Текст книги "Крик дьявола"

На всем протяжении стоянки на острове «Юнион Джек» – пусть и в несколько приспущенном положении – развевался над их полевым лагерем.

Прошло не менее десяти дней, прежде чем весть об аннексии, изначально разнесенная двумя рыбаками племени уакамба, долетела до аванпоста Германской империи, расположенного почти в сотне миль, в Махенге.

5

Махенге находился в буше над прибрежными низинами. В сущности, это были четыре торговых поста, которыми владели индусы, да резиденция германского районного комиссара.

Германская резиденция представляла собой внушительное каменное здание с соломенной крышей и просторной верандой, сплошь увитой пурпурной бугенвиллеей. Позади него располагались казармы и плац африканских аскари[8]8
  Название туземных подразделений в европейских колониальных армиях.


[Закрыть], а впереди одиноко торчал флагшток с реющим черно-красно-желтым стягом империи. Крохотная точка среди необъятных просторов африканского буша, местонахождение правителя территории размером с Францию. Территории, простиравшейся на юг до реки Рувумы и границы Португальского Мозамбика, на восток – до самого Индийского океана и на запад – до гор Сао-Хилл и Мбея.

Именно в этой цитадели сосредоточил свою безграничную власть комиссар Германии в южной провинции – власть средневекового барона-разбойника. Рука кайзера или, точнее, один из его мизинцев, была в ответе лишь перед заседавшим в Дар-эс-Саламе губернатором Шее. Но Дар-эс-Салам находился очень далеко, а губернатор Шее был страшно занятым человеком, которого совсем не стоило беспокоить по пустякам. И раз герр комиссар исправно собирал налоги, ему предоставлялось полное право делать это в удобной ему манере, хотя мало кому из туземцев южной провинции приходились по душе «удобные манеры» Германа Фляйшера.

В то время как гонец с вестью о британской аннексии Нового Ливерпуля добежал до колючих зарослей акации, сквозь которые уже виднелись крошечные строения Махенге, герр Фляйшер заканчивал полуденный прием пищи.

Он отличался могучим аппетитом, и его второй завтрак состоял из айсбайн – почти килограммовой свиной ножки, примерно такого же количества соленой капусты и дюжины картофелин, плававших в густой подливе. Раздразнив аппетит, он перешел к колбасе, которую еженедельно получал с курьером из находившейся на севере Додомы. Готовил ее настоящий гений – иммигрант из Вестфалии, знавший толк в шварцвальдской кухне. Колбаса с прохладным пивом «Ханса» из глиняного кувшина вызвала у герра Фляйшера сладостную ностальгию. Ел он хоть и как-то беспокойно, но методично, и поглощаемая пища, оказавшись под плотным серым вельветом гимнастерки с бриджами, выдавливала из него капельки пота, заставляя регулярно отвлекаться, чтобы вытирать лицо и шею.

Когда он наконец со вздохом откинулся назад, кожаные ремни кресла жалобно скрипнули под ним. Из его губ тихо вырвался наружу пузырек газа, пробравшийся наверх сквозь колбасу. Вновь ощутив ее вкус, Фляйшер в очередной раз умиротворенно вздохнул и бросил прищуренный взгляд с хорошо затененной веранды на ослепительно яркое солнце.

Тут он заметил «вестового». Добежав до ступенек, африканец замер в полуприсяде на самом солнцепеке, целомудренно заправив между ног набедренную повязку. Его черное тело блестело от пота, ноги запылились до колен, а грудь часто вздымалась, вдыхая жаркий воздух. Его глаза были опущены, поскольку он не имел права смотреть на Буану Мкубу до тех пор, пока тот официально не отметит его присутствие.

Герман Фляйшер уныло наблюдал за ним. Его благостное расположение духа мигом улетучилось, поскольку он уже предвкушал полуденную сиесту, а этот «вестовой» все испортил. Он взглянул на юг, на низкое, висевшее над горами облако, и потянул пиво. Затем вытащил из стоявшей перед ним коробки сигару и зажег ее. Сигара тлела медленно и равномерно, чем несколько исправила его настроение. Он докурил ее до конца и выкинул окурок за веранду.

