Текст книги "Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник)"

– Я ничего, ничего, ничего не знаю! – почти крикнула Марта.

…Толкнув стеклянную дверь, вошёл Баркет с готовой любезной улыбкой, обращённой к посетителю, возможному заказчику.

Растерянный вид дочки осадил его.

– Ты что? – быстро спросил он.

– Вот… – Марта взглянула на Галерана. – Вот этот к тебе. О Гравелоте.

Она запоздало пожала плечами и тотчас вышла из комнаты.

Баркет медленно, думающим движением снял шляпу и посмотрел на Галерана светло раскрытым, напряжённым взглядом лжеца.

– Да, да, – забормотал он. – Как же! Я Гравелота знаю очень хорошо. Должно быть, месяц назад я заезжал к нему с Мартой последний раз.

– Баркет! – Галеран прошёлся по комнате. – Вы были у него в тот день, когда он ударил Ван-Конета за издевательство над вашей дочерью.

Баркет увёл голову в плечи и вытаращил глаза.

– Да что вы! О чём вы говорите?! Объясните, ради бога! Не издевайтесь над тревогой отца! Марту оскорбили?.. Когда? Где?

– Баркет! – Галеран остановился перед гравёром. – Если вы засвидетельствуете столкновение, Гравелот будет спасён. Он арестован. Подробности я уже рассказал вашей дочери. Она вам передаст их… Неужели это так трудно, сказать правду ради спасения человека, которому вы обязаны?

– Если вы объясните, в чём дело… – засуетился Баркет. – Поймите, я поражён! Не однажды я останавливался в «СУШЕ и МОРЕ», но я не могу понять, о чём речь?..

Покачав головой, Галеран взял шляпу и вышел, бросив на ходу:

– Стыдно, Баркет!

…Галеран открыл зеркальную дверь в зал кафешантана. На эстраде Лаура Мульдвей пела лихой припев:

 
…Избушка зимняя
В леске,
А там девчонка
Вся в тоске.
У ней две дырочки
В носу,
И круглый рот.
Вот!
 
 
У ней два глаза
Впереди,
Пучок причёски
Позади,
Она глядит на дверь
И вас, конечно, ждёт.
Вот!
 

Зал восторженно взревел, повторяя «Вот! Вот!! Вот!!!»…

Галеран покачал головой и вышел, сразу поняв бессмысленность возможного разговора.

* * *

…Рука Тирея, закованная в браслет наручников, взяла кружку с водой, поднесла к запёкшимся губам.

Тирей сделал пару глотков, рука с кружкой бессильно опустилась.

Вода пролилась на грудь арестанта.

Тирей уставился остекленевшим взглядом в угол камеры.

…В углу экрана забился золотой шмель.

Возникло виолончельное гудение.

Поперечные полосы на тельце шмеля перетянули весь экран.

Медленно – словно из Ничего – возникли тяжёлые мраморные пропилеи.

Мимо колонн мелькнули две тёмные детские фигуры.

Тирей и Консуэло – такие, какими они были на вечере у Футроза, – вошли в гигантский зал музея. От угла к углу, от пола до потолка стены были залеплены картинами в одинаковых золочёных рамах.

По залу бесшумно – почти шёпотом – двигалась толпа людей с измождёнными лицами.

В центре зала, как столб, стоял гигантский служитель. Над ним – не прикреплённый ни к чему – раскачивался тёмный фонарь.

По росту, позе, лицу служителя Давенат узнал полицейского, который стоял под погасшим фонарём, когда заблудившийся Тирей спрашивал: «Где я?»

– Бродяга? – рявкнул служитель, склонившись к Тирею.

– Нет, что вы! – забормотал Давенат. – Просто я…

Успокоенный приличной манерой Давената разговаривать и его костюмом, служитель отдал честь:

– К вашим услугам, милорд!

– Они все, – Тирей кивнул на толпу полупризраков, бредущих по залу, – интересуются искусством?

Служитель захохотал. Гулко отдавшись во всех углах зала, хохот вернул к Давенату.

