Текст книги "Крик дьявола"

В штатном положении он выглядел весьма внушительно, еще более увеличивая Себастьяновы и без того завидные размеры.

Роза, вернувшись, промолчала. Бросив всего один продолжительный ошеломленно-красноречивый взгляд на «шапочку», она поспешно отвернулась, но ее щеки и шея густо покраснели.

– Господи, Басси, да ты должен это с гордостью демонстрировать. Выпрямись и перестань прикрываться руками, – наставлял зятя Флинн.

Опустившись на колени, Мохаммед натянул Себастьяну на ноги сандалии из сыромятной кожи и протянул скатанное в маленький, перевязанный лубяным шнурком рулончик одеяло. Себастьян повесил скатку на плечо и взял в руку метательное копье с длинным древком. Тут же, как по команде, воткнув его тупым концом в землю, он оперся о древко, поднял левую ногу и приставил ее ступней к икре правой ноги, принимая «страусиную» позу для отдыха.

Он был до неузнаваемости похож на представителя племени уакамба.

– Годишься, – одобрил Флинн.

71

На рассвете, когда комиссар Фляйшер спускался берегом к импровизированному бревенчатому причалу, маленькие клочки стелившегося над рекой тумана вились у его ног.

Он окинул взглядом оба катера, проверяя закрепленный канатами груз. Катера сидели низко в воде, их выхлопные газы голубоватым дымком стелились по зеркальной поверхности реки.

– Готовы? – крикнул он сержанту аскари.

– Люди едят, Буана Мкуба.

– Пусть пошевелятся, – буркнул Фляйшер. Требование было бессмысленным. Расстегивая штаны, он подошел к краю причала и, не смущаясь, звонко помочился в реку. Сидевшие на причале вокруг трехногого котелка мужчины с интересом, но не прерывая завтрак, пронаблюдали за этим.

Накинув от речной прохлады на плечи накидки из звериных шкур, они по очереди тянулись к котелку, брали оттуда рукой щепотку густой маисовой каши, лепили из нее подходящий по размеру для рта шарик и, выдавив в нем большим пальцем ямку, опускали эту «чашечку» в меньшую по размеру эмалированную посудину, наполняя углубление содержавшейся в ней тягучей желтой подливой – сногсшибательной смесью тушеного сома и собранных с деревьев гусениц.

Себастьян впервые отведал этот деликатес. Он сидел вместе с остальными и пытался подражать их манере еды, заставляя себя впихивать в рот кусочки специфического маисового яства. Тошнота душила его, подступая к самому горлу: на вкус это было нечто среднее между рыбьим жиром и свежескошенной травой – вовсе не так отвратительно, но мысль о жирных желтых гусеницах не давала покоя. Однако аппетита у него не прибавилось бы, даже если бы это были сандвичи с ветчиной.

Живот скрутило от страха. Он был шпионом. Одно неосторожное слово его напарников, и комиссар Фляйшер велит принести веревку для повешения. Себастьян не забыл дерево с повешенными на берегу этой же самой реки, он вспомнил роившихся на распухших, болтавшихся языках мух. Воспоминания не способствовали возникновению здорового аппетита.

Притворяясь, что ест, он вместо этого следил за комиссаром Фляйшером. Впервые он мог вот так запросто наблюдать за ним. Грузное тело, облаченное в серую вельветовую форму, розово-распаренная физиономия с почти бесцветными, чуть золотистыми ресничками, пухлый капризный ротик и здоровенные веснушчатые ручищи – все это производило на Себастьяна отталкивающее впечатление. Он почувствовал, как страх затмевают вновь нахлынувшие эмоции, испытанные им возле свежей могилки дочери на холмах Лалапанзи.

– Черные свиньи! – застегиваясь, заорал на суахили Герман Фляйшер. – Хорош! Вы только жрете и дрыхнете. Пора за работу. – Утиной походкой он поковылял по бревнам причала к сидевшим небольшим кружком грузчикам. От его первого удара с громким бряканьем покатился трехногий котелок, второй удар достался Себастьяну по спине, и тот упал вперед на колени.

– Rasch! – Фляйшер хотел было наградить пинком еще кого-то, но туземец увернулся, и все врассыпную бросились к катерам.

Себастьян поднялся. До этого его ударили подобным образом единственный раз в жизни, и Флинн О’Флинн хорошо усвоил: больше так не делать. Для Себастьяна не было ничего более унизительного, чем получить пинок ногой, к тому же еще и болезненный.

Отвернувшись, Герман Фляйшер отправился подстегивать остальных и не мог видеть, с какой ненавистью, напружинившись, словно леопард, Себастьян смотрел ему вслед. Казалось, еще доля секунды – и он Фляйшера разорвет. Он мог убить его еще до того, как в него выстрелил бы кто-нибудь из аскари, однако этого так и не произошло.

Чья-то рука легла ему на плечо – возле него стоял двоюродный брат Мохаммеда.

– Успокойся! Это пройдет. Иначе нас тоже убьют, – едва слышно сказал он.

И когда Фляйшер вновь повернулся, они вдвоем уже шли к катеру.

На протяжении всего пути вниз по реке Себастьян сидел, сгрудившись с остальными. Так же, как и они, он, прячась от солнца, с головой прикрылся накидкой, только в отличие от остальных не спал. Прикрыв глаза, он наблюдал за Германом Фляйшером, и от ненависти в его голове роились безобразные мысли.

Даже несмотря на течение, плавание на тяжело груженном катере заняло четыре часа, и когда они, миновав последнюю излучину, направились к мангровым лесам, настал полдень.

Себастьян посмотрел, как Герман Фляйшер, проглотив кусок колбасы, тщательно упаковал остатки в свою сумку, затем, поднявшись, сказал что-то рулевому, и оба стали вглядываться вперед.

– Приехали, – сказал брат Мохаммеда, высунув голову из-под накидки. Кучка грузчиков, просыпаясь, зашевелилась, и Себастьян поднялся вместе со всеми.

Уже зная, куда смотреть, он увидел мрачные очертания скрывавшегося под камуфляжем «Блюхера». Снизу он казался гигантским, как гора, и у Себастьяна по спине пробежал холодок от воспоминаний о том, как ему уже довелось видеть крейсер примерно под таким же углом, идущим на них на таран, точно острый топор. Однако сейчас он сильно кренился на один бок.

– Корабль-то на боку.

– Да, – подтвердил брат Мохаммеда. – Немец приказал. Внутри пришлось все переносить, чтобы наклонить его.

– Зачем?

Пожав плечами, африканец повел подбородком в сторону судна.

– Они подняли из воды дно – посмотри, как они огнем заделывают его продырявленную шкуру.

Крохотные, словно жуки, на обнаженном днище корабля копошились люди, даже в лучах полуденного солнца сварка ярко вспыхивала и искрилась голубовато-белым пламенем. Листы новой обшивки выделялись матово-коричневым цветом оксида цинка на фоне изначально серой окраски боевого корабля.

По мере приближения Себастьян внимательно изучал, что там делается. Он понял, что работа близилась к завершению – сварщики заделывали последние швы обновленной обшивки. Кое-где маляры уже покрывали красный сурик уставной матово-серой краской.

Оспины, остававшиеся в палубных надстройках от осколков снарядов, были уже заделаны, и висевшие в шатких люльках люди мерно водили кистями.

Весь «Блюхер» был охвачен кипучей деятельностью. Повсюду сновали люди, занятые различной работой, а по палубам то и дело мелькала белая форма офицеров.

– Они уже все дыры на днище заделали? – спросил Себастьян.

– Все, – ответил брат Мохаммеда. – Смотри, как выплескивается вода из его чрева. – Он вновь повел в сторону судна подбородком. Неустанно работавшие насосы «Блюхера» выкачивали из трюмов потоки бурой воды.

– Из него идет дым! – воскликнул Себастьян, впервые заметив слабое жаркое марево над трубами.

– Да. Внутри его они разожгли огонь в железных ящиках. Там работает мой брат Уалака. Он помогает поддерживать огонь. Поначалу огонь был маленький, но с каждым днем он становится все больше.

Себастьян машинально кивнул – ему было известно, что холодные печи следовало разогревать постепенно, чтобы не потрескалась огнеупорная глина.

Катер подплыл к крейсеру и ткнулся носом в высокий, как скала, борт.

– Пойдем, – сказал брат Мохаммеда. – Поднимемся на корабль и будем работать с теми, кто носит дрова внутрь. Там еще кое-что увидишь.

Себастьяна вновь охватил страх. В самое логово врага ему подниматься не хотелось. Однако его проводник уже карабкался по свисавшему с борта «Блюхера» трапу.

Поправив «шапочку» и накидку, Себастьян глубоко вздохнул и последовал за ним.

72

– Иногда вот так и происходит. Поначалу – ужас: все через пень-колоду. А потом вдруг все выправляется и – дело сделано. – Стоя под навесом на баке, старший инженер Лохткампер чувствовал удовлетворение от проделанной работы, окидывая взглядом судно. – Всего пару недель назад казалось, что мы проковыряемся здесь до конца войны, а теперь…

– Вы отлично справились, – сдержанно заметил фон Кляйне. – И вновь оправдали мое доверие. Однако я приготовил вам новое испытание.

– И какое же, капитан? – Хотя Лохткампер старался говорить непринужденно, в его глазах мелькнула настороженность.

– Я хочу немного изменить корабль внешне, чтобы он походил на британский тяжелый крейсер.

– Каким образом?

– Фальшивая труба позади радиорубки. Парусина на деревянном каркасе. Маскировка орудийной башни «Х», еще кое-что. Если мы ночью наткнемся на британское блокирующее соединение, это подарит нам несколько минут, которые могут решить исход сражения. – Фон Кляйне продолжил говорить уже на ходу: – Идемте, я покажу вам, о чем речь.

Стараясь идти в ногу с капитаном, Лохткампер сопровождал фон Кляйне в направлении кормы. Они выглядели совершенно негармоничной парой – инженер в мешковатом грязном комбинезоне, с непропорционально длинными ручищами переваливался возле капитана как дрессированная горилла. Фон Кляйне возвышался над ним в кипенно-белой отглаженной тропической форме. Он неторопливо шел, заложив руки за спину, чуть опустив на грудь золотистую бороду и несколько склонившись из-за крутого наклона палубы.

– Когда я смогу отплыть? – стараясь выразиться точнее, продолжал фон Кляйне. – Мне необходимо знать наверняка. Работа на нынешней стадии дает вам возможность ответить на этот вопрос?

Лохткампер помолчал, обдумывая ответ, пока они пробирались бок о бок сквозь толчею матросов и туземных грузчиков.

– К завтрашнему вечеру в котлах будет достигнуто рабочее давление, еще день понадобится для завершения работ на днище судна, плюс еще два дня для наведения порядка и изменения внешнего вида надпалубных надстроек, – вслух прикидывал инженер. Он вскинул голову, фон Кляйне наблюдал за ним. – Четыре дня, – сказал Лохткампер. – С моей стороны все будет готово через четыре дня.

– Четыре дня. Вы уверены?

– Да.

– Четыре дня, – задумчиво повторил фон Кляйне, останавливаясь на полпути. Этим утром он получил из Дар-эс-Салама депешу от губернатора Шее. В ней содержалась информация, полученная из адмиралтейства в Берлине: по данным морской разведки, три дня назад гавань Дурбана покинул караван судов с индийской и южноафриканской пехотой. Пункт назначения не сообщался, однако по всем признакам можно было догадаться, что британцы намерены открыть новый театр военных действий. С участием южноафриканцев кампания в Германской Западной Африке быстро пришла к решительному завершению. Бота со Смэтсом организовали наступление вдоль железных дорог в направлении столицы Виндхука, и последующая капитуляция германской западноафриканской армии создала возможность для переброски южноафриканской армии куда-то еще. Можно было почти не сомневаться, что караван военных кораблей, шедший в данный момент на север вдоль восточного побережья Африки, имел своей целью зайти в один из многочисленных маленьких портов восточноафриканского побережья – возможно, в Тангу или Килву-Квинье, а может, даже и Дар-эс-Салам.

