Текст книги "Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник)"

Ещё не снятое кино

Акукс, или 11 сказок из жизни Дон Кихота
По мотивам романа М. де Сервантеса Сааведры

Итак, мои юные друзья, позвольте вас пригласить к нескольким новым сказкам, которые притаились в очень старом повествовании. Однако, если это прозаическое приглашение вам покажется недостаточным, то оно может быть и таким:

 
Прошу вас, сеньоры,
Спешите за мной
К истокам истории странной!
Туда, где сжигает
Полуденный зной
И блещет река Гвадиана.
 
 
Да, сеньоры,
Испания это.
Здесь у Бога
Отваги не клянчат.
Это здесь,
Это здесь,
А не где-то
В Гвадиану глядится
Ламанча!
 

Ну, конечно же, теперь, когда произнесено слово «Ламанча», нетрудно догадаться, что речь пойдёт о необыкновенных приключениях странствующего рыцаря Дон Кихота Ламанчского. Лет эдак четыреста тому назад их правдиво описал сеньор Мигель де Сервантес Сааведра, подданный испанского короля.

Но если он описал эти приключения абсолютно правдиво, то о каких сказках может идти речь?

Во-первых, Сервантес начал своё повествование волшебными словами «жил да был», а это уже само по себе даёт нам право надеяться на сказку. А во-вторых – и, пожалуй, в самых главных, – мы не станем дословно, по-читательски, путешествовать по строчкам, написанным сеньором Сервантесом. Разумеется, мы отправимся в том же направлении, но только между строк!

Да-да, поверьте, именно там притаились самые настоящие сказки.

Хотите доказательств? Извольте!

Всем известно, что Дон Кихот однажды кинулся с копьём наперевес на целый строй ветряных мельниц, приняв их в боевом азарте за злых волшебников.

Но первая же мельница, повертев рыцаря в воздухе, бесцеремонно сбросила его на землю. «И поделом! – мгновенно откликнулись читатели этой истории, описанной по горячим следам сеньором Сааведрой. – Надо видеть мир таким, каков он есть, а не принимать в нём одно за другое!».

Разумеется, они были по-своему правы, и мы ни в коем случае не можем их осуждать. Ведь именно с тех давних пор и вошло в поговорку, что не пристало здравомыслящим людям сражаться с ветряными мельницами. Но!..

Мельничное крыло, прежде чем обрушить вцепившегося в него Дон Кихота на землю, вознесло его выше самой мельницы, и рыцарь встретился с Небом.

Такое не случалось ещё ни с кем из его современников!

Однако Мигель де Сервантес умолчал об этом и предпочёл утаить вознесение Дон Кихота между строк.

То ли автор великого повествования не захотел иметь дела со святой Инквизицией, которая считала, что с Небом человек может встретиться, лишь отойдя в мир иной, то ли оставил это немаловажное событие между строк специально для нас, чтобы мы с вами там нашли то, что ищем.

И подобных напоминаний о сказках спрятано в сочинении про Дон Кихота Ламанчского просто множество!

Конечно, порой мы будем опираться и на строки Сервантеса: в конце концов, если б они не были написаны, разве смогли бы мы разглядеть, что между ними затаилось?

Поэтому слава Мигелю де Сервантесу Сааведре и – в путь, мои юные сеньоры и сеньорины, ибо так я вас отныне и намерен величать.

В одном из Ламанчских селений некогда жил да был сеньор Кехана.

Он принадлежал к роду гидальго, мелкопоместных дворян, и односельчане не без основания, гордости и почтения величали его «кабальерос».

Сам же кабальеро Кехана был не в меру высок, худощав, в меру состоятелен и в меру своего времени образован.

Молодость он уже давно оставил позади, однако к старости ещё не приблизился.

Его несложное хозяйство вели юная и потому не очень хорошо разбирающаяся в жизни племянница и пожилая ключница, обладающая весьма сварливым нравом. Впрочем, обе искренне любили своего дядю и господина, что вполне извиняло эти их незначительные недостатки.