– Сегодня воскресенье, сударь! – грохотал служитель. – А в воскресенье вход бесплатный. На улице мороз, а здесь топят – и вход бесплатный. Вы понимаете?.. К вашим услугам, милорд!

Тирей схватил Консуэло за руку. Пробившись сквозь полунемую толпу, они приблизились к картине.

Это была «Дорога Никуда».

Тирей рванул Консуэло, и они подбежали к противоположной стене.

Там висела картина «Дорога Никуда»…

…Все стены были завешены «Дорогой Никуда».

Куда бы они с Консуэло ни кидались, разрезая равнодушный поток бесплатных посетителей, везде их встречала «Дорога Никуда».

Консуэло с удивлением и ужасом посмотрела на Давената.

…Взрослая Консуэло с удивлением и ужасом смотрела на стоящего перед ней Галерана.

– Вы… уверены, что это правда?

Галеран утвердительно склонил голову.

– И… это, действительно, тот самый мальчик?

– Да. Тирей Давенат.

– Я помню! – Консуэло грустно улыбнулась.

Галеран достал из кармана фигурку оленя на полупрозрачной подставке.

– Отстреливаясь, он спрятал это на берегу. Он в плохом состоянии, но рассказал мне о месте точно. Я нашёл почти сразу. Очевидно, это ему очень дорого.

– И вы… уверены, что Георг оскорбил женщину?

Галеран промолчал.

Консуэло нахмурилась.

– И с подкинутыми сигарами… вы тоже уверены? А почему вы думаете, что за всем этим стоит Ван-Конет?

Галеран задумчиво улыбнулся, видя, что происходит в душе молодой женщины.

– Я понимаю, Георг Ван-Конет ваш жених. Я изложил факты так, как они мне представляются. Я уверен, что сработал заговор, направленный очень сильной рукой… Но… Я ни разу не произнёс в связи с ним имя вашего жениха.

– Да, вы были тактичны. К нему? Или ко мне? – Консуэло усмехнулась. – Вы-то уж определённо не обижаете женщин.

Галеран поклонился.

Консуэло взяла со стола какую-то безделушку, механически повертела в руках, отставила.

– Я хочу помочь этому молодому человеку.

– Мне было бы радостней, если бы вы сказали «могу помочь», – откликнулся Галеран. – Но «хочу» – это уже путь к цели.

Консуэло сжала пальцами виски.

– Неужели за всем этим стоял струсивший Георг?

– У меня нет ни одной улики, – устало ответит Галеран.

Консуэло оживилась:

– Я бы сказала «могу помочь»… Но как?

– Отец Георга губернатор! – Галеран многозначительно посмотрел на Консуэло. – Давената не будут судить публично. Но прокурор требует виселицы, защитник почему-то не очень активен, а судья поддерживает прокурора. Его повесят.

– Георг сейчас у меня, – сказала Консуэло. – Не думаете ли вы, что мне сначала надо поговорить с ним?

Галеран пожал плечами.

– Главное – отец.

– Где мне вас найти?

Галеран протянул ей визитную карточку.

– Если что-нибудь выяснится сегодня, пошлите мне весточку к Стомадору, харчевня напротив тюрьмы.

Что-то решив про себя, что ей явно понравилось, Консуэло вдруг улыбнулась Галерану.

* * *

…Георг Ван-Конет тихо ворковал в телефонную трубку, прикрыв микрофон ладонью:

– Нет, нет, просто соскучился… Нет, сегодня никак не смогу… Я же тебе объяснял, что у меня сегодня… Ну… я здесь! Я не могу громче, не могу… Ну да, у своей обезьянки! Нет! – Он негромко рассмеялся. – В защёчные мешочки ещё не залезал… Лаура! Это глупо! Я же должен подписать брачный контракт!.. И завтра не смогу. Лаура, я прошу тебя!.. Я действительно соскучился… Нет, нет, это ничего не изменит в наших отношениях… Поверь, никогда!.. Хорошо, будь умницей!

Осторожно, стараясь не звякнуть, Ван-Конет повесил трубку и микрофон на рычаг, повернулся и… Встретился с глазами Консуэло.

– Прости… Всё дела, дела, – фальшиво сказал Ван-Конет, надеясь на чудо.

