Текст книги "Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник)"

 
Взгляд прекрасной Дульсинеи
Неба ясного ясней!
 

Мысли Санчо заметили бы не без ехидства:

 
Дульсинея из Тобосо
Подсыпает курам просо…
 

А мысли Дон Кихота пренебрежительно бы отмахнулись:

 
Подсказало небо выбор
Дамы сердца среди дам!
 

Мысли Санчо стали бы совсем тайными и только вздохнули:

 
Позабавиться бы с нею,
С этой самой Дульсинеей…
 

Такие мысли Дон Кихот просто пропустил бы мимо ушей, потому что в своих мыслях он был прост и благороден:

 
Наконец, за Дульсинею
Я и кровь, и жизнь отдам!
 

И, обратившись к Санчо, он сказал:

– Друг мой! Во мне теперь играют такие силы, что я должен сразиться не иначе, как с великаном.

Санчо тяжело вздохнул, а Дон Кихот добавил мечтательно:

– Я думаю, он-то и будет первым, с кем мы встретимся!

А Луковичный Шут уже мчался впереди и, оборачиваясь на ходу, во всю свою горько-сладкую луковичную глотку пытался уберечь Дон Кихота от огорчений, если всё вдруг обернётся иначе:

 
Что впереди? Дорога!
Что позади? Дорога!
Что минуло, то кануло,
А новое грядёт.
Но мы не будем строги
К тому, кто на дороге
Найдёт не то,
Что думает,
А то, что он найдёт!
 

Вокруг наших всадников занимался прекрасный день, и у Дон Кихота, который обзавёлся, наконец, Дульсинеей, было не менее прекрасное настроение.

У Санчо же Альдонса вылетела из головы так же быстро, как и влетела. Мысли рыцаря и оруженосца пришли теперь в полное согласие. Дон Кихот благожелательно посмотрел с высоты Росинанта на Санчо, что-то озабоченно бормотавшего про себя, и не спросил, а совершенно уверенно заметил:

– У тебя что-то вертится на языке, друг мой!

– Ах, ваша милость! – вздохнул Санчо. – Едешь, смотришь по сторонам, а со всех сторон так и лезут вопросы. Только разве это вопросы? Жалкие вопросики – вот это что! Потому и ношу их поглубже в карманах и не досаждаю ими вашей милости.

Дон Кихот улыбнулся.

– Прошу тебя, Санчо, вытряхни свои карманы и поделись со мной хоть этим богатством, коли другого пока у нас нет.

И Санчо стал вытряхивать из своих глубоких карманов все вопросы и вопросики в уши склонившегося к нему Дон Кихота:

 
Конечно, я знаю,
Что «это» не «то»,
Что десять реалов
Поменьше, чем сто.
Я рад бы промокнуть
В дожде из монет,
А туча с монетами
Есть или нет?..
 

Дон Кихот тут же великодушно пообещал ему:

 
Над островом,
Что завоюю,
Мы тучу
Отыщем такую!
 

А Санчо немедленно вытряхнул ещё один вопрос:

 
Осла по дорогам
Ламанчи гоня,
Я знаю, что лучше
Я гнал бы коня.
Коня же не купишь
На жалкую медь,
А коли в кармане
И медь не иметь?..
 

Дон Кихот снова великодушно пообещал:

 
Поедешь,
Коня погоняя:
Добуду в сраженье
Коня я!
 

– Ну, выкладывай, что там у тебя ещё? – И Санчо выложил:

 
Плохое всегда
У тебя под рукой,
А лучшая жизнь
За горой, за рекой.
Еда там послаще,
Покраше места…
А коли туда
Ни тропы, ни моста?
 

У Дон Кихота гордо сверкнули глаза, гордо поднялись усы, и он гордо ответил:

 
Молю,
Чтобы встретить в дороге
Вершины, потоки,
Отроги!
 

– Ах, ваша милость, я такой доверчивый! – умилился Санчо. – Всё, что вы говорите, не вызывает у меня никаких сомнений. Теперь мои карманы совершенно пусты от вопросов, и там остался сущий пустяк – пять медных реалов, которые вы дали мне на сохранение.

– Вот и храни их, – вздохнул Дон Кихот. – Это всё, что мы имеем. Но уж если ты мне так веришь, то можешь не сомневаться: к нам приближается новое приключение. И я впервые обнажу свой меч во имя и во главу Дульсинеи Тобосской!