– Говори, – буркнул он, и африканец, подняв глаза, тут же исполнился благоговением к красивой и достойной персоне комиссара. Хотя выражение восхищения было в большей степени ритуальным, герру Фляйшеру всякий раз становилось от этого капельку приятно.

– Вижу тебя, Буана Мкуба, Великий Повелитель. – Фляйшер ответил еле заметным кивком. – Я принес тебе приветствие от Калани, вождя Батжи с Руфиджи. Ты – его покровитель, и он преклоняется, распластавшись пред тобой. Он ослеплен красотой твоих желтых волос и твоего большого толстого тела.

Герр Фляйшер нервно заерзал в кресле. Любые, даже добросердечные намеки на тучность всегда раздражали его.

– Говори, – повторил он.

– Калани говорит так: «Десять солнц назад в дельту Руфиджи зашел корабль. Он подошел к острову Собак. Люди с этого корабля построили на острове жилища. На мертвой пальме над жилищами они повесили тряпку со знаком – синим с белым и с красным, много крестов в крестах».

С усилием выпрямившись в своем кресле, герр Фляйшер уставился на гонца. Сквозь розовую кожу проступили вены, и она постепенно побагровела.

– Калани еще говорит: «С тех пор как они появились на Руфиджи, их ружья не смолкают – они убивают много слонов, и в полдень в небе темно от птиц, которые прилетают за мясом».

Герр Фляйшер заметался в своем кресле, слова застряли у него в горле, а лицо налилось так, что грозило лопнуть, как перезревший плод.

– Калани еще говорит: «На острове два белых человека. Один мужчина очень худой и молодой и поэтому не главный. Другого мужчину видели только издалека, но он с красным лицом и большой. Сердце говорит ему, что это Фини».

Услышав это имя, герр Фляйшер обрел дар речи, правда, нечленораздельной – он взревел, как бык в период брачной охоты. Содрогнувшись, африканец болезненно поморщился, так как подобные вопли Буаны Мкубы обычно предшествовали многочисленным повешениям.

– Сержант! – уже более осмысленно заорал герр Фляйшер, вскакивая на ноги и тщетно пытаясь застегнуть пряжку ремня. – Rasch![9]9
  Быстро! (нем.)


[Закрыть]

О’Флинн вновь забрался на территорию Германии, О’Флинн опять обкрадывал империю, воруя принадлежавшую Германии слоновую кость, и вдобавок к этим оскорблениям еще и водрузил во владениях кайзера «Юнион Джек».

– Сержант, где же, черт возьми, тебя носит? – С невероятной для толстяка скоростью герр Фляйшер пересек веранду. Вот уже три года, с того самого момента, как он прибыл в Махенге, упоминание имени Флинна О’Флинна было способно отбить у него аппетит и довести до состояния, близкого к эпилептическому припадку.

Из-за угла веранды появился сержант аскари, и герр Фляйшер остановился как раз вовремя, чтобы на него не налететь.

– Боевой отряд! – гаркнул комиссар, щедро брызгая слюной от возбуждения. – Двадцать человек. Полная полевая экипировка с боекомплектами. Через час выступаем.

Отсалютовав, сержант метнулся через плац, и минутой позже раздались лихорадочные призывы сигнальной трубы.

Сквозь черную пелену безумной ярости к Герману Фляйшеру медленно возвращался рассудок. Тяжело дыша, с поникшими плечами, он пытался мысленно переварить содержание послания Калани.

Очередной набег О’Флинна отличался от его прежних бездарных вылазок из-за Рувумы, с территории Мозамбика. На этот раз он нагло заплыл в дельту Руфиджи с целой экспедицией да еще и с поднятым британским флагом. Фляйшер ощутил легкую тошноту, причиной которой никак не могла стать съеденная им свинина. В определенных обстоятельствах он умел распознать предпосылки международного инцидента.

Не исключено, что этот момент может стать для его отечества судьбоносным. Он сглотнул от перевозбуждения. Трясти ненавистным флагом в лицо кайзеру выглядело уже чересчур. Это был исторический момент, в центре которого оказался Герман Фляйшер.

Испытывая легкую дрожь, он поспешил к себе в кабинет, чтобы набросать губернатору Шее доклад, который может спровоцировать мировую катастрофу, в результате которой немецкий народ обретет мировое господство.

