Текст книги "Продолжение праздника крови"

Глава 11

Подготовка к отъезду из поместья Баннервортов и загадочное поведение адмирала и мистера Чиллингворта.

Казалось, что теперь с согласия всех сторон поместье Баннервортов будет покинуто. И тем не менее Генри не хотел, как и прежде, покидать старинный дом его рода, хотя не только Флора, но и адмирал и его друг мистер Чиллингворт считали, что будет благоразумно сменить место, поэтому он не стал бы сопротивляться такой мере.

Теперь, однако, его согласие зависело от свободного мнения каждого члена семьи.

– Если, – сказал он, – среди нас будет кто-то, кто скажет мне: «Оставайся в доме, в котором мы провели много счастливых часов и пусть старый дом нашего рода и сейчас будет нашим убежищем», я буду вынужден сделать так; но если и моя мать, и мой брат согласятся на отъезд отсюда, и на то, чтобы домашний очаг стал холодным и заброшенным, да будет так. Я не буду выступать против общего желания и согласия.

– Можем считать, тогда, что все урегулировано, – сказал адмирал, – потому что я уже поговорил с твоим братом, и он с нами согласен. Поэтому, мой мальчик, мы можем уехать настолько скоро, насколько нам это будет удобно.

– Но моя мать?

– А, я не знаю. Ты сам должен поговорить с ней. Я никогда не беседую с женщинами.

– Если она согласна, то я готов.

– Ты попросишь ее?

– Я не буду просить ее уехать, потому что я знаю, какой ответ она даст в этом случае; но я только предложу ей подумать и решить, дам ей сделать суждение независимо от моего мнения.

– Хорошо. Поступая так ты сделаешь правильно. Я могу тебе сказать, что в этом нет ошибки.

Генри, хотя и предложил сначала проконсультироваться с матерью, не сомневался, что она достаточно знала о желаниях и чувствах Флоры, чтобы дать согласие на предложение уехать из поместья.

Более того, сторонником такого поведения с самого начала был мистер Маршдел, и Генри знал, какое влияние он имел на ум миссис Баннерворт, потому что она считала его своим старым и дорогим другом.

Поэтому он был готов к тому, что его мать скажет:

– Мой дорогой Генри, ты знаешь, что желания моих детей, с тех пор как они выросли и стали способны сами принимать решения, всегда были законом для меня. Если вы все согласны покинуть это место, то пусть так оно и будет.

– Но ты сама-то согласна покинуть это место, мама?

– Я хочу поехать с вами; потому что все, что делает этот дом и его принадлежности приятным для моих глаз – так это присутствие в нем тех, кто дорог мне. Если вы все его покинете, то заберете с собой все очарование; так что дом станет ничем. Я готова следовать за вами куда угодно, только чтобы мы были вместе.

– Тогда, мама, мы можем считать, что все урегулировано.

– Как тебе угодно.

– Это угодно не мне. Я должен признать, что я бы с радостью остался в этом месте суеверного почтения, в этом обиталище нашего рода, но мне этого делает не следует. Те, кто очень хорошо умеют принимать правильные решения, после обдумывания, и не будучи заинтересованными вводить кого-либо в заблуждение, решили по-другому; и поэтому я согласен уехать.

– Не горюй об этом, Генри. Над нами нависло облако несчастья с тех пор как сад этого дома стал сценой событий, которые никто из нас не может вспоминать без ужаса и содрогания.

– Должны прожить и умереть два поколения наших людей, прежде чем воспоминания об этих обстоятельствах сотрутся. Но давай о них больше не думать.

Не было сомнений, какое именно обстоятельство имели в виду Генри и миссис Баннерворт, – это было самоубийство отца их семейства в садах, которые уже были описаны в данном повествовании. Это самоубийство вызвало самые негативные чувства и на многие месяцы погрузило семью во мрак.

Читатель также, несомненно, вспомнит, что в свои последние минуты этот человек говорил какие-то невнятные слова о каких-то спрятанных деньгах, и что только рука смерти помешала ему ясно выразиться по этому поводу и сделала это все простой гипотезой.