Привязанность и забота домочадцев дарили нашему гидальго много свободного времени, и он с жаром истинного испанца увлёкся чтением рыцарских романов.

Он просто глотал их один за другим!

Мало того, что подобное чтение тогда считалось модным, сеньор Кехана верил всему прочитанному так, как мы с вами верим сегодняшним газетам! Хоть они и изрядно привирают, но всё же!

Со временем романы кончались, и тогда в скрипучую, повидавшую виды тележку запрягалась тощая и тоже на вид скрипучая кляча, и с нею хозяин привозил из близлежащих городков, где имелись книжные лавки, новую порцию толстенных фолиантов в великолепных кожаных переплётах.

Под переплётами звенели яростно скрещиваемые мечи, раздавались страстные серенады влюблённых паладинов, возникали и рушились замки, и паладины отважно сражались со злыми волшебниками, выручали попавших в беду неосмотрительных принцесс и собратьев, потерпевших поражение.

Сеньор лично переносил книги в свою мансарду, и они казались ему тяжёлыми не от собственного веса, а от множества железных доспехов, которыми на книжных страницах громыхали многочисленные рыцари.

Кехана обладал необузданным воображением, и даже пресный винегрет, по мнению племянницы очень полезный для здоровья, зачастую принимал за свою любимую олью подриду – острейшую смесь из перца, баранины и лука.

Что же говорить о его впечатлениях от рыцарских романов?!

Всё происходящее в них происходило для него на самом деле, и больше всего ему нравились рыцари странствующие!

Закованные в латы, с копьём и мечом наготове, они в сопровождении верных оруженосцев бороздили копытами коней самые дальние дороги, защищали правых от неправых, слабых от сильных, обиженных от обидчиков.

Тут уж сеньор верил написанному неукоснительно.

И правильно делал!

По крайней мере, в его душе росла и росла уверенность, что доброта и справедливость всегда одерживают верх.

Однажды, роясь на чердаке, он обнаружил рыцарские латы, щит, меч и копьё. Всё это валялось, разбросанное по разным углам. Не нашлось только забрала и шлема.

Боевое снаряжение принадлежало прадеду сеньора Кеханы.

То ли прадед сам принимал участие в кровопролитных турнирах, то ли всё это скупил по дешёвке у заезжего торговца хламом, чтобы просто иметь в запасе железо и при надобности перековать его на полезные в хозяйстве вещи.

Собрав разрозненные латы воедино, сеньор Кехана сколько смог отчистил их от плесени и ржавчины и примерил на себя.

Железное одеяние пришлось впору!

Видимо, его прежний владелец был таким же непомерно высоким и узкоплечим гидальго, как и сеньор Кехана.

С той поры наш досточтимый сеньор садился читать рыцарские романы, облачившись в латы и с мечом на боку.

Воображение его разыгрывалось, и тяжёлое облачение, в которое он был запечатан от шеи до пят – забрало и шлем так и не нашлись! – давало ему возможность ощущать себя прямым участником событий, разворачивающихся на страницах толстенных фолиантов.

На этот раз он до утра читал историю о том, как храбрый рыцарь Ланселот, спасая очередную принцессу, попал в ловушку, расставленную Фрестоном – четырёхруким великаном и злым волшебником.

Сеньор Кехана уже вознамерился схватиться за собственный меч, чтобы покарать коварного Фрестона, но по презрительной усмешке волшебника понял, что не имеет права совершать рыцарские подвиги: ведь он сам ещё не был посвящён в рыцари кем-нибудь из своих именитых собратьев!

Взволнованный этим обстоятельством, сеньор Кехана вскочил, задул уже ненужный свечной огарок и стал нервно прохаживаться по мансарде, лавируя между громоздившимися до потолка и уже прочитанными им всевозможными занимательными историями.