Часом позже, восседая на белом осле, он уже выезжал из резиденции в мягкой широкополой шляпе, глубоко надвинутой на лоб, чтобы укрыть глаза от яркого солнца. За ним с винтовками на плечах следовали чернокожие аскари. В своих кепи-«коробочках», со свисавшими сзади до плеч отворотами, в отглаженной форме цвета хаки, они щеголевато маршировали, дружно поднимая и опуская ноги, словно на параде перед командующим.

Дня за полтора они должны были добраться до слияния рек Киломберо и Руфиджи, где швартовался паровой катер комиссара.

Когда Махенге скрылся из виду, герр Фляйшер наконец-то смог расслабиться и его внушительный зад расплылся по седлу, слившись с ним воедино.

6

– Ну, теперь-то ты все понял? – с сомнением в голосе спросил Флинн. За последние восемь дней совместной охоты он потерял всякую уверенность в способности Себастьяна выполнять простейшие инструкции, не внося в них какие-то самодеятельные коррективы. – Плывешь по реке до острова и грузишь слоновую кость на дау. Потом берешь все каноэ и возвращаешься сюда за следующей партией. – Флинн сделал паузу, чтобы голова Себастьяна смогла как губка хорошенько впитать сказанное. – И, ради Бога, не забудь про джин, – добавил он.

– Да все в порядке, старик. – С восьмидневной черной щетиной и облупленным от солнца носом Себастьян уже начинал походить на настоящего браконьера. Широкополая тераи[10]10
  Фетровая шляпа (по названию местности в Индии и Непале).


[Закрыть], одолженная ему Флинном, была надвинута до самых ушей, а острая как бритва слоновая трава превратила в лохмотья штанины брюк и поистрепала некогда начищенные ботинки. Кожа на запястьях и за ушами распухла и пылала, покраснев от укусов насекомых. От жары и бесконечных пеших походов он совсем исхудал, черты лица обострились и огрубели.

Они стояли под акацией на берегу Руфиджи, наблюдая за тем, как носильщики заканчивали грузить в каноэ бивни. В жарком воздухе над ними висело вонючее пурпурно-зеленоватое марево. Себастьян настолько принюхался к запаху, что почти не замечал его. Слонов за последние восемь дней убили очень много, и исходящая от зеленой кости вонь стала для него такой же привычной, как запах моря для морского волка.

– Завтра утром к твоему возвращению ребята перетащат сюда все остальное. Загрузим полное дау, и поплывешь в Занзибар.

– А ты что, останешься?

– Еще чего. Нет, я махну на свою базу, в Мозамбик.

– А разве тебе не проще с нами на дау? Тут же небось топать миль двести. – Себастьян был трогательно участлив: в последние дни Флинн вызывал у него искреннее восхищение.

– Да понимаешь… дело в том, что… – Флинн замялся. Сейчас не стоило тревожить Себастьяна разговорами о немецких канонерках, которые могли поджидать возле устья Руфиджи. – Мне нужно назад, так сказать, в свое расположение, потому что… – Тут Флинн О’Флинн неожиданно вдохновился. – Потому что моя бедная дочурка совершенно одна и она меня ждет.

– У тебя есть дочь? – удивился Себастьян.

– Да, ты не ослышался. – Флинн вдруг преисполнился отцовских чувств и ответственности. – И сейчас бедняжка совершенно одна.

– И когда же я снова тебя увижу? – Мысль о расставании и о том, что ему вновь в одиночку придется как-то добираться до Австралии, огорчала Себастьяна.

– Ну… – Флинн старался проявить тактичность. – Я вообще-то об этом еще не думал. – Это была ложь. Он постоянно думал об этом на протяжении последних восьми дней. И уже не мог дождаться того момента, когда навсегда распрощается с Себастьяном Олдсмитом.

– А нельзя ли нам… – Обгоревшие на солнце щеки Себастьяна покраснели еще больше. – А нельзя ли нам как-нибудь сообща?.. Я бы мог поработать на тебя, поучиться чему-нибудь…

Флинн содрогнулся от такой перспективы. Он чуть не запаниковал, представив, как Себастьян постоянно таскается за ним, время от времени разряжая ружье.

