое население форта «Шервуд» огласило свои имена. И после этого все замерли перед Бартом, сгрудившись в полукольцо.

– Ну?! – строго, обращаясь теперь уже к нему, проговорил Чарли.

– Ч-то? – запнувшись, спросил его Барт.

– Какой он, твой нотариус, из себя?

– Если б я его видел!

– Но что-то ты о нём знаешь? Хоть что-то?

– Солидных лет.

– Всё?!

– Всё. Ах, да. Не женат. Дом со слугами.

– Какие слуги? Сколько? Из своих домов приходят, или у него живут?

– Не знаю…

– Да пёс с ними! – громко заявил Пит. – Найдём.

– Значит так, – веско произнёс Дэйл. – Разбираемся по три и расходимся. Бросим паутину на город! Задача для тройки: отыскать нотариальную контору и вцепиться в нотариуса. Отметаем молодых и женатых. Если нотариус по приметам подходит, двое остаются возле конторы, один мчится сюда. Место здесь, кстати, нужно приметное выбрать. На этом месте ждёт Чарли и принимает все новости. Теперь. Возле конторы остаются двое. Если вдруг нотариус выйдет и куда-то поедет, один цепляется к экипажу и следует за ним. Второй запоминает направление, и бежит к Чарли. К четырём часам дня мы должны иметь в паутине все конторы с пожилыми нотариусами. А после четырёх, когда они потянутся по домам, мы должны иметь в паутине все эти дома.

– Простенько, – проскрипел Гобо. – Не прижмуривайся, музыкант. Сделаем.

– Сарь-ди-и-на!! – ударил над пристанью пронзительный женский голос.

Все вздрогнули и оглянулись.

– Негритянка, – объявил об очевидном Баллин.

И, объявив, шмыгнул в её сторону.

– Дорёго купиля, дёшевё продаля!! – продолжала вопить толстая чернокожая торговка.

Бастион поставленных друг на дружку бочонков, таких же выпуклых, как она сама, окружал её полукольцом.

– Продаёшь дешевле, чем закупаешь, Колетта? – окликнул её кто-то из соседних торговцев.

– Уи, уи!! Себье в убиток!

– А по сколько закупаешь? – не отставал от неё сосед.

– По два силлинга и два пенся!

– А продаёшь по сколько?

– По четырля силлинга ровно! – по-детски безхитростно признавалась Колетта.

Громовой хохот завершил эту, очевидно, ежеутреннюю шутку.

– В убыток, Колетта? – почти рыдая, переспрашивали её.

– В убиток себье, в убиток!!

– Это Колетта, – быстро проговорил вернувшийся Баллин. – Она из Франции, и она негритянка.

– Меткое наблюдение, – уколол его Пит.

– Да тихо! Она была в рабстве, потом её купили для хозяйства, и за добрый характер ей хозяин дал вольную. Потом один английский купец проиграл ей в кости торговое место в Бристоле, и вот она лет десять уже здесь торгует, она простушка, ей везёт, все её любят, и она целый день так орёт, что лучшего места для сбора нам не найти.

– Отлично, Баллин, – немедленно похвалил его Дэйл. – Ксанфия, Баллин! Вы со мной. Пит, Гобо! Возьмите Шышка. Если лишний кто оказался – лепись к любой тройке четвёртым. С Богом! Пошли.

И рассыпанный из волшебной великаньей банки горох раскатился по порту.

– Отлично действуют, – шепнул мне Готлиб.

Мы вышли из-за парусинового шатра, в котором торговец развешивал пронзительно воняющую копчёную рыбу, и прошли до края мола.

– Да, здорово. А сонный старикашка Бристоль и не подозревает, что на него бросили паутину!

– Что дальше? – спросил Робертсон.

– Дальше, – я сдвинул брови, – самое важное занятие на войне.

– Идём к Алис завтракать! – радостно сказал Готлиб.

– Именно так. До возвращения первого паучка полчаса у нас есть.