Консуэло резко повернулась и пошла к двери.

– Лаура! Куда ты!.. О, господи!.. – Ван-Конет с отчаянием схватился за голову. – Консуэло!.. Постой!

– Консуэло?! – Консуэло резко обернулась и удивлённо посмотрела на Ван-Конета. – Кажется, только что у вас нашлось для меня более ласковое имя: «Лаура»! Вы так и будете меня называть всю жизнь?

– Я всё объясню!

– Кто эта Лаура?

– Видишь ли… – Ван-Конет потёр щёки. – Ты же понимаешь, я не мальчик… Просто перед свадьбой каждый мужчина должен как-то ликвидировать свои прежние отношения… Ну, вот… Эта женщина… Красивая, да, действительно… Но всё в прошлом! Ты вообще не должна волноваться, она не нашего круга. Возможно, некоторая толика денег…

Консуэло усмехнулась:

– «Некоторая толика денег»!.. Сколько же вы дали гравёру вывесок и его дочери за то, чтоб они забыли о вашей трусости?..

У Ван-Конета от неожиданности отвалилась челюсть.

– А сколько защитнику за то, чтобы он защищал похуже? Я – дочь коммерсанта. Меня очень занимает, Георг, сколько теперь стоят сигары в оригинальной книжной упаковке?

Ван-Конет попытался оттянуть ставший вдруг тесным воротничок.

– Откуда вам всё это известно?! – пробормотал он.

– Так, значит, это правда!.. Не хотите ли вы мне и это объяснить?

– Нет! – осознав, что возможен разрыв, Ван-Конет снова обрёл наглый тон. – Не хочешь ли познакомиться с Лаурой Мульдвей? Это здесь, недалеко, в кафешантане. Мы неплохо проведём втроём вечерок.

– Прости, дорогой! – спокойно ответила Консуэло. – Сейчас не могу: у меня дело к губернатору.

* * *

…Румяный, пышно-седовласый, в великолепно сидящем белом костюме, Август Ван-Конет с явным удовольствием взирал в своём просторном кабинете на сына и его невесту.

Он склонился к руке Консуэло:

– Бесконечно рад вас видеть! Вас привели ко мне какие-нибудь уже почти семейные заботы?

– Нет, мы по дороге, – сказал Георг. – Консуэло просто захотелось тебя увидеть. Не так ли?

Он выразительно посмотрел на невесту.

Губернатор развёл руками:

– Тогда я готов отказаться сегодня от всех дел!

– Не надо! – Консуэло обворожительно улыбнулась губернатору. – Я как раз по делу.

– По делу?..

Ван-Конеты переглянулись с недоумением.

– А! – догадался Август. – Брачный контракт! По-моему, всё нормально, и завтра… мы покончим с этим радостным «делом».

– И я получу свадебный подарок от моего милого свёкра?

Консуэло улыбнулась ещё обворожительнее.

Август подмигнул сыну, потёр руки и подошёл к сейфу. Набором знаков он открыл дверцу и достал небольшой футляр.

– Я ослепну? – догадалась Консуэло.

Август с видом Санта-Клауса щёлкнул замочком футляра.

Бриллиантовая россыпь свернула в глаза.

Полюбовавшись на камни, Консуэло захлопнула крышку и положила футляр обратно в сейф.

– Пусть полежит до завтра? – осведомился губернатор.

Консуэло отрицательно покачала головой.

– Вам не понравилось? – встревожился губернатор.

– Освободите Джемса Гравелота, или Тирея Давената, как его звали в детстве.

Август Ван-Конет стал серьёзен.

– Это ваш родственник? – участливо спросил он. – Да, дело «Медведицы»… Это очень серьёзно. Гравелот практически уже приговорён. Но родственные отношения с вами…

– Я бы могла вас обмануть и сказать, что это мой родственник. Но здесь всё должно быть честно. Он не мой родственник. Я просто прошу его освободить. Это будет ваш свадебный подарок мне.

Губернатор стал задумчиво смотреть в окно.

Георг склонился к Консуэло и тихо спросил:

– Это будет действительно свадебный подарок?

