Текст книги "Продолжение праздника крови"

Глава 32

Рассказ адмирала о прекрасной Белинде

Как раз в этот момент в комнату прокралась Флора Баннерворт, откуда она незадолго до этого вышла. Но когда она увидела, что адмирал Белл выглядел чрезвычайно серьезным и разговаривал с Генри на какую-то очень важную тему, она собралась уйти, но он повернулся к ней и сказал:

– Я не возражаю, моя дорогая, чтобы ты послушала мой рассказ, и как для всех женщин, любовная история для тебя не будет некстати, поэтому оставайся и послушай ее.

– Любовная история? – сказала Флора. – Вы рассказываете любовную историю, сэр?

– Да, моя дорогая, и не только рассказываю, но и являюсь главным героем. Ты удивлена?

– Да, признаюсь, да.

– Вы будете изумлены еще больше чем сейчас, слушайте. Как и сказал Джек Прингл, это было около сорока лет назад, в то время я был капитаном фрегата Виктория, который стоял в порту Вест-Индии(прим. – архипелаг в Атлантическом океане, состоящий из Больших Антильских островов, Малых Антильских островов и Багамских островов). Во время войны он отважно сражался, защищая наши порты и гавани в окрестностях. У нас был не большой экипаж, поэтому мне приходилось бегать туда-сюда и делать все, что было в моих силах. Через некоторое время мне показалось, что мы напугали врага. Я встал на якорь близ острова Антигуа и нас радушно встретил местный землевладелец по имени Марчант, который сделал свой дом моим домом и познакомил меня со всей элитой общества острова. О! Мисс Флора, вы не представляете себе, глядя на меня сейчас, каким я был тогда. У меня был чин капитана и я был почти самый молодой человек на службе в таком ранге. Я был стройным, да, как учитель танцев. Эти выцветшие и побелевшие волосы были черными как перо ворона. Да, да, но не важно: у землевладельца была дочь.

– И вы ее любили? – сказала Флора.

– Любил ее, – сказал старик и румянец молодого оживления появился на его лице, – вы сказали, я ее любил? Я ее обожал, я боготворил ее. Она была предназначена для меня. Но каким дураком я был. Я об этом не буду говорить, если вы не против.

– Нет, нет, – сказала Флора, – это то, что я хочу услышать.

– Я в этом нисколько не сомневался, но как раз этого вы не услышите, никто из вас, нет, нет, мисс Флора, старик может быть дураком, но он не идиот.

– Он не идиот и не дурак, – сказала Флора, – истинные чувства не могут никого дискредитировать.

– Возможно. Но тем не менее, чтобы сократить длинную историю, так или иначе, в один день Белинда сидела одна и я грубо напрыгнул на нее, я должно быть сказал что-то, что я не должен был говорить, потому что это ее застало врасплох. Я был вынужден обнять ее и потом я, я, да, я конечно же поцеловал ее. И говорил, что люблю ее. И как вы думаете, что она сказала?

– Она ответила взаимностью, – сказала Флора.

– Пропади я пропадом, – сказал Джек, который неожиданно вошел в комнату, – думаю здесь рассказывают какие-то тайны.

– Ты здесь, подлец? – сказал адмирал. – Я думал ты ушел.

– Я ушел, – сказал Джек, – но вернулся за своей шляпой, как вы видите.

Он снова ушел и адмирал продолжил рассказ.

– Итак, мисс Флора, – сказал он, – вы не угадали, потому что она не сказала вообще ничего, она просто прицепилась ко мне как какая-то дикая птица к груди своей матери и закричала, как будто у нее разрывается сердце.

– В самом деле?

– Да, я не понял причины ее эмоции, но мне удалось впоследствии узнать это у нее.

– Что же это было?

– О, простой пустяк. Она уже была замужем за кем-то еще, вот и все. Это был какой-то проклятый парень, который торговал на этих островах, парень, которого она совсем не любила и который годился ей в отцы.

– И вы оставили ее?

– Нет, я не оставил. Угадайте еще раз. Я был безумным юнцом. Я только чувствовал, думать я не мог. Я убедил ее убежать со мной. Я взял ее к себе на корабль и уплыл с ней. Несколько недель пролетело как несколько часов. Но однажды мы наткнулись на судно, и когда мы к нему приблизились, к нам поднялись люди с этого судна и передали письмо, адресованное Белинде. Оно было от ее отца. Он написал его перед смертью. Оно начиналось проклятьем, а заканчивалось благословением. Поскриптум был написан другой рукой и сообщал, что он умер от горя. Она читала это стоя рядом со мной на палубе. Оно ее очень огорчило и она прыгнула в море. Джек Прингл бросился за ней, но я ее больше так никогда и не увидел.