Через сорок минут, вернувшись в порт и набросив на него собственную маленькую паутину, мы немедленно убедились, что набросили её не напрасно.

– Быстрее, Дэйл! – задыхаясь, выдавливал из себя Баллин. – Шышка прижучили… портовые… Много!

Не оглядываясь, Дэйл и Баллин миновали торговые ряды, мелькнули между цейхгаузов. Поспешив следом, мы добрались до заросшей высокими сорняками окраины порта. Квадрат белеющего фундамента какого-то давно разрушенного здания был освобождён от растений и чисто выметен. В этот квадрат и ворвались Дэйл с Баллином. Пятеро крепких, битых жизнью оборванцев с готовностью повернулись к ним. За их спинами остался стоять Шышок, плачущий, но ещё без побоев на лице.

– Здорово, бродяги, – чётко выговорил Дэйл. – Вы моего мальца нечестно прижучили. За это вам ответить придётся.

– Ох-ох-ох, – с деланным испугом проговорил старший, а стоящий рядом с ним незаметно завёл под курткой за спину руку.

– Железку брось, – мгновенно указал на эту руку Дэйл. – Даже если сейчас сбежишь – выслежу и убью. Ты наши законы знаешь.

– А ты-то откуда их знаешь? Сытый дворянчик, у тебя один камзол фунт стоит.

– Я Дэйл из Плимута.

– Ого! – старший вздел белые, сожжённые солнцем брови. – И как там сейчас Милый Слик?

– Милый Слик своим жиром на дне бычков кормит.

– О-от это новости. Однако… Твой малец влез на нашу территорию. Мы в своём праве.

– Ты в чей-нибудь карман не заглядывал? – через их головы спросил Шышка Дэйл.

– Нет! – плачуще выкрикнул тот. – Я к Чарли бежал! И всего лишь!

– Просеклись вы, бродяги. Мальца не на «деле» взяли. А по порту ходить любой человек вправе. Значит, ответите. Ты – старший?

Старший кивнул.

– Отлично. Один-на-один схлестнёмся. Честно, при людях. Тогда твои остальные останутся целы.

– Знаешь, Дэйл. Я с тобой драться не буду, я не сумасшедший. Если ты уж так сильно задет – просто дай мне в зубы. Но тогда уж моих никого больше не трогай.

– Ладно. Мне довольно твоего согласия, что ты не прав. Только сейчас слушай внимательно. Все мои сегодня будут метаться по порту и городу, у нас против одного гада мстительное дело. Одеты они вот как Шышок – в зелёные плащики. В город мы выбрались на один день и вам не соперники. Мы все живём в замке Томаса Шервуда, здесь, возле Бристоля. Поднимаем в замке хозяйство, изучаем науки, у нас есть даже немец-учитель, и у нас есть подземный с ловушками игровой лабиринт, который не всякий ловкий пройти сумеет. Вот взгляните, приз из подземелья.

И Дэйл, шагнув, протянул старшему складной, с золотом, нож.

– От-то новости! Плимутская «семья» теперь в Бристоле?!

– В-во, братцы! Это ж золото!

– А клиночек, гляди! Бритва!

– У самого Шервуда? Капитана «Дуката»?!

Мальцы сгрудились. Через минуту старший со вздохом вернул Дэйлу нож.

– Ну, Дэйл, если нечестного между нами нет… Мы твоего ведь не били!..

И Дэйл, молча кивнув, пожал протянутую руку. Шышок, уже высушивший слёзы, радостно улыбаясь, вцепился в рукав его дорогого камзола, и они, мерно шагая, ушли в порт.

Я осторожно, стараясь не зашуметь, размял ноги, затёкшие на неудобных осколках камней. Рядом так же тихо переступили Готлиб и Робертсон.

– Вся плимутская «семья» здесь! А если они к «работе» вернуться? Нам против команды Дэйла не устоять!