Консуэло не ответила ему. Она повернулась к Августу Ван-Конету. Сказала, словно цитируя много раз слышанное и мало приятное ей:

– «…Жизнь состоит из жилища, одежды, еды, женщин, лошадей и сигар»!.. Это глупо. Неужели вы не понимаете, что жизнь может состоять из чего-то ещё?.. Давенат ни в чём не виноват. Всё было подстроено.

– У вас есть доказательства? – встревожился старый Ван-Конет.

– Нет. Я просто знаю. Но знаю твёрдо.

Вошёл вышколенный секретарь с маленьким серебряным подносиком, на котором стояли три запотевших коктейля. Проходя мимо Георга, он бросил:

– Вам звонит Сногден. Он везде вас разыскивает по телефону. Сюда он звонит уже в третий раз. Я ещё не сказал ему ничего определённого. Он ждёт.

– Извините меня, – шепнул Георг Консуэло, – но это – действительно деловой разговор.

…В приёмной Георг взял наушник и микрофон.

– Сногден?.. В чём дело, что за спешка?.. Что?! Вы уверены? Когда вы были в тюрьме?.. И с кем говорили?.. С начальником? Да, это серьёзно. Благодарю вас… Нет, нет, всё очень кстати!

Он вернулся в кабинет.

– …Поймите, друг мой! – говорил Август Ван-Конет, расхаживая по кабинету. – Это почти беспрецедентно.

– Но ведь «почти»! Значит, такие случае были? – не сдавалась Консуэло.

– Да. – Август кивнул. – Я наделён правом миловать, и такие случае были. Но тогда всплыли новые документы! А что скажет общественное мнение теперь? По прихоти очаровательной невесты своего сына губернатор бездоказательно отменяет прокурорское решение и уже почти твёрдое решение военного суда?

– Отец! – Георг мягко посмотрел на Консуэло. – Я прошу тебя сделать Консуэло этот подарок.

– Ты?! – Август вскинул откровенно удивлённый взгляд на сына.

– Да. – Георг взял руку Консуэло. – Она права: жизнь должна состоять… из чего-то ещё.

Губернатор подошёл к сыну:

– Ты… серьёзно?

Консуэло ждала, не отнимая своей руки у Георга.

– Хорошо. – Губернатор написал короткую записку. – Это передадут начальнику тюрьмы.

– Разрешите, я сама передам! – Консуэло протянула руку к записке. – Я завезу её по дороге. Право же, мне ничего не стоит, зато будет скорее.

Георг утвердительно кивнул через голову Консуэло.

– Вы хорошо влияете на моего сына, – улыбнулся Август, передавая ей записку. – Да благословит вас бог!

Консуэло взяла записку.

– О, благодарю вас!

– Ты разрешишь проводить тебя? – тихо спросил Георг.

Консуэло отрицательно помотала головой и вышла.

– Вы серьёзно поссорились? – помолчав, спросил губернатор.

– Да. Всё чуть было не сорвалось.

– Сумасшедший! – испугался Август. – В деньгах Хуареца и твоё, и моё губернаторство! Неужели нельзя было быть поосторожнее хотя бы в эти дни? И потом через час Гравелот будет на свободе! Теперь он вдвое взбешён против прежнего. Я ничего не понимаю! Быть может, мне ты откроешь свои карты?..

Георг, не отвечая, следил за отъезжающим автомобилем Консуэло. Он помахал рукой из окна, но ответа не последовало.

* * *

…Закурив сигарету, уставший Галеран сидел перед Стомадором.

– Меня никто не спрашивал?

Облокотившейся о стойку Стомадор отрицательно покачал головой. Потом взял тёмную бутылку, два стаканчика, поставил их на столик и, заперев дверь, уселся против Галерана.

– Сегодня тоже плохо?

Галеран пожал плечами:

– Всё уходит, как в песок. Есть одна маленькая надежда, но… Это было бы слишком неправдоподобно.

– Женщина?

Галеран кивнул. Стомадор потянулся к бутылке, чтобы разлить вино. Но Галеран отставил бутылку.

– Я хочу говорить с вами. Мы выпьем, но только после разговора. Голова должна быть свежа.

– Но бутылка может стоять на столе, я думаю? – осведомился Стомадор. – Так как-то живописнее. Мы всё-таки сидим «За бутылкой». Я знаю, о чём вы хотите говорить. Бегство?

– Да.

Стомадор вздохнул.

– Безнадёжно! В прошлом году было пять побегов. После второго стену обнесли электрической проволокой, подняли на два метра и по ночам заливают электрическим светом.

– Так близко от нас Тирей! – стукнул по столу Галеран. – Так близко… – Он задумался, что-то высчитывая. – Если к нему идти по прямой… будет не больше тридцати метров!

– Двадцать семь метров сорок сантиметров, – деловито поправил Стомадор и налил, всё-таки, по стаканчику. – Нам следует выпить за не очень паршивый грунт.

– Значит… подкоп? – вскочил Галеран. – И вы… думали о нём?

– Не хотите ли, поглядеть мой хлам на заднем дворе? – подмигнул Стомадор. – Правда, если вы боитесь порвать штаны о торчащие гвозди или испачкать их в глине, тогда не стоит…

– Идёмте!

Стомадор прихватил со стола бутылку и показал на дверцу за стойкой.

…Двор выглядел очень захламлённым. Всюду валялись огромные ящики из-под колониальных товаров днищами вверх. Стомадор подошёл к одному из ящиков и, оглянувшись, постучал тихим условным стуком в боковую стенку. Через несколько минут стенка бесшумно откинулась. Из-за неё выглянуло встревоженное лицо одного из контрабандистов «Медведицы». Лицо его находилось на уровне башмаков Стомадора и Галерана, но чувствовалось, что он стоит в полный рост. Стомадор подал ему руку и контрабандист вылез, отряхивая брезент комбинезона.

– Это друг! – Стомадор кивнул на Галерана. – Позови Ботреджа и Факрегета. Пусть передохнут и пропустят по глотку.

Контрабандист тихо свистнул в глубь ящика. Вскоре его товарищи были во дворе, бутылка пошла по испачканным в грунте рукам.

– Тяжёлый грунт? – сдерживая охватившую его радость, тихо спросил Галеран.

– Рыхлый травертин, – кивнул в провал ящика Ботредж. – Можно резать ножом. Но больше одного метра в сеанс вынимать опасно.

– Сколь же вы прошли? – вдруг встревожился Галеран.

– Вы не волнуйтесь! – хлебнул в свою очередь из бутылки Стомадор. – Следствие рыло под Тирея, мы – под тюрьму. Выйдет так на так: они – нам, мы – им. Остался только ход вверх с той стороны.

– Как… и всё?

– Да… – Факрегет тоже хлебнул из бутылки. – Дня через два закончим. У Ботреджа брат – старший надзиратель. Ну… и ещё есть свои ребята. Все сегодня с утра как раз заступили на сутки. Значит, работать можно спокойно…

– Что же вы мне раньше… – с укором обратился Галеран к Стомадору.

– А зачем? – Стомадор усмехнулся. – У вас было бы две надежды. Одна всегда лучше.

– Стомадор! – сильно взволнованный неожиданным событием, Галеран отвёл Стомадора немного в сторону. – Вам, конечно, придётся бросить ваше дело. Так вы всегда можете рассчитывать на меня. И потом, – он кивнул на отдыхающих контрабандистов, – в этом смысле мой кошелёк к вашим услугам…

– Извините, я слышал! – откликнулся сидящий к ним ближе всех контрабандист, который первым вылез из подкопа.

Он отёр губы, допив вино.

– Денег не надо. Когда тонет человек, останавливается даже большой корабль. А спасателей всегда больше, чем вёсел в шлюпке.

– И ещё неизвестно, что вытащишь, – отозвался Ботредж. – А Гравелот наш. Дать по морде сыну губернатора, да ещё за чужую девчонку, – это всё равно, что кинуться спасать без шлюпки. Пошли, ребята. Надо кончать.

Он подошёл к ящику.

Вдруг Стомадор прислушался: в доме явно барабанили в запертую дверь.

Ботредж мгновенно прикрыл ход доской.

– Всем за сарай! – скомандовал Стомадор. – И скинуть комбинезоны. Прятаться нечего: я вас нанял прибрать это барахло.

…Консуэло колотила в дверь, стоя спиной к ней и работая каблуком. Дверь распахнулась.

– Как вы долго! Нельзя же так! – И Консуэло из-под руки растерявшегося Стомадора влетела в комнату. – Где Галеран?

Галеран, поражённый, вышел из угла, пряча револьвер.

– Сначала я заехала по вашей визитной карточке, потом сюда… Вот!

Она протянула Галерану записку.

– Тирей свободен! Вот… – Консуэло показала на подпись. – Видите? «Август Ван-Конет».

Галеран посмотрел на девушку.

– Почему вам это удалось?

– «Почему»? – Консуэло удивилась. – Хотя, да, верно: «почему»!.. Потому что вы мне очень поверили. А потом… вы мне рассказали о человеке, у которого естественная потребность сопротивляться нечистоте. Захотелось, чтобы таких было больше среди живых, а не мёртвых.

– Пошли! – Галеран протянул записку Консуэло. – Вам, естественно, честь. Кроме того, нам могут и не поверить.

– Я вас догоню! – крикнул Стомадор и кинулся к двери за стойкой.

* * *

…Перед усталым стариком, начальником тюрьмы, стояли возбуждённые Консуэло, Галеран и Стомадор.

Начальник прочитал записку, прикрыл на минутку глаза, словно, посовещался сам с собой, потом вздохнул и встал:

– Ну, что ж, пошли. Я вас проведу к нему.

– Лучше пошлите надзирателя, и пусть он приведёт Гравелота сюда.

Начальник покачал головой.

– Он не встаёт. Ему совсем плохо.

– Как… плохо?! – Галеран уставился на начальника ничего не понимающим взглядом. – Рана затянулась, он уже дня три как ходил без палки.

– Да. – Начальник вздохнул. – Всё началось сегодня утром. Сейчас у него врач…

– Пошли! – Галеран рванулся к двери.

…Тирей лежал с широко раскрытыми глазами, но как будто ничего не видел. Лицо его было совершенно спокойно. Врач встал с табуретки, при виде входящих начальника тюрьмы, Консуэло, Стомадора и Галерана.

– Ничего не понимаю! – пробормотал он. – Я испробовал все возбуждающие средства, но пульс неуклонно падает.

– Быть может, заражение крови? – прошептал Галеран.

Врач отрицательно покачал головой:

– Нет. В таких делах я знаю толк. А тут ничего не могу понять. Словно у него что-то сломалось внутри.

– Тирей! – тихо позвал Галеран.

Ни один мускул не пошевелился на лице Давената.

– Тирей! Ты свободен, слышишь? Мы сегодня же уедем!

Глаза Тирея оставались неподвижно устремлёнными куда-то мимо всех.

– Он слишком напряжённо ждал справедливости, – сказал Галеран. – У него сломалась надежда.

Врач покачал головой:

– Это за пределами медицины.

Он снова пощупал пульс. Рука Тирея выпала из рук врача.

– Да. Пульс продолжает падать.

* * *

…Над Давенатом словно сомкнулся пласт воды. Сквозь рябь мелькали чьи-то неузнаваемые лица: то затухали, то становились невыносимо громкими голоса. Они слились в некий оркестр, в котором нежно и напряжённо зазвучал женский вокализ…

Потом пласт воды над ним заволновался и открылся зал суда…

Лица судьи и всех присутствующих ещё передёргивало рябью…

Голоса звучали глухо, ударяя в барабанные перепонки, как звук под водой…

– Тирей Давенат! – сказал судья. – Я верю в то, что вы не знали о содержимом ящиков. Теперь вы знаете. Вернитесь в своей фантазии туда, в вашу гостиницу, в тот день, когда вас обманули. Теперь вы знаете правду. Вернитесь! И скажите нам, что бы вы сделали теперь?

– Я бы снова не стал проверять ящики.

– Но ведь вы уже знаете, что там не книги, а сигары! – почти взвизгнул судья.

– Сударь! – невозмутимо ответил Давенат. – Я не могу себя заставить не верить людям.

Многие вскочили с мест. Пласт воды пришёл в сильное движение, размывая орущие лица:

– Да он романтик!..

– Какой вздор!..

– Он подрывает основы!..

– Но романтика – это неподсудно!..

Вдруг вторгся живой голос врача:

– …Это – за пределами медицины…

…А зал продолжал бушевать:

– Нет, это подсудно!..

– Романтиков казнить надо!

– Казнить… Казнить… Казнить…

Голоса замерли. Пласт воды успокоился. Возникло подёргивающееся от ряби лицо судьи.

– Снять стражу!.. Романтики сами себя казнят. Пусть идёт и гибнет. Он безнадёжен!..

– Он – безнадёжен!

Врач осторожно положил руку Давената. Но Тирей открыл глаза. Взгляд его был задумчив и ясен. Галеран склонился к нему.

Тирей что-то прошептал.

* * *

– Я исполняю поручение, – сказал Галеран, вопросительно улыбающейся молодой женщине, в которой без труда можно было узнать Роэну. – И если вы меня помните, то догадаетесь, о ком идёт речь.

– Действительно, ваше имя и лицо как будто мне знакомы… – сказала Роэна. – Позвольте… Помогите вспомнить… Ну, конечно, кафе «Отвращение»?

– Да. Вот олень.

Галеран протянул оленя.

Весь экран занял серебряный олень. На ладони Галерана он подрагивал, как живой.

– Элли! Какая древняя пыль! – обратилась Роэна к вошедшей бледной девушке. – Смотри, мальчик, который был у нас лет девять назад, возвращает свой шуточный приз – оленя. Ты помнишь?

– О, как же! – засмеялась Элли. – Вы – друг Тирея? Я сразу узнала вас. Где этот человек? Тогда он так странно пропал…

– Он умирает, – сухо сказал Галеран.

– Умирает? – Элли наморщила лоб. – Да, да. Жаль. Очень жаль.

Рой вертела в руках оленя и молчала.

Галеран поклонился и вышел.

– Ведь что-то было, Элли?.. Что-то было… Ты не помнишь?

– Я помню! Я всё помню! – не без раздражения сказала Элли. – Но… – Она притронулась ладонью ко лбу. – Мне кажется, я опять затемпературила!

Серьёзно встревоженная, Рой, не глядя, положила оленя на стол и потянулась к сестре.

…Тирей лежал с широко открытыми, но никого не видящими глазами. Врач тронул Консуэло за плечо:

– Избавьте себя от тяжёлых впечатлений!

Но Консуэло отрицательно помотала головой, поправила подушку Тирею, подсела к нему и взяла за руку.

…Экран стал совершенно белым.

В углу забился и виолончельно зажужжал золотой шмель. Он стал расти. Поперечные полосы на тельце шмеля перетянули экран, рванулись «лестницей» вверх.

…В гостиной Футроза юный Тирей стоял перед картиной «Дорога Никуда».

– На дороге человек! – взволнованно шепнул он. – Видите?

– Да, милый, вижу! – ответила сидящая у постели Давената Консуэло, словно угадав его воспоминания.

– Он обернулся! – крикнул юный Давенат и впился взглядом в картину.

…По дороге, вьющейся между холмов, в озарении то ли вечернего, то ли утреннего света уходит взрослый Тирей. Он оглянулся и… Встретился с глазами мальчика.

Приветливая улыбка мужчины позвала мальчика за собой.

А над ними звенела песня:

 
Уходит в ночь, уходит в ночь
Хороший человек,
Чтобы кому-нибудь помочь
В ту ночь и в этот век.
 
 
По той дороге не идут
За звоном серебра,
Узнает он, как тяжек труд
У рыцарей Добра.
 
 
Он ветер пьёт, он слышит звон
Небесной высоты.
Да кто же он, да кто же он?
А, может, – это ты?
 

…Детские глаза с надеждой и верой глядят на дорогу.

Всплывают титры:

КОНЕЦ ФИЛЬМА