– Вот что, Басси, мой мальчик, – с этими словами он приобнял Себастьяна за плечи своей ручищей, – перво-наперво тебе надо доплыть на этой рухляди до Занзибара, где старик Кебби эль-Кеб заплатит тебе твою долю. А потом ты мне напишешь, идет? Ты мне напишешь, и мы что-нибудь придумаем.

Себастьян расплылся в радостной улыбке.

– Мне нравится. Я с удовольствием, Флинн.

– Вот и хорошо. А теперь – мотай. Да не забудь про джин.

Себастьян встал на носу «флагманского» каноэ с двустволкой в руках, в плотно натянутой на уши тераи, и маленькая тяжелогруженая «флотилия», отчалив от берега, плавно «вписалась» в течение. Выныривая из воды, весла поблескивали в лучах вечернего солнца. Каноэ удалялись в сторону первого поворота вниз по течению.

Не совсем уверенно стоя в шатком суденышке, Себастьян обернулся и решил помахать оставшемуся на берегу Флинну ружьем.

– Господи, да поосторожнее ты с этой штукой, будь она неладна! – заорал Флинн. Но было уже поздно. Ружье выстрелило, и от отдачи Себастьян отлетел назад – прямо на груду слоновой кости. Каноэ угрожающе закачалось, но гребцы отчаянными усилиями удержали его на плаву, и затем оно скрылось за поворотом.

Двенадцать часов спустя каноэ вновь появились на том же повороте, но уже двигались в обратном направлении – в сторону одиноко стоявшей на берегу акации. Разгруженные долбленки легко скользили по воде, и гребцы затягивали одну из своих заунывных «речных» песен.

Гладковыбритый, сменивший рубашку и ботинки, Себастьян с нетерпением вглядывался в даль в надежде вскоре увидеть внушительные очертания американца – ящик заказанного им спиртного стоял возле него.

Через реку тянулся тонюсенький синеватый дымок костра, однако фигур радостно ожидавших их на берегу людей заметно не было. Себастьян вдруг увидел, что силуэт дерева как-то изменился, он нахмурился и прищурил глаза, пытаясь что-то разобрать.

Тут позади него раздался первый тревожный вопль:

– Allemand![11]11
  Немцы! (фр.)


[Закрыть]

Каноэ под ним резко дернулось.

Он обернулся и увидел, что все остальные лодки, круто разворачиваясь, устремляются вниз по течению. Подняв панический гвалт, гребцы в страхе налегали на весла.

Его каноэ тоже припустилось вслед за остальными, норовившими нырнуть за поворот.

– Эй! – крикнул Себастьян, видя перед собой лишь блестящие от пота спины своих гребцов. – Вы что это удумали?

Они не удостоили его ответом, но их мышцы под черной кожей продолжали ходить ходуном от отчаянных попыток быстрее разогнать каноэ.

– Сейчас же остановитесь! – завопил Себастьян. – Отвезите меня назад, чтоб вас!.. Отвезите меня в лагерь!

В отчаянии Себастьян схватился за ружье и навел его на ближайшего к нему африканца.

– Я не шучу! – заорал он.

Глянув через плечо, туземец увидел перед собой два зияющих дула, и его уже и так искаженное страхом лицо застыло от ужаса. Теперь все они с должным почтением относились к своеобразной манере Себастьяна управляться с этим ружьем.

Африканец перестал грести, и остальные один за другим последовали его примеру. Все застыли под гипнозом нацеленных стволов ружья Себастьяна.

– Назад! – сказал Себастьян, красноречиво указав вверх по течению. Туземец, сидевший к нему ближе всех, неохотно сделал гребок веслом, и каноэ развернулось поперек реки. – Назад! – повторил Себастьян, и теперь уже грести начали все.

Медленно, с опаской одинокое каноэ поползло вверх по реке в направлении акации с висевшими на ее ветвях причудливыми плодами.

Лодка скользнула по илистому дну, и Себастьян шагнул на берег.

– Вон! – приказал он гребцам, подкрепив свою команду красноречивым жестом. Он хотел, чтобы они убрались подальше от каноэ, поскольку не сомневался, что стоит ему повернуться к ним спиной, они с оживленным энтузиазмом вновь устремятся вниз по течению. – Вон! – И он направил их вверх по крутому берегу к лагерю Флинна О’Флинна.