– Не жмурься. Дэйл человек слова, это весь запад Англии знает.

– Хо! А я уже его срезать хотел!.. – и проговоривший завёл-таки под курткой руку за спину и вытащил длинный, с неподнятым курком пистолет. – Против свинцовой сливы никакой Дэйл не устоит.

– Это была бы последняя мысль в твоей глупой башке!

Эх, Готлиб. А хотел ещё поподслушивать. Определить, честные мальцы передо мной, или гады. Но теперь таится не было смысла. Я одним махом перескочил обломок стены. Тяжело спрыгнули рядом Готлиб и Робертсон. Мальцы вздрогнули и попятились. Взгляды их быстро метались по нашим шпагам.

– Дай! – коротко приказал я и протянул руку.

Тот, к кому я обратился, неуверенно шагнул и протянул мне пистолет. Я подхватил его, повернулся, положил на край стены и в два удара размозжил тяжёлым камнем. Негромко сказал:

– Жизнь у человека можно отнять, только когда он враг, и когда он напал. А ты этот предмет использовал ради сладости тайной силы. Ведь так? Ты до этого предмета не дорос. Значит, то, что я отнял его у тебя – справедливо.

Сказал и пристально взглянул на старшего. Тот, нахмурившись, согласно кивнул. Я чуть улыбнулся.

– Но, получается также, что я нанёс ущерб твоему имуществу, а чужая собственность имеет священное право неприкосновенности. Как быть?

И, помедлив, достал портфунт и отсчитал примерно двойную стоимость такого пистолета. Протянул деньги ограбленному, и он взял, улыбнувшись недоверчиво-радостно.

– Теперь, кажется, ничего нечестного нет?

И старший, и все остальные торопливо кивнули.

– А ты кто? – спросил меня старший.

– Шервуд.

– О! Тот самый? Капитан «Дуката»?

– Да. Скоро «Дукат» вернётся в Бристоль, и вы это событие не пропустите. Потому что в этот день откроется новая таверна на горе, в которой будут обедать все мои матросы в знаменитых красных рубахах. Потрясающие истории, которые там будут рассказывать, – жуткие и прекрасные, – не враньё. Туда в тот день будет трудно попасть!

– А таверна тоже твоя?

– Не моя, но под моим протекторатом.

– Чё?

– Под моим покровительством и защитой. Как, кстати, и команда Дэйла.

– А-а. А чё ты всех защищаешь?

– А то я всех защищаю, что Богу служу. А мой Бог – справедливость.

– У тебя Бог хороший. В порту каждый знает, как на тебя четырнадцать в закоулке напали, а ты их всех положил. Всех! Там, говорят, и турки поганые были?

– Были и турки. Только они, имей в виду, были честные бойцы. Они приказ выполняли. А вот те англичане, которые пошли на убийство из-за денег – те действительно погань. Я таких где только увижу – давить буду.

– Это понятно. С такими помощниками давить можно. О какие волки. Честно скажу – мурашки по коже.

– Это – Готлиб, это – Робертсон.

– Вот этот – Готлиб? Волчина опа-асный. Смотрит, а кажется – глазьев в черепе нет. Две дырки пустые.

– Однажды я встретил кота, который слишком много видел. Так он от этого виденного поседел. А у Готлиба сделался такой взгляд. А на самом деле – он добряк, преданный друг, семьянин, умница. Но когда пятеро, ошалев от собственной силы, тиранят одного маленького – он звереет.

– Ну… Всё ведь уже выяснили!

– Выяснили? Ты это называешь – выяснили?! А если бы Дэйл не увидел? Что бы вы с Шышком сделали?!

Старший сокрушённо вздохнул, дёрнул плечами. Опустил взгляд в землю. Тогда я, хлопнув его по плечу сбоку, сказал:

– Вы вот что. В следующее воскресенье приезжайте к нам в замок. Карета наша здесь провиант закупает, место есть и внутри, и на крыше. Побываете на интересном уроке мастера Штокса. Кто смелый – попробует пройти лабиринт. А кормят в «Шервуде» – как нигде в Англии. Я взял на службу повара французского короля!

