Текст книги "Крик дьявола"

– Роза? – Наконец он разобрал ее имя и прошептал его в ответ мучительно, хрипло, и свежая кровь окрасила губы.

Роза была на грани отчаяния. Она сидела возле него уже около двух часов. С тех пор как врач закончил перевязку, она сидела рядом и, прикасаясь к нему, звала по имени, пытаясь привести в чувство. И вот она увидела первые признаки жизни.

– Да! Да! Это я – Роза. Очнись, Себастьян. – В ее голосе послышалось облегчение.

– Роза? – Его ресницы дрогнули.

– Очнись. – Она слегка ущипнула его холодную щеку, и он поморщился. Его веки раскрылись.

– Роза? – чуть слышно просипел он.

– Да, Себастьян. Я здесь.

Вращая глазами, он отчаянно пытался сфокусировать взгляд.

– Я здесь. – Склонившись над ним, она обеими руками обхватила его голову и посмотрела ему в глаза. – Я здесь, дорогой, здесь.

– Роза! – Его губы скривились в жуткой пародии на улыбку.

– Себастьян, ты установил взрывчатку?

Его дыхание стало еще более частым и хриплым, и рот задрожал в мучительных усилиях что-то вымолвить.

– Скажи им, – прошептал он.

– Что сказать?

– В семь. Нужно остановить.

– Семь часов?

– Не хочу… чтобы ты…

– Она должна взорваться в семь?

– Ты… – Это уже было для него слишком – он закашлялся.

– В семь часов? Ты это хотел сказать, Себастьян?

– Ты… – Закрыв глаза, он силился что-то сказать. – Прошу. Не умирай. Останови.

– Ты установил ее на семь часов? – Продолжая держать его голову, она от нетерпения дернула ее к себе. – Скажи же, ради Бога, скажи мне!

– Семь часов. Скажи им… скажи им.

Все еще не отпуская его, она взглянула на висевшие в лазарете часы.

Изящные стрелки на белом циферблате показывали без четверти.

– Только не умирай, прошу тебя, не умирай, – бормотал Себастьян.

Роза уже почти не слушала его едва различимые мольбы. Она злорадно торжествовала: теперь она знала когда. Она знала точно. И могла попросить привести Германа Фляйшера.

Она нежно опустила голову Себастьяна на подушку. На столике под часами среди всевозможных скляночек и кювет с инструментами лежал блокнот с карандашом. Она подошла к столику и под подозрительным взглядом охранника написала записку.

Капитан,

мой муж пришел в сознание. У него есть крайне важное сообщение для комиссара Фляйшера. Он будет говорить только с комиссаром Фляйшером лично. Это сообщение может спасти Ваше судно.

Роза Олдсмит.

Она сунула свернутый листок бумаги в руку охраннику.

– Это – капитану. Для капитана.

– Kapitan, – повторил охранник. – Jawohl. – И направился к двери лазарета. Она наблюдала, как он, что-то сказав стоявшему за дверью часовому, передал тому записку.

Роза опустилась на край койки возле Себастьяна и нежно провела рукой по его бритой голове. Начавшие отрастать волосы были жесткими и колючими.

– Дождись меня, милый. Я пойду с тобой. Дождись меня.

Но он вновь провалился в небытие. Тихо мурлыча что-то, Роза приласкала его. Улыбаясь своей внутренней радости, она ждала, когда минутная стрелка доползет до макушки циферблата.

83

Капитан Артур Джойс лично руководил распределением необходимой для затопления судна взрывчатки. Возможно, давным-давно кое-кому уже довелось испытать то же самое – неизбежность подчинения гласу, прозвучавшему из горящего терновника.

Заряды были маленькими, но расположить их следовало в двух десятках мест непосредственно под обшивкой: планировалось, что взрыв полностью оторвет днище крейсера. Была открыта водонепроницаемая переборка, для минимизации опасности взрыва отсеки с боеприпасами заполнили водой. Жар в печах был спущен, давление в котлах снижено настолько, чтобы пара хватило лишь на последнее плавание «Ринаунса» в один из рукавов дельты Руфиджи.

Крейсер лишился большей части своей команды – для управления судном на борту оставили лишь двадцать человек, остальных перебросили на «Пегас».

Джойс намеревался, преодолев бревенчатое заграждение, провести «Ринаунс» через мины и затопить его выше по течению – там, где две протоки сливались в одну магистраль.

В случае успеха он бы надежно блокировал «Блюхер», пожертвовав лишь одним-единственным судном.

Однако в случае неудачи – если «Ринаунс» затонет среди мин, не дотянув до места слияния двух проток, – Армстронгу придется заводить в дельту с целью затопления и «Пегас». Джойс сидел ссутулившись на мостике в своем парусиновом кресле и смотрел на землю – зеленую линию африканского континента, которую утреннее солнце подсвечивало ярким золотистым блеском.

«Ринаунс» шел параллельно суше в пяти милях от берега. Позади, точно скорбящий на похоронах, плелся «Пегас».

– Шесть сорок пять, сэр, – отрапортовал дежурный офицер.

– Что ж, хорошо. – Джойс поднялся. Он надеялся до последнего. Однако время пришло, и «Ринаунсу» было суждено умереть.

– Сигнальщик, – негромко сказал он, – передай на «Пегас»: «Приступаем к плану “А”». – Это означало, что «Ринаунс» менял курс на рукав дельты. – Будьте готовы принять на борт раненых.

– «Пегас» подтверждает прием, сэр.

Джойс был рад, что Армстронг не передал ничего дурацкого, типа «Желаю удачи», а лишь кратко подтвердил, как оно и должно быть.

– Ну, командир, веди нас к цели, – сказал он.

84

Было прекрасное тихое утро и спокойное море. Однако капитана эскортного эсминца это вовсе не радовало, он бы с удовольствием уступил год своего старшинства за неделю дождей и туманов.

Его судно шло вдоль транспортного каравана к последнему кораблю, чтобы вынести выговор за то, что тот выбился из общего порядка. Капитан посматривал в сторону западного горизонта. Видимость была превосходной, с топ-мачты какого-нибудь боевого немецкого корабля караван неповоротливых транспортных судов можно было увидеть миль за тридцать.

Двенадцать судов, пятнадцать тысяч человек при том, что существовала угроза появления «Блюхера», – тот мог вынырнуть из-за горизонта в любой момент, сверкая своими длинноствольными девятидюймовыми орудиями. От этой мысли у него по коже пробежал холодок. Вскочив со стула, он подбежал к левому поручню мостика и окинул взглядом караван судов.

Вблизи тащилось одно из них. Там на юте играли в крикет. Он видел, как здоровенный, бронзовый от солнца южноафриканец, одетый в одни шорты цвета хаки, взмахнув битой, нанес удар, и до него долетел звук щелчка по шарику. Взмыв ввысь, шарик с тихим всплеском упал в океан.

– О, какой замечательный удар, сэр! – радостно захлопал в ладоши стоявший рядом с капитаном лейтенант.

– Здесь вам не закрытый королевский клуб, мистер Паркинсон! – рыкнул капитан эсминца. – Если вам нечего делать, я найду для вас занятие!

Лейтенант обиженно удалился, а капитан вновь окинул взором цепь судов.

– О нет! – простонал он. – «Третий» опять задымил. – С самого момента отплытия из гавани Дурбана «третий» периодически напоминал курящийся Везувий, словно нарочно дразня наблюдателей с «Блюхера».

Капитан потянулся к мегафону, готовый, поравнявшись с «третьим», высказать тому все нехорошее, что он о нем думает.

– Хуже детского сада. Они меня добьют. – И, приблизившись к «третьему», поднес мегафон к губам.

Торчавшие вдоль поручня пехотинцы радостным эхом откликнулись на его красноречие.

– Идиоты. Посмотрим, как они обрадуются, если появится «Блюхер», – проворчал капитан, вновь пересекая мостик, чтобы посмотреть на запад, где сразу за горизонтом тянулось побережье Африки. – Дай Бог сил «Ринаунсу» и «Пегасу». – Он вкладывал в свое пожелание пылкие искренние чувства. – Господи, помоги им выстоять против «Блюхера». Ведь если он прорвется…

85

– Бесполезно, Буана. Они не пойдут, – доложил сержант аскари младшему лейтенанту Прусту.

– А в чем дело? – строго спросил Пруст.

– Они говорят, кораблем завладели злые духи, и сегодня они туда не пойдут.

Пруст окинул взглядом сборище темнокожих людей. Они с мрачным видом сидели среди хижин и пальм, кучками и поодиночке, угрюмо съежившись под своими накидками, так что их лиц не было видно.

Два моторных катера ждали на илистом берегу острова, чтобы перевезти их на «Блюхер» к рабочим местам. Команды катеров – немецкие матросы – с интересом наблюдали за происходящим – эдаким глухонемым бунтом, и лейтенант Пруст прекрасно сознавал, что находится в центре их внимания.

Пруст был в том возрасте, когда вера в собственную проницательность подкрепляет уверенность в себе, а с лица никак не сходят юношеские прыщи.

Другими словами, ему было всего девятнадцать.

Он нисколько не сомневался, что туземные старейшины решили так вести себя лишь для того, чтобы вызвать его замешательство. Это была прямая и непосредственная попытка подорвать его авторитет.

Подняв правую руку, он поднес ее ко рту и стал в напряженной задумчивости грызть ногти. Острый кадык, двигался, словно подыгрывая работе челюстей. Внезапно осознав свои действия – это была дурная привычка, от которой Пруст пытался отделаться, – он резко отдернул руку от лица и заложил ее вместе с другой за спину, добросовестно подражая капитану Отто фон Кляйне – человеку, которым он в высшей степени восхищался. Пруста здорово обидело, когда лейтенант Киллер грубо высмеял его просьбу позволить отрастить бороду, как у капитана фон Кляйне.

И вот теперь, опустив голый подбородок на грудь, Пруст принялся мрачно расхаживать по небольшому пятачку на илистом берегу. Сержант аскари в окружении своих людей покорно ждал, когда лейтенант примет решение.

Можно было, конечно, отправить катер на «Блюхер» за комиссаром Фляйшером, поскольку на самом деле это была его, комиссарова, шори (на манер заправского «африканера» Пруст стал употреблять в своей речи диковинные словечки на суахили). В то же время он понимал, что вызов Фляйшера означал бы признание собственной несостоятельности в сложившейся ситуации. Комиссар Фляйшер наверняка бы стал потом по этому поводу язвить, в последнее время тот и так не упускал случая понасмехаться над Прустом.

– Нет, – решил лейтенант, вспыхивая настолько, что красные пятна на коже стали менее заметными, – эту жирную деревенщину я звать не буду. – Остановившись, он обратился к сержанту аскари. – Скажи им… – начал было он, но его голос стал предательски срываться на визг. Подкорректировав тембр, Пруст придал голосу грубоватости и продолжил на более низких тонах: – Скажи им, я буду считать это очень серьезным проступком.

Отсалютовав в ответ, сержант с показушной гримасой и демонстративным топаньем ног громко перевел послание Пруста на суахили. Однако из рядов темнокожей братии никакой реакции не последовало, там никто и бровью не повел. Члены команд катеров оказались более восприимчивыми. Кто-то из них даже расхохотался.

Кадык младшего лейтенанта Пруста дернулся, а его уши подобно хамелеонам приобрели цвет хорошего бургундского вина.

– Скажи им: это же бунт! – Последнее слово вновь предательски взвизгнуло, а сержант замешкался, подбирая подходящий аналог на суахили. В конце концов он решил представить это таким образом:

– Буана Керон очень рассержен. – Пруст получил свою кличку за остренький нос и длинные тонкие ноги. Однако туземцы, не смутившись, достойно восприняли и эту сдержанную угрозу.

– Скажи им, я приму исключительно строгие меры.

«Вот теперь, – рассудил про себя сержант, – он, пожалуй, говорит дело». И, взяв на себя смелость позволить себе некоторую литературную вольность при переводе, объявил:

– Буана Керон говорит, что деревьев на этом острове хватит на всех, а веревки у него предостаточно.

Толпа ответила тихим взволнованным вздохом – словно легкий ветерок прошелестел по пшеничному полю. Головы стали медленно поворачиваться в сторону Уалаки.

Уалака неохотно поднялся, чтобы держать ответ. Он понимал, насколько неосмотрительно переключать на себя внимание с началом разговоров о веревке, однако было уже поздно: выделяя его для немцев из общей толпы, на него обратились сотни глаз. Буана Интамбу всегда вешал того, на кого смотрели все.

Уалака начал говорить. В его голосе, напоминавшем скрип калитки на ветру, было нечто успокаивающее. Он продолжал нескончаемо монотонно вещать, словно пытаясь уболтать от принятия некоего закона.

– Что он говорит? – сурово поинтересовался Пруст.

– Он говорит о леопардах, – ответил сержант.

– Что он о них говорит?

– Помимо всего прочего, он говорит, что леопарды – экскременты прокаженных мертвецов.

Пруст опешил: он никак не ожидал, что речь Уалаки будет так далека от обсуждаемой темы. Однако он нашел в себе силы достойно ответить:

– Скажи ему, что он – мудрый старец. И я рассчитываю, что он убедит всех вернуться к работе.

Сержант строго вперился в Уалаку.

– Буана Керон говорит, что ты, Уалака, – сын дикобразов и, как стервятник, питаешься падалью. А еще он говорит, что на танец с веревкой ты отправишься впереди всех.

Уалака замолк. Вздохнув от безысходности, он поплелся к ожидавшему катеру. Пятьсот человек встали и последовали за ним.

Размеренно попыхивая, оба судна направились к якорной стоянке «Блюхера». На носу первого катера, уперев руки в бока, словно викинг, возвращавшийся из победного плавания, с гордым видом стоял младший лейтенант Пруст.

– Я понимаю этих людей, – собирался он сказать лейтенанту Киллеру. – Среди них нужно отыскать вожака и взывать к его чувству долга.

Он вынул из нагрудного кармана часы.

– Без пятнадцати семь, – пробормотал он. – Ровно в семь будем на борту. – Повернувшись, он по-доброму улыбнулся понуро сидевшему возле рулевой рубки Уалаке.

– Вот молодец! Я доложу о его достойном поведении лейтенанту Киллеру.

86

Лейтенант Киллер скинул китель и присел на кровать. Положив китель на колени, он слегка потеребил рукав. Пятно крови подсохло и, когда он потер ткань пальцами, слегка отшелушилось.

– Нечего было ему бегать. Мне пришлось стрелять.

Он встал и повесил китель в небольшой шкаф у изголовья кровати, затем вынул из кармана золотые часы с крышкой и, вновь присев, стал их заводить.

– Без пятнадцати семь, – машинально заметил Киллер и положил часы на откидной прикроватный столик. Он прилег на спину и, поправив под головой подушки, безучастно уставился на скрещенные, все еще обутые ноги.

«Он пробрался на борт, чтобы спасти свою жену. И в этом нет ничего удивительного. Удивляет его маскарад – бритая голова и крашеная кожа. Это наверняка было хорошо продумано и заняло немало времени».

Киллер закрыл глаза. Он здорово устал. Дежурство выдалось долгим и богатым на события. И все же что-то не давало ему покоя: у него было ощущение, что он упустил какую-то важную мелочь, жизненно важную… а может, смертельно опасную?

Уже две минуты спустя после того, как девушка узнала раненого мужчину, Киллер с главным врачом уяснили, что тот оказался не туземцем, а лишь загримированным под одного из них.

Киллер знал английский весьма относительно, но все же понял, что девушка кричала о любви и о своем негодовании в их адрес.

– Вам удалось погубить и его. Вы всех погубили. Моего ребенка, отца, а теперь и мужа. Вы убийцы, мерзкие свиньи!

Поморщившись, Киллер прижал к воспаленным глазам кулак. Да, он ее понял.

Когда он доложил обо всем капитану фон Кляйне, тот не придал инциденту особого значения.

– Этот человек пришел в себя?

– Нет, господин капитан.

– Что говорит врач – каковы его шансы?

– Он умрет. Вероятнее всего, до полудня.

– Вы все правильно сделали, Киллер. – Фон Кляйне понимающе взял его за плечо. – Не стоит себя укорять. Вы выполняли свой долг.

– Благодарю вас, господин капитан.

– А теперь ваше дежурство закончено. Отправляйтесь к себе в каюту и отдыхайте – это приказ. К ночи вы будете нужны мне воспрявшим и бодрым.

– Что – сегодня, господин капитан?

– Да. Сегодня выступаем. Минное поле расчищено, и я отдал приказ демонтировать заграждение. Новолуние – в одиннадцать сорок семь. Отправляемся в полночь.

Но Киллер не мог найти покоя. Его преследовало лицо девушки – бледное, все в слезах. В ушах стоял звук сдавленного дыхания умирающего мужчины, и продолжали терзать сомнения.

Он должен был что-то вспомнить и безуспешно пытался взнуздывать уставшую голову.

Почему этот человек маскировался? Если бы он пробрался сюда, как только узнал, что его жена в плену, у него бы не было времени на весь этот маскарад.

Где был этот человек, когда Фляйшер схватил его жену? Его не оказалось рядом, чтобы защитить ее. Где же он был? Ответ находился где-то рядом.

Перевернувшись на живот, Киллер уткнулся лицом в подушку. Он должен отдохнуть. Ему необходимо уснуть, потому что нынешней ночью им предстоит прорываться сквозь блокирующее соединение английских военных кораблей.

Им предстояло противостоять англичанам в одиночестве. Шансы на то, что удастся как-то проскользнуть, казались ничтожно малы. Бурная ночь была гарантирована. Его обостренное жуткой усталостью воображение рисовало картины надвигавшихся на «Блюхер» английских крейсеров в свете вспышек их же собственных орудий – противник, жаждущий возмездия, противник, превосходящий по мощи, противник со свежими силами и только что пополненными запасами угля и боеприпасов, с командами, не отравленными малярийными миазмами Руфиджи.

И они – одинокое, наспех залатанное после боевых повреждений судно, на котором половина команды больна малярией, где в топки забрасывают зеленую древесину и огневая мощь которого ограничена недостатком снарядов.

Ему вспомнились ряды полупустых стеллажей для снарядов и поредевшие полки с запасами кордита в переднем складском отсеке.

Складской отсек? Вот оно! Склад! Он должен был вспомнить что-то связанное со складом боеприпасов. Именно это и не давало ему покоя. Склад боеприпасов!

– О Господи! – вскрикнул он в ужасе и, вскочив с кровати, одним махом оказался в центре каюты.

Руки до плеч покрылись «гусиной кожей».

Именно там он впервые увидел того англичанина – он трудился среди туземцев в переднем складском отсеке.

И оказаться он там мог с одной-единственной целью – устроить диверсию.

Полураздетый Киллер вылетел из своей каюты и понесся по коридору.

«Нужно найти инженера Лохткампера. Нужно с дюжину человек – крепких, здоровых. Нужно перелопатить тонны взрывчатки, нужно все разобрать и найти то, что там спрятал англичанин. Господи, прошу тебя, дай нам время!»

87

Капитан Отто фон Кляйне откусил кончик манильской сигары и пальцами убрал прилипший к языку кусочек черного табака. Стюард поднес ему спичку, и фон Кляйне прикурил. За столом офицерской кают-компании пустовали кресла Лохткампера, Киллера, Пруста и чье-то еще.

– Благодарю вас, Шмидт, – сказал он, выпуская клубы дыма. Отодвинув кресло, он вытянул скрещенные ноги и откинулся на мягкую спинку. Хотя завтрак и не отличался гастрономическими изысками – хлеб без масла, выловленная в реке рыба с сильным привкусом тины и черный кофе без сахара, – герр Фляйшер, казалось, ел не без удовольствия: он уже принимался за третью порцию.

Фон Кляйне раздражало его одобрительное сопение. Этот отдых мог оказаться для фон Кляйне последним на долгое время вперед. И он хотел прочувствовать его, наслаждаясь манильской сигарой, однако кают-компания, похоже, оказалась для этого не совсем подходящим местом. Помимо смачного пожирания герром комиссаром своего завтрака и рыбного запаха, царившее среди офицеров за столом настроение казалось почти осязаемым. Этот последний день наполнило гнетущее ожидание того, что готовила им ночь, и все были нервными и напряженными. Ели молча, уткнувшись в свои тарелки, и выглядели откровенно невыспавшимися. Решив докурить сигару у себя в каюте в одиночестве, фон Кляйне поднялся из-за стола.

– Прошу прощения, господа.

В ответ послышалось официально-вежливое бормотание, и фон Кляйне было направился к выходу.

– Слушаю вас, Шмидт. В чем дело?

Стюард почтительно стоял у него на пути.

– Это вам, сэр.

Зажав зубами сигару, фон Кляйне взял в руки записку и прищурился от синеватого витка табачного дыма. Прочитав, он нахмурился.

Эти женщина и мужчина, которого она называла своим мужем, не давали ему покоя, отвлекая внимание, которое он должен был полностью сосредоточить на подготовке «Блюхера» к грядущей ночи. Теперь вот какая-то записка – что она хотела сказать: «…может спасти Ваше судно»? У него возникло неприятное опасение.

Он резко развернулся.

– Герр комиссар, прошу вас – на минутку.

Фляйшер поднял голову от своей тарелки, у него на подбородке блестел жир.

– Ja?

– Пойдемте со мной.

– Я только закончу…

– Прошу вас, немедленно. – И чтобы не продолжать этот бессмысленный диалог, фон Кляйне вышел из помещения кают-компании, оставляя Германа Фляйшера в жутком замешательстве. Но тот не мог все просто так взять и бросить – подхватив со своей тарелки оставшийся кусок рыбы, он поспешил запихнуть его в рот и, не успев толком прожевать, умудрился залить в себя еще и полчашки кофе. Затем он наспех подчистил тарелку куском хлеба и с этим хлебом в руке торопливо заковылял вдогонку за фон Кляйне.

Он еще продолжал жевать, ввалившись следом за фон Кляйне в лазарет, но тут же в изумлении остановился.

На одной из коек сидела все та же женщина. В руке у нее была салфетка, которой она вытирала рот лежавшему на койке чернокожему мужчине. На салфетке виднелась кровь. Женщина взглянула на Фляйшера. До этого на ее лице были горе и сострадание, но его выражение быстро изменилось, как только она увидела Фляйшера. Она тут же встала.

– Ой, слава Богу, вы пришли! – воскликнула она с такой радостью, словно встретила близкого друга, а затем почему-то посмотрела на часы.

На всякий случай держась подальше, Фляйшер пробрался к койке с противоположной от нее стороны и, наклонившись, присмотрелся к лицу умирающего мужчины. Оно показалось ему весьма знакомым. Методично пожевывая, он призадумался. Память освежило именно то, что раненый находился рядом с этой женщиной.

Фляйшер чуть не поперхнулся, и изо рта разлетелись крошки непрожеванного хлеба.

– Капитан! – завопил он. – Это один из них – один из тех бандитов-англичан.

– Я знаю, – ответил фон Кляйне.

– Почему мне ничего не сказали? Этого человека надо немедленно казнить. Как бы сейчас уже не было поздно. Это же обман правосудия.

– Прошу вас, герр Фляйшер. У этой женщины есть для вас важное сообщение.

– Просто непостижимо. Мне должны были сообщить…

– Успокойтесь, – резко оборвал фон Кляйне и обратился к Розе: – Вы послали за мной? Что вы собирались нам сообщить?

Роза гладила Себастьяна по голове, но смотрела на часы.

– Вы должны сказать герру Фляйшеру, что сейчас без одной минуты семь.

– Простите?

– Передайте ему то, что я сказала, дословно.

– Вы шутите?

– Передайте ему быстрее – очень мало времени.

– Она говорит, сейчас без одной минуты семь, – протараторил перевод фон Кляйне. Затем он вновь перешел на английский. – Я передал ему.

– Скажите ему, что в семь часов он умрет.

– Что это значит?

– Сначала скажите. Говорите же! – потребовала Роза.

– Она говорит, в семь часов вы умрете. – Прервав злобный бубнеж в адрес почти бездыханного тела Себастьяна, Фляйшер уставился на женщину и глупо хихикнул.

– Передайте ей, что я чувствую себя прекрасно, – сказал он и, рассмеявшись, добавил: – Уж получше, чем этот персонаж. – Он ткнул Себастьяна. – Ja, гораздо лучше. – И он расхохотался уже в полную силу, оглушая небольшое замкнутое пространство лазарета.

– Скажите ему, что мой муж установил на этом корабле бомбу и она взорвется в семь часов.

– Где? – резко спросил фон Кляйне.

– Сначала передайте ему.

– Если это правда, вы тоже в опасности – где она?

– Передайте Фляйшеру, что я сказала.

– На судне бомба.

И Фляйшер перестал смеяться.

– Она лжет, – забормотал он. – Английская брехня.

– Где бомба? – Фон Кляйне схватил Розу за плечо.

– Уже слишком поздно, – с умиротворенной улыбкой ответила Роза. – Посмотрите на часы.

– Где она? – Фон Кляйне исступленно тряс ее.

– На складе. В носовом отсеке.

– Среди боеприпасов! Боже милостивый! – Негодуя на ходу по-немецки, фон Кляйне устремился к двери.

– Среди боеприпасов? – завопил Фляйшер, бросаясь следом. – Нет, этого не может быть. – Он пустился за ним, не помня себя от отчаяния, а позади раздавался торжествующий смех Розы Олдсмит.

– Вам – конец. Вы умрете, как умер мой ребенок, как умер мой отец. Поздно куда-то бежать, слишком поздно!

88

Фон Кляйне взлетел по трапу, перепрыгивая через две ступеньки. Он выскочил в проход, который вел к складу боеприпасов, и остановился как вкопанный.

Почти весь проход был завален горой кордитовых запалов, ожесточенно выбрасываемых со склада кучкой кочегаров.

– Что вы делаете? – крикнул он.

– Лейтенант Киллер ищет бомбу.

– Что-нибудь нашел? – Фон Кляйне бросился мимо них.

– Еще нет, господин капитан.

Влетев в отсек, фон Кляйне вновь остановился. Там царила полная сумятица. Несколько человек во главе с Киллером яростно метались возле стеллажей с кордитом, сбрасывая его с полок по всему складу.

Фон Кляйне бросился помогать.

– Почему вы не послали за мной? – спросил он, пытаясь дотянуться до верхних полок.

– Нет времени, господин капитан, – прохрипел оказавшийся рядом Киллер.

– Откуда вы узнали про бомбу?

– Догадался, но я могу ошибаться.

– Вы не ошибаетесь! Эта женщина нам все рассказала. Бомба установлена на семь часов.

– Боже, помоги нам! Помоги нам, Господи! – воззвал Киллер, кидаясь к следующей полке.

– Она может оказаться где угодно – где угодно! – Стоя по колено в раскиданных кордитовых упаковках, капитан фон Кляйне трудился, словно портовый грузчик.

– Необходимо очистить корабль – снять с него людей. – Киллер набросился на следующую полку.

– Времени нет. Надо найти ее.

И тут среди общего шума прозвучал тихий звон – приглушенное металлическое треньканье маленького походного будильника.

– Вот! – заорал Киллер. – Это она! – И он ринулся через склад одновременно с фон Кляйне. Налетев друг на друга, они упали, но Киллер в ту же секунду был вновь на ногах и уже запустил руки в аккуратно уложенные на полке кордитовые упаковки.

Звоночек будильника, казалось, гремел у него в ушах. Протянув руки, он схватил старательно завернутые упаковки со смертью, и в то же мгновение два медных контакта внутри кожаного футляра будильника, невероятно медленно сближавшиеся друг с другом на протяжении последних двенадцати часов, наконец соприкоснулись.