Двое носильщиков, погибших от огнестрельных ранений, лежали возле тлеющего костра. Однако тем четверым, что оказались на акации, повезло еще меньше. Веревки глубоко врезались им в шеи, лица опухли, а рты были раскрыты в тщетном ожидании последнего глотка воздуха. Мухи цвета зеленого металлика облепили вывалившиеся языки.

– Спустите их! – велел Себастьян, немного придя в себя от бурлившей в животе тошноты. Гребцы застыли в оцепенении, и на фоне отвращения Себастьян вдруг почувствовал ярость. Он грубо подтолкнул одного из туземцев к дереву. – Перережьте веревки и спустите их! – повторил он и сунул африканцу в руки свой охотничий нож. Стиснув нож зубами, туземец полез на дерево.

Отвернувшись, Себастьян услышал позади себя глухой стук падавших с дерева мертвецов. Он вновь почувствовал дурноту и решил сосредоточиться на осмотре мятой травы вокруг лагеря.

– Флинн! – тихо звал он. – Флинн, да Флинн же! Где ты? – Повсюду на мягкой земле виднелись следы подбитых военных ботинок, а в одном месте он, наклонившись, подобрал блестящий цилиндр латунной гильзы. На металле вокруг детонатора были выбиты слова: «Mauser Fabriken. 7 mm».

– Флинн! – от осознанного страха уже более настойчиво стал звать Себастьян. – Флинн!

Тут до него донесся шорох травы. Он бросился туда, чуть приподняв ружье.

– Господин!

Себастьян почувствовал горькое разочарование.

– Мохаммед, ты, что ли? – И он увидел знакомую сморщенную тщедушную фигурку с извечной феской, словно пришпиленной к густой, как коврик, шевелюре, – старший охотник Флинна, единственный, кто чуть-чуть говорил по-английски. – Мохаммед, – с облегчением выдохнул Себастьян и тут же: – Фини? Где Фини?

– Его убили, господин. Аскари пришли рано утром, еще до солнца. Фини мылся. Они выстрелили, и он упал в воду.

– Где? Покажи где.

Ниже лагеря, в нескольких метрах от того места, где стояло каноэ, они обнаружили трогательный узелок с одеждой Флинна. Рядом с ним лежал наполовину измыленный кусок мыла и небольшое зеркальце с металлической ручкой. На илистом берегу виднелись глубокие следы босых ног; Мохаммед, наклонившись, сорвал торчавший возле воды тростник и молча протянул его Себастьяну. На листке чернела засохшая капелька крови, она тут же осыпалась, едва Себастьян коснулся ее ногтем.

– Мы должны разыскать его. Может, он еще жив. Позови остальных. Осмотрим берега вниз по течению.

Скорбя о горестной потере, Себастьян поднял грязную рубашку Флинна и сжал ее в кулаке.

7

Флинн скинул штаны и замызганную охотничью рубаху. Слегка поежившись от утренней прохлады, он обхватил себя руками и, потирая плечи, стал вглядываться в мелководье в поисках характерного сетчатого рисунка на дне, который свидетельствовал бы о том, что где-то, зарывшись в ил, его поджидает крокодил.

Под одеждой его тело оставалось фаянсово-бледным, за исключением шоколадно-коричневых рук и такого же цвета идущего от горла клина на груди. Его красная помятая физиономия была морщинистой и опухшей от сна, длинные седеющие волосы взлохматились и спутались. Зычно рыгнув, он скривился от джино-табачного перегара и затем, убедившись, что рептилии не устроили ему засады, зашел в воду, по пояс погрузив в нее свои мощные чресла. Отфыркиваясь, он пригоршнями полил себе на голову воду и вновь вылез на берег. Сидеть больше одной минуты в такой реке, как Руфиджи, было опасно: крокодилы быстро реагировали на всплески.

Голый, мокрый, с прилипшими к лицу волосами, Флинн стал намыливаться, уделяя особое внимание своим внушительным гениталиям, и смытые остатки сна уступили место просыпавшемуся аппетиту.

– Мохаммед! – крикнул он в сторону лагеря. – Любимый аллахом сын его пророка, шевели своим черным задом и свари кофе. – И, словно спохватившись, добавил: – И плесни туда немного джина.