И, отсалютовав рукой, повернулся и по Дэйловым следам вышел.

Мы выбрались к портовому рынку – и замерли. Всё пространство было заполнено шевелящимся муравейником. Как подобраться к Чарли, не столкнувшись невзначай с кем-то в зелёном капюшоне? И вдруг мы получили отличный ориентир.

– Сарь-ди-и-на!! – долетел сбоку пронзительный голос. – Дорёго купиля, дёшевё продаля!!

– Какую-нибудь обходную тропу знаешь? – спросил я у Готлиба. Он кивнул уверяющее. – Тогда веди. Волчина опасный.

Скажу сразу – дальше день прошёл тускло. Мы по очереди уходили к Алис обедать, помогли мистеру Биглю нарубить дров, побегали наперегонки с Томиком. И лишь к четырём часам получили долгожданную новость. Укрывшись за вонючим шатром торговца копчёной рыбой, не торопясь пили вино, корчили гримасы скучающих бездельников, и напряжённо вслушивались. И услышали, закономерно.

– Чарли, во всём городе оказался только один старый нотариус, у которого нет жены. Но где он живёт – неизвестно! Он, гад, сегодня в контору не пришёл, и нам сказали – потому, что готовится к свадьбе!

– Я-е-го-за-гры-зууу!! – приглушённо завопил Чарли.

– Подожди, – послышался твёрдый голос Дэйла. – Не получилось узнать осторожно – придётся действовать грубо. Барт! Веди к дому прачки. Да, карету нужно запрячь! Чарли! Пока запрягаем карету, купи или поймай…

Дальше я не расслышал. Детишки вонзились в толпу, и мы со всех ног бросились за этими текучими, словно ртуть, зелёными муравьями.

Расхватав и стремительно оседлав в портовом постоялом дворе своих коней, мы подобрались к примеченному проулку и, зацепив взглядами плетущуюся в отдаленье карету с зелёными букашками на крыше, сильно сбавили шаг.

Карета докатилась, очевидно, до дома прачки и остановилась. Остановились в отдаленье и мы. Спустя пять минут – мы отчётливо видели – из окон соседних домов стали выглядывать люди. Тронув коней, мы подъехали ближе. И определённо увидели на лицах этих людей знаки тревоги. Подъехали ближе, к самому дому прачки, и услышали рвущийся из него наполненный смертельным ужасом визг.

– А Дэйл и вправду убить может? – негромко спросил меня Робертсон.

Я молча спрыгнул с седла и бросил ему повод. То же сделал и Готлиб, и мы, быстро миновав калитку, ворвались в дом.

– Дядя То-ом! – звенящим от радости голоском воскликнула Ксанфия.

Толпившиеся у дверей в гостиную зелёные капюшоны радостно заоглядывались.

– Привет, братцы, – сказал я, – привет, Барт, привет, Баллин, – и прошагал сквозь их расступившуюся стайку в гостиную.

И замер. В углу, на высоком, из-под горшка с цветком, табурете стояла грузная женщина. Цветок в горшке зеленел возле стены поодаль. А под табуретом чернело круглым жерлом обычное деревянное ведро, положенное на бок. Спинами ко мне стояли Дэйл, Чарли и квадратный горбун Гобо.

– Давай, Чарли, – приказал Дэйл.

И я увидел, как Чарли отпустил на верёвочке то, что ему было приказано купить или поймать: большую серую крысу. Обезумевший от страха зверёк метнулся, насколько позволяла верёвочка, туда, где ему мерещилось спасение: к чёрной норе ведра, а, следовательно, к табурету. И в ту же секунду уши мне просверлил дикий визг. Женщина, вздёрнув юбки и открыв щиколотки в полосатых чулках, едва не падала в обморок. Её серое лицо короткими волнами била судорога.