Ему надлежало быть во всех отношениях готовым, прорвав британскую блокаду, уничтожить этот караван.

– Приведение судна в порядок отнимет много времени и потребует немалых трудов: перегрузить склады, запасы снарядов, установить демонтированные орудия…

Лохткампер прервал его размышления:

– Понадобится рабочая сила.

– Я дам указание Фляйшеру привести сюда на работу всех, кто у него есть, – тихо произнес фон Кляйне. – Но через четыре дня мы обязаны быть на ходу. В ночь на тридцатое луна как раз будет нам сопутствовать – вот тогда мы и должны выступить. – Его лик святого был несколько омрачен напряженными раздумьями: опустив золотистую бороду на грудь, капитан размеренно шествовал, формулируя свои планы вслух. – Киллер запрудил протоку. Ему следует начать расчищать ее от мин. Само заграждение можно рассечь в последний момент, течение отнесет его в сторону.

Они дошли до середины крейсера. Фон Кляйне был настолько погружен в свои мысли, что Лохткамперу пришлось взять его за плечо, чтобы вернуть к реальности.

– Аккуратнее, господин капитан.

Фон Кляйне вскинул голову. Они оказались в плотном окружении грузчиков-африканцев – представителей какого-то дикого племени, полностью обнаженных, за исключением грязных кожаных накидок на плечах, с лицами, размалеванными желтой охрой, они таскали на корабль охапки дров, привезенных на катере, который болтался возле борта «Блюхера». Тяжелая вязанка, поднятая краном, раскачивалась футах в двадцати над палубой, и фон Кляйне чуть было не оказался под ней, когда Лохткампер остановил его.

В ожидании, когда уберут груз, фон Кляйне машинально наблюдал за туземцами-грузчиками.

Один из них привлек его внимание: он был выше других, стройнее, без узловатых мускулов. У него были крепкие красивые ноги. Мужчина поднял голову, и фон Кляйне увидел его лицо, тоже отличавшееся от типично африканского – более тонкие черты, менее пухлые губы, более широкий и высокий лоб.

Однако больше всего фон Кляйне поразили его глаза – карие, темно-карие и живые, именно они помешали фон Кляйне вернуться к мыслям о караване судов. Фон Кляйне научился определять, когда его подчиненные были в чем-то виноваты, по их глазам. И ощущение некоей вины мелькнуло во взгляде этого человека. Фон Кляйне лишь на мгновение встретился с ним взглядом, и грузчик, тут же отведя глаза, склонился к вязанке дров. Этот человек чем-то насторожил его, поселил смутное чувство беспокойства. Решив поговорить с ним – допросить его, он направился к нему.

– Капитан! Капитан! – Комиссар Фляйшер, отдуваясь, взобрался с катера по трапу – толстый и потный, он стремился схватить фон Кляйне пухлой лапой за плечо. – Мне надо с вами поговорить, капитан.

– А, комиссар, – прохладно поздоровался фон Кляйне, стараясь избежать пожатий его властной руки. – Одну минуту, я бы хотел…

– Это крайне важно. Младший лейтенант Пруст…

– Секунду, комиссар. – Отпрянув, фон Кляйне намеревался было отвернуться, но не тут-то было – Фляйшер решительно встал перед ним, преградив ему путь.

– Этот Пруст – малодушный сопляк… – И далее последовала пространная кляуза об отсутствии у лейтенанта Пруста должного уважения к персоне комиссара. Он не подчинялся, спорил с герром Фляйшером и дошел до того, что вслух обозвал герра Фляйшера «жирным».

– Я поговорю с Прустом, – коротко ответил фон Кляйне. Суть была настолько банальна, что ему не хотелось продолжать эту тему. Затем рядом вырос инженер Лохткампер, напомнив капитану поговорить с герром комиссаром о выделении последним дополнительных сил для перемещения груза на судне. Они пустились в долгое обсуждение, а в это время грузчики, перетащив дрова к корме, смешались с разношерстной толпой прочих рабочих.

Ощущая дрожь и тошноту, Себастьян вспотел от страха. Он явно почувствовал подозрения немецкого офицера. Эти холодно-голубые глаза прожгли его, словно сухой лед. Согнувшись под тяжестью груза, он пытался преодолеть мощно овладевший им испуг и съежиться до неузнаваемости.

