Текст книги "Славянские отаку"

«Жид, хохол, кацап и тотарен – все в говно», – было написано над верхним форумом. На самом деле они курили траву, но никто не вдавался в подробности. У модера ночью пропала лычка, треть юзеров была сходу забанена с формулировкой «Сраная Рашка катается в сраном говне».

Утренние лучи солнца пробивались сквозь ветку сосны. Егор обнаружил, что они вчетвером лежат на листе фанеры под расстегнутым спальным мешком, как дети японской бедноты. Он был одет в костюм Пикачу с порванной молнией, слева раскинул ноги задрот из Сергиева Посада в костюме горничной, справа выдыхал спирт великий и ужасный Москаль в наряде Сейлормун. Хохол приткнулся с краю совсем голый, а рядом с ним валялась бутылка.

Егор как будто проснулся снова, он видел этих людей и даже помнил, что вчера они курили, дрочили на хохла, потом хохла долго пялил его мужик, у Егора сосал задрот, а в финале хохол драл себя бутылкой под опенинг из «Stardust Crusaders». Однако Егор не понимал, кто он сам, что здесь делает, вообще зачем вся эта нелепая ситуация. Он мыслил как бы в планетарном масштабе: посреди огромного космоса воткнута маленькая галактика, в ней – мизерная солнечная система с крошечной планеткой, на которой четыре совсем ничтожных существа, случайно появившиеся в процессе эволюции, лежат вместе потому, что смотрели нарисованное порно, которое запрещено законом. Все это было настолько странно и дико, что Егор засмеялся.

– Тихо, – прошептал Коля. – Сейчас она придет.

– Кто? – прошептал Егор.

Раздался повторяющийся звук, похожий на громкий поцелуй. Что-то царапало штукатурку снаружи. Крупная белка спрыгнула из чердачного люка, пробежала мимо людей, словно они были предметами мебели, и нырнула на лестницу.

– Я вчера уволился, – сказал Нестеренко.

– Я тоже, – сказал Егор. – Можно ловить белку хоть весь день.

– У нас еще змеи в подвале, – напомнил Коля.

– Дайте мне это развидеть! – сказал безработный программист из Сергиева Посада.

Егор спустился в туалет, где, кстати, не было двери, только занавеска.

– Сочувствую, мой меня ничем не заражал, – Колин ебырь стоял у Егора за спиной и наблюдал, как его корежит. – Правда, у нас тоже были боль и унижение. Вы, хикканы, все с приветом. Я на самом деле очень боюсь за него, ты знаешь, он шизофреник. Тупеет, замыкается в себе, только что красивый, но и это ненадолго.

– А если угнать трактор? – спросил Егор.

– Трактор не поможет. Социопат в любой точке мира останется социопатом.

Первым позвонил Анвер. Он спросил, какого хера Егор еще не приехал. Потом позвонил Сергеич:

– Прости, няш, вчера мы оба были на нервах. Я сказал дядьке, что нас менты избили, можешь выйти в понедельник. Они типа не по лицу били, а по почкам, так что ты щас ссышь кровью, и тебе надо отлежаться.

– Я тебе вчера ясно сказал, что увольняюсь, – тон Егора был уже не таким уверенным.

– Хорошо, я тебе выбью отпуск на неделю, – Сергеич интимно задышал в трубку. – Ты еще у хохла? Я тут нашел его велик, мне привезти?

– Не думаю, что его ебырь будет сильно «за».

– А посмотреть дали?

– Еще как дали.

– Хорошо тебе… – вздохнул Сергеич.

Колиному ебырю тоже позвонили, этот типа брутальный мужик начал делать реверансы и пообещал, что в среду будет как штык. Он содрал с себя юбку Сейлормун и потопал переодеваться, бросив Егору:

– Не тормози, будешь помогать.

Они притащили с чердака зимнюю резину, которая, к огромному счастью, была на штампованных дисках, потому что Нестеренко зимой принципиально не ездил на литых. Егору десять раз звонила мама, а Артему мать позвонила только дважды и спросила, где шляется сестра.

Пока Егор помогал Нестеренко затягивать гайки, Коля стоял над ними, действуя на нервы:

– Ты обещал, что уволишься. Москали всегда врут.

– А что мне еще делать, твоей жопой торговать? – психанул кацап. – Иди хоть пожрать приготовь!

– Иди ты на хуй! – хохленок снова разрыдался. Нестеренко повертел пальцем у виска.

– У нас такой детсад каждые выходные. Я, кстати, в курсе, что ты с ним дрочишь по вебке. Он как бы и так не скучает, секса ему хватает. Так нет, блядь, виснет, как пиявка.

– Димочка, прости меня! – хохол рухнул на землю и обнял ноги кацапа.

– Если нужен, забирай, – подначивал Нестеренко.

– Ну ты сука! – рыдал Коля. – Димочка, ты знаешь, что мне нужен только ты, зачем ты так со мной?

Егор допер, что это их обычные ролевые игры и сейчас последует «наказание» хохла.

Кацап поднял хохленка за волосы и повел в дом. Смущенно обернулся:

– Ну чего стоишь, пойди посмотри.

Артем на кухне гипнотизировал чайник, он уже нашел кружки и даже заварку. Его тоже потащили смотреть.

Поехавший мозг Егора осенила простая, но гениальная догадка: эти двое не могли получать полноценное удовольствие, когда на них никто не смотрит. Коля начинал как блядь на твиче, потом они отжигали перед камерой вдвоем. Если их снимать хотя бы на айфон, жизнь хохленка наладится.

Егор пристроился с краю на огромной кровати и смотрел на красивые белые пальцы хохленка, которыми он то придерживал бедра, то направлял своего ебыря. Он пытался уловить на лице Коли тот мягкий свет счастья, который видел в самом первом ролике. Хохленок стеснялся и отводил взгляд, Артем стоял перед кроватью на коленях и дрочил как перфоратор, но все это было не то.

– А что ты имел в виду под словом «девственник»? – спросил Егор Артема.

– Меня же не трахал никто, – Артем потянулся к нему.

– А хочешь? – оживился Коля. – Карлуша, вставь ему.

– Да я никогда никого не трахал, – признался Егор.

– Убейте меня кто-нибудь, – Нестеренко сделал фейс палм. – Что за сборище деградантов… Это еще хуже, чем мультики смотреть. Вас Господь должен разразить из жалости.

Артема помыли и уложили перед Егором. Им сложно было видеть всю гамму стыда на лицах друг друга, но Нестеренко крепко держал Егора за голову.

– Ну-ка посмотрим, какого цвета у Тёмы глазки, – говорил Нестеренко. – Они карие, разрез монголоидный. Красивые большие глазки, и сам мальчик хороший. Смотрим на Егорушку, у него голубые, с нависшими веками, потому что он жиденок. Смотрим в зрачки, отвыкаем от фапа[60]60
  Фап – сущ. от «фапать» (онанировать).


[Закрыть]. Это не монитор, это живой человек. Это Другой, он обладает собственным уникальным сознанием и культурным фоном. Он такой же человек, как и ты.

– Всё это происходит не со мной, меня здесь нет, – Егор кое-как натянул презерватив.

– Куда, не рви шоту! – остановил его кацап. – И следи за резинкой, гонорейный проктит[61]61
  Гонорейный проктит – острое инфекционное воспаление слизистой оболочки прямой кишки (заднего прохода). Развивается при инфицировании гонококком Нейссера – возбудителем гонореи.


[Закрыть] – страшная вещь.

– Да похуй, – Артем зажмурился. – Давай вставляй, только быстро.

Егор выдавил чуть ли не половину тюбика смазки и вставил ему два пальца, просунул третий, расширяя дыру. Он чувствовал, как пульсируют мышцы и твердеет в промежности. Задрот открыл глаза, и Егор увидел то самое лицо, которое так нравилось ему в ролике хохленка. Он вытащил руку и загнал Артему целиком, задрот вскрикнул и сжал его ребра коленками.

В задроте сейчас было что-то детское, нежное и невинное, его лицо мягко сияло, ресницы намокли от слез. Коля склонился над ним, как мать над младенцем, и гладил его волосы, пытаясь унять боль. Сложно было поверить, что Артем – рослый дядя с полутора высшими, просравший большую часть жизни на игры и аниме.

– Я знаю, на кого он сейчас похож, – прошептал Коля. – Только не вынимай.

Нестеренко тактично молчал.

Никто не узнал про митинг в защиту хентая. Дождь смыл с плаката все слова, немецкие туристы нашли прокатный велосипед и вернули на стоянку. Таджик так и не отнес в полицию диск со всеми бэкапами, зато дважды доставлял траву. Коля запретил поисковым системам индексировать сайт и теперь пытал Артема с Егором, как сделать форум в I2P[62]62
  I2P (аббревиатура от англ. invisible internet project, IIP, I2P – проект «Невидимый интернет») – проект, начатый с целью создания анонимной компьютерной сети. Его создатели разработали свободное программное обеспечение, позволяющее реализовать сеть, работающую поверх сети интернет. ПО и сеть были названы «I2P» или «I2P».


[Закрыть].

Они сидели во дворе на бревне, курили, пили настоящий японский чай и вместо сакуры любовались на белку. Она то скакала по веткам сосен, то ныряла в вентиляцию, то вылезала из кухонного окна с сушкой или хлебной коркой.

– Не тупи с айтупи, – сказал Нестеренко Коле. – Иждивенец, который тратит мамкину пенсию и дрочит на картинки, для власти не опасен. Пойми, дурак, такие как вы никому не нужны.

– На самом деле никто никому не нужен, – поправил Егор. – Социальное взаимодействие – это стена на пути к счастью индивида. Общество убивает личность, заставляет ее казаться не тем, что она есть. Допустим, один парень дрочит на картинки, а другой управляет корпорацией. Думаешь, один из них лузер, а другой охуенно важный поц и состоялся в жизни? Правда в том, что оба занимаются хуйней, а их мозги засраны обществом. Все наши дела, взгляды, противоречия, политические позиции, вообще всё человеческое – это ничто. Взять ту же белку, она прекрасно живет без этой шелухи. Ей даже хентай не нужен. Белка абсолютно свободна.

И они были абсолютно свободны, пока не кончились деньги.

Холодный ад

Он ехал в санях, полозья легко скользили по искристому белому полотну. В руках он держал поводья и кнут, совершенно не представляя, что с ними делать. Серая лошадь бежала иноходью, он догадывался, что для обычной деревенской лошади это редкий аллюр. Сани были низкие, без кузова – кажется, такие называются «дровни». Луна освещала метелки растений, торчащие из снега, как перья из подушки. Больше в степи не было ничего. Вообще ничего – ни деревьев, ни столбов, ни строений. Никаких следов человека или зверя.

Голова кружилась, его подбрасывало и шатало, лошадь не слушалась, когда он натягивал вожжи. Первой мыслью было просто выпрыгнуть из саней, но он понимал, что лошадь, возможно, бежит к какому-нибудь жилью и как-то вывезет его из этой непонятной ситуации. Иначе он замерзнет в степи, как ямщик или еще какой-нибудь герой народной песни. Но к какому жилью, куда вообще ехать и вывезет ли? Он не знал.

«Я не помню своего имени. Кто я?» – думал он, щурясь от снежной пыли, летящей в глаза. Руки и ноги не слушались, толчки отдавались в желудке, он чувствовал свое сердце, которое тяжело и надрывно билось под плотной одеждой. Алая полоска зари виднелась на горизонте, что-то зеленое мерцало в небе огромной дорогой, но перед ним дороги не было, только белое бесконечное полотно.

«Это ад, – понял он. – Холодный ад из японских легенд». Почему именно японских, он не знал. Он почему-то был уверен, что степь русская. Возможно, где-то там, в избушке за горизонтом, его ждет старенькая мать, но не исключено, что…

Несколько горящих точек перемещались вдали. Сперва он решил, что это блуждающие огоньки, такие были в японском аду. Силуэты пушистых тварей приближались, тонкий, режущий уши вой стелился над степью. Он попытался ударить лошадь кнутом, чтобы бежала быстрее. Не получилось, но лошадь ускорилась, снежный шлейф летел из-под полозьев.

«Я не могу ничего изменить, – понял он. – Нужно смириться. Наверное, это наказание за какие-то грехи, за неправедную жизнь». В памяти всплывали белые на черном буквы: «Таким как ты правда лучше убить себя. Я верю, что ты действительно это сделаешь. У тебя нет выбора». Он покончил с собой? Или заставил кого-то покончить с собой?

Пушистые твари налетели на сани, пальцами он ощущал их нежный шелковистый мех, они были белые и теплые, терлись об него носами, лизали шершавыми языками его окоченевшее лицо. Он сжал пальцы, пушистая тварь дернулась и огрела его по щеке. Он выпал из саней, прокатился по снегу, пытался вскочить на ноги, твари стояли над ним, прижимая к земле. Снег забивался в рот, дышать мешали комья белой шерсти. Твари рвали его огромными зубами, лохмотья мяса падали на снег. Ему было почти не больно, но трясли они сильно, до слез.

«Хотьково, – вспомнил он, – мама ждет меня к ужину, я должен встать, добежать до саней, добраться до Хотьково». Волчья пасть погрузилась в его грудную клетку, с хрустом перекусывая ребра. Перед Егором висело его сердце, пульсируя, разбрызгивая алую жидкость. Вместо луны слепили необычайно яркие белые светильники в белом потолке.

«Господи, – думал Егор, – это клиническая смерть, я гнал на белом БМВ, дорога была скользкая, влетел во что-то, сейчас меня оперируют, но безуспешно, травмы несовместимы с жизнью. Ну и похуй. Похуй на все. Я знаю, как выглядит Ад, это не страшно».

Мигнула яркая вспышка, послышался щелчок. Егор понял, что может двигать руками.

– Да лежи ты смирно, говнюк, уже десять кадров размазал.

Зрение Егора сфокусировалось на рогах лося. Они были прибиты к противоположной стене, а на них висел его пуховик. Сам он лежал абсолютно голый на кровати кинг-сайз, как будто в гостиничном номере. Веревка впивалась в запястья, по лицу стекало что-то, и это были точно не слезы. Рядом стоял на коленях его начальник, сладкий белокожий блондин с зеркалкой.

«Лучше бы я остался в аду», – подумал Егор.

– Пиздец ты буйный, – улыбался Сергеич. – Закрой глаза, дай уже себя чпокнуть по-человечески.

Егор закрыл глаза:

– У нас корпоратив?

– У нас тет-а-тет.

Егор открыл глаза и сказал:

– Ну пиздец ты химе-химе[63]63
  Химе – благородная девица, японский аналог слова «принцесса». В данном случае под «Химехиме» имеется в виду совсем не принцесса, а название аниме про манерных юношей с гомосексуальными наклонностями.


[Закрыть].

– Что ты имел в виду? – напрягся Сергеич.

– Что ты моя прекрасная принцесса с Луны, стройная, как бамбук[64]64
  Имеется в виду главная героиня «Повести о старике Такэтори», небожительница, которая отличалась не только неземной красотой, но и целомудрием и избегала мужчин, не поддаваясь даже на уговоры императора.


[Закрыть], – съязвил Егор.

Лицо начальника сделалось нежно-алым, как полоска зари из недавнего трипа:

– А ты пиздец какой тяжелый, хоть и доходяга. Три раза с кровати падал.

Егор ощутил боль в ушибленных локтях, башка трещала, ее как будто пытались открыть штопором, чтобы высосать левое полушарие мозга.

– Ну что ты как говна наелся, – Сергеич еще раз щелкнул его мокрое лицо и перерезал веревку.

– Сережа, объясни, почему я голый, а ты меня фотографируешь.

– Я всегда знал, что ты трус, но не думал, что настолько, – Сергеич положил зеркалку на тумбочку и сел поближе к нему. – Не надо, пожалуйста, делать вид, что тебе отшибло память. Ты не настолько сильно треснулся башкой.

Егор приподнялся, оглядел пустые бутылки и смятую одежду на полу.

– Ты есть хочешь? – спросил Сергеич. – Могу сделать пиццу или лазанью. Или пасту, если сильно голодный.

– Господи, за что? – простонал Егор.

– За то, что ты вредный Аспергер, который погряз в грехе гордыни.

– Не надо, не хочу разжиреть, как ты, – Егор бил по больному.

Сергеич погладил свои бедра:

– Только не пизди, что я тебе не нравлюсь.

– И?

– Да пошел ты в жопу! – Сергеич шваркнул его джинсами, звякнула пряжка. – Я тебе, блядь, настолько противен, что ты ужрался снотворным и запил его стаканом текилы! Я тебя блевать заставлял! Думал, ты сдохнешь вообще! У тебя реально память отшибло?

– Зачем??? – взмолился Егор.

– Ну хватит дурака изображать!

Егор, пошатываясь, подошел к окну. За ним простиралось огромное перепаханное поле, едва прикрытое первым снегом. На горизонте темнел еловый лес. Под балконом стоял белый БМВ Сергеича.

– Не понимаю, зачем балкон, если кругом никого нет? Можно же просто выйти из дома.

– У дядьки свои причуды, – отозвался Сергеич. – Ну, я на кухню?

– На хуй иди, – процедил Егор. Он с тоской вспоминал грязную двушку в Хотьково, пересоленные котлеты матери, стеллажи с книгами и дисками от пола до потолка. Даже вонь мусорных пакетов, которые он вечно «забывал» вынести, казалась приятнее свежего воздуха на даче босса. Была еще слабая надежда, что босс явится сам и освободит его из нежных лапок племянника. Конечно, с боссом придется пить, но старик не полезет Егору в штаны. После летнего деанона Сергеич запал на Егора. Но сблизило их не это. Однажды у Сергеича случилась какая-то проблема с почками, и Егор догадался вызвать скорую. Так он стал благородным рыцарем и спасителем принцессы. У извращенцев свое понимание благодарности, а Сергеич был мегаизвращенцем.

Егор вытер сперму с лица штанами Сергеича и пошел в душ.

– А хочешь в сауну? – крикнул снизу Сергеич. – Там печка электрическая, топить не придется!

– Я хочу домой! – крикнул Егор.

– Ты хочешь меня! – крикнул Сергеич.

Егор включил воду, чтобы его не слышать. Сначала лилась ледяная, потом почти кипяток. Егор кое-как помылся и оделся. Сергеич гремел противнями внизу, в огромной кухне-гостиной.

– Тебе с говядиной или с курицей? – крикнул Сергеич.

– Я не голоден! – ответил Егор, думая, как незаметно проскочить мимо его голого зада, украшенного тесемками фартука.

– Знаю, потом начнешь из моей тарелки таскать. Ну не будь таким бревном!

– Каким?

– Таким! – Сергеич обернулся и заметил, что Егор уже в пуховике. – Ааа, ну прогуляйся пока. Вернешься с лицом попроще.

Внизу было натоплено, Сергеич успел расставить продукты на обеденном столе. Мало того, что он всегда брал какие-то редкие деликатесы, он их еще и красиво резал. Вообще, ему надо было стать поварихой, а не архитектором. Точнее, родиться бабой, чтобы все встало на свои места.

Егор хлопнул дверью и зашагал через поле. Где-то на западе была автобусная остановка, он заметил, когда они ехали сюда. Значит, часа за три-четыре можно будет доехать до дома. Айфон Егор оставил у Сергеича, что затрудняло ориентацию на местности. Правда, ориентацию он и так потерял. Мерзлые комья земли под ногами воняли навозом, Егор спотыкался и брел дальше, тихо матерясь. Изредка попадались огромные высохшие зонтики борщевика, они чернели, как инопланетный флот, на фоне заката. Вдали шумела электричка, Егору очень хотелось туда попасть. Тонкий вой прорезал зимний воздух. Егор понимал, что на этот раз точно не спит, ему стало не по себе. Он уже представлял, как поджигает одноразовые платки и швыряет в бродячих псов. Позади уютно светили окна боссовой дачи.

– Ну куда ты лезешь, сначала говно с подошвы оботри, – сказал Сергеич, когда снова хлопнула дверь.

Егор сбросил ботинки и поцеловал его в шею.

– У тебя губы холодные, – проворчал Сергеич. – Мог бы еще погулять, у меня пока не готово. Там надо, чтобы сыр сверху запекся.

– Тогда я съем тебя, – Егор ухватил его за соски.

– Прекрати, я занят! – Сергеич вывернулся из его рук, заглянул в духовку и потянулся в навесной шкаф за тарелками. Егор нагнул его, Сергеич снова вывернулся, кокетливо стрельнув голубыми глазищами. – Говорю же, ты меня хочешь, жить без меня не можешь.

Егор раздвинул блюда на столе и ноги Сергеича. Тот, лежа на спине, стонал, что он грязный и ему стыдно. Начал Егор с мытой моркови, обмакнув ее в оливковое масло «экстра вёрджин».

– Ты меня так и будешь овощами пидорасить или перейдешь к делу? – спросил Сергеич минут через десять.

Егор еще даже не снял джинсы и футболку.

– Я не готов, – ответил он.

– Ладно, еби морковкой, – разрешил Сергеич. – Только возьми потолще и хуячь другим концом.

– Да тебе кабачка мало будет, – Егор шлепнул его пухлую ляжку.

– Дурак ты, Егорка, – Сергеич соскользнул со стола и вытащил лазанью из духовки. – Ну, садись жрать, потом доебешь.

Егор повалил его на пол, заломив нежные руки. Содрал с Сергеича фартук и сунул ему в рот. Сереженька игриво стонал, но скоро понял, что все серьезно. Когда увидел на полу кровь из разбитой брови.

– Я тебе горло перережу, тварь, – обещал Егор. – Ты у меня своим же поносом захлебнешься.

Сереженька не дергался, он просто лежал и наблюдал за истерикой подчиненного.

– Извини, – Егор разжал руки.

Сергеич с грохотом достал лед и приложил к лицу:

– Я все понимаю, я не такой идиот, каким ты меня считаешь.

– Малыш, я не считаю тебя идиотом. Я считаю тебя мудаком.

Хлопнула дверь. Сергеич прикрылся фартуком и крикнул:

– Не смотри!

– Увольте меня, – попросил Егор.

– Сережа, не дури, чего я там не видел? – сказал босс, кинув пальто на диван у входа.

– С морковкой в жопе ты меня еще не видел, – Сергеич убежал в ванную на первом этаже.

– Сережа, когда твой никчемный батя свалил, а твоя мама училась в институте и прыгала на хуях, кто ставил тебе клизмы? Как ты думаешь?

Босс принюхался и заметил лазанью. По-хозяйски достал тарелки и отвалил себе треть.

– Будешь? – кивнул он Егору.

– Я увольняюсь, – сказал Егор. – Ваш племянник пользуется своим служебным положением, он меня систематически шантажирует и унижает. Сегодня он меня напоил, накормил снотворным, связал и изнасиловал. В суд на него я подать не могу, его вы все равно не уволите, так что уйти придется мне.

Босс недоверчиво уставился на Егора.

– Да, ваш племянник – насильник и садист. Вы не знали?

– Да кто ты такой, чтоб тебя насиловать. Тоже мне, Николь Кидман, – босс набросился на лазанью, потом с вилкой в руке потянулся за открытой бутылкой красного. – Тебе налить?

– Спасибо, я сам. – Егор налил до краев, тоже навалил на тарелку лазанью и начал молча жрать.

– Вообще, я думал, ты его пялишь, – промычал босс. – А у вас тут харассмент… Дебил, но готовит охуенно.

Егор кивнул.

– Надеюсь… кхм… использованные овощи он не пустил в переработку?

– Это в его стиле, – промычал Егор.

– Всё не жрите, мне оставьте! – крикнул Сергеич из ванной.

– Егорка, мне за него страшно, – признался босс. – Помру – что с ним будет?

Егор хотел сказать, что ему похуй, но сдержался.

– Феноменально ленив, характер бабский, вечно собачится с кем-то, зарабатывать не умеет, – жаловался босс.

– Я полагаю, вы ему что-то оставите?

– Сегодня есть, завтра нет, – отмахнулся босс. – Тут важен человек, а не средства. Человек всегда заработает, а дурак просрет. В сауну пойдешь?

– Нет, у меня сердце того, – наврал Егор.

– Это потому, что за компьютером торчишь, как наркоман. От него остеохондроз, вот сердце и болит. А сауна как раз помогает, – босс положил огромные лапищи Егору на плечи и начал что-то разминать, очень больно. Потыкал кончиками пальцев рядом с позвоночником.

Егору хотелось сдохнуть на месте от инфаркта, чтобы доказать свою правоту и никогда не раздеваться перед ним.

– Вообще, ты мне даже нравишься. Не такой тупой, как остальные, пьешь мало, не гуляешь, – босс продолжал разминать спину Егора, потом потянул вверх его футболку. Невидимый штопор вонзился Егору в мозг, на секунду исчезло обоняние. Он очнулся на полу в сауне, Сергеич с боссом хлопали его по щекам.

– Я же сказал, что мне плохо. Отпустите меня, пожалуйста. Хватит надо мной издеваться, я вам ничего плохого не сделал.

– Малыш, остеохондроз – страшная вещь, – с умным видом объяснял Сергеич. – Потеря сознания – это самое безобидное, что при нем может случиться. Просто дядька, пока тебя растирал, задел какие-то нервные окончания, а сердце у тебя как часы.

– Щас нагреется, почувствуешь себя совсем другим человеком, – обещал босс.

Щас нагрелось – Егору стало нечем дышать, волны жара били по глазам, он пытался выйти, но босс его не выпускал, сажал обратно на горячие доски. Сергеич развалился напротив, он бывал в сауне часто, и такие температуры его не пугали, он еще жаловался, что холодно.

Егору было физически противно сидеть рядом с голым жирным мужиком только потому, что тот платил ему деньги.

– У вас в «Единой России» все так парятся, соборно? Индивидуалистов и отщепенцев не любят? – злился Егор.

– Дядька не в Едре, он эсер, – гордо сказал Сергеич. – Это я в Едре.

– Вот видишь, либерасту не место среди эсеров и едросов.

– Ну хочешь, мы тебя повысим? – предложил босс. – Хотя да, повышать-то некуда. Ну хорошо, зарплату прибавим.

– Соглашайся! – Сергеич протянул руку и схватил его за колено.

У Егора в мозгу отчетливо нарисовалась картина, где он обслуживал ртом их обоих. Подкатила тошнота. Сергеич заметил, что Егора мутит, распахнул дверь и вытащил его в холл – еще одну огромную комнату внизу, рядом с кухней-столовой. Здесь был отдельный вход, но все почему-то лезли через кухню.

– Сережа, пожалуйста, отвези меня домой, – просил Егор. – Мне здесь некомфортно. Я не хочу сидеть с твоим папиком. Ты вообще уверен, что он тебе родственник? Походу, он просто тебя содержит.

– Хуйню не неси?! – разозлился Сергеич. – Он мне как отец, даже своих детей заводить не стал.

– Значит, если отец, то в твоей дырке ковыряться можно? Он тут рассказывал, как с тобой забавлялся. – Егору было похуй, какие отношения у Сергеича с боссом, но повод для срача имелся шикарный. – Сережа, ты вырос и раскоровел, поэтому папику давно не интересен. Но поверь, у вас все было. Твоя детская память тупо не дает тебе снова пережить эти прекрасные моменты.

– Ты мерзкий! Иди одевайся.

Егор охотно подчинился.

– Это правда, что он мне сказал? – раздался из сауны вопль Сереженьки.

– Да ты ебнулся, идиот, я тебя на стройку вкалывать отправлю! Передай своему козлу, что я его уволю нахуй! Делаешь все для вас, даешь вам образование, жилье, рабочие места! А вы за мой счет пальцем в жопе ковыряете и в голову ебетесь! Ненавижу таких!

– Прости меня!

– Сережа, голову лечи!

«Теперь точно уволят», – понял Егор.

Когда он вошел в сауну, Сергеич с боссом обнимались, но это были очень родственные объятия, как у папы с сыном. Правда, оба были голые и у Сергеича стоял, но у него почти всегда стоял, а у босса было не видно.

– Чтоб больше я такой хуйни не слышал, – строго сказал босс. Стальные нотки в его тоне не вязались с огромным животом и целлюлитными ногами, но Егор проникся этой фразой. – Он меня папой звал, пока был маленький. Понял, тварь? Есть вещи, которые ты не можешь опошлить своим поганым языком. Надеюсь, мы больше не увидимся.

– Взаимно, – ответил Егор, чуя ледяной приход адреналина. На самом деле эту работу он нашел с огромным трудом, айтишников на хедхантере было навалом.

– А ты, дурень, будешь вкалывать вместо него. Учить эти ваши «плюсы». Не хочу, чтоб ты сдох под забором, когда меня не станет.

– Я не сдохну под забором, – Сергеич чмокнул босса в щеку и убежал одеваться.

Он спустился в джинсах и белой меховой курточке, прекрасный, как лунная фея, и пробежал к своему новому БМВ.

Егор, стоя на пороге, вдохнул поглубже и выпалил:

– Извините, Сергей Иваныч, но я правда думаю, что вы его ебете. Он очень похож на вашу содержанку.

– А знаешь, на кого похож ты? На шавку, которая лижет у дога под хвостом. Завистливый холоп!

– Рад, что мы все прояснили, – Егор хлопнул дверью третий раз за день.

– Говно! – босс накинул халат и пошел разогревать порцию племянника.

Сережа сидел за рулем заведенной машины, его руки тряслись.

– Егорка, прости, я не могу. Я и так выпил, а сейчас еще перенервничал. Ты знаешь, я вожу хуево.

– Насрать, довезешь до остановки.

– Блядь, я не могу! – Сергеич всхлипнул. – Как я, по-твоему, должен себя чувствовать, когда ты такого наговорил?

– Как тупая шлюха. Езжай давай.

Машина резко тронулась и остановилась, непристегнутый Егор чуть не влетел в лобовое стекло. Сергеич разрыдался:

– Да, я знаю, я говно. Неблагодарное говно. Я его недостоин. Он человек, человек с большой буквы, понимаешь?

Егор жалел, что не может достать айфон и снять всю эту мякотку для других юзеров.

– Егор, я его очень люблю, больше, чем отца. Как ты мог такое сказать!.. Ты, блядь, извращенец!

– Позволю себе напомнить, что ты сам дрочил на ебущихся братьев и полгода пускал слюни, говоря про инцест. Своя правда глаза не колет? И чего ты так завелся, что даже спрашивать полез? Может, я пошутил?

– Сука! – Сергеич высморкался в бумажный платочек.

– Я чувствую себя лишним в ваших отношениях, – подливал жира Егор. – Ты любишь его, а не меня. Поэтому я не мог, понимаешь, не мог сидеть с ним рядом в этой роскошной хате. Он меня подавляет. Чувствую себя шавкой, которая нюхает у дога под хвостом.

Егор был доволен, что нашел слабое место этого носорога-альбиноса. Сергеич всегда казался ему глыбой, которую не прошибить ничем. Значит, и у Сереженьки есть комплексы, чувство вины.

– Кстати, может, он и есть твой отец? Может, он сестру ебал? Отсюда и твое пристрастие к инцесту…

– Прекрати! – Сергеич выбежал из машины.

Егор хохотал.

Сергеич открыл капот и багажник, уронил на снег синюю крышку, долил что-то и швырнул канистру об стену.

– Вы еще здесь, два дауна? – крикнул с порога босс. – Идите домой, я сегодня добрый!

Сергеич подбежал к нему и начал что-то объяснять, босс кивал.

– Я ему сказал, что ты обезумел от ревности, – Сергеич плюхнулся на водительское сиденье, пристегнулся, и они, наконец, тронулись. – Так что он еще подумает, увольнять тебя или нет.

У шоссе Сергеич затормозил и снял теплую куртку, Егор остался в пуховике – его знобило. Сергеич прижался губами к его лбу, проверяя температуру. В сущности, он был не такой уж противный, этот Сереженька. Из него бы вышла хорошая мама – дети всегда сыты, одеты, куча пирожков и хэндмейда, сплетни с подружками, ежедневные прогулки в парке и прочие маленькие радости больших женщин.

– Ко мне или к тебе? – спросил Сергеич.

– Мне надо в Хотьково. Я матери обещал помочь, – соврал Егор.

На самом деле ему не терпелось настрочить про баттхерт Сереженьки. Артемка будет ржать, если совсем еще не подурел со своими биткоинами.

– Кстати, о ревности. Как там наша соска из Сергиева Посада? – Сергеич будто читал его мысли про Артема.

– Да ну его в пень. Я не стал бы встречаться с парнем, который ссыт даже свой адрес дать.

– Не смей писать ему ЛС. Понял?

– Да понял, понял…

– Не надо глумиться над моими чувствами. Я тебе все дал: и адрес, и жопу, и рот, и даже больше. Если узнаю, что ты распиздел, я не знаю, что с тобой сделаю. У тебя и пруфов[65]65
  От англ. proof – «подтверждение», «доказательство» (сленг.).


[Закрыть] нет.

Егор придержал вильнувший руль, Сергеич спохватился и замолчал.

– А ты выложи фотки, где мне на лицо накончал. Сразу зауважают. Скажут: «Мужик!»

Сергеич сбросил скорость и подъехал к придорожному кафе – коричневому срубу с мигающими китайскими гирляндами. Они зашли в помещение, пропахшее тушеным луком и говядиной.

– У вас есть вайфай? – деловито спросил Сергеич. – И два латте, пожалуйста, только с нормальным жирным молоком, а не как в прошлый раз.

Трое мужиков за ближним столиком уставились на него тяжелыми взглядами.

– Пиздец, теперь вся одежда этим нищебродским духом пропитается, – сказал Сергеич Егору, кидая куртку на соседний стул. – Ну, начнем наш баттл.

– Ну держись, тварь, – Егор достал айфон.

Сорокалетняя официантка с пропитым лицом принесла латте.

«Сереженька оказался далеко не так непробиваем, как мы думали, – строчил Егор. – Оказывается, это тупорогое животное понимает весь стыд своего положения – содержанки, бляди и тунеядки – и стесняется собственных чувств к папику-сестроебу. Дабы хоть как-то легитимировать свою порочную страсть, Сереженька организует корпоративные походы в сауны к блядям и созерцает там бугристую жопу благодетеля, попутно демонстрируя свою анальную вагину. Уверен, что они не родственники, даже не похожи. Свинорылый босс из-за своего жира тупо импотент и не может ему засадить, так что довольствуется сношениями своей шлюхи с другими шлюхами, как герой яойной саги «Аи-но кусаби»[66]66
  «Аи-но кусаби» («Цепи любви») – манга и аниме в жанре «яой». Действие происходит на планете, где существует строгая социальная сегрегация между господами и рабами. Представитель высшей касты вступает в садо-мазохистские отношения с представителем низшей, сюжет заканчивается гибелью обоих.


[Закрыть]. Только что Сереженька признался мне в сильной любви к «папе», как он называет своего свинохуего хозяина. Заметьте, любит он не меня, а «папу», который его содержит, потому что шлюхи бесплатно не любят никого. Такого гнусного харассмента наша страна еще не знала».

Вскоре под аплодисменты форумного быдла появился ответ Сереженьки: «Вот что мы называем харассмент». На всех трех роликах Егор лежал со связанными впереди руками и громко стонал во сне, можно было даже различить обрывки фраз. В первом ролике Сергеич ебал его своим хуем, во втором драл огромным длинным огурцом и бутылкой, а в третьем сосал и сдрачивал ему на лицо.