Флинн стоял с намыленными подмышками и грустно отвисшим животом, когда на берегу появился Мохаммед. Он осторожно нес большую эмалированную кружку, из которой завитками пара поднимался аромат. Расплывшись в улыбке, Флинн заговорил на суахили:

– Ты добр и великодушен. И твое милосердие зачтется тебе в райской книге.

Он потянулся за кружкой, но не успел до нее дотронуться, как поднялась стрельба и одна из пуль угодила ему в бедро. Отлетев в сторону, он плюхнулся в ил на мелководье.

Застыв от неожиданной боли, он слышал, как в лагерь ворвались аскари и с торжествующими воплями принялись дубасить прикладами тех, кто уцелел от оружейного залпа. Флинн попытался сесть.

Мохаммед испуганно поспешил к нему.

– Беги, – хрипло выговорил Флинн, – беги, черт побери.

– Господин…

– Мотай отсюда. – Флинн угрожающе дернулся в его сторону, и Мохаммед отскочил. – У них же веревки, болван. Они повесят тебя на веревке, как мешок.

Секундой позже Мохаммед уже исчез в тростнике.

– Отыщите Фини, – громогласно раздавалось по-немецки. – Найдите белого человека.

Флинн догадался, что в него попала шальная пуля, возможно – рикошет. Нога от бедра вниз онемела, но он дотащился до воды. Поскольку бежать он не мог, надо было плыть.

– Где он? Найдите его! – бесновался все тот же голос. Внезапно прибрежная трава раздвинулась, и Флинн поднял глаза.

Они впервые встретились лицом к лицу – противники, затеявшие смертельную игру в прятки в буше площадью около десяти тысяч квадратных миль, длившуюся вот уже три долгих года.

– Ja! – торжествующе заорал Фляйшер, взмахнув пистолетом и направляя его на человека в воде. – Наконец-то! – Он стал тщательно целиться, держа «люгер»[12]12
  Пистолет, разработанный Георгом Люгером в 1900 г. для вооружения германской армии. Известен также как «парабеллум».


[Закрыть] обеими руками.

Раздались сухой хлопок выстрела, шлепок ушедшей под воду пули, всего лишь в футе миновавшей голову Флинна, и ругань раздосадованного Фляйшера.

Набрав полные легкие воздуха, Флинн ушел под воду и с обездвиженной раненой ногой, болтая по-лягушачьи лишь здоровой, поплыл по течению. Он плыл, до последнего сдерживая дыхание, – его легкие были готовы разорваться, а за веками крепко зажмуренных глаз начали вспыхивать и мерцать разноцветные огоньки. Флинн отчаянно устремился к поверхности. Фляйшер с дюжиной своих аскари по-прежнему поджидал его на берегу.

– Вот он!

Флинн, словно кит, вынырнул ярдах в тридцати по течению. Затрещали выстрелы, и вода запенилась фонтанчиками вокруг его головы.

– Стреляйте же! – Завывая от бессилия и яростно размахивая «люгером», Фляйшер наблюдал, как вслед за ушедшей под воду головой Флинна на поверхности на мгновение показалась толстая белая задница. Захлебываясь от злости, Фляйшер обрушил свой гнев на топтавшихся вокруг него аскари. – Свиньи! Тупые черные свиньи! – И он огрел ближайшую к нему голову уже разряженным пистолетом, туземец рухнул на колени.

Занятые тем, чтобы вовремя увернуться от грозных ударов, все оказались не готовы к очередному «всплытию» Флинна. Результатами беспорядочной стрельбы стали лишь фонтанчики метрах в трех от его головы. Флинн вновь нырнул.

– Вперед! За ним! – Подгоняя вперед аскари, Фляйшер пустился за ними по берегу. Через двадцать ярдов погони на их пути возникло первое болото, они преодолели его вброд и уткнулись в толщу слоновой травы. Оказавшись в густой чаще, преследователи совершенно потеряли реку из виду.

– Schnell![13]13
  Живо! Быстро! (нем.)


[Закрыть] Schnell! Уйдет ведь, – задыхался Фляйшер. Мощные стебли так опутали его ноги, что он плашмя плюхнулся в грязь. Двое аскари помогли ему подняться и продолжали с трудом тащить до тех пор, пока не кончилась густая высокая трава и они не оказались на излучине, откуда река просматривалась на тысячу ярдов вниз по течению.