Мелькали вытесненные золотом названия книг.

Тут были и «Рыцари Круглого стола», и «Отважный рыцарь Сиронхил», и «Ричард Львиное Сердце», и «Неистовый Роланд»…

Сеньор Кехана явно выбирал.

И лишь подойдя к фолианту, озаглавленному «Сэр Артур Непобедимый», наш гидальго опустился на одно колено и простёр к фолианту руку.

– О, Артур Непобедимый! В отчаянии я взываю к вам, рыцарь!

Переплёт откинулся, и из фолианта наполовину высунулся сэр Артур.

Он, видимо, только начал облачаться в свои доспехи, так как был уже в стальном нагруднике, но ещё с одним наплечником.

Артур оценивающе оглядел латы коленопреклонённого гидальго, поправил в его облачении какую-то незначительную деталь и деловито осведомился:

– Ну-ну, о, рыцарь, взывающий ко мне, почему в отчаянии? Что у вас там стряслось? Да поживее, рыцарь, скоро уж и ристалище, а я ещё не совсем готов, как вас… сэр, сударь, сеньор?

– Сеньор, сеньор Кехана, о, Непобедимый! – поспешно ответил ламанчский почитатель великих паладинов. – Я испанец. А отчаяние моё оттого, что я ещё не посвящён в рыцари чьей-нибудь достойной рукой и не вправе поднять свой меч, защищая справедливость.

– Как не посвящены? – возмутился Артур. – И Львиное Сердце, и Неистовый Роланд отказали вам в таком пустяке?

– Нет-нет, просто к вам я обратился к первому, – заверил его сеньор Кехана.

– Тогда другое дело, – успокоился сэр Артур. – Давайте-ка ваш меч.

И, взяв протянутый к нему рукояткой вперёд меч, он возложил его плашмя на узкое плечо новоиспекаемого рыцаря.

– Как вы решили именовать себя в рыцарстве?

Но совершенно неподготовленный к такому вопросу, коленопреклонённый гидальго развёл руками.

– Я – Кехана… Просто Кехана…

– Не годится! – отрицательно помотал головой Артур. – Ни звучности, ни смысла и – слишком просто!

Он стал думать, непривычно наморщив лоб. И вдруг воскликнул, осенённый:

– Кихот! А? Звучно, кратко и похоже на удар меча. Да ещё к этому имени приставим хороший испанский титул… ну, скажем, Дон… Дон Кихот! Право же, совсем недурно.

– Видите ли… – помялся сеньор Кехана, – я намерен стать рыцарем странствующим… не слишком ли?

– В самый раз! – решительно отмёл его сомнения рыцарь из фолианта. – В каких местах собираетесь странствовать?

– Пока что в Ламанче, сэр Артур.

– Нарекаю вас Дон Кихотом Ламанчским! – торжественно провозгласил сэр Артур. – А теперь, извините, – приложил руку к сердцу Непобедимый, – турнир!

Он вернул новоявленному Дон Кихоту меч и собирался уже было скрыться в своём фолианте, но спохватился:

– Да, рыцарь! Не забудьте обзавестись дамой сердца, или как это у вас в Испании?

– Дульсинеей! – подсказал Дон Кихот.

– Вот-вот, Дульсинеей! Иначе кому вы станете посвящать свои подвиги и на чей суд отправлять побеждённых? Да и в сражении можно оконфузиться. Без Дульсинеи вам никак!

И Артур исчез в книге, плотно прикрыв за собой переплёт.

– Посвящён! – поднявшись с колена и спрятав в ножны меч, вдохновенно прошептал Дон Кихот. – Самим Артуром Непобедимым! О, как во мне всё вдруг запело!

Он выхватил за гриф из-под какой-то книги старенькую лютню, сдул с неё облако пыли, ударил по струнам, и всё, что в нём вдруг запело, вырвалось, как говаривали в старину, из его уст:

 
Пока не знают
Испанцы —
Ортеги, Родригесы,
Пансы,
Что можно в преданьях
Не рыться.
Что рядом есть
Истинный рыцарь!
 
 
Он встретится вам
На дороге,
Он встанет на вашем
Пороге.
Он вас защитит
От насилья
В Гранаде, Ламанче,
Севилье!
 
 
Он скромен по сути
И с виду,
Еда его —
Олья подрида,
Он пьян не вином,
А водою,
Несчастен чужою
Бедою.
 
 
Своей он поступится
Кровью,
Чтоб кто-то был
Счастлив
В Кордове,
Чьего-то спокойствия
Ради
в Севилье, Ламанче,
Гранаде!
 
 
Крапающим строки
И главы,
Не будет ни чести,
Ни славы,
Когда не придёт
Им охота
Прославить дела
Дон Кихота!
 
 
И станут дела его
Манки
Кому-нибудь
Из Саламанки,
Пример его станет
Заманчив
В Гранаде, Севилье,
Ламанче!
 

Двигаясь по мансарде, Дон Кихот порой делал изящные танцевальные па, и было очевидно, что в молодости Ламанчский гидальго слыл неплохим танцором.

То здесь, то там откидывались переплёты книг, и над Дон Кихотом, точно на балконах, появлялись прекрасные дамы. Они с поощрением и благодарностью кидали Дон Кихоту прекрасные цветы.

Правда, не долетев до него, цветы таяли в воздухе, да и сами дамы тут же исчезали, словно их и не было. Но это не мешало рыцарю с ними раскланиваться и посылать во все стороны воздушные поцелуи.

Некий король высунулся из своего фолианта и, пленённый и песней, и пританцовками Дон Кихота, сорвал с головы и протянул ему свою корону. Но Дон Кихот категорическим жестом отвёл от себя такую честь и низко поклонился королю.

Король не стал больше настаивать и, водрузив корону обратно себе на голову, исчез в своём фолианте.

А Дон Кихот тут же оказался склонённым над историей, которую читал всю ночь и оставил раскрытой подле погашенного с рассветом огарка. В гневе он ткнул пальцем в то место, где волшебник Фрестон своей усмешкой дал понять сеньору Кехане, что у того ещё нет рыцарского права орудовать мечом.

Теперь глаза Дон Кихота угрожающе сверкнули, а в голосе появился металл!

– Ты, бесчинствующий в своей злобе могучий Фрестон! Наконец-то у меня появились все права привести тебя в чувство. Ты, я вижу, обернулся ветряной мельницей, пока меня не было. Но я тебя распознал! Это ты коварно похитил рыцаря Ланселота, держишь его в своём подземелье, и теперь водрузился над ним! Тебя вызывает на бой Дон Кихот Ламанчский. Защищайся, или я просто обрушу на тебя карающий меч!

И из фолианта поднялась ветряная мельница.

Вверху мельницы прорезалось злое лицо с надменно-насмешливой улыбкой.

Дон Кихот занёс свой меч, а четыре крыла мельницы мгновенно превратились в четыре руки и к Дон Кихоту протянулось четыре увесистых кулака с кукишами.

Дон Кихот обрушил свой меч на мельницу, и мельница рухнула обратно в фолиант, сверкнув босыми пятками.

А из разруба, который образовался в фолианте от удара мечом, как из подземелья, выбрался Ланселот. Он был в довольно помятом рыцарском облачении. Прижав железную руку к железной груди, он благодарно поклонился своему освободителю.

Дон Кихот приветственно вскинул меч:

– Я счастлив, что смог оказать вам эту услугу, сэр Ланселот! Разумеется, вы готовы поспешить к моей Дульсинее, чтобы поведать ей о победе её рыцаря над коварным Фрестоном, которую я одержал, повторяя её имя. Увы, её имя мне ещё неведомо! Поэтому я отсылаю вас к рыцарям Круглого Стола. Пусть они, доблестные, узнают от вас, что Дон Кихот Ламанчский ступил на свой рыцарский путь!

Дон Кихот распахнул фолиант с надписью «Рыцари Круглого Стола», и Ланселот покорно перешёл из одного фолианта в другой, и рука Дон Кихота осторожно прикрыла за ним переплёт его нового обиталища.

Сам же победитель Фрестона раскрыл ещё один толстенный том и грозным взором стал пробегать страницу за страницей, словно выискивая нового противника.

…Спустимся же с рыцарской мансарды на землю и заглянем тайком во двор некоего Санчо Пансы, односельчанина и ближайшего соседа Дон Кихота Ламанчского.

Должен вам сказать, мои юные сеньорины и сеньоры, что по-испански «санкас» или «санчо» – это «ножки», а «панса» – «брюхо». Имя же «Санчо Панса» означает «Брюхо-на-Ножках».

И уверяю вас, это вполне соответствовало внешности хозяина крестьянского двора, на котором мы оказались.

Хозяин явно собирался покинуть свой двор, держа на поводу двух четвероногих – лошадь и ослика.

Лошадь была той самой скрипучей на вид клячей, которую сеньор Кехана запрягал в повозку, отправляясь за новой порцией книг. Теперь её украшали седло и стремена, а сама кляча перебирала тощими ногами, очевидно желая блеснуть совершенно новенькими подковами. В этом виде лошадь, конечно же, предназначалась для конюшни уже не сеньора Кеханы, а Дон Кихота Ламанчского.

И не надо обладать особой прозорливостью, чтобы предположить следующее: сеньор Кехана замыслил стать странствующим рыцарем, едва только примерил найденные на чердаке латы. Ещё не посвящённый достойным образом в рыцари, он загодя, по-соседски, поделился своими планами с Санчо Пансой, предложив ему стать своим оруженосцем. Предложение попало на благодатную почву, потому что Санчо в душе был не меньшим фантазёром, чем сам Кехана.

Однако тем же вечером, в таверне, когда кувшинчик доброго хереса развязывает языки, Санчо проболтался обо всём этом в кругу старых приятелей. И хотя по селу поползли всевозможные слухи и кривотолки, намерения Санчо нисколько не изменились.

Вот почему, мои юные сеньоры и сеньорины, мы застали будущего оруженосца собирающимся покинуть свой двор и двух четвероногих, нетерпеливо перебирающих копытами.

Но!..

В уже распахнутых воротах стояла, широко раскинув руки, жена Санчо, могучая Тереса Панса.

– Не пущу! – решительным басом заявила она мужу. – Вишь, чего выдумал? Бродить с сеньором Кеханой по свету! А разбойники с большой дороги? А погонщики мулов да козопасы? Те как увидят твоего сеньора, заколоченного в ржавое железо, так либо со смеху полопаются, либо поколотят вас палками. Не пущу!

– Женщина! – пытался урезонить её Санчо, мысленно проклиная свою болтливость в таверне. – Я уже уговорился с сеньором, и было бы бесчестно и даже просто подло обмануть его. Да, он собирается навести порядок, в том числе и на больших дорогах. Дело благородное, вот я по совести и согласился стать его оруженосцем.

– Ну и пусть себе наводит порядок, коли дома не сидится, – буркнула Tepeca. – У тебя же, Божьей милостью, есть кусочек пашни, крыша над головой и кусочек неба над крышей. Всё, как у людей! Так нет же. Тебе, как и твоему сеньору, хочется чего-нибудь-ещё! Недаром соседи говорят: Тереса, у тебя муж со сдвинутыми мозгами.

– Конечно! – хмыкнул Санчо – Двадцать лет тому назад сдвинулись, когда я на тебе женился. А поколотят? Ну что ж! Твои колотушки так выдубили мою спину, что никакая палка её теперь не проймёт. Но в одном ты права, женщина: когда всё есть, обязательно хочется чего-нибