Текст книги "Продолжение праздника крови"

– Что делать теперь? – спросил кто-то.

– А! В том то все и дело, – сказал другой чувственно. – Будь я повешен, если бы я знал.

– Он ускользнул от нас, – заметил третий.

– Но он не мог ускользнуть от нас, – сказал один человек, который был известен своей догматичной манерой аргументации, – как это было возможно? Он должен быть здесь, и я говорю, что он здесь.

– Тогда найди его, – закричали несколько других.

– О! Нечего спорить; он здесь, можем мы его найти или нет.

Один очень сообразительный парень поманил товарища, приглашая того отойти на несколько шагов, где он поведал ему очень мудрую мысль:

– Мой дорогой друг, ты знаешь, что сэр Френсис Варни здесь или здесь его нет.

– Согласен, согласен.

– Хорошо, если его здесь нет, то нечего нам головы морочить о нем; но, с другой стороны, и это уже другое дело, я должен сказать, что я думаю, что он скорее всего здесь.

Все посмотрели на него, потому что казалось, что у него есть какое-то предложение. После паузы он заявил:

– Сейчас, мои дорогие друзья, я предлагаю, чтобы мы оставили его и ушли, но нужно, чтобы кто-то из нас остался и спрятался среди руин на некоторое время, чтобы проследить, когда вампир появится из какой-нибудь дыры или из-за угла, которую мы упустили.

– Превосходно! – сказали все.

– Тогда вы все на это согласны?

– Да, да.

– Очень хорошо; это единственный способ засечь его. А пока мы притворимся, что оставили его в покое. Давайте все громко говорить о том, что идем домой.

Они стали все громко говорить о том, что идут домой; они клялись, что не стоило мучаться пытаясь поймать его, что они этой ерундой заниматься не будут; что он может идти к черту любым путем, потому что им было плевать; они все как один стали уходить, и тогда человек, который предложил так сделать закричал:

– Алло! Алло! Стойте! Стойте! Вы же знаете, что один из нас должен ждать!

– О, да, да, да! – говорили все, но продолжали уходить.

– Но вы же знаете зачем это все! Кто будет ждать?

Это был, в самом деле, затруднительный вопрос, который вызвал серьезные обсуждения, закончившиеся тем, что все единогласно указали на автора этого предложения, как на лучшую личность, которая спрячется в руинах и поймает вампира.

После этого все они стали уходить на полной скорости. Но хитрый парень, который не хотел выполнять свое собственное предложение, быстро побежал за ними и вскоре оказался уже в середине толпы. Так с со страхом во взглядах и с изнурением, они пришли в город, чтобы распространить свежие и идущие дальше слухи о загадочном поведении Варни-вампира.

Глава 9

Опасность для Варни, его спасение. – Опять заключенный и подвал.

Мы ранее кое-что рассказывали читателю, и не просто так, о жизни некоего заключенного, который был заточен в темной подземной тюрьме, в тусклую и затемненную расселину которой попадало только несколько тускло светящих лучей света; потому что посредством дьявольской изобретательности, узкая лазейка, которая служила окном для этого подземного жилища, была сконструирована так, что с какого бы места они не падали, отражаемые лучи света всегда находили путь в этот дом скорби.

Заключенный, тот самый заключенный, о котором мы говорили раньше – сидит там. В его взгляде – отчаяние, а его голова все еще обвязана теми тряпками, которые, казалось, много дней были смочены кровью, которая уже запеклась.

Он еще живет, и, кажется, неспособен двигаться. Как ему удалось прожить так долго – это тайна, потому что о нем вряд ли можно было подумать что, даже если бы к его губам поднесли пищу, он бы мог ее проглотить.

Возможно, однако, что разум может кое-что сделать с таким видимым полным истощением физической энергии, как изнеможение от тех телесных ран, которые он получил от рук врагов, и которые довели его до настоящего болезненного и безнадежного положения.

Случайно тихий стон сорвался с его губ; он, казалось, исходил из самых глубин его сердца, и звучал так, как будто производился с использованием всего остатка жизненной силы, которая у него еще была.

Затем он стал неугомонно двигаться и повторять быстрой речью имена тех, кто дороги для него, и вдали, возможно, оплакивают его, но не знают и даже в малейшей степени не догадываются о его текущих страданиях.

Когда он двигается, звон цепи в соломе, на которой он лежит, указывает, что даже в этой темнице было неосторожно давать ему возможность двигаться, иначе, энергичным усилием, он может убежать из рабства, в котором его сейчас держат.

Этот звук достигает его ушей и в течение несколько мгновений, в глубоком гневе своего раненного духа, он произносит проклятие на головы тех, кто довел его до такого положения.

Но вскоре он успокоился, и с его губ стали исходить более нежные слова. Он просит себя быть терпеливее, он не говорит о мести, но о справедливости, и тоном, в котором было больше уверенности, чем раньше, он обращается к Небесам с просьбой помочь ему в его глубоком горе.

Затем все успокаивается, заключенный затихает в ожидании или в отчаянии; но слышите! Его способность слышать, усилившаяся в два раза после лежания в одиночестве, в почти полной темноте и полной тишине, обнаруживает звуки, которые обычными органами слуха были бы вряд ли обнаружены.

Это звук шагов, они приближаются. Далеко наверху он слышит их; они ступают по зеленой земле, этой сладкой, покрытой зеленью лужайке, которую он может уже больше не увидеть, торопливой поступью. Все ближе и ближе; вот они остановились, он слушает очень напряженно, стараясь услышать жизнь; кто-то подходит; послышался шум быстрых шагов; он слышит, что кто-то тяжело дышет, пыхтя как заяц после погони за ним; потом дрожащей походкой входит человек, высокий и костлявый; он шатается как пьяный; утомление сделало с ним больше, чем могло сделать опьянение; он не может удержаться и падает от потери сил рядом с одиноким заключенным.

Заключенный поднимается настолько, насколько это позволяют ему цепи; он хватает горло своего обессиленного посетителя.

– Злодей, монстр, вампир! – отчаянно кричит он. – Теперь ты попался, – затем он провел удушающий прием, и они оба скатились на сырую землю, борясь за жизнь.

* * *

В поместье Баннервортов полдень, Флора взволнованно выглядывает из окна в ожидании прибытия братьев. Она видела из самого верхнего окна замка, что вся округа находилась в движении, она она вряд ли догадывалась от таких беспорядках и о том, что они касались ее.

Она видела крестьян, бросающих свою работу в полях и садах, и устремлявшихся за какой-то целью, которая вызывала всеобщий интерес. Но она боялась покинуть дом, потому что обещала Генри, что не будет этого делать, потому что было возможно, что прежнее мирное поведение вампира могло быть новой уловкой, предназначенной для того, чтобы оттащить ее далеко от дома и подвергнуть опасности, в которой помощь будет далеко. Несколько раз она хотела нарушить обещание, и выйти за пределы дома из-за страха, что те, кого она любила, подвергаются ради нее опасности, которую она была готова разделить с ними или спасти их.

Однако настойчивая просьба ее брата заставляла ее оставаться относительно спокойной. Более того, после той последней встречи с Варни, на которой он в какой-то степени посочувствовал ее подавленному настроению, до которого он ее довел, она была способна мыслить спокойно и встречать порывы страсти с трезвым рассудком.

Затем, около полудня, она увидела как группа домашних возвращается, та группа, которая сейчас состояла из ее двух братьев, адмирала, Джека Прингла и мистера Чиллингворта. Что до мистера Маршдела, то он с ними вежливо попрощался на границе поместья Баннервортов, заявив, что хотя это и было его обязанностью – идти и быть секундантом Генри Баннерворта на дуэли с вампиром, но ни коим образом не были стерты из его памяти обстоятельства, при которых он получил оскорбление от адмирала Белла, поэтому он отказался идти в поместье Баннервортов и пожелал им самого прекрасного утра.

На все это адмирал Белл ответил, что он может идти и быть проклятым, если он хочет, и что он считает его шваброй и мошенником, и обратился к Джеку Принглу с вопросом, видел ли Джек когда-либо в жизни такое ханжеское самодовольное ничтожество.

– Да, да, – сказал Джек.

Этот ответ, безусловно, имел в виду обычное согласие, которое сохранялось между ними до того как они зашли в дом, где они они опять обругались так, что волосы вставали дыбом, пока не вмешались Генри и мистер Чиллингворт и попросили, чтобы те отложили дискуссию до того, как будет более подходящая возможность.

Затем обо всех событиях было рассказано Флоре; которая, сильно ругая брата за дуэль с вампиром, нашла в поведении этого загадочного существа во время дуэли еще одну причину верить ему, что он был абсолютно искренним в своем желании спасти ее от последствий своих будущих визитов.

Ее страстное желание покинуть поместье Баннервортов со временем становилось все сильнее и сильнее, и поскольку адмирал сейчас считал себя хозяином дома, они не высказали ничего против по этому поводу, а просто сказали:

– Наша дорогая Флора, адмирал Белл решит все эти вопросы. Мы знаем, что он – наш искренний друг; и что когда он говорит, что мы должны что-то сделать – это продиктовано самыми лучшими чувствами по отношению к нам.

– Тогда я обращаюсь к вам, сэр, – сказала Флора обращаясь к адмиралу.

– Очень хорошо, – ответил старик, – тогда я скажу…

– Нет адмирал, – перебил мистер Чиллингворт, – вы обещали мне, и вы ответите на него позже, потому что вы на него ответить не можете пока не выслушаете те подробности, которые я должен вам рассказать, и которые, по моему скромному убеждению, изменят ваши суждения.

– Да, да, я обещал, – закричал адмирал, – но я все об этом забыл. Флора, дорогая, я приду к тебе через час или два. Мой друг, доктор, здесь, имеет кое-что засыпать мне в уши, и думает, что это правильно; несмотря ни на что я выслушаю то, что он должен сказать прежде чем мы придем к какому-нибудь выводу. Итак, пойдемте, мистер Чиллингворт и давайте уже сразу узнаем это.

– Флора, – сказал Генри, когда адмирал вышел из комнаты, – я вижу, что ты хочешь покинуть поместье.

– Я хочу, брат, но не далеко, я хочу скорее спрятаться от Варни, а не сделать себя недоступной расстоянием.

– Ты еще привязана к этой местности?

– Да, да, и ты знаешь какой надеждой я привязана к ней.

– Отлично. Ты еще думаешь, что это возможно, что Чарльз Голланд вернется к тебе.

– Да, да.

– Ты веришь в его обещание.

– О да, так же как я верю в милость Небес.

– Я тоже, Флора; я и сейчас не сомневаюсь в нем; что-то даже сейчас, кажется, шепчет мне, что более яркое солнце счастья еще взойдет над нами и что туманы, которые опутали нас и наши судьбы пройдут, они откроют пейзаж полный красоты, будущее, которое не знает страданий.

– Да, брат, – воскликнула с энтузиазмом Флора, – возможно то, что происходит сейчас – это всего лишь тяжкое испытание, но оно только делает будущее еще более светлым и прекрасным. Возможно Небеса еще хранят для нас великое счастье, которое сменит эти несчастья.

– Да будет так, и мы всегда можем прогонять отчаяние такими полными надежды прогнозами. Положись на меня, Флора; ты в безопасности со мной. Пойдем, родная и подышим сладким утренним воздухом.

В манере, в которой говорил Генри Баннерворт и в самом деле была надежда, которую Флора не имела удовольствия слышать уже несколько изнуряющих месяцев, и она энергично поднялась, чтобы вместе с ним пойти в сад, который сиял красотой в солнечном свете, потому что день стал гораздо более красивым, чем это предвещало раннее утро.

– Флора, – сказал он, когда они прошлись несколько раз по саду туда и сюда, – несмотря на все, что случилось, мистер Чиллингворт все еще не верит, что сэр Френсис Варни на самом деле тот, кем мы его считаем.

– В самом деле?

– Это так. Несмотря на все доказательства он не верит ни в вампиров вообще, ни в Варни. Он считает Варни простым смертным мужиком, как мы, несмотря на все его мысли, способности, чувства и образ жизни. И еще он считает, что Варни способен причинить не больше вреда, чем может каждый из нас.

– О, если бы я думала так же!

– И я, но, к несчастью, у нас столько веских доказательств против этого.

– Да, у нас они есть, брат.

– И несмотря на то, что мы уважаем глубокий ум нашего друга, он не может, даже во всей своей силе, опровергнуть серьезные факты, мы не хотим быть упрямыми, но мы знаем, что сейчас у нас достаточно фактов, чтобы быть уверенными.

– У тебя нет никаких сомнений, брат?

– Очень неохотно я должен признать, что я вынужден считать Варни кем-то большим, чем простой смертный.

– Он, должно быть, такой и есть.

– А теперь, сестра, перед тем как мы покинем место, которое было для нас домом с раннего детства, давай все же несколько минут поразмыслим, нет ли оправданий убеждению мистера Чиллингворта, и предположив, что сэр Френсис Варни хочет завладеть нашим домом с какой-то менее благородной целью, чем та, в которой он нас старался убедить.

– У него такое мнение?

– Да.

– Это очень странно.

– Да, Флора; из всех произошедших обстоятельств вытекает только один вывод: очень сильная страсть сэра Френсиса Варни стать владельцем поместья Баннервортов.

– Он определенно хочет завладеть им.

– Да, но можешь ли ты, сестра, высказать какую-нибудь дополнительную возможную догадку или представить мотив такого странного и страстного желания, которые бы выходили за рамки того, что он утверждает.

– Возможно он просто без ума от старых домов.

– Абсолютно точно. Это и есть причина, и она единственная, других быть не может. Только Небесам известно: так ли это.

– Может быть, брат.

– Ты говоришь может быть, но, тем не менее, есть сомнение, Флора. Я очень рад, что у тебя была встреча с этим загадочным существом, потому что ты, определенно, с этого времени стала счастливее и спокойнее, чем я надеялся когда-либо тебя видеть снова.

– Да, я стала.

– Это достаточно ощутимо.

– Как бы там ни было, брат, после этой беседы у меня уже нет того страха перед сэром Френсисом Варни, который приводил меня в ужас при одном упоминании его имени. После его слов, что он мне сказал во время той беседы, которая так неожиданно произошла, я не уверена, но по-моему, он для меня стал больше объектом жалости чем ненависти.

– Это очень странно.

– Я признаю, что это странно, Генри; но когда мы ненадолго задумываемся об обстоятельствах произошедшего, мы можем найти причину жалеть даже Варни-вампира.

– Как?

– Да, брат. Говорили – и я, кто была подвержена нападению такого существа, дрожу от повторения этих слов, – что те, кто хоть однажды подверглись нападению вампира, сами в некотором отношении становятся частью этого страшного и сводящего с ума братства.

– Я такое слышал, сестра, – ответил Генри.

– Да. И поэтому, кто знает, возможно сэр Френсис Варни, в свое время, был невиновен как мы и был превращен в то, что делает его ужасом и наказанием для всех, кто его знает, и для тех, кто страдает от его нападений.

– Это правда.

– Возможно было время – кто может сказать, что такого не было – когда он, как и я, сжимался от страха как и любой, кто подвергался этому, и в конце концов заразился от вампира.

– Я не могу отрицать, что ты мыслишь правильно, – сказал Генри вздыхая, – но тем не менее у меня нет убеждения в том, что Варни несчастен, и что это должно заставить нас терпеть его.

– Нет, брат, я не сказала терпеть. Я имела в виду, что даже при ужасе и страхе, который мы должны естественно чувствовать по отношению к такому существу, мы можем позволить себе некоторую жалость, которая скорее заставит нас избегать его, чем переходить ему дорогу с решимостью причинить ему вред.

– Я хорошо понимаю, сестра, что ты имеешь в виду. Тому, чтобы оставаться здесь и пытаться противостоять сэру Френсису Варни, ты бы предпочла побег отсюда и оставление его бесспорным хозяином местности.

– Да, я бы предпочла.

– Да простят Небеса то, что я или кто-то еще будет перечить тебе. Ты хорошо знаешь, Флора, как дорога ты мне. Тебе хорошо известно, что твое счастье для нас было самым главным в нашей домашней политике. Поэтому, наверное, будет неправильно препятствовать тебе, дорогая сестра, в твоем желании уехать отсюда.

– Я знала, Генри, все, что ты хотел сказать, – заметила Флора и слезы покатились из ее глаз. – Я хорошо понимаю все, что ты думаешь, на твою любовь я могу положиться всегда. Ты привязан к этому месту, как, в самом деле, и все мы, тысячами приятных воспоминаний. Но послушай меня еще раз, Генри, я не хочу уезжать далеко.

– Не далеко, Флора?

– Нет. Думаешь я уже не верю в то, что Чарльз может появиться? И если это произойдет, то это будет определенно где-то в этой местности, которая, и он это знает, для нас всех родная и самая дорогая.

– Верно.

– Тогда я не хочу выставлять напоказ, на обсуждение общественности, мой отъезд из поместья.

– Да, да.

– Но отъезд не на большое расстояние. В соседний город, например, где мы можем жить без сплетен о том, кто или что мы есть.

– В этом, сестра, я сомневаюсь. Если ты ищешь того, что ты представляешь, то это можно найти только в пустыне.

– В пустыне?

– Да; или в большом городе.

– В самом деле?

– Да, Флора, ты можешь мне поверить, что это так. В небольшом городе у тебя нет шансов избежать пристального изучения, которое очень скоро узнает все секреты, которые у тебя есть.

– Тогда других способов нет. Мы должны уехать далеко.

– Нет, здесь я рассматриваю только тебя, Флора. И если мы останемся здесь, ради Чарльза Голланда, это обеспечит нам всю секретность, которую мы жалаем.

– Дорогой, дорогой брат, – сказала Флора бросаясь на шею Генри, – ты меня подбодряешь, и более того, ты веришь в верность и честность Чарльза.

– Потому что мой судья – Небеса.

– Тысяча, тысячи благодарностей за такое успокоение. Я знаю его слишком хорошо, чтобы засомневаться, хотя бы на одно мгновение, в его верности. О брат! Разве мог он, разве мог Чарльз Голланд, дух честности, обиталище самых благородных чувств, какие только могут украшать человека, разве мог он написать те письма? Нет, нет! Пусть разрушатся все такие мысли!

– Мысли разрушены.

– Слава Богу!

– Я только думаю как, обманутый стечением обстоятельств, я мог сомневаться в нем.

– То, что ты говоришь, брат, показывает твою великодушную природу; но ты знаешь также как и я, что здесь был кое-кто, у кого не было желания думать так хорошо о бедном Чарльзе Голланде, и кто представлял его таинственное исчезновение в самом дурном свете и хотел заставить нас думать так же.

– Ты намекаешь на мистера Маршдела?

– Да.

– Знаешь, Флора, в то время как ты, я должен признать, имеешь основания говорить так о мистере Маршделе, я должен сказать, что если принять во внимание все вещи, то ему можно найти оправдание.

– Разве?

– Да, Флора. Он человек, как он о себе говорит, который прошел меридиан жизни, а мир – это печальный и плохой учитель, который быстро, очень быстро, увы, лишает нас веры в людей.

– Может быть и так; но тем не менее, он судил о Чарльзе Голланде очень резко и опрометчиво.

– Ты, скорее, хотела сказать, Флора, что он не долго рассуждал о нем.

– Хорошо, пусть так.

– И ты должна помнить, когда ты говоришь так, что Маршдел не любил Чарльза Голланда.

– Почему сейчас, – сказала Флора и ее щеки ярко зарумянились, – ты начинаешь подшучивать надо мной? Теперь нам не о чем говорить. Ты знаешь, дорогой Генри, все мои надежды, мои желания и мои чувства, и я доверяю свою судьбу в твои руки, можешь распоряжаться ею как захочешь. Посмотри туда!

– Куда?

– Туда. Ты видишь адмирала и мистера Чиллингворта, прогуливающихся среди деревьев?

– Да, да, теперь я вижу.

– Смотри как серьезно и напряженно они относятся к теме своего разговора. Они, кажется, забыли обо всем, что их окружает. Я не могу представить ни одной темы, которая могла бы так полностью поглотить все внимание адмирала Белла.

– Мистер Чиллингворт должен был рассказать или предложить ему что-то, что, возможно, произвело эффект приковывания всего его внимания. Он даже вывел его из комнаты.

– Да, я видела, что он так сделал. Но смотри, они идут к нам, и сейчас мы, возможно, услышим тему их разговора и совещания.

– Мы услышим.

Адмирал Белл, видимо, увидел Генри и его сестру, потому что сейчас, внезапно, как будто сначала он их не видел, он прервал их частную беседу. Но он это сделал так, что казалось, что они пришли к какому-то выводу и к тому, что теперь они могут о чем-то рассказать.

– Хорошо, – сказал заговаривая зубы адмирал, когда они были достаточно близко, чтобы обменяться словами, – хорошо, мисс Флора, вы выглядите в тысячу раз лучше чем раньше.

– Спасибо, адмирал, мне гораздо лучше.

– О, и чтобы сделать так, чтобы вы всегда выглядели хорошо, вот здесь и доктор есть, я, то есть мы, согласны на то, что будет лучше всего для вас.

– В самом деле?

– Да, чтобы быть уверенным. Разве не так, доктор?

– Так, так, адмирал.

– Хорошо. А что, мисс Флора, вы думаете, – это такое?

– Я в самом деле не могу сказать.

– Почему? Это перемена воздуха. Вы должны уехать отсюда так скоро как это будет возможно, иначе для вас здесь не будет покоя.

– Да, – добавил мистер Чиллингворт, подходя ближе, – я абсолютно убежден, что перемена обстановки и места, привычек, людей, принесет вам больше пользы, чем что-то другое. В большинстве типичных случаев недомогания мы находим, что больной выздоравливает гораздо быстрее вдали от места, где он заболел, чем оставаясь в том же месте, даже если общие благоприятные условия там гораздо лучше, чем в месте, куда он уезжает.

– Хорошо, – сказал адмирал.

– Тогда мы должны понять, – сказал Генри с улыбкой, – что мы больше не ваши гости, адмирал Белл?

– Постойте! – закричал адмирал, – кто сказал вам понимать все в этом смысле, я хочу знать?

– Но понимаете, мы должны смотреть на этот дом как на ваш, а если мы его покидаем, то мы должны понимать, что мы перестаем быть вашими гостями.

– Это все, что вы знаете. Теперь слушайте, вы. Вас не принуждают уезжать, так что не притворяйтесь, что вы знаете, что собирается сделать адмирал. Я заработал деньги побеждая кое-каких врагов старой Англии, и это самый приятный способ зарабатывания денег, насколько я знаю.

– Это почетное дело.

– Конечно. Хорошо, я собираюсь, как ты там это называешь?

– Что?

– То, что я хочу узнать. О, я вспомнил. Я собираюсь, как это называют юристы, инвестировать их.

– Разумный шаг, адмирал, и тот, который, хочется надеяться, вам уже приходил на ум.

– Возможно приходил, возможно не приходил. Однако это мое дело и не чье больше. Я собираюсь вложить остаток своих денег в содержание домов; так что, поскольку мне плевать, где находятся дома, вы можете подобрать любой где угодно, который подойдет вам, я его куплю; так что там вы будете такими же моими гостями как и здесь.

– Адмирал, – сказал Генри, – это будет злоупотреблением таким редким и благородным великодушием, разве мы заслужили того, что вы хотите сделать для нас.

– Очень хорошо.

– Мы не можем, мы не осмеливаемся.

– А я говорю: вы так и сделаете. Так что вы сказали свое, а я сказал свое, поэтому, если не возражаете, штурман Генри Баннерворт, я буду рассматривать это дело как урегулированное. Вы можете начинать действовать так скоро как вам угодно. Я знаю, что мисс Флора, да будут благословенны ее очаровательные глаза, не хочет больше оставаться в поместье Баннервортов, и не может тоже.

– В самом деле, я уговаривала Генри уехать, – сказала Флора, – но я не могу не согласиться с ним, что мы злоупотребляем вашим добродушием.

– Тогда злоупотребляйте.

– Но…

– Тьфу! Разве чеовек не может злоупотреблять если он хочет? Будь оно проклято, это небольшая привилегия для англичанина – быть вынужденным иметь несколько домов. Я говорю вам: мне это нравится. Злоупотребляйте, так что с этим закончим; а теперь пойдем в дом и посмотрим, что миссис Баннерворт приготовила на обед.

* * *

Вряд ли можно предположить, что такая народная закваска, которая появилась в округе после сообщения о Варни-вампире, так быстро и безрезультатно, исчезнет.

Идею как эта, которая вызвала в народных умах такой сильный импульс, было легче развивать, чем протестовать против нее или гасить ее. Те самые обстоятельства, которые заставили долго и утомительно преследовать сэра Френсиса Варни, скорее развили предрассудки о нем, и представили его и его действия более устрашающими.

Толпы не рассуждают точно или ясно; но тот самый факт неистового улепетывания сэра Френсиса Варни от близкого нападения разъяренной толпы, рассматривался как доказательство реальности его вампироподобного существа.

И вправду, разве он не исчез при самых загадочных обстоятельствах? Разве он не нашел убежище там, где ни одно человеческое существо бы и не подумало искать убежища, а именно: в этих старых полуразвалившихся руинах, где, когда его преследователи были так близко к нему, ему удалось избежать быть пойманным способом, который выглядел так, как будто он исчез в разреженном воздухе, или как будто сама земля разверзлась, чтобы принять его тело в своих холодные обьятья?

Было бы интересно, если бы те, кто так поспешно покинули руины, рассказывали что-то еще помимо этого удивительного рассказа, который они принесли с собой с того места в город. Когда они встречали соседей, они рассказывали не только то, что произошло в самом деле, они также добавляли свои собственные догадки и фантастические вымыслы их собственных страхов, так что до полудня, и примерно в то время, когда Генри Баннерворт общался в тишине в садах со своей прекрасной сестрой, в городе в народе происходило брожение закваски, о котором они и не представляли. Все дела были приостановлены, и много людей осознавая возможность этого, говорили что вампир, возможно, посещал их дома в этом месте, потому что ночью они слышали какие-то странные звуки. Они рассказывали как кричали маленькие дети без каких-либо видимых причин, двери открывались и закрывались сами по себе, а окна дребезжали так, как они не дребезжали до этого никогда.

Некоторые заходили так далеко, что заявляли, что они просыпались во сне от шумов, которые были вызваны попытками проникнуть в их дом. А другие видели темные фигуры гигантских пропорций за окнами, которые пытались открыть их, и исчезали только тогда, когда дневной свет давал возможность их обнаружить.

Эти сказки переходили из уст в уста и все слушали их с таким жаждущим интересом, что никто не задумывался об их противоречивости, и никто не выражал сомнений в их правдивости, потому что такое раньше не рассказывалось.

Единственный человек, и он был заметно умным человеком, который сделал небольшое замечание практического характера по этому поводу, только усугубил домыслы, которые только углубили замешательство.

Он кое-что знал о вампирах. Он бывал за границей и слышал о них в Германии, а также на востоке, и толпе интересующихся и ошеломленных слушателей он сказал:

– Можете в это поверить друзья, это раньше бывало; в этом городе в последнее время было несколько таинственных и внезапных смертей; люди чахли и умирали, и никто не знал как и отчего.

– Да, да, – сказали все.

– Это был Майлз, мясник, вы знаете каким он был толстым, а потом каким худым он стал.

Это заявление получило всеобщее согласие; потом, поднимая одну руку как это делают ораторы, умный парень продолжил:

– У меня нет сомнений, что Майлз, мясник, и каждый, кто внезапно умер за последнее время, были жертвами вампира; и более того, они все станут вампирами, и будут приходить и пить кровь людей до тех пор, пока наконец город не превратится в город вампиров.

– Но что же делать? – закричал кто-то, кто трясся так сильно, что почти не мог стоять от своего страха.

– Есть только один план – сэр Френсис Варни должен быть найден и изгнан из мира способом, который не позволит ему вернуться в него снова; и все мертвые, которых мы подозреваем, должны быть вырыты из могил и проверены, разлагаются они или нет; если разлагаются, то все в порядке, но если они выглядят свежими и такими как обычно, можете быть уверены, – они вампиры, ошибки быть не может.

Это было ужасное предложение и оно было высказано толпе. Поймать сэра Френсиса Варни и принести его в жертву народному гневу они не боялись, но осквернять могилы тех, кого они знали при жизни, – было делом, которое, как бы серьезно оно не рекомендовалось, от которого ужасались даже самые смелые и чувствовали тошноту и нерешительность. Есть много идей, которые, как первое погружение в холодную ванну, на первый взгляд неприемлемы; но которые, через некоторое время, для нас становятся такими обычными, что лишаются сопровождающих их неприятностей и становятся совершенно нормальными и естественными.

Так было и с этой идеей эксгумации мертвых тел тех жителей города, которые умерли недавно от того, что называлось упадком сил, и от странного физического истощения, которое нельзя было назвать какой-то определенной болезнью.

Из уст в уста это ужасное предложение распространялось как лесной пожар, пока наконец все не решили, что обязательно нужно выкопать Майлза, мясника и посмотреть как он выглядит. В человеческой природе также есть какое-то естественное любопытство ко всему, что связано с мертвыми. Нет ни одного человека с образованием или интеллектом, кто бы не поехал за несколько миль посмотреть на эксгумацию останков кого-либо очень известного в свое время или за свои грехи, или за добродетель, или за знания, за таланты, за героизм; а если такое чувство присутствует в умах образованных и грамотных в возвышенной форме, благодаря приличию и достоинству, мы можем найти его и среди вульгарных и необразованных, только в более грубой и низкой форме, благодаря их привычкам и мыслям. Грубые материалы, из которых сделаны самые высокие и самые благородные чувства образованных умов, могут быть найдены среди самых низких и грязных; так что эта грубое любопытство, которое смешано с другими чувствами, побудило невежественную и необразованную толпу эксгумировать Майлза, когда-то толстого мясника, в другой форме побудившее философствующего Гамлета морализировать о черепе Йорика.

Было удивительно видеть, как, когда эти люди решились привести в жизнь очень интересное, но в то же время страшное предложение, они вели себя с очень большим достоинством и говорили друг другу, что это абсолютно необходимо для общественного блага; что это нужно сделать; и потом, с громкими криками, касающимися вампира, они пошли большой толпой к деревенскому кладбищу, где лежали, надеясь на мирный покой, кости их предков.

Какая-то дикая свирепость, казалось, овладела толпой, и люди, решившись на то, что шло вразрез с их старыми убеждениями о хорошем и плохом, казалось, чувствовали, что необходимо, чтобы быть последовательными, отбросить приличие, и стать буйными и опрометчивыми. Пока они шли ко кладбищу они развлекали себя тем, что разбили окна сборщиков налогов и делали любые пакости, какие только могли, в отношении домов лиц, имеющих отношение к органам власти.