Текст книги "Пиратский остров; Молодые невольники"

Глава LXIV. Еще один белый невольник

Войдя в указанную палатку, пленники обнаружили лежащего на полу человека, которому на вид было не более сорока лет. Он был худ, как скелет, только кожа да кости, но в остальном не производил впечатления умирающего, да и белым человеком мог прослыть только в Африке.

– Вы первые англичане, которых я увидел за последние тридцать лет, проведенных мной здесь. По вашим глазам я вижу, что все вы англичане. Я ваш земляк и был так же бел, как и вы, а вы будете так же черны, как и я, когда проживете здесь сорок три года, как прожил я.

– Как! – воскликнул Теренс. – Неужели вы прожили так долго пленником в Сахаре? В таком случае мы погибли. Господи, помоги нам! Неужели нет надежды когда-нибудь получить свободу?

Молодой ирландец говорил с глубоким отчаянием.

– Для вас очень мало надежды, молодой человек, опять увидеть родину, – отвечал больной. – Но передо мной сверкнул луч надежды, если только вы с товарищами не отнимите ее. Ради самого Бога, не говорите этим арабам, что они дураки и с ума сошли, спасая балласт со дна морского. Если вы разубедите их, то я погиб: они убьют меня. Ведь это все мои проделки. Я уверил их, что эти камни имеют огромную ценность, если только доставить их в такое место, где я могу сбыть от них. Это единственная надежда, которая представилась мне за долгие, бесконечные годы, – не разрушайте же ее, если жизнь вашего соотечественника имеет для вас хоть какое-нибудь значение.

Из дальнейших разговоров с больным пленником моряки узнали, что много лет назад на этих берегах разбился корабль, на котором служил этот несчастный, и что с тех пор он все перепробовал, чтобы заставить арабов перевезти его в такое место, где бы его выкупили. Он рассказывал, что сорок или пятьдесят раз пересекал пустыню и что принадлежал по крайней мере пятидесяти разным хозяевам.

– Теперешним моим господам я принадлежу только несколько недель и, к счастью, мы заметили на этом месте клотик[18]18
  Клотик – верхушка мачты. Фок-мачта – первая от носа мачта на корабле.


[Закрыть] фок-мачты, торчавший из воды. Корабль был нагружен балластом, экипаж, вероятно, спасся на шлюпках, не будучи замечен береговыми разбойниками. Мои хозяева никогда не слыхивали о кораблях без важного груза и не поверили бы, что это простые камни без всякой ценности, иначе зачем бы везли их с одного края света на другой? Я уверил их, что это такого рода камни, из которых добывают золото, но что непременно следует доставить их в такое место, где имеются в достатке уголь и дрова, чтобы вытопить это золото, и притом надо прибегнуть к знающим людям, опытным в науке извлекать драгоценный металл из камня. Они поверили всему, что я им наплел, потому что замечают в камнях блестящие частички и считают их за чистое золото или за нечто такое, что может быть обращено в золото. В продолжение четырех дней они заставляли меня работать, нырять в воду и тянуть тяжести, но это не соответствует моим целям. Мне удалось уверить их, что я болен и не могу работать.

– Неужели можно полагать, что они довезут балласт до известного места, не узнав его настоящего значения? – поинтересовался Гарри Блаунт.

– Да, я надеялся, что они доставят его в Могадор и меня вместе с ним.

– Но кто-нибудь попадется навстречу и пояснит, что их груз ничего не стоит? – вмешался Колин.

– Нет, я думаю, что страх потерять драгоценную находку заставит их быть скрытными. Они сейчас зарывают в землю каждый камень, как только вытащат его из воды – боятся, что придет партия сильнее и отнимет драгоценности. Я намерен внушить им перед отъездом, чтобы они никому ни слова не говорили о своей находке до тех пор, пока не окажутся в стенах Могадора и под покровительством губернатора. Они обещали и меня взять с собой, а если я раз попаду в приморский порт, то все арабы Африки не смогут помешать мне освободиться.

Все время, пока больной невольник рассказывал, матрос Билл с живейшим участием рассматривал его.

– Прошу прощения, – сказал он. – Но я никак не могу взять в толк, как согласовать ваши слова с вашим видом. Вы говорите, что больше тридцати лет находитесь в плену, между тем как по виду вам никак не больше сорока лет. Как же могли вы оставаться так долго в неволе?