– Он увидел тебя, – шаркая рядом с Себастьяном, прошипел двоюродный брат Мохаммеда.

– Да. – Себастьян согнулся еще сильнее. – Еще смотрит?

Старик глянул через плечо.

– Нет. Он говорит с Мафутой – толстым.

– Хорошо. – У Себастьяна слегка отлегло от сердца. – Нужно вернуться на катер.

– Грузить почти закончили, но надо поговорить с моим братом. Он нас ждет.

Они повернули за орудийные башни. На палубе возвышалась гора дров, аккуратно сложенных и перетянутых канатом. Чернокожие люди толпились вокруг, расстилая над дровами огромный кусок зеленого брезента.

Дойдя до дров, Себастьян с братом Мохаммеда добавили к ним свои вязанки. Затем, как принято в Африке, они остановились передохнуть и поговорить. К ним присоединился отделившийся от общей толпы человек – живенький старичок с жесткой шапочкой поседевших волос, в накидке из шкуры и с футляром для пениса. Брат Мохаммеда уважительно поприветствовал его, и оба отведали нюхательного снадобья.

– Этот человек – мой брат, – сообщил он Себастьяну. – Его зовут Уалака. В молодости он убил льва копьем. Лев был большой, с черной гривой. – Подобная информация показалась Себастьяну несколько неуместной, страх быть обнаруженным делал его рассеянно-нервозным. Повсюду вокруг них были немцы – здоровенные белесые немцы, то и дело гаркавшие приказы, подстегивавшие рабочую силу, наблюдавшие за ними с высокой надпалубной надстройки и расталкивавшие их локтями, освобождая себе проход. Себастьяну было трудно сосредоточиться.

Двое его подельников принялись обсуждать свои семейные дела. Похоже, младшая дочь Уалаки родила замечательного сына, но за время отсутствия Уалаки напавший на деревню леопард убил трех его коз. И радость от рождения внука не могла покрыть горя, испытанного Уалакой от потери коз. Он пребывал в унынии.

– Леопарды – это экскременты мертвых прокаженных, – заявил он, уже готовый как-то развить эту тему, но Себастьян прервал его:

– Расскажи-ка мне о том, что ты видел на этом каноэ. Только быстро – нет времени. Мне нужно уйти до того, как немцы придут по наши души с веревкой.

Упоминание о веревке сразу дисциплинировало присутствующих на собрании, и Уалака начал свой доклад:

– В брюхе каноэ в железных коробках горит огонь. Горит с такой силой, что, когда открывается дверь в коробку, больно глазам, а жар от него равен сотне пожаров в буше – пожаров, пожирающих…

– Да, да, понятно, – резко оборвал Себастьян лирические отступления. – Еще что?

– Много всего перетаскивали на одну сторону каноэ, чтобы наклонить его в воде: перетаскивали ящики с тюками, снятое оборудование и орудия – вот сколько всего передвинули. Из комнат под крышей убрали очень много больших пуль и белых мешков с порошком для пушек, а положили это в другие комнаты на дальней стороне.

– Еще что?

Еще можно было много, очень много чего понарассказать. Уалака с восторгом пустился в описания мяса, появлявшегося из маленьких железных банок, фонарей, горевших без фитиля, пламени и масла, громадных вращающихся колес и железных коробок, которые визжали и жужжали, и чистой пресной воды, хлеставшей из пастей длинных резиновых змей – то холодной, то горячей, словно ее вскипятили на костре. Многочисленные чудеса явно потрясли этого человека.

– Все это мне знакомо. Больше ничего не видел?

– Как не видел – видел, конечно! Германцы стреляли в троих местных грузчиков – построили их и закрыли им глаза полосками белой тряпки. Потом эти мужчины подпрыгивали, извивались и очень смешно падали, а потом германцы смыли с палубы кровь водой из тех самых длинных змей. С тех пор за такую непомерную плату ни у кого из остальных грузчиков не возникло желания воспользоваться ни ведрами, ни одеялами, ни какими бы то ни было другими хозяйственными мелочами.