Хранившееся в маленькой батарейке электричество побежало по контуру, добралось до волоска нити накаливания в детонаторе и раскалило ее добела. Детонатор сработал, передавая свою энергию аккуратно уложенным в коробку из-под сигар гелигнитовым палочкам. Взрывная волна понеслась от молекулы к молекуле со скоростью света, и все содержимое отсека с боеприпасами «Блюхера» вместе с лейтенантом Киллером, капитаном фон Кляйне и работавшими бок о бок с ними людьми оказалось задействованным в сотую долю секунды.

Оказавшись в самом эпицентре огненного безумия, они превратились в пар.

Взрыв сотряс «Блюхера». Его сила устремилась сквозь палубы вниз с такой мощью, что днище судна оторвало, словно у бумажного пакета. Она прошла сквозь десять фатомов воды и, отразившись ото дна реки, подняла на ее поверхности пятнадцатифутовые волны.

Она устремилась в стороны – сквозь водонепроницаемые переборки «Блюхера», сминая и разрывая их, словно они были сделаны из фольги.

Она набросилась на лежавшую у Себастьяна на груди и нежно обнимавшую его Розу – та даже не услышала ее приближения.

Она настигла едва добравшегося до палубы Германа Фляйшера и изничтожила его в одно мгновение.

Она прокатилась по машинному отделению, разрывая громадные котлы и выбрасывая на судно миллионы кубических футов раскаленного пара.

Она устремилась вверх, вырывая из палубы носовую орудийную башню, взметывая ввысь вместе с облаком пара и дыма тонны стали и обломков.

Она умело расправилась на борту со всеми живыми существами, не просто убивая их, а превращая в пар и мельчайшие частички костей и плоти. Затем, все еще не удовлетворенная, она с неуемной яростью мощным ураганом вырвалась из искореженного «Блюхера» на волю и, набросившись на ветви мангровых лесов, лишила их листвы.

Она подняла в ясное утреннее небо над дельтой Руфиджи столб, сплетенный из дыма и пламени, от которого, словно из эпицентра бури, по реке разошлись волны.

Они обрушились на подходившие к «Блюхеру» два катера, захлестывая и переворачивая их, швыряя и подбрасывая вновь и вновь, вытряхивая из них весь «человеческий груз» в кипящую и бурлящую воду.

А ударные волны, прокатившись по дельте, громом отозвались в далеких горах и растворились в просторах Индийского океана.

Над британским крейсером «Ринаунс» они пронеслись, когда тот входил в протоку среди мангровых зарослей. Они пролетели по небосводу над головой, словно гигантские пушечные ядра.

Подскочив к поручню мостика, капитан Артур Джойс увидел поднимавшийся впереди из болот зловещий столб дыма. Он походил на невероятных размеров фантастическое живое существо – черный, серебрящийся, пронизываемый языками пламени.

– Получилось! – заорал Артур Джойс. – Клянусь Богом, они это сделали!

Его охватила дрожь – все тело тряслось, а лицо побелело как снег. Не в состоянии оторвать глаз от взвившейся в небо разрушительной колонны, он чувствовал, как они медленно наполняются слезами. Совершенно не стыдясь, он позволил слезам катиться по щекам.

89

Два старика зашли в эвкалиптовую рощу на южном берегу речки Абати и остановились возле груды громадных костей, которые падальщики, очистив от мяса, оставили беспорядочно белеть на земле.

– Бивней нет, – сказал Уалака.

– Нет, – отозвался Мохаммед. – Аскари вернулись и утащили их.

Они прошли вместе еще немного и вновь остановились. На опушке рощи высился небольшой холмик. Земля уже осела, и на нем прорастала свежая трава.

– Настоящий мужчина, – заметил Уалака.

– Оставь меня, брат. Я побуду здесь немного.

– Оставайся с миром, – сказал Уалака и, поправив висевшее на плече скатанное одеяло, продолжил путь.

Мохаммед сел возле могилы и неподвижно провел так весь день. Вечером он поднялся и двинулся дальше на юг.