С течением лет это дело, этот субъект мыслительных догадок, перестал занимать умы членов семьи Баннервортов и нескольких их друзей, среди которых был мистер Маршдел. Все они пришли к выводу, что, видимо, эти странные невнятные слова были результатом блуждания интеллекта рядом с границами вечности.

В самом деле, помимо денег была еще и тревога тех последних моментов этого беспутного человека, чьи пороки и расточительство привели семью в такой упадок. Все верили, что этот человек совершил самоубийство только потому, что был убежден в невозможности найти деньги, которые могли бы позволить ему продолжить карьеру, которую он делал так долго.

Но продолжим.

Генри сразу сообщил адмиралу, что сказала его мать и вопрос отъезда был решен утвердительно, ничего не оставалось, кроме как скорее приступить к этому.

Баннерворты жили достаточно далеко от города, так что не могли слышать шумы, которые имели место там; и из-за своей полной изолированности от общества они не имели понятия о тех народных волнениях, которые вызвал вампир Варни.

Это продолжалось до следующего утра, когда мистер Чиллингворт, который все это время был у себя дома, рассказал о том, что происходит в городе и какие беспорядки творятся там. Также он рассказал, что власти, найдя, что их сил недостаточно, чтобы противостоять народу, послали за помощью в город, находящийся в двенадцати милях, в котором стояли войска.

Для семьи Баннервортов эти известия были горестными, не потому что они были жертвами, которые породили антивампирские волнения, но потому, что это обещало им известность, которой они избегали, и которая бы сделала их людьми, на которых смотрели бы с антипатией.

Вы же не думали, что о семье Баннервортов долго не будут ничего знать в округе после тех волнений, которые они не нарочно вызвали.

Именно по этой причине и покинули их слуги. Они не хотели оставаться в этом зловещем доме, о котором рано или поздно стало бы известно всем.

И когда семья узнала эти новости, у нее появилась дополнительная хорошая и серьезная причина покинуть поместье: поиск убежища от проблем, связанных с чрезмерной популярностью, которая была неизбежна для них в данной ситуации.

Мистер Чиллингворт рассказывал им о том, что происходило, с большой осторожностью; он знал, что действия бунтующей толпы не будут прекращены даже после того разочарования у старых развалин, до которых они так действенно преследовали вампира Варни, но таким странным образом упустили его, когда он туда прибежал.

Нет сомнений, что он рассказал адмиралу все о волнениях в городе, потому что последний как-то намекнул об этом Генри Баннерворту.

– Слушай! – сказал он Генри, когда увидел его прогуливающимся по саду. – Для меня будет странно, если ты и команда твоего корабля продолжите оставаться в этих широтах, ты станешь таким же известным как Летучий Голландец в южных морях.

– Почему вы так считаете? – спросил Генри.

– Это уже становится притчей во языцех, умей понять намек; но факт остается фактом, это становится слишком хорошо известным, чтобы быть смешным, что вампир завел с вашей семьей достаточно близкое знакомство. Насколько я понимаю, в городе проходят буйства.

– В самом деле?

– Да, не принимая во внимание деталей, потому что я их не знаю; но, слушай ты, к завтрашнему дню я найду место для вас, куда вы и отправитесь, так что пакуйте вещи, запасайте провиант и отчаливайте из этого места.

– Я понимаю вас, – сказал Генри, – мы стали объектом всеобщих слухов; я только хочу попросить вас, адмирал, чтобы вы ничего не говорили об этом Флоре, она уже достаточно настрадалась, Небеса об этом знают; не дайте ей дополнительный повод для волнения, не говорите, что ее имя известно в каждом доме в городе.

– Доверься мне, – сказал адмирал. – Ты думаешь, я – задница?

– Да, да, – сказал Джек Прингл, который в этот момент зашел и думал, что этот вопрос был адресован ему.

– Кто обращался к тебе, ты плохо выглядящий бездельник?

– Я бездельник? Разве вы не задали четкого вопроса и не получили четкий ответ.

– Ты, сын плохо выглядящей пушки, что ты имеешь в виду? Я скажу тебе, Джек, я тебе слишком часто позволяю шастать по квартердеку, и ты уже начинаешь подшучивать над офицерами, ты плут!

– Я подшучиваю? – сказал Джек. – Я об этом даже и не думал. Я думал это вы надо мной подшучиваете.

– Я тебе скажу, что я сделаю, я тебя просто вычеркну из корабельных книг и ты уйдешь и будешь курсировать один; я от тебя устал.

– Пойдите и скажите об этом морякам, если хотите, – сказал Джек. Вы мне еще не надоели, хоть я с вами уже и долго нахожусь. Вы подумали, что станет с вами без меня, вы, большой ребенок? Разве я вас не сопровождаю с места на место и не провожу вас через любые трудности?

– Да будет проклята твоя дерзость!

– Хорошо, тогда и ваша.

– Да пусть трясется мой шпангоут!

– Да вы можете делать со своим шпангоутом все, что вам вздумается.

– Так ты меня не покидаешь?

– Пока нет.

– Тогда иди сюда.

Джек должно быть ожидал денежного пособия, поэтому он подошел быстро.

– Вот, – сказал адмирал, кладя свою палку себе на плечи, – это твоя зарплата за последний месяц; не трать ее всю сразу.

– Хорошо, будь я проклят, – сказал Джек, – кто бы мог подумать? Я должен быть более вежлив с ним. Я обязан ему за это. Я говорю, адмирал.

– Что еще, ты увалень?

– Ничего, забудьте о том, что я сказал, – и Джек вышел, он не был удовлетворен, и чувствовал, что продемонстрировал атаку. Что до адмирала, то тот удар, который он нанес Джеку палкой, был слишком грубым, но, так как он был здесь хозяином, то он был удовлетворен.

Эти последние несколько слов, которые сказал адмирал Белл Генри, сильнее всех других побудили его поспешить с отъездом из поместья Баннервортов; он вышел, когда началась перебранка Джека Прингла с адмиралом, потому что уже повидал достаточно этих словесных конфликтов между этими первобытными людьми и знал, что ни один из них на самом деле не имел в виду того, что говорил, и что несмотря на те недоброжелательные чувства, которые сопровождали такие маленькие перебранки, они были всего лишь чем-то вроде дружеских споров, которыми обе стороны очень сильно наслаждались.

Генри пошел прямо к Флоре и сказал ей:

– Раз уж мы согласились с необходимостью или, скорее, с целесообразностью отъезда из поместья, я думаю, сестра, что чем раньше мы его осуществим, тем лучше будет. Как ты думаешь, можем ли мы уехать завтра?

– Завтра? Это в самом деле рано.

– Я тоже так думаю, но адмирал Белл уверяет меня, что завтра все будет в готовности, и для нас будет найдено место.

– Разве можно покидать такой дом как этот так быстро?

– Да, сестра. Если ты посмотришь вокруг, ты найдешь приятный комфорт, который нельзя отделить и забрать с собой из замка; мы можем взять с собой очень мало. Страсть к деньгам нашего отца, если ты можешь это вспомнить, лишила поместье многих прекрасных вещей. Вспомни как мы иногда возвращались из наших поездок по материку, которые нам так нравились, и не замечали, что некоторые знакомые нам вещи исчезли, но после более пристального рассмотрения мы находили, что они обратились в деньги, которые были нужны для удовлетворения какой-то срочной потребности.

– Это так, брат; я прекрасно помню.

– Так что мы можем взять с собой очень мало.

– Хорошо, хорошо, пусть будет так. Я приготовлю мать к этому неожиданному шагу. Раз уж обстоятельства вынуждают нас покинуть этот дом, который полон таких приятных воспоминаний, то лучше, как ты говоришь, сразу со всем покончить, чем держать себя в ужасе.

– Тогда я буду считать, что мы обо всем договорились, – сказал Генри.

Глава 12

Отъезд из поместья. – Ночное дежурство и тревога.

Согласие миссис Баннерворт на отъезд уже было получено, она сразу сказала, когда к ней обратились, что она была совершенно готова уехать в любое время, в которое ее дети сочтут целесообразным.

После этого Генри нашел адмирала и сказал ему обо всем, добавив при этом:

– Моя сестра боялась, что у нас будут проблемы с отъездом, но я убедил ее в обратном, потому что у нас нет тяжелых вещей.

– Тяжелых вещей, – сказал адмирал, – что ты имеешь в виду? Я хочу сказать, что когда я брал дом, я брал с ним и столы, и стулья. Будь оно проклято, на кой мне пустой дом?

– Столы и стулья?

– Да. Я взял дом таким как он есть. Не пытайся обдурить меня с этим. Я тебе говорю, вы не заберете отсюда ничего кроме вас самих и самых необходимых вещей.

– Я не знал, адмирал, что ваш план был таков.

– Хорошо, тогда, послушай меня. Я обманывал врагов слишком часто чтобы не знать как придумывать хитрости. Джек и я все уже подготовили. Завтра вечером, как стемнеет, и еще до того как луна взойдет слишком высоко, чтобы светить, ты, твой брат, мисс Флора и ваша мать выйдете из дома. Я и Джек проводим вас куда надо. Там, куда вы поедете будет полно мебели. Вы уедете так, что никто об этом и не узнает.

– Адмирал, я говорил это раньше, и это единодушное мнение всех нас, что все должно быть оставлено вам. Вы слишком хорошо себя зарекомендовали как друг, чтобы не подчиниться вашим командам. Приготовьте все, прошу вас, в соответствии с вашими желаниями и чувствами, и вы увидете, что к вам не будет абсолютно никаких придирок с нашей стороны.

– Это правильно. Нет ничего лучше того, чтобы давать команды. Без них ничего нельзя сделать. Я все приготовлю. Не забудьте, завтра вечером в семь часов все будет готово, и вы должны быть готовы покинуть поместье.

– Мы будем готовы.

– Кто там так сильно звонит у ворот?

– Я не знаю. У нас редко бывают посетители и у нас нет слуг, поэтому я сам должен пойти открыть ворота.

Генри подошел к воротам и открыл их. Слуга в красивой ливрее сделал шаг или два вперед в сад.

– Слушаю вас, – сказал Генри.

– В доме ли мистер Генри Баннерворт или адмирал Белл?

– Оба в доме, – закричал адмирал. – Я адмирал Белл, а это мистер Генри Баннерворт. Что тебе от нас нужно, ты, проклятый мишурно-выглядящий ливрейный лакей?

– Сэр, мой господин шлет вам наилучшие пожелания, его самые лучшие пожелания, и он хочет справиться, как вы себя чувствуете после той суматохи.

– Что?

– После той суматохи и волнений.

– Кто ваш господин? – спросил Генри.

– Сэр Френсис Варни.

– Дьявол! – сказал адмирал. – Какая наглость. Я такой еще не видывал. Суматоха! Ого! Мне нравится этот парень. Пойди и скажи ему:

– Нет, нет, – сказал Генри вмешиваясь, – не посылайте никаких сообщений. Скажите своему господину, парень, что мистер Генри Баннерворт не только не просил никакой любезности от сэра Френсиса Варни, но и не нуждается в ней.

– Ага! – сказал ливрейный лакей поправляя воротник. – Очень хорошо. Это кажется и есть ваше проклятое, старомодное глухое место. Пива у вас не будет?

– Да пусть трясется моя посудина! – закричал адмирал.

– Тише! Тише! – сказал Генри. – У нас нет пива.

– О, проклятье! Я высушен как пыль, Господи! Что скажет старый командир? Какое-нибудь сообщение, мой древний грек?

– Нет, спасибо, – сказал адмирал, – будь ты проклят, никакого. Сколько ты отдал за этот жилет, будь ты проклят? Ха, ха, ха! Ты, умник.

– О! Старый джентльмен болен. Тем не менее, я принимаю его комплимент, и хочу сказать, что он заслужил снисхождения сэра Френсиса Варни. Я доложу то, что видел. Не буду задерживаться. Ха, ха! Адью, адью.

– Браво! – сказал адмирал. Дуй. Чеши отсюда. Будь ты проклят!

Спокойствие, с которым завершал диалог адмирал, было вызвано тем фактом, что он увидел из-за плеча ливрейного лакея, на некотором расстоянии, Джека Прингла, который снимал свой пиджак и закатывал рукава таким способом, который намекал на желание начать какие-то действия, которые сочетали в себе приятное с полезным.