Описание Уалакой расстрела произвело на Себастьяна убийственное впечатление. Выполнив то, за чем пришел, он теперь ощущал непреодолимое желание покинуть «Блюхер» как можно быстрее. И это желание было тут же подкреплено непрошеным появлением возле их компании немецкого унтер-офицера.

– Ленивые черные бабуины! – заорал он. – Вы что, сюда с воскресной школой на пикник приехали? Работать, свиньи, работать! – И он принялся раздавать пинки. Возглавляемые братом Мохаммеда, они поспешили покинуть Уалаку не попрощавшись и ретироваться вдоль по палубе восвояси. Однако перед самым их конечно-отправным пунктом Себастьян резко остановился: два немецких офицера по-прежнему стояли на том же месте, только теперь они смотрели на высокие трубы судна. Тот, что повыше, с золотистой бородой, что-то описывал, широко разводя рукой, а приземистый внимательно слушал.

Прошмыгнув мимо них, брат Мохаммеда исчез за бортом в направлении катера, оставив Себастьяна в нерешительности под ледяным взглядом бледно-голубых глаз.

– Манали, скорее. Лодка плывет, тебя могут оставить! – донесся откуда-то снизу голос брата Мохаммеда – уже слабый, но еще различимый на фоне гула двигателя катера.

Себастьян вновь бросился вперед, внутри у него все сжалось, точно от холода. Чуть больше десятка шагов – и он был уже возле трапа.

Повернувшись, немецкий офицер заметил его. Вслед за резким окликом, офицер направился было к Себастьяну, протягивая руку, словно стремясь его задержать.

Мгновенно развернувшись, Себастьян метнулся вниз по трапу. Катер уже отдавал швартовы, винт вспенивал воду за кормой.

Добравшись донизу, Себастьян увидел, что до катера было уже около десяти футов. Прыгнув, он на какое-то время завис в воздухе, а затем ударился руками о планшир катера. Ноги все еще бултыхались в теплой воде, но пальцы все же сумели за что-то зацепиться.

Брат Мохаммеда, подхватив его за плечо, втащил на борт, и они вместе повалились на палубу.

– Проклятый черномазый! – воскликнул Герман Фляйшер и, не поленившись, нагнулся, чтобы треснуть им по ушам. Затем он направился к своему месту на корме, Себастьян почти с любовью улыбнулся ему вслед. После смертоносного взгляда голубых глаз Герман Фляйшер казался не страшнее плюшевого мишки.

Себастьян оглянулся на «Блюхер». Немецкий офицер все еще стоял наверху возле трапа, наблюдая, как они уплывают, взяв курс вверх по течению. Затем он, развернувшись, удалился.

73

Сидя на кушетке в капитанской каюте крейсера ВМФ Великобритании «Ринаунс», Себастьян привалился к подлокотнику и пытался сопротивляться изнеможению, которое накатывалось на него в виде серых волн.

За тридцать часов он не сомкнул глаз. За бегством с «Блюхера» последовала нескончаемая «прогулка» на катере вверх по реке, во время которой его все еще трясло от пережитого напряжения.

Оказавшись на берегу, он должен был незаметно для аскари выскользнуть из лагеря Фляйшера и среди ночи бежать к месту встречи с Флинном и Розой.

Наспех перекусив, все трое оседлали предоставленные в их распоряжение ВМФ ее величества велосипеды и всю ночь колесили слоновьей тропой туда, где на одном из притоков Руфиджи среди камышей было спрятано их каноэ.

На рассвете они, проследовав по одному из неохраняемых рукавов дельты, направились на рандеву с лодкой с борта крейсера ВМФ Великобритании «Ринаунс».

После двух беспокойных дней Себастьяна буквально шатало. На кушетке рядом с ним сидела Роза. Склонившись к мужу, она тронула его за руку, в ее темных глазах была тревога. Ни один из них не принимал участия в совещании, проходившем в многолюдном помещении.

Председательствовал Джойс, а возле него сидел более коренастый мужчина старше его, с мохнатыми поседевшими бровями и агрессивно выдававшейся вперед челюстью, пряди зачесанных назад волос весьма неэффективно скрывали лысину. Это был Армстронг, капитан крейсера ВМФ Великобритании «Пегас» – другого судна блокирующего соединения.

– Что ж, похоже, «Блюхеру» удалось-таки восстановиться после полученных повреждений. При горящих котлах его появления можно ожидать в любой момент – фон Кляйне не будет просто так жечь топливо, лишь бы занять своих кочегаров. – Это было произнесено со смаком – воякой, предвкушавшим хороший грозный бой. – Хотелось бы передать ему кое-что от «Бладхаунда» с «Орионом» – надо расплатиться по старому счету.

Однако у Джойса тоже было кое-что – послание, рожденное на столе адмирала сэра Перси Хауи, командующего ВМФ в Южной Атлантике и в Индийском океане, и говорилось там, в частности, вот о чем:

«Задача сохранности Вашего соединения является вторичной при рассмотрении необходимости нейтрализации «Блюхера». Риск, связанный с ожиданием выхода «Блюхера» из дельты, слишком высок. Считаю крайне необходимым ликвидировать или блокировать его в месте его нынешней якорной стоянки. Последствия прорыва «Блюхером» блокады с последующим нападением на караван судов, перебрасывающий сухопутные войска в Тангу, могут оказаться катастрофическими. С учетом неприбытия в срок двух направленных к Вам трамповых судов в целях использования их в качестве блокирующих, а также при отсутствии успешных боевых действий против «Блюхера» до 30 июля 1915 года Вам надлежит затопить «Ринаунс» и «Пегас» в рукаве Руфиджи, чтобы воспрепятствовать выходу «Блюхера» из дельты».

Этот приказ заставил капитана Артура Джойса содрогнуться от страха. Затопить такие замечательные суда – мысль об этом казалась не менее отвратительной, чем инцест, отцеубийство, человеческое жертвоприношение. Было уже 26 июля – в его распоряжении оставалось лишь четыре дня на поиски альтернативного решения, прежде чем приказ вступит в силу.

– Это, конечно, произойдет ночью – не иначе! – В голосе Армстронга чувствовалась жажда сражения. – Но на сей раз ему придется иметь дело не со старушкой и девчушкой, как «Орион» с «Бладхаундом». – Его тон чуть изменился. – Мы должны быть готовы. Через три дня новолуние, так что в распоряжении «Блюхера» будут темные ночи. Может измениться и погода… – Армстронг выглядел уже несколько озабоченно. – Мы должны быть во всеоружии…

– Прочтите, – сказал Джойс, протягивая Армстронгу листок тонкой бумаги. Тот стал читать.

– О Боже! – У него чуть не перехватило дыхание. – Затопить. Господи!

– «Блюхер» может воспользоваться двумя рукавами, – негромко продолжал Джойс. – Нам следует блокировать оба – и «Ринаунс», и «Пегас»!

– Боже милостивый! – с ужасом воскликнул Армстронг. – Должен же быть какой-то другой способ.

– И мне кажется, есть, – сказал Джойс и посмотрел через каюту на Себастьяна. – Мистер Олдсмит, – деликатно начал он, – а нет ли у вас возможности вновь попасть на борт немецкого крейсера?

В уголках воспаленных глаз Себастьяна скопилась желтая слизь, однако темная краска скрывала круги усталости под глазами.

– Лучше бы не надо, друзья. – Он медленно провел рукой по бритому черепу и почувствовал колкий ежик отраставших волос. – Проведенные там часы стали самым неприятным временем в моей жизни.

– Понимаю, – согласился капитан Джойс. – Прекрасно понимаю. Я бы и не просил вас, если бы не считал это делом первостепенной важности. – Сделав паузу, Джойс сложил губы и тихо насвистел первый такт «Похоронного марша» Шопена, затем со вздохом покачал головой. – Если бы я сказал вам, что вы – тот самый единственный человек, который может спасти от уничтожения оба крейсера этого соединения и защитить от смерти пятнадцать тысяч британских солдат и матросов, как бы вы на это ответили?

Себастьян вновь уныло осел на кушетку и закрыл глаза.

– Можно мне сначала немного поспать?

74

Устройство было размером с коробку из-под двадцати четырех гаванских сигар «Монте-Кристо», поэтому над содержимым пришлось хорошенько поработать главному кудеснику машинного отделения и артиллерийскому специалисту крейсера «Ринаунс».

Теперь оно лежало посреди стола капитана Джойса, и старший техник объяснял собравшейся вокруг почтенной аудитории принцип действия и назначение.

– Все очень просто, – начал он с акцентом родины виски.

– Иначе и быть не может… – тут же заметил Флинн О’Флинн, – а то Басси не поймет.

– Нужно лишь поднять крышку. – И техник не замедлил проиллюстрировать свои слова соответствующим действием. Даже Флинн вытянулся вперед, чтобы взглянуть на содержимое коробки. В ней аккуратненько лежали шесть гелигнитовых палочек – они выглядели как свечи, завернутые в жиронепроницаемую бумагу. Еще там были плоская батарейка из фонаря с выпуклым стеклом и часы-будильник в футляре из свиной кожи. Все это соединялось между собой хитросплетением медных проводов. На металлической подставке будильника было выгравировано:

Моему дорогому супругу Артуру.

С любовью,

Айрис.

Рождество, 1914.

Капитан Артур Джойс подавил в себе сентиментальные терзания мыслью о том, что Айрис отнеслась бы к этому с пониманием.

– Затем… – продолжал техник, явно наслаждаясь вниманием аудитории, – заводите этот маховичок на часиках, – он дотронулся до него указательным пальцем, – закрываете крышку, – он закрыл крышку, – и через двенадцать часов – ба-бах! – Шотландец с таким воодушевлением озвучил взрыв, что слюна мельчайшим спреем разлетелась по всему столу, и Флинн поспешил отпрянуть, чтобы оказаться вне досягаемости.

– Двенадцать часов? – переспросил он, вытирая все же попавшие ему на щеки брызги. – А отчего так долго?

– Это я приказал сделать двенадцатичасовую отсрочку, – ответил вместо техника Джойс. – Поскольку мистеру Олдсмиту придется, пробравшись на «Блюхер», внедриться в рабочую группу, занятую перемещением снарядов, ему, вероятно, будет не так просто выйти из состава этой группы, чтобы покинуть судно после размещения взрывчатки. Полагаю, мистер Олдсмит был бы вправе отказаться от данного задания, если бы мы не смогли обеспечить ему достаточное количество времени на побег с «Блюхера» после… э-э… – он подыскивал подходящее по стилю продолжение, – после успешного завершения его миссии. – Джойс был доволен собой и своей речью и повернулся к Себастьяну в поисках поддержки. – Я правильно отразил ситуацию, мистер Олдсмит?

Чтобы не уступить капитану в красноречии, Себастьян на мгновение задумался, прежде чем ответить. Пять часов мертвецкого сна в объятиях Розы освежили его тело и обострили восприятие до остроты толедского клинка.

– Доподлинно, – с важным видом сказал он, гордо сияя.

75

Они сидели рядом, пока угасающее солнце окрашивало в кровавый цвет облака. Сидели рядом, на накидке из обезьяньей шкуры среди эбеновых деревьев на краю балки, плавно переходившей в долину Руфиджи. Оба молчали. Склонив голову, Роза была занята рукоделием – пришивала потайной карман к замызганному куску шкуры, лежавшему у нее на коленях. Карман предназначался для коробки из-под сигар. Себастьян наблюдал за ней, и его взгляд был полон нежности. Сделав последний стежок, она завязала узелок и наклонилась, чтобы перекусить нить.

– Ну вот! – сказала она. – Готово. – И, подняв голову, посмотрела ему в глаза.

– Спасибо, – произнес Себастьян. Немного помолчав, Роза дотронулась до его плеча; мускулы под окрашенной в черный цвет кожей были упругими и теплыми.

– Иди ко мне. – Она притянула его голову к себе, и так, прижавшись щеками, они пробыли в объятиях друг друга, пока не начало темнеть. Африканские сумерки сгустили тени эбеновых деревьев, и где-то внизу жалобно затявкал шакал.