Поднятые в воздух пальбой птицы беспорядочно кружили над тростниковыми гнездовьями. Их резкие крики, слившиеся в один тревожный гомон, нарушали предрассветную тишину. Они казались единственными живыми существами в округе. От берега до берега на речной глади виднелись лишь дрейфующие островки папируса – клочки растительности, оторванные течением и мирно уносимые к океану.

Тяжело дыша, Герман Фляйшер раздраженно стряхнул с себя руки поддерживавших его аскари и стал судорожно вглядываться в даль, надеясь заметить вынырнувшую голову Флинна.

– Куда делся этот мерзавец? – Дрожащими пальцами он вставлял в «люгер» новую обойму. – Куда он делся? – нервно повторил он, однако никто из аскари не решился привлечь к себе внимание неосторожным ответом. – Он должен быть на этой стороне! – Руфиджи была здесь более полумили шириной, и за эти несколько минут Флинн просто никак не мог пересечь ее. – Обыщите берег! – приказал Фляйшер. – Найдите его!

Сержант аскари с облегчением повернулся к своим подчиненным и, разделив их на две группы, отправил вдоль берега вниз и вверх по течению.

Фляйшер медленно убрал пистолет и застегнул кобуру, затем вытащил из кармана носовой платок и вытер лицо и шею.

– Пошли! – злобно крикнул он сержанту и направился в сторону лагеря.

Когда они добрались до места, там уже стоял раскладной стол с креслом. Костер Флинна горел с новой силой, а повар аскари готовил завтрак.

Сидя за столом в расстегнутом кителе и уминая овсянку с диким медом, Фляйшер постепенно успокаивался: этому способствовали прием пищи и тщательная подготовка расправы над четырьмя пленниками.

Когда они перестали дергаться и тихо повисли в ветвях акации, Фляйшер собрал с тарелки жир бекона кусочком черного хлеба и отправил его в рот. Убрав тарелку, повар поставил на ее место кружку с горячим кофе, и тут на полянку явились обе поисковые группы. Они доложили, что им удалось обнаружить лишь несколько капель крови на берегу и больше никаких следов Флинна О’Флинна.

– Ja, – кивнул Фляйшер, – его сожрали крокодилы. – Прежде чем продолжить, он с удовольствием отпил кофе. – Сержант, заберите все это на катер. – Он указал на лежавшую на краю поляны груду слоновой кости. – Затем мы отправимся к острову Собак и отыщем другого белого с английским флагом.

8

Там было лишь одно входное отверстие – темно-красная дырка, из которой по-прежнему медленно сочилась кровь. Флинн мог засунуть туда большой палец, однако не стал этого делать и, осторожно ощупав ногу сзади, обнаружил уплотнение, где, очевидно, под самой кожей и угнездилась пуля.

– Дьявол! Вот же проклятие, – шипел он от боли и злости на дурацкую случайность, в результате которой пуля рикошетом отскочила вниз – туда, где он стоял на берегу, – и именно с такой силой, чтобы вместо сквозного ранения остаться у него в бедре.

Флинн опасливо выпрямил ногу, проверяя, цела ли кость, – от этого движения папирусный островок, на котором он лежал, слегка закачался.

– Возможно, слегка задета, но все же цела, – с облегчением прохрипел он и ощутил первый признак тошнотворного головокружения. В ушах появился слабый шум далекого водопада. – Теряю сок. – Из раны вновь появился ярко-красный ручеек и, смешиваясь с каплями воды, заструился по ноге на сухой примятый папирус. – Надо бы это остановить, – прошептал Флинн.

Совершенно голый, он еще не успел обсохнуть. У него не было ни ремня, ни куска ткани, чтобы использовать в качестве жгута для остановки кровотечения. Непослушными от наступившей слабости пальцами он вырвал пучок длинной травы и стал скручивать ее в жгут. Затем, затянув вокруг ноги выше ранения, завязал его в узел. Кровотечение уменьшилось и почти прекратилось. Закрыв глаза, Флинн опустился на траву.

Островок, покачиваясь на воде, слегка бугрился под ним от крохотных волн, поднятых утренним ветерком. В этом было нечто успокаивающее, и Флинн, выбившись из сил, страшно и болезненно уставший, заснул.