Джек много раз кивал и мигал в сторону ливрейного лакея, а также дергал большим пальцем в направлении насоса, как будто говорил, что лакея нужно облить.

Разговор закончился и посыльный сэра Френсиса Варни повернулся, чтобы уйти. Но его сильно побеспокоил Джек Прингл, потому что он стал танцевать вокруг него в такой странной манере, что в какую бы сторону не повернулся слуга, он натыкался на Джека, который стоял в какой-нибудь нелепой позе, перерезая ему путь. Так он продолжал до тех пор, пока не заставил лакея приблизиться насосу.

– Джек, – сказал адмирал.

– Да, да, сэр.

– Не обливай пока этого парня.

– Да, да, сэр, помогите нам.

Джек схватил его за оба уха и потащил под насос, пока тот полностью не оказался под трубой. Он тщетно кричал: «Убивают! Помогите! Пожар! Воруют!». Джек был неумолим, а адмирал качал.

Джек повернул голову парня так, как это делают ученые, чтобы дать ему хорошую дозу гидролечения. Через несколько минут, еще никогда никто не был таким до нитки промокшим как слуга сэра Френсиса Варни. Он перестал звать на помощь, потому что понял, что когда бы он это не делал, Джек подставлял его рот под струю, что для него было определенно неприятно. Так что с терпеливостью, присущей стойким героям, он был вынужден ждать, когда адмирал закончит качать.

– Очень хорошо, – сказал он наконец. – А теперь, Джек, чтобы наш друг не простудился, давай его отхлыстаем и проводим отсюда.

– Да, да, сэр, – сказал Джек. – И я скажу тебе, парень, что теперь можешь передать все наши проклятые комплименты, и сказать, что ты был немного побеспокоен. И что ты пришел сюда сухой как пыль, будь ты проклят, а ушел мокрый как швабра. Дать ему пинка, сэр?

– Очень хорошо, делай как тебе нравится, Джек.

– Тогда вот, – и Джек стал пинками выгонять дрожащее животное из сада с горячностью, которая скоро убедила того, что он должен убраться так скоро, как это будет возможно.

Как случилось так, что сэр Френсис Варни после той страшной погони через поля, опять оказался в безопасности у себя дома, откуда он и послал такое нахальное сообщение, они не могли понять.

Это несомненно было фактом; так или иначе, он избежал опасности, и с дерзостью, присущей ему, выбрал такой способ уведомления об этом Баннервортов.

Наглость его слуги, без сомнений, являлась результатом предварительной подготовки, хотя возможно, что он на нее решился и сам. Что же до такого завершения приключения, то, конечно, этого никто не предполагал. Но как и большинство тех, кто исполняют наглые и амбициозные поручения других, этот наглый слуга получил наказание и свое, и своего хозяина.

Мы знаем сэра Френсиса Варни достаточно, чтобы быть уверенными, что то, что сделали с его ливрейным лакеем он воспримет как хорошую шутку. А тому, кто пострадал у Баннервортов ничего не оставалось делать как поздравить себя с грустными воспоминаниями о том, как он умничал.

Но была ли удовлетворена толпа после того, что произошло на кладбище? Она не была удовлетворена, и эта ночь должна была стать такой мрачной, что история не имела подобных аналогов.

Нахождение кирпича в гробу мясника вместо трупа этого человека было такой поразительной информацией, что она очень скоро распространилась по всей округе. И явным выводом, который был сделан из тех обстоятельств, казалось, был вывод, что больной мясник несомненно был вампиром, и в то время, когда открывали гроб, ушел куда-нибудь на вылазку.

Каким оригинальным образом он выбрался из этого жилища для мертвого, естественно, было загадкой. Но это ничуть не портило рассказа. В самом деле, безграмотные люди нашли разгадку и этой загадки, потому что они сказали, что нет ничего естественнее, когда умер кто-то, кто мог стать вампиром, другие вампиры, которые узнали об этом, пришли, откопали его, и положили под лучи лунного света, пока он не получил жизненную силу, необходимую таким существам, и не вступил в их жуткое братство.

Лучшего объяснения они не нашли, и, в конце концов, это было тоже неплохим объяснением, так что эта теория была принята всеми. С заставляющим дрожать ужасом люди спрашивали друг друга, было ли раскопано все кладбище, сколько гробов было найдено без мертвых, которые, как предполагали недалекие люди, должны были в них находиться.

Однако появление к вечеру драгунского отряда, эффективно предотвратило любые новые атаки на священную огороженную территорию кладбища, и было странно и изумительно видеть этот городок, похожий на деревню под контролем военных. У главных зданий города были выставлены караулы.

Эта мера сдержала месть толпы и на время обеспечила безопасность сэру Френсису Варни, потому что теперь нельзя было собраться большой группе людей, которая могла бы снова атаковать его дом, так как за ней бы наблюдали военные; поэтому таких попыток не предпринималось.

Однако случилось так, что в тот же день должны были состояться похороны молодого человека, который остановился в той самой гостинице, в которой мы впервые представили читателю адмирала Белла. Он серьезно заболел и, через несколько дней недомогания, которое озадачило местных врачей, вздохнул в последний раз.

Он должен был быть похоронен на деревенском кладбище в тот самый день бунта и смятения, вызванного эксгумацией гроба мясника, наверное поэтому в тот день священник в церкви был в полном облачении.

Когда стало известно, что неуправляемая толпа овладела кладбищем, от идеи о захоронении нездешнего человека отказались. Но все дело с ним прошло бы тихо, если бы не глупость одной из горничных этой таверны.

Эта женщина, со всей любовью к сплетням, которая присуща ее классу, так сильно увлекалась изучением подробностей жизни вампиров, что ее можно было безошибочно считать двинувшейся на этой почве. Ее воображение разыгралось настолько, что она ни о чем больше думать не могла, и если бы от чьих-то грубых и отвратительных суеверий можно было ожидать страшных последствий, то это были бы суеверия этой женщины.

Город был достаточно безмятежен. Присутствие солдат некоторых пугало, а некоторых забавляло, и не было сомнений, что ночь бы прошла спокойно, если бы она вдруг не стала бегать по улицам и, сбивающим с толку тоном, сопровождая свои слова отчаянными жестами, кричать:

– Вампир, вампир, вампир!

Эти слова вскоре собрали вокруг нее толпу, и она дурным голосом, который бы убедил любого здравомыслящего человека, что она на самом деле двинутая, закричала:

– Зайдите в этот дом, зайдите в этот дом, зайдите в этот дом! Посмотрите на мертвое тело, которое должно было уже лежать в своей могиле; оно стало свежее, чем было в тот день, когда умерло, на щеках появилась краска. Вампир, вампир, вампир! Небеса, спасите нас от вампира!

Эти странные, отчаянные, маниакального характера слова, которые были произнесены, произвели поразительный волнующий эффект на толпу. Несколько женщин завизжали, а некоторые побледнели. Перед алтарем народных чувств был зажжен факел и пламя суеверия загорелось ярко и свирепо.

Какие-то двадцать или тридцать человек, с криками и воплями вбежали в гостиницу. Женщина, которая вызвала всю эту панику продолжила бушевать, рвать свои волосы, периодически визжать, пока уставшая не упала на тротуар.

Вскоре из сотен ртов вырвались страшные крики: «Вампир, вампир!» В городе был дан сигнал тревоги. Затрубили горны военных; забряцало оружие, завизжали женщины. Было невероятно, что такие первые признаки бунта можно было успокоить без пролития крови и серьезной беды.

Между прочим, крайне удивительно, какое воздействие может произвести больная (прямо скажем, чокнутая) женщина на толпу.

Это была женщина, с мнением которой по обычным вопросам никто не считался, и чьи слова никогда для кого ничего не значили, поставила весь город на уши ни чем иным, кроме как своей полной и отвратительной невежественностью.

Это известный физиологический факт, что после четырех или пяти дней, или может быть недели, трупы многих людей остаются свежими, такими, как будто они только что умерли.

Но что знала о физиологии горничная из гостиницы? Ее голова была забита вампирами; так что она произвела эту ужасную сцену смущения, результаты которой нам уже надоело описывать.