– Господи Боже мой! Какая трагедия!

– Да, но терпимая, – сказал старик.

Он поднялся, взял свою шляпу и одел ее на голову. Он натянул ее почти на глаза, засунул руки глубоко в карманы своих брюк, сомкнул зубы и пробормотал что-то непонятное, выходя из комнаты.

– Кто бы мог подумать, Генри, – сказала Флора, – что такой человек как адмирал Белл был героем такого приключения?

– Да, и в самом деле, кто бы мог подумать, но это доказывает, что нельзя судить по внешности, Флора. И те, кто кажутся нам спокойными могут иметь самые дикие порывы страсти.

– И мы должны помнить, что это было сорок лет назад, Генри. А это другое дело.

– Да, действительно, больше, чем половина жизни. Тем не менее, все-таки, как заметно, что его старые чувства не покинули его. Я могу представить много часов горькой печали, которую вызывали воспоминания об этой потерянной любви.

– Да, да. Я могу его понять, потому что я не просто потеряла того, кто любил меня. У меня хуже, чем у адмирала Белла, потому что я страдаю еще от ужасной неопределенности. Тогда как он знал, что произошло худшее, и смерть забрала свою жертву, не заставляя его страдать от догадок. Поэтому его уму не оставалось ничего, кроме как медленно, но верно оправляться от того шока, в котором он находился.

– Это было хуже, чем в твоем случае, Флора. Ты хотя бы лелеешь надежду скорого возвращения Чарльза Голланда, который возможно жив и хорошо себя чувствует, вместо того, чтобы думать о страшной катастрофе, которая случилась с ним.

– Я стараюсь думать так, – ответила Флора.

– Я очень хочу узнать, что случилось с доктором Чиллингвортом. Его исчезновение выглядит очень странным. Потому что я думал, что у него была какая-то определенная цель, для которой ему нужно было находиться непродолжительное время в поместье Баннервортов. Но сейчас, если верить словам Джека Прингла, его там нет. Более того, его не видел никто, кто его знает.

– Да, – сказала Флора, – но возможно он сделал так намеренно.

– Может быть, я надеюсь, что это так. Будь осторожна, сестра, и ни с кем не встречайся, я съезжу к нему домой и узнаю, что там слышали о нем. Я скоро вернусь, уверяю тебя. Пока скажи нашему брату, что я вернусь через час, и чтобы он не выходил из коттеджа. Потому что очевидно, что адмирал уехал в поместье, и поэтому ты его некоторое время не увидишь.

Глава 33

Попытка Маршдела совершить подлость и ее результат

Вампир Варни покинул темницу Чарльза Голланда в мрачных развалинах с полной уверенностью, что молодой человек сдержит свое слово и не выйдет из этого места, пока не пройдет указанное ему вампиром время.

Он мог быть совершенно уверен, потому что дав слово, что он будет оставаться здесь, пока часы соседней церкви не пробьют два часа, Чарльз Голланд и не думал не сдержать его.

Честно говоря, было утомительно ждать, когда свобода уже была перед ним. Он был честным человеком и никогда бы, даже в малейшей степени, не нарушил условий, на которые он, добровольно, согласился.

Сэр Френсис Варни шел быстро, пока не пришел к окраине города, затем он замедлил шаг, и стал идти более осторожно, осматриваясь по сторонам, как будто боялся встретить кого-нибудь, кто мог узнать его.

Он шел таким образом не долго и увидел осторожную фигуру, которая кралась в противоположном направлении.

По общим чертам он стал подозревать, что это был Маршдел, он был удивлен увидеть его на улице в такое время. Он еще не был полностью уверен, но поспешил вперед, как будто чтобы встретить приближающуюся фигуру. Его подозрения подтвердились. Маршдел поприветстсвовал его с каким то смущением во взгляди и манерах.

– А, сэр Френсис Варни, – сказал он, – вы на улице так поздно.

– Вы знали, что я должен быть на улице так поздно, – сказал Варни, – и вы также знаете причину того, что я вне дома так поздно.

– О, я вспоминаю, вы собирались освободить узника.

– Да, я собирался.

– Ну и что, освободили?

– О, нет.

– О, в самом деле? Я, я рад, что вы хорошенько подумали над этим. Спокойной ночи, спокойной ночи. Встретимся завтра.

– Адью, – сказал сэр Френсис Варни, наблюдая за удаляющейся фигурой Маршдела, затем он добавил, тихим голосом, говоря себе под нос:

– Я прекрасно знаю его намерение. Его трусливый дух дрожит от представления того, что, возможно, Чарльз Голланд узнал его и когда освободится, расскажет о нем Баннервортам, выставляя его в истинном свете и делая его объектом презрения, и навлекая на его голову, возможно, что-то более серьезное, чем отвращение и презрение. Негодяй! Он собирается убить этого человека, о котором думает, что тот прикован цепями к земле. Хорошо, хорошо, они должны будут подраться. Чарльз Голланд свободен, чтобы защищаться, хотя Маршдел об этом вряд ли подозревает.

Маршдел отошел на небольшое расстояние, затем повернулся и посмотрел на сэра Френсиса Варни.

– В самом деле! – сказал он. – Вы его не отпустили и правильно сделали. Я не в восторге от романтического великодушия, которое отпускает лису в тот момент, когда она наиболее опасна. Великодушие – хорошая вещь, но оно подходит только тем, кто великодушны с самого начала. У меня есть кинжал, который скоро положит конец страданиям узника в темнице, он очень острый, и легко дойдет до его сердца.

Теперь он шагал достаточно восторженно и неосторожно, потому что уже вышел из города на открытое пространство и было маловероятно, что повстречает кого-нибудь на своем пути к развалинам.

Ему не понадобилось много времени, чтобы добраться до места, в котором он намеревался совершить это вероломное убийство. Затем он услышал что-то похожее на раскаты грома, как будто сами Небеса выражали недовольство человеком, который пришел убить одно из лучших и благороднейших созданий.

– Что это? – сказал Маршдел, отшатнувшись назад. – Приближается буря? Потому что я помню, что солнце было огненно красным, когда садилось за облака, и когда приближался вечер, было видно, что в небе будет борьба стихий.

Несколько мгновений он слушал и пристально смотрел в направлении горизонта, откуда исходили раскаты грома.

Ему не пришлось долго ждать яркой вспышки молнии, которая на мгновение осветила небо. После того как он посчитал до двенадцати, раздался гром, которому предшествовала молния, ему очень захотелось завершить то, что он задумал, чтобы поскорее вернуться в город и укрыться от бури, которая судя по всему приближалась, в доме.

– Она скоро начнется, – сказал он, – почему я не пришел раньше?

Когда он говорил это, он вошел в развалины и, найдя старый камень, который закрывал вход в темницу, обнаружил, что он сдвинут с места и отверстие открыто.

– Что это значит? – сказал он. – Какая неосторожность со стороны сэра Френсиса Варни, или возможно, что он просто подшутил надо мной и выпустил узника. Если это так, то мне конец. Но нет, он не мог быть таким неблагоразумным.

Снова появилась ослепительная вспышка молнии, которая заставила его съежиться и закрыть на мгновение глаза. Затем последовал раскат грома, который раздался необычно быстро после молнии, которая всегда предшествует грому.

– Буря приближается, – сказал Маршдел. – Мне нужно сделать все быстро. Если моя жертва там, в чем я начинаю серьезно сомневаться.

Он спустился по запутанному извилистому коридору в помещение внизу, которое служило тюрьмой, и когда он подошел достаточно близко, громким голосом сказал:

– Эй! Эй, там! Там кто-то есть?

– Да, – сказал Чарльз Голланд, который думал, что вернулся его первый посетитель.

– Вы пришли изменить свои намерения?

– Что? – сказал Маршдел про себя. – Сэр Френсис Варни сказал мне правду, узник все еще здесь.

Почти никакого света не проникало вглубь темницы. Поэтому Маршдел, войдя сюда, не видел ничего, кроме полной темноты.

Этого нельзя было сказать о Чарльзе Голланде, чьи глаза за это долгое время уже привыкли видеть в полумраке, окружающем его. В его посетителе он узнал своего злейшего врага, а не того, кто освободил его.

Он также видел, что рука посетителя сжимала оружие, которое, как думал Маршдел, в силу темноты, можно было нести открыто.

– Где вы? – сказал Маршдел. – Я не вижу вас.

– Здесь! – сказал Чарльз. – Вы можете почувствовать мою хватку.

Он мгновенно прыгнул на него. Атака была такой внезапной и совершенно неожиданной, что Маршдел был повален назад на землю и кинжал был выхвачен из его руки в первый же момент атаки Чарльза Голланда.

Более того, его голова ударилась о пол с такой силой, что на какое-то время отключила его чувства, так что Чарльз Голланд, если бы хотел, мог легко убить Маршдела его же оружием.

Молодой человек сначала, движимый первым импульсом, поднял руку, но подумав опустил ее, сказав:

– Нет, нет! Не нужно, я буду таким же как он, или почти таким же. Этот мерзавец пришел меня убить, но я не убью его за это. Что же с ним делать? О! Отличная мысль – цепи!

Он оттащил Маршдела на то же место, на котором так долго лежал сам. Сэр Френсис Варни оставил ключ от замка, который запирал оковы, это позволило Чарльзу заковать негодяя Маршдела.

– Оставайтесь здесь, – сказал он, – пока кто-нибудь не придет спасти вас. Я не дам вам умереть с голоду, но вы у меня попоститесь. А когда я прийду снова, я приведу с собой семью Баннервортов, чтобы показать им какую гадюку они пригрели рядом со своими сердцами.

Маршдел уже достаточно пришел в себя, чтобы понять, в какой ситуации он оказался. Он тщетно пытался подняться из своего лежачего положения. Цепи делали свое дело, они удерживали негодяя так же, как удерживали честного человека.

Он был в полной агонии, поскольку думал, что будет оставлен здесь умирать с голоду и должен будет принять более страшную смерть, чем предполагал.

– Подлец! – воскликнул Чарльз Голланд, – вы останетесь здесь, и почувствуете те психические страдания, которые очень заслужили.

Он не обращал внимания на крики Маршдела, он не обращал внимания ни на его проклятья, ни на его мольбы, которые лукавый лицемер использовал в изобилии. Чарльз был очень рад снова взглянуть на открытое небо, несмотря на то, что оно было темным, поэтому он не обращал внимания на слова Маршдела, которые тот произносил в своей агонии. После того как он огляделся вокруг и вышел из развалин, вдыхая с сильным восторгом свежий воздух окрестных лугов, он по мерцающим огням определил положение города, а также направление своего пути, после некоторого движения вправо он должен был прийти в поместье Баннервортов. Он зашагал, никогда в жизни, вероятно, не чувствуя такой радости от простой возможности совершать такие движения совершенно свободно.

Наши читатели могут представить, что значит почувствовать свежий воздух после заключения в сырой зловонной темнице, изобилующей нездоровыми испарениями, в которой пребывал Чарльз Голланд. Также они могут оценить восторг от неграниченных движений, после тех натирающих молодые члены пут, которые висели на них долгое время и в которых, думал он в отчаянии, он должен умереть.

Наконец, он испытывал восторг от мысли, что снова посмотрит с наслаждением в прекрасное лицо своей возлюбленной.

– Да! – воскликнул он ускоряя шаг. – Да! Я скажу Флоре Баннерворт как сильно я люблю ее. Я смогу сказать ей это, только мысль о ней поддерживала меня в этом изнурительном и ужасном заключении.

Чем ближе он подходил к поместью, тем быстрее становился его шаг, поэтому в конце концов ему пришлось сделать паузу, так как перенапряжение напомнило ему о заточении, о скудной пище и об отсутствии физических нагрузок, которые были частью его прошлого и значительно подкосили его силы.

Его члены дрожали и обширное потоотделение покрыло росой его брови, несмотря на то, что ночь была холодной.

– Я очень слаб, – сказал он, – я даже удивляюсь, как мне удалось одолеть этого негодяя Маршдела, который, если бы я этого не сделал, несомненно убил бы меня.

Это тем более удивительно, так как Маршдел не был стар, хотя не был и молод, и он был достаточно крепким и атлетичным. Но Чарльзу Голланду помогла внезапность его атаки, внезапность дала ему большое преимущество, и позволила победить головореза, который собирался осуществить самое трусливое и подлое убийство из всех, что совершались, а именно: убить беззащитного человека, о котором он думал, что тот закован в цепи и совершенно не способен эффективно сопротивляться.

Вскоре Чарльз перевел дыхание и восстановил силы, которых было достаточно для продолжения пути к поместью, теперь он понимал, что он не так силен, чтобы идти так быстро, поэтому он зашагал медленной и неторопливой походкой.

Такой способ ходьбы более способствовал воспоминаниям, чем дикий и быстрый, которым он шел сначала. Он в самых ярких красках молодого и оригинального воображения описывал себе восторг и удовольствие увидеть черты лица своей любимой Флоры, когда она будет рядом с ним.

Конечно, он, Чарльз, не мог знать ничего о хитроумных планах, к которым здесь прибегали, и которые, читателю это уже понятно, были придуманы Маршделом, который лгал о своей преданности.

Если бы он это знал, возможно, что негодование прибавило бы ему силы и он не шел бы таким ленивым шагом, на который вынуждала его физическая слабость.

Теперь он уже видел верхнюю часть замка Баннервортов, выступающую из-за деревьев, которыми было окружено это древнее строение, и вид дома его возлюбленной оживил его и усилил циркуляцию теплой крови в его венах.

– Теперь я ее увижу, – сказал он. – Сейчас я ее увижу! Еще несколько минут и я прижму ее к сердцу, к тому сердцу, которое принадлежит ей, и которое хранило ее образ в самых укромных своих уголках, даже во мраке заточения!

Но давайте, пока Чарльз погружен в эти очаровательные предвкушения, предвкушения, которым, к сожалению, из-за отъезда Баннервортов из поместья, не суждено сбыться так скоро как ему кажется, снова посмотрим на заточенного лицемера и негодяя, Маршдела, который находится в темнице в старых развалинах.

Пока Чарльз Голланд не ушел из этого странного, ужасного подвального помещения, он не мог подумать, что молодой человек действительно оставит его здесь.

Возможно он не думал, что кто-то еще может быть таким жестоким как он, потому что, как читатель несомненно помнит, Маршдел посоветовал сэру Френсису Варни оставить Чарльза Голланда на произвол судьбы, в цепях в темнице, и что волею судьбы он через несколько дней умрет от голода.

Однако, когда он убедился, что его здесь оставили, когда он услышал медленные шаги уходящего Чарльза Голланда, становящиеся все тише и тише в процессе его удаления, и которые доносило до его ушей тихое эхо, он действительно пришел в отчаяние. Ужас, который он испытывал в течение десяти минут был достаточным наказанием за его преступления. Его мозги были в полном смятении. Ничего ясного, лишь то, что он здесь закован в цепи и оставлен умирать с голоду приходило ему на ум. Им на несколько мгновений овладело безумие. Он сделал отчаянную попытку разорвать цепи, которые держали его.

Но это было тщетно. Цепи, в которые он заковал Чарльза Голланда после заточения, теперь достаточно эффективно держали самого Маршдела.

Они даже вонзились в его плоть, оставив болезненные раны. Но это появилось тогда, когда он отчаянно пытался освободиться. Через несколько мгновений, стоная от сильной боли и кровотечения, он прекратил свои бесплодные усилия, которые ему было лучше не начинать.

Затем некоторое время он сидел в тишине, но затих он не для того, чтобы задуматься, это было физическое истощение, которое, однако, не длилось долго, и через пять минут он стал громко кричать.

Возможно он думал, что есть хоть какая-то вероятность того, что кто-то будет идти по лугам и услышит его. Если бы он должным образом все обдумал, хотя состояние его рассудка не позволяло сейчас ему это сделать, он бы вспомнил, что, выбирая место содержания узника, он лично проверял, что крик из этого места не достигает поверхности. Так что этот подлец вырыл яму другому и сам в ней оказался.

– Погомогите! Помогите! Помогите! – закричал он отчаянно. – Варни! Чарльз Голланд! Сжальтесь надо мной, не дайте мне умереть здесь с голоду! Будьте вы прокляты! Помогите, о Господи! О, спасите, спасите, спасите, разбитое сердце мое, спешите, спешите!

Производя эти бессвязные выкрики он не заметил как прошло несколько часов, и ему страшно захотелось пить, он не мог больше произнести ни слова, он лежал в отчаянии, злобном смущении. Он был разозлен.