Боль и отсутствие убаюкивающего покачивания в конце концов заставили его проснуться. Боль была назойливой и пульсирующей, она распространялась по всей ноге, включая промежность и низ живота. С трудом приподнявшись на локтях, он взглянул на себя. Нога распухла и из-за травяного жгута приобрела синеватый цвет. С минуту он тупо смотрел на нее, пока его рассудок не прояснился.

– Гангрена! – воскликнул Флинн вслух и дернул жгут. Трава разорвалась, и от боли, вызванной приливом в ногу свежей крови, у него перехватило дыхание. Он что есть силы сжал кулаки и стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль медленно отпускала, превращаясь в некий пульсирующий фон, и он снова смог дышать, часто и хрипло, как астматик.

Сознание постепенно возвращало его к новым обстоятельствам, в которых он оказался, и Флинн стал близоруко всматриваться, озираясь вокруг. Река отнесла его вниз, к мангровым болотам, к лабиринту островков и протоков дельты. С отливом его папирусный островок оказался на илистом берегу. Воняло гнилой растительностью и серой. Неподалеку от него скопище крупных зеленых речных крабов, пощелкивая и побулькивая, пировало возле дохлой рыбины, тараща свои вечно удивленные стебельчатые глаза. Стоило Флинну пошевелиться, как они, оборонительно задрав клешни, дружно боком отпрянули в сторону воды.

Вода! Флинн вдруг ощутил свой слипшийся рот с приклеившимся к нёбу языком. Докрасна обгоревшее на безжалостном солнце, пылающее от вызванного раной жара, алчущее влаги тело казалось ему раскаленной печью.

Флинн попробовал пошевелиться и тут же вскрикнул от боли. Пока он спал, нога затекла, одеревенела и напоминала тяжелый якорь, приковавший его к папирусному островку. Он вновь попытался двинуться назад, опираясь на руки и ягодицы, волоча ногу за собой. Каждый вздох в пересохшем горле был навзрыд, от каждого движения бедро словно пронзало раскаленным шипом. Но ему надо было пить, он должен был напиться. Дюйм за дюймом он одолел путь до края своего островка и сполз на илистый берег.

С отливом вода отступила, и он оказался от нее в пятидесяти шагах. Словно пытаясь плыть на спине, он полз по склизкому вонючему илу, волоча за собой ногу. Она вновь начала кровоточить, не сильно, но обильными винно-красными каплями.

Наконец он дополз до воды и перекатился на бок, на здоровую ногу, стараясь держать больную ногу наверху – так чтобы в рану не попала грязь. Опираясь на локоть, он опустил лицо в воду и стал жадно пить. Теплая вода с привкусом морской соли и мангровой гнили походила на звериную мочу. Он делал шумные глотки, погрузив в воду рот, нос и глаза. Когда потребовалось вздохнуть, он вздернул голову, задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, от кашля вода попала в нос, и в глазах помутилось от слез. Постепенно дыхание выровнялось, и в глазах прояснилось. Прежде чем вновь склонить голову и продолжить пить, Флинн окинул взглядом протоку и кое-что увидел.

На поверхности, в сотне ярдов, хищник стремительно плыл в его сторону, вода бурлила от мощных толчков хвоста. Здоровенный, футов пятнадцать в длину, он казался неотесанным бревном с грубой корой, оставлявшим на воде расходившиеся широким клином волны.

Флинн коротко вскрикнул, высоко и пронзительно. Забыв в панике про рану, он оттолкнулся руками и попытался вскочить, но нога приковала его к земле. Он снова вскрикнул от боли и страха.

Перевернувшись на живот, он стал судорожно карабкаться, стараясь убраться с мелководья на илистый берег – ползком, цепляясь за липкую грязь, делая отчаянные броски в сторону папирусного островка, оставленного ярдах в пятидесяти среди корней мангровых деревьев. Каждое мгновение опасаясь услышать у себя за спиной шум выползающей на берег огромной рептилии, он, добравшись до первых мангровых деревьев, перекатился на бок и посмотрел назад – весь в черной грязи, с искаженным от ужаса лицом. С губ невольно срывались бессвязные звуки.