– Неужто и впрямь великан? – встревожился Санчо, пытаясь из-под руки разглядеть то, что прежде него приметил Дон Кихот.

А дорога словно бы сама выкатила к ним навстречу повозку, запряжённую двумя волами. Повозку украшало множество флажков, и в ней находился какой-то объёмистый груз, наглухо занавешенный циновками.

Волы с трудом еле тащили её.

Дон Кихот поставил Росинанта поперёк дороги, и волы вынуждены были остановиться. Правил ими степенный, как сами волы, погонщик.

– Эй, приятель! – обратился к нему Дон Кихот. – Чья это повозка, что ты в ней везёшь, и что это за стяги?

– Повозка моя, – ответил погонщик. – А стяги королевские в знак того, что я везу королевское достояние.

– Уж не королевская ли это казна? – поинтересовался рыцарь.

– Если вы грабитель, сеньор, то я вам честно скажу! Это не казна, и рук вы здесь не погреете. Поэтому проваливайте-ка своей дорогой!

И погонщик собрался было тронуть волов.

– Уберите-ка с дороги свою клячу, сеньор! – предложил он Дон Кихоту не без угрозы в голосе.

– Да как ты смеешь так разговаривать с моим господином? – напустился на погонщика Санчо. – Это сам Дон Кихот Ламанчский, странствующий рыцарь. Он защитит каждого, кого обидит даже король!

– Тогда другое дело, – смирился возница. – И я готов сеньору рыцарю показать свою поклажу.

Он скинул с поклажи циновки, и перед путниками предстал в громадной клетке громадный лев.

Зверь щурился от хлынувшего ему в глаза света и свирепо бил хвостом по прутьям клетки.

– Лев?! – протёр глаза Санчо. – Откуда он взялся в наших краях? Ох, ваша милость! Лев-то будет почище великана!

– Возможно, ты прав, – соскочил с Росинанта Дон Кихот.

Он стал обходить клетку, изучая льва. Потом остановился перед погонщиком и подозрительно на него посмотрел.

– Да лев ли это? А не заколдованный ли в клетке рыцарь, которого ты, негодяй, по воле какого-нибудь злого волшебника везёшь в заточение.

– Да нет, ваша милость, – пожал плечами погонщик. – Самый что ни на есть настоящий лев. Его губернатор Оранский посылает в подарок нашему королю.

– Тогда я с ним сражусь, – безапелляционно заявил Дон Кихот. – Да-да, в старину странствующие рыцари нередко сражались и со свирепыми хищниками. Один рыцарь даже носил имя Победителя Львов. А я на повелителе зверей заново испытаю силу моего меча, освященного теперь именем Дульсинеи Тобосской. Давай-ка, Санчо, перед схваткой как следует приглядимся к нашему противнику. Львы коварны!

И пока они как следует приглядывались ко льву, Серый подошёл к Росинанту поделиться своей тревогой:

 
Привык я копытами
Бойко стучать.
Привык и собак
По дороге встречать,
Ну, кошку,
Несущую мышку…
Но лев —
Это, всё-таки,
Слишком!
 

Он неприязненно и со страхом покосился на клетку:

 
Признаться,
Я трушу до дрожи!
 

Росинант тяжело вздохнул:

 
А я – до мороза по коже!
Он вырвется —
Нам не сносить головы.
Но рыцарь решил!
И придётся, увы,
Мне вместе с хозяином
Биться!
И лошадь под рыцарем —
Рыцарь!
 

И Росинант обречённо застыл перед клеткой со львом, упёршись в землю всеми четырьмя копытами, гордо подняв голову и крепко зажмурив глаза.

Наконец, Дон Кихот уселся в седло, Санчо водрузился рядом на Серого и попытался в последний раз урезонить своего господина.

– Ваша милость, не испытывайте судьбу! Он же зверь, а не человек. У него ни чести, ни совести! А вы ещё остров с монетной тучкой хотели завоевать да коня мне раздобыть в сражении…

– Удались, Санчо! – распорядился Дон Кихот.

Санчо и Серого как ветром сдуло,

– А ты со своими волами? – посмотрел Дон Кихот на погонщика. Тот махнул рукой:

– Что вы, ваша милость! Этих волов даже лев не прожуёт, а я уже давно за ним ухаживаю, привыкли мы друг к другу. Так что вы лучше о себе помолитесь, зверь лютый!