Одну минуту они смотрели друг другу в глаза и разом бросились друг к другу в объятия со словами:

– Джим!

– Билл!

Братья встретились в пустыне! Мичманы тогда вспомнили, что Билл рассказывал им о своем брате, попавшем после кораблекрушения в плен к сахарским разбойникам. Вспомнив это, они не имели нужды в объяснениях. Братьев оставили наедине. Мичманы, выйдя из палатки, подошли к кру, которому только что удалось убедить своего шейха, что вытащенные камни не имеют никакой цены. Все старания старого шейха убедить в том же и береговых разбойников остались безуспешны. Все его аргументы были переданы Джиму, брату матроса Билла, но Джим немногими словами опровергал аргументы старого шейха.

– Разумеется, – говорил Джим. – Ему очень выгодно разуверить вас в ценности груза: вы побросаете его, а он подберет. Разве вы не понимаете, для чего эти лжецы обманывают вас?

Доводы эти казались очень вескими, так что искатели продолжали извлекать один камень за другим из трюма потонувшего корабля. Матрос Билл пригласил, по желанию брата, всех своих товарищей к нему в палатку.

– Кто из вас постарался повредить мне? – спросил Джим. – А я еще просил вас не говорить им, что камни ничего не стоят!

Тогда ему объяснили, как это произошло, и что кру еще прежде растолковал все своему хозяину.

– Позовите этого кру, я тоже растолкую ему, каких он бед наделал. Если эти арабы узнают, что их обманули, то непременно убьют меня, да и вашему старому шейху тоже плохо будет, потому что у него наверняка отнимут все имущество. Скажите ему, чтобы и он пришел ко мне. Мне непременно надо с ним переговорить. Сию минуту надо принять какие-нибудь меры, иначе я буду убит, да и вам придется плохо.

После этого привели в палатку кру и старого шейха. Джим заговорил с ними по-арабски.

– Не мешай моим господам предаваться глупому делу, – посоветовал Джим старому шейху. – Они так заняты теперь, что ты можешь спокойно убраться отсюда. Если же тебе удастся уверить их, что они обмануты, то они ограбят тебя и отнимут все, что у тебя есть. Ты и так наговорил им слишком много, и они скоро догадаются, что я обманул их. Теперь моя жизнь подвергается сильной опасности. Купи меня у них – и потом как можно скорее удираем отсюда.

– А камни, вытаскиваемые из корабля, в самом деле ничего не стоят? – осведомился старый шейх.

– Стоят столько же, сколько стоит песок на берегу морском, и когда мои хозяева поймут, в чем дело, то непременно на ком-нибудь сорвут злобу и чем-нибудь да вознаградят себя. Они пришли к морскому берегу затем, чтобы добыть богатство, и тем или другим способом добудут его. Ведь это шайка разбойников. Купи меня, и пускай они продолжают свою нелепую работу.

– Ты болен, – сказал шейх. – Как же я тебя куплю, когда ты не в силах стоять на ногах, не то что ходить.

– Посадите меня на верблюда и дайте мне ехать, пока мы ни скроемся из глаз моих хозяев, – отвечал Джим. – Тогда сами увидите, могу я ходить или нет. Они охотно продадут меня, потому что думают, что я умираю. Но я и не думаю умирать, а только сильно утомился, ныряя за ничего не стоящими каменьями.

Старый шейх обещал последовать совету Джима и отдал спутникам приказание немедленно готовиться выступать. Старый шейх опять обратился к Сиди-Хамету и спросил, не желает ли он продать по крайней мере несколько камней, вытащенных ими из корабля неверных.

– Бисмилла! Нет, не желаю! – отрезал предводитель шайки. – Ты сам говорил, что эти камни не имеют никакой цены, а я никак не хочу вводить в убыток правоверного поклонника Мухаммеда.

– Так подари, если не хочешь продать.

– Нельзя. Аллах запрещает дарить другу ничего не стоящие подарки.

– Видишь ли, я купец и непременно должен сделать хоть маленький оборот, – продолжал старый шейх. – Нет ли у тебя невольников или иных товаров, которые я мог бы купить?