– О, Дульсинея! – прошептал Дон Кихот. – Даруй мне победу в этой страшной битве!

И протянув копьё, он решительно откинул им тяжёлую щеколду на дверце клетки. Дверца со скрипом распахнулась, и на пороге встал лев.

Разверзнув жаркую пасть, он так заревел, что Росинант, словно от порыва бури, осел назад, и рыцарь оказался в очень неудобном для битвы положении.

Он соскочил с Росинанта, отбросил копьё, выхватил меч и замер в оборонительной позиции.

Мягко ступая, лев вышел из клетки, подошёл к Дон Кихоту и, тщательно обнюхав его неподвижную железную фигуру, по собачьи поднял на него заднюю лапу.

Потом сладко зевнул и одним прыжком вернулся в клетку. Там он улёгся поудобнее, повернувшись к Дон Кихоту хвостом и вывалив когтистую лапу наружу.

– Ты что? – опешил Дон Кихот. – Сейчас же выходи!

Лев что-то буркнул в ответ.

Тогда Дон Кихот ткнул мечом в львиную пятку.

Лев не то рыкнул, не то хохотнул и, выбив лапой из рук Дон Кихота явно пощекотавший его меч, поджал лапу под себя.

Через мгновение из клетки раздался могучий львиный храп.

Тут же возле клетки возник Санчо и кинулся было запирать её. Но его опередил погонщик.

Приложив палец к губам, он осторожно, без скрипа закрыл дверцу и так же осторожно, без стука, накинул щеколду.

Санчо отёр платком лоб и, вполне удовлетворённый исходом битвы, поклонился Дон Кихоту.

– С победой, ваша милость!

– Ты думаешь? – с сомнением покачал головой Дон Кихот.

– А как же? – развёл руками Санчо. – Боец, который отказывается от битвы, всегда считается побеждённым. А коли есть побеждённый, то и победитель рядом.

– В логике тебе порой трудно отказать! – с облегчением вздохнул Дон Кихот. – Пожалуй, я теперь могу звать себя рыцарем Победителем Львов.

– Да ведь вы сами говорили, что такой рыцарь уже был, – не согласился Санчо. – Зачем вам чужое имя? А вы подумайте, ваша милость: вашу душу отделал мальчишка, которого вы спасли от побоев, и вы опечалились, я видел. Ваши собственные косточки здорово отделала мельница, то бишь, коварный Фрестон! И хоть оказался ваш верх, но дело-то кончилось печально. Я это тоже видел. И я вижу, вас опечалил лев. Хоть вы его и победили, но не совсем так, как бы вам хотелось. Вот и станьте рыцарем Печального Образа. Такого до вас ещё не было!

– А тебе приходят в голову недурные мысли, – заметил Дон Кихот. – Да будет так! А ты, милейший, – обратился он к погонщику, – отправишься в город Тобосо, явишься к даме моего сердца Дульсинее Тобосской, передашь поклон от её рыцаря и расскажешь, что я с её именем на устах победил свирепого льва.

– Ничего не выйдет, сеньор кабальеро! – набросил погонщик последнюю циновку на клетку со львом. – Тобосо не на моём пути.

– Санчо! – сказал Дон Кихот. – Где-то у нас завалялось пять совершенно ненужных нам реалов. Отдай их погонщику.

– Но, ваша милость! – набычился было Санчо.

– Санчо! – прикрикнул на него Дон Кихот.

И оруженосец неохотно пересыпал монеты в охотно подставленную ладонь погонщика.

– Ах, Тобосо! – вдруг вспомнил погонщик. – Это совсем недалеко отсюда. Конечно, сеньор, конечно!

И он поспешно тронул волов.

– Что вы наделали, ваша милость? – с грустью посмотрел Санчо вслед удаляющимся реалам. – Так он не заехал бы в Тобосо с пустым карманом, а так он не заедет в Тобосо с пятью реалами в кармане.

Санчо был очень расстроен.

– Ну-ну, друг мой, – проворчал Дон Кихот, взбираясь в седло. – Не будем думать о людях хуже, чем они есть на самом деле.

Он пришпорил Росинанта, и Санчо потрусил за ним.

А когда они скрылись за поворотом, из рощи, разросшейся у самой дороги, выехали Перо Перес и маэсе Николас. Следуя на расстоянии за Дон Кихотом и Санчо, они притаились в этой роще, едва Дон Кихот остановил встречную повозку. Священник и цирюльник оказались свидетелями всего, что произошло на дороге. И у них, очевидно, возник какой-то хитроумный план. Потому что они теперь последовали не за рыцарем и оруженосцем, а пустили своих мулов за медленно удаляющейся повозкой со львом.

– Да, сеньор лиценциат, – восхищённо посмотрел на Перо Переса маэсе Николас. – План ваш превосходен. Воистину, вас осенило свыше!

– Не скромничайте, маэсе Николас, – возразил Перо Перес. – В этой выдумке и ваша немалая доля. Лишь бы она удалась, эта наша с вами затея.

Они поравнялись с повозкой, и Перо Перес обратился к погонщику:

– Друг мой! Неужели в столь жалкой клетке и в такой скрипучей повозке вы представите королю своего царственного зверя?

– Да, неужели? – поддакнул маэсе Николас.

– Да что вы, ваши милости, как можно? – охотно вступил в разговор погонщик. – В следующей деревне нас ждёт золочёная клетка и настоящая колесница, запряжённая десятью мулами.

– Тогда не уступите ли вы нам эту клетку и эту повозку?

– А что, вам очень нужно? – полюбопытствовал погонщик.

– Да, – кивнул лиценциат. – И срочно!

– Очень срочно! – уточнил цирюльник.

Погонщик что-то прикинул в уме.

– Н-ну… если я потом смогу купить на то, что вы мне заплатите, две таких повозки и две клетки, считайте, что мы договорились.

– Мы согласны! – тяжело вздохнул лиценциат. – Дружба не обходится без жертв.

– Да! Тут без жертв не обойтись, – ещё тяжелее вздохнул цирюльник.

– Тогда не отставайте, сеньоры!

И погонщик весело стеганул кнутом своих волов, что, впрочем, не прибавило им прыти.

– Перестань, наконец, так горевать об этих пяти реалах, – выговаривал по дороге Дон Кихот своему оруженосцу.

– Пропало добро, ваша милость! – видимо, уже не в первый раз горестно упрекнул Санчо своего господина.

– Да разве то, что звенит в кармане, добро? – возмутился Дон Кихот. – Это пустозвонство! Добро – в звоне рыцарского меча. Только такому добру сопутствует слава!

А Луковичный Шут, до времени спрятавшийся между луковицами в дорожной корзине Санчо, тут же высунулся и, распахнув горько-сладкую глотку, горячо поддержал Дон Кихота.

 
Добро – оно не серебро,
Не золото, не клад.
Лишь только, кто творит добро,
Воистину богат.
 
 
Живут такие
Для других!
Такого встретить —
Честь!
А сколько их,
А сколько их?
Да вот,
Пока что есть!
 
 
Траля-ля-ля,
Траля-ля-ля,
 
 
Понять бы это
Королям!
Тогда бы знали короли,
Что не в короне
Соль земли!
 
 
Все знают, что
От добрых дел
Такой не устаёт!
А слава —
Не его удел!
Не ищет он её!
 
 
Он и теперь
Живёт, как жил.
Его удел – сума.
А слава,
Если заслужил,
Его найдёт сама!
 
 
Траля-ля-ля,
Траля-ля-ля,
 
 
Понять бы это
Королям!
Тогда бы знали короли,
Что не в короне
Соль земли!
 

Дорога, на которую выехали Дон Кихот и Санчо, вилась между нагромождением скал такими кольцами, таким крутым серпантином, что, совершая круг за кругом, наши путники почти не продвигались вперёд. Они остановились, чтобы дать передохнуть Росинанту и Серому и осмотреться. Санчо помотал головой.

– Никак не пойму, ваша милость! То ли я качаюсь на Сером, то ли Серый качается подо мной, то ли мы оба качаемся. Но качаемся в разные стороны и лишь потому ещё держимся на ногах.

– Это головокружение от дороги, Санчо, – вздохнул Дон Кихот. – Чем скорее мы одолеем эту круговерть, тем скорее она окажется у нас позади. Вперёд, друг мой!

Они кинулись в очередную дорожную петлю, когда, неожиданно вырвавшись из скал, дорога распрямилась и они оказались у начала ухабистой, но всё же прямой дороги.

С другого её конца навстречу к ним летела карета с могучим мавром на запятках и кучером с длинной незажжённой сигарой во рту. Карету мчала четвёрка упитанных и крутошеих коней. При виде несущейся прямо на них кареты Дон Кихот и Санчо замерли. Однако Дон Кихот успел заметить, как из окна вихляющего по ухабам экипажа высунулась прекрасная и чем-то разгневанная молодая дама и, потрясая кулаками, что-то крикнула кучеру. А кучер ей ответил что-то резкое и даже, по мнению рыцаря, грубое, потому что дама тут же отпрянула от окна. Правда, этому мог быть причиной очередной ухаб, но всё же…

А я вам, мои юные сеньоры и сеньорины, по секрету могу поведать, что это был за краткий разговор между высунувшейся из кареты дамой и кучером.

Дама, потрясая кулаками, раздражённо спросила:

– Долго ли ты, негодяй, будешь трясти меня по этим ухабам да ещё сворачивать то и дело в стороны? Эдак мы и к ужину не доберёмся до дворца его светлости герцога!

А кучер мрачно огрызнулся:

– Ухабы тут не по моей вине, а сворачиваю я, чтоб найти хоть какой-нибудь тлеющий уголёк в брошенном костре козопасов. И я раскурю, наконец, эту проклятую сигару!

Ни словечка из их разговора Дон Кихот, разумеется, на расстоянии не мог услышать, но уверенно заявил Санчо:

– В карете похищенная принцесса!

– Я чувствую, сеньор, вам очень хочется на этих встречных напасть, – тяжело вздохнул Санчо. – А вдруг какая-нибудь знатная дама просто едет по своим делам? Бывает же такое!

– Да, случается, конечно, – нехотя согласился Дон Кихот. – Но ты ещё ничего не смыслишь в приключениях! Мавр слишком страшен и отвратителен, а дама высунулась из окна кареты, чтобы умолить этого мрачного кучера выпустить её, но кучер непреклонен. Ты сам видел… Либо они оба приспешники какого-нибудь злого волшебника, либо разбойники, рассчитывающие на большой выкуп. Вперёд, Санчо, и да восторжествует справедливость!

Он дал шпоры Росинанту и помчался навстречу подскакивающей на ухабах карете.

– Именем Дульсинеи Тобосской, остановитесь! – зычно крикнул Дон Кихот.

Но мрачный кучер с нераскуренной сигарой во рту только подстегнул длинным кнутом четвёрку упитанных лошадей.

– Стойте, вам говорят! – начал закипать рыцарь.

Но головы упитанной четвёрки неукоснительно приближались к голове Росинанта. Тогда Росинант ещё больше вытянул свою и так длинную шею и, свирепо фыркнув прямо в морды упитанной четвёрке, угрожающе заржал.

– Ни с ме-е-е-ста! А не то уколю всеми своими выпирающими костями!

– Не-е-ет! – испуганно взвилась на дыбы четвёрка. – Не-е-е-надо! Мы ни с ме-е-еста! – И упряжка словно вросла в землю.

Кучер было вознамерился стегануть кнутом и Росинанта. Но Серый, оскалившись, подпрыгнул со всей своей ношей, перехватил зубами кнут и вырвал его из рук кучера.

У перепуганного кучера чуть не выпала сигара изо рта.

– Бесноватые чудовища! – загремел Дон Кихот – Сей же час освободите благородную принцессу, которую вы насильно увозите в карете! А не то готовьтесь принять смерть как достойную кару за свои злодеяния!

С запяток соскочил мавр.

До сих пор он стоял на запятках кареты неподвижный, как изваяние из чёрного мрамора. На земле он оказался ростом с верхоконного Дон Кихота, а буйная шевелюра жёстких, как проволока, волос делала его ещё выше.

– Ох, сеньор! – испуганно прошептал Санчо. – Кажется, вы и впрямь накаркали великана на нашу голову!

– Тем лучше! – буркнул Дон Кихот и свирепо уставился на мавра. Но мавр не менее свирепо повращал глазами, и крикнул Дон Кихоту на ломаном испанском:

– Ходи прочь, кабальеро, чтоб тебе нет пути! Клянусь создатель, ты не выпускать карету – я тебя убьёшь!

– Негодный похититель принцесс! – обрушил на него гневный голос рыцарь. – Теперь уж не надейся на моё снисхождение!

– Ха-ха! – заорал мавр. – Ты и я будем посмотреть, кто кого! Я одной рукой раскалывать твои латы, как раскалывать пустой орех!

И он стал играть своими мускулами так, что вся одежда на нём заходила буграми.

Не долго думая, Дон Кихот ринулся на мавра с копьём наперевес.

Но мавр ловко поймал копьё обеими руками, поднатужился, выдернул Дон Кихота из седла и поднял его вверх на его же собственном копье.

Росинант с изумлением посмотрел на неожиданно взмывшего хозяина, Санчо схватился за голову, а мавр стал раскручивать копьё.

И не выпустивший своего конца рыцарь завертелся на нём, как металлический флюгер.

Дама из окна кареты с весёлым любопытством наблюдала за происходящим, мрачный кучер с незажжённой сигарой во рту сидел на ко́злах, ни на что не обращая внимания, а Дон Кихот вертелся всё быстрее и быстрее.

Наконец, притомившийся мавр на мгновение остановился, чтобы смахнуть со лба ручейки пота, и в это время Дон Кихот тихо соскользнул по древку прямо ему на голову. Но буйная проволочная шевелюра мавра лишь слегка осела и отпружинила рыцаря снова вверх. Взмыв на этот раз выше древка, рыцарь, уже не придерживаясь за копьё, а в свободном полете рухнул всей тяжестью своих лат на голову врага. Удар теперь был столь сокрушительным, что у мавра, как мячики на резинке, выскочили из орбит глаза и из них посыпались искры.

Одна из них угодила на кончик сигары мрачного кучера.

Сигара задымилась, кучер чмокнул разок, другой, сигара разгорелась окончательно, кучер пустил колечки дыма и лицо его, наконец, расплылось в блаженной улыбке.

Дон Кихот и мавр лежали валетом на спинах, а между ними торчало воткнувшееся в землю копьё.

Нащупав рукой древко и ухватившись за него, первым приподнялся мавр.

Помотав головой, он сказал:

– Откуда ты такой свалился на мой голова?

Он снова рухнул на спину, и тогда, держась за то же копьё, приподнялся и сел Дон Кихот.

– Оттуда! – показал он на небо. – И теперь ты мой пленник. Как только придёшь в себя, отправишься в город Тобосо к моей Дульсинее. С её именем на устах я тебя победил, она и решит твою участь.

И Дон Кихот опять рухнул на спину.

Приподнялся мавр.

– Никакой Тобосо я не ехать, а твоя Дульсинея – тьфу!

– Да как ты смеешь?! – возмутился и сел напротив мавра Дон Кихот. Теперь оба сидели, держась за одно древко, и с ненавистью сверлили друг друга глазами.

– Я сказать, твой Дульсинея из Тобосо – тьфу! – с удовольствием повторил мавр.

– Замолчи, нечестивец! – грозно пророкотал Дон Кихот. – Или ты откажешься от своих слов, или я отрублю тебе голову!

– Я никогда не отказывайся от своих слов! – упрямо сказал мавр и рухнул.

Дон Кихот с трудом поднялся, с трудом вытащил меч из ножен и с трудом занёс его над головой мавра.

– Пощадите его, сеньор рыцарь! – раздался вдруг женский голосок из окна кареты.

Дон Кихот с явным облегчением вложил меч обратно в ножны и со всей доступной в его положении галантностью подошёл к карете.

– Ваше великолепие, – поклонился он даме. – Можете отныне располагать собой, как вам заблагорассудится: я поверг в прах вашего коварного похитителя!

Дама выпорхнула из кареты и, лукаво улыбаясь, сделала перед Дон Кихотом глубокий реверанс.

– Благодарю вас, о, ваше великодушие! – чуть ли не пропела дама в тон Дон Кихоту и прыснула в платочек. Но тут же ловко вытерла им навернувшиеся от смеха слёзы, и Дон Кихот принял это за её растроганность.

– А теперь, – привыкшим повелевать голосом сказала дама, – пусть ваш оруженосец и мой кучер привяжут поверженного к задку кареты, а уж я прослежу, сеньор рыцарь, чтобы он отправился со временем в Тобосо и поклонился вашей Дульсинее.

– Тогда было бы величайшей неучтивостью с моей стороны не представиться вам, о, несравненная! – поклонился Дон Кихот. – Я Дон Кихот Ламанчский, рыцарь Печального Образа.

– Но почему же Печального? – удивилась дама.

– Я странствую по дорогам Ламанчи, – ответил рыцарь, – дабы отторгнуть всех опечаленных от их печалей не пустыми словами, но действием моей рыцарской руки!

– И весьма решительно, – подтвердила дама.

– Я счастлив, принцесса, что вы оценили моё усердие, – скромно потупился Дон Кихот.

– Я не принцесса, сеньор, – вздохнула дама, – я всего лишь графиня Альтисидора. Но по дороге к герцогу Ламанчи, куда я направляюсь, я действительно была похищена самой отвратительной и могучей волшебницей. Ваше неожиданное вмешательство избавило меня от её плена! Но, – понизила голос Альтисидора, – я достоверно знаю, что эта злобная сеньора поселилась в замке самого герцога и грозится взять в плен всех его обитателей. Я расскажу моей подруге герцогине о своём приключении, и я уверена, что их светлости обратятся к вам за помощью. А к кому же ещё? – развела руками графиня.

– И я не премину оказать их светлостям эту небольшую услугу, – сверкнул глазами Дон Кихот. – Я уже сокрушил четверорукого волшебника Фрестона, проткнул копьём злобного великана Каракульямбра, а многих других обратил в позорное бегство. Мне кажется, что именно в битвах с волшебниками я и приобрёл свой вес.

– И ваш вес несомненен! – утвердительно кивнула Альтисидора. – Я убедилась в этом своими глазами, а несчастный мавр испытал его на своей голове.

И так как поверженный «весом» Дон Кихота несчастный мавр был уже приторочен к запяткам, она занесла ногу на подножку кареты.

– Имя! – остановил её Дон Кихот. – Вы забыли назвать имя вашей похитительницы. Её имя?..

Альтисидора наморщила лоб, словно вспоминая. Потом сделала круглые глаза, приблизила вплотную лицо к лицу Дон Кихота и зловеще прошептала:

– Акукс! Да-да, именно так её зовут.

И она впорхнула в карету.

Кучер с дымящейся сигарой во рту взлетел на козлы, и через мгновение карета исчезла за поворотом дороги, оставив за собой тающие кольца сигарного дыма.

Санчо с трудом выдернул из земли копьё, вручил его Дон Кихоту, и оба двинулись своим путём.

– Опять ваш верх, ваша милость! – с удивлением покачал головой Санчо.

– А чему ты удивляешься? – не без самодовольства приосанился в седле Дон Кихот. – С именем Дульсинеи Тобосской я теперь неуязвим, и мой верх отныне будет над каждым, с кем я вступлю в сражение.

– Однако, когда вы сорвались с копья и рухнули…

– Санчо! – с металлом в голосе оборвал его Дон Кихот. – Когда ты научишься улавливать разницу в словах? Я не рухнул, а обрушился! После чего рухнул мавр.

– Ох, ваша милость! – всмотрелся Санчо в дорогу. – Кабы и на нас кое-что не обрушилось. Вон приближаются королевские стражники, и ведут они каторжников в цепях. Это сам закон, сеньор! Не заставляйте мою душу впасть в уныние и терзаться оттого, что мы разок не посторонились.

– Посторониться один раз, – решительно заявил Дон Кихот, – это значит устраниться от своего долга. И закон бывает несправедлив! А по поводу уныния на нашей с тобой дороге мы поговорим после.

Но тут появился Луковичный Шут.

Видно, ему поднадоело сидеть в корзине Санчо, и он заскочил к нему на седло поразмяться. А заодно и вразумить Санчо по поводу уныния, чтобы самому Дон Кихоту не пришлось потом себя утруждать. И до того как стражники приблизились к ним или они приблизились к стражникам, он успел пропеть в уши оруженосцу такую песенку:

 
Что впереди? Дорога!
Что позади? Дорога!
Коли пустился странствовать,
Умей в пути дерзать!
А мелочи отныне и
Такие, как уныние,
Не могут стать помехою,
Тем более – терзать!