– Хорошо. Вот у меня есть одна христианская собака, – сказал он, указывая на брата матроса Билла. – Если хочешь, покупай.

– Но ты обещал доставить меня в Могадор, – вмешался тут Джим. – Не продавай меня, хозяин: мне кажется, я скоро поправлюсь и тогда буду по-прежнему усердно работать на тебя.

За намек на недуг Сиди-Хамет ожег невольника сердитым взглядом, и замечание Джима и взгляд его хозяина остались незамеченными старым шейхом. Никто не обратил внимания на притворное нежелание Джима быть проданным – он сделался собственностью старого шейха, давшего за него старую рубаху и маленькую войлочную палатку. Старый шейх и его спутники сели на верблюдов и поспешили в путь по сухому ложу потока, оставив береговых разбойников продолжать утомительный и напрасный труд.

Глава LXV. Брат моряка Билла

Отъехав от морского берега, путешественники ускорили шаги, так что матрос Билл не имел возможности толковать со своим братом. Когда же караван остановился на ночлег, старый моряк и его молодые друзья окружили Джима, который приобрел такой обширный и печальный опыт по части жизни в Сахарской пустыне.

– Ну, Джим, – начал старый моряк, – теперь ты должен рассказать нам все подробности своих крейсеровок с тех пор, как попал в это песчаное море. Мы узнали кое-что о чудище, как вышли на берег, но не так давно. Право, я не удивился, когда услышал, что тебе это время плена показалось за сорок три года.

– Но это так и есть, если память не обманывает меня, – прервал его Джим. – И знаешь ли, Билл, меня удивляет и радует, что ты совсем не состарился за это время. А по-твоему, как давно мы с тобою расстались?

– Около одиннадцати лет.

– Одиннадцать лет? Что ты, Билл? Говорю тебе, что я здесь больше сорока лет.

– Ну как это можно? Сам посуди, четырнадцатого числа следующего месяца тебе исполнится как раз сорок лет. Ты память потерял! Впрочем, чему тут удивляться?

– Правда, Билл. В этой страшной пустыне ничего нет, что помогало бы памяти. Тут нет времен года; тут все дни похожи один на другой, как две секунды в одной минуте. Однако все же мне кажется, я пробыл здесь побольше одиннадцати лет.

– Нет, – отвечал Билл. – Нет даже еще и одиннадцати. Но ты так много вынес здесь горя, что тебе год казался веком. Но мне мудрено только, что ты совсем не узнал меня.

– Не узнавал до тех пор, пока ты не заговорил. Но всякая тень сомнения исчезла, когда ты раскрыл: меня так и обдало всем родным, дорогим сердцу.

– Вот видите, мастер Колли, – сказал Билл, обращаясь к молодому шотландцу. – Мой брат Джим имел счастье родиться двенадцатью годами позже меня и едва выучился твердо стоять на ногах, как его сейчас же послали в школу. Ну а я должен был работать и помогать ему. Вот почему мне казалось, что он будет очень рад увидеть меня.

– И как еще рад! – воскликнул Джим.

– Верю, верю, – сказал Билл. – Ну-ка, разворачивай скорее свой свиток!

– Какой тебе свиток! – возразил Джим. – Рассказ о моих похождениях в пустыне состоит не из одного, а из тысячи свитков, и в каждом свитке описание особенного страдания. Одно могу только сказать вам: мне кажется, что я провел целые годы в том, что странствовал по пескам Сахары; целые годы в том, что обрабатывал поля на краях пустыни; целые годы копал колодцы; целые годы пас стада коз, овец и других животных. Я принадлежал многим господам – один хуже другого; и много-много разочарования испытал я, много разбитых надежд пережил, а свободы все не достиг. Один раз я был уже в дне пути от Могадора, и меня опять продали новому хозяину, который погнал меня обратно, в самую середину пустыни. Два или три раза я пытался освободиться посредством побега, но всякий раз был пойман и бит почти до смерти за непростительное преступное желание украсть у моего господина мою собственную личность. Часто находило на меня искушение убить себя, но какое-то любопытство и упорство удерживали от этого шага. Мне хотелось посмотреть, долго ли судьба будет преследовать меня, и я решился не становиться поперек воли провидения. Притом же самоубийство противно моим религиозным убеждениям: кто преждевременно ищет смерти, желая избавиться от временных страданий и бедствий, тот только доказывает, что он плохой боец в борьбе с жизнью или, скорее, – просто трус.

– Совершенно справедливо, – сказал Гарри Блаунт. – Но надеюсь, что самые тяжелые испытания для вас уже позади. Страдания миновали: наши хозяева дали слово доставить нас в Могадор, где нас выкупят соотечественники. Разумеется, и вы также будете в этом числе.

– Не увлекайтесь этой надеждой, – сказал Джим. – Много лет я тешил себя подобными мечтами. Каждый господин, которому я доставался, давал мне точно такое же обещание, а между тем, как видите, до сих пор я еще здесь. Когда мои последние господа принялись вытаскивать камни из разбившегося корабля, я думал, что непременно вместе с камнями попаду в какой-нибудь приморский город. Но и эта надежда оказалась такой же несбыточной, как и все прежние, владевшие мной с тех пор, как разъяренное море выкинуло меня на эти проклятые берега. Думаю, что очень немногие имели счастье выбраться отсюда на свободу; но большая часть бедных моряков, попавших на берега Сахары, никогда уже не выбирались отсюда и умерла под бременем нестерпимых трудов и жестокостей, которым пленники подвергаются в здешней пустыне. Они умерли, не оставив следа своего существования, как собаки и верблюды, принадлежащие их общему господину…

Вы желаете, чтоб я дал вам подробный отчет моей жизни с тех пор, как я попал в пустыню? Я не могу этого сделать, но вот вам пример, из которого вы все поймете. Положим, что вы провели три месяца в Сахаре, а я, по словам Билла – десять лет; но моя неволя длилась в сорок раз больше, чем у каждого из вас. Умножьте же всю сумму ваших страданий на сорок – и вы будете иметь понятие о том, что я вынес… Вероятно, вы были свидетелями сцен бесчеловечной жестокости – сцен, возмущавших самые глубокие чувства вашего сердца. Ну а я в сорок раз больше бывал свидетелем таких сцен. Страдая от мучений жажды и голода, вы, быть может, молили Бога послать вам смерть как единственное средство избавиться от муки. Если вы испытали это один раз, так я сорок… Может быть, вам представлялись светлые надежды освободиться и еще раз увидеть дорогую родину, и потом вы переживали всю горечь разочарования. И в этом случае я страдал в сорок раз больше вас.

Матрос Билл и молодые мичманы уже несколько дней находилось под влиянием счастливой надежды, что идут по прямой дороге к свободе, но слова человека, более знакомого с обманчивыми путями пустыни, снова пробудили в них тяжелое чувство настоящего положения. От Билла молодые моряки узнали, что брат его Джим был старшим помощником на корабле, потерпевшем крушение у этих берегов. По разговору его видно было, что в нем соединялись как природные способности, так и научные познания, которые ставили его выше других.

Ложась спать, юноши рассуждали между собой о том, что слышали и видели.

– Если такой достойный и знающий человек, как Джим, пробыл десять лет в плену у разбойников Сахары, то какая надежда остается нам? Если он не сумел бежать и не мог добиться, чтобы его доставили в Могадор, то о нас и говорить нечего.

Глава LXVI. Живой поток

Каждый час дальнейшего путешествия служил очевидным доказательством, что караван покидает Великую пустыню и все ближе подвигается к стране, которую уже можно считать плодоносной. Еще день пути после того, как они расстались с грабителями, и перед взорами странников появился город, обнесенный каменными стенами, и около города на скатах холмов зеленели поля, засеянные ячменем.

В этом месте караван расположился на отдых. Верблюдам и лошадям задали славного корму, из глубоких колодцев начерпали вдоволь воды. Это была первая прекрасная вода, которую пили наши странники с тех пор, как выкинуты были на африканские берега.

На следующее утро опять пустились в путь. Они шли около двух часов, как вдруг старый шейх, ехавший впереди с одним из приближенных, остановился перед чем-то, что издали казалось широкой лентой воды. Все поспешили вперед и тут-то наши моряки увидели картину, которая их удивила и ужаснула. Это был поток – поток живых существ, двигавшихся по равнине. Так вот оно, переселение насекомых – знаменитой африканской саранчи! Насекомые были еще в первоначальном состоянии, недавно вышедшие из личинок, и по виду и величине походили на черных муравьев. Эти массы двигались прямо и целеустремленно вперед, предприняв, может быть, бессознательно, это длинное странствование.

Переселение саранчи совершалось в правильном порядке и руководилось строгой дисциплиной. Глазам представлялась живая, подвижная полоса значительной ширины, края которой образовывали прямую линию, точно выведенную опытной рукой ученого-математика. Ни одно из насекомых не отставало от сплошной массы, двигавшейся по колее, которая была слишком узка для всей толпы: едва ли половина помещалась в этом пространстве, остальные же всползали на своих спутников, так что местами насекомые лежали слоями в несколько дюймов высоты.

Даже арабы заинтересовались этой тайной Африки и, остановившись на несколько минут, наблюдали за движениями блестящего потока из этих странных существ. Старый шейх спустился с верблюда и своей острой саблей прервал прямую линию одного края движущейся массы и разбросал ее по сторонам. В то же мгновение пустое пространство опять наполнилось задними слоями; без малейшего уклонения насекомые ползли вперед по выбранной линии.

Перед взорами странников появился город

Не новой была эта картина и для брата матроса Билла. Он тотчас пояснил товарищам, что если разложить огонь и перекрыть им путь, то насекомые не пойдут в обход, а по-прежнему полезут вперед и прямо в огонь до тех пор, пока несметная масса насекомых не перекроет доступ воздуха и огонь не потухнет.

Позабавившись этой картиной, шейх опять сел на верблюда и в сопровождении кафилы двинулся вперед поперек живого источника. Каждый раз под копытом животных погибало множество саранчи, но лишь только нога верблюда поднималась, такая же масса живых насекомых занимала место раздавленных.

Не всем невольникам весело было с голыми ногами переходить чрез ползучий поток. Необходимо было прибегнуть к силе, чтобы принудить их на это. Наши удалые моряки оглянулись направо и налево: нет ни начала, ни конца этой эмиграции – тогда они скрепя сердце пошли скорым шагом через неприятную массу. На каждом шагу слышался треск, с поднятых ступней капала кровь насекомых.

Огромная масса ползущей саранчи имела около шестидесяти ярдов ширины, однако, несмотря на такое короткое пространство, мичманы уверяли, что перейти его было гораздо труднее и неприятнее, чем миновать десять миль пустыни. Один из черных невольников решился как можно скорее совершить этот переход и потому бросился бежать, но на половине дороги поскользнулся и упал. Пока ему удалось подняться на ноги, сотни этих противных насекомых всползали на него, приставали к одежде и чуть не задушили. Бедняга нескоро смог оправиться и подняться на ноги; вот тогда стало ему и тошно, и страшно, и гадко. Двум черным его товарищам приказано было вытащить страдальца из дурной компании, с которой он спутался. Когда его освободили из лап саранчи, негр долго не мог прийти в себя, так потрясены были его нервы.

Матрос Билл не последовал за своими товарищами при этом переходе и некоторое время противился всем усилиям арабов заставить его перейти поток насекомых. Наконец двое арабов схватили его за руки и насильно втащили на несколько шагов в ползучую массу, а затем бросили. Насильно приведенный в столкновение с саранчой, старый матрос понял, что скорейший способ отделаться от беды – это перейти на другой берег. Свой переход матрос совершил в очень скором времени и с наибольшим шумом: он шел самым быстрым и самым размашистым шагом, и каждый раз, как его нога ступала на слой саранчи, он испускал пронзительный крик, будто ноги его касались раскаленного железа.

Брат Билла так оправился от своей мнимой болезни, что мог уже идти рядом с мичманами. Конечно, разговор зашел о саранче, и Джим рассказал своим товарищам, что в прошлом году попал на приморский берег Сахары, где туча саранчи, летевшей, по обыкновению, по ветру, была занесена в море и потонула. Потом она была выброшена на берег и образовала на нем вал в несколько миль длиной и более двух футов в высоту. Запах от гниющих трупиков уносился ветром внутрь страны и заражал воздух так, что с окрестных полей с ячменем нельзя было собирать жатву, и, таким образом, для земледельцев пропал урожай на сотнях акров[19]19
  Акр – английская мера площади, 0,4 га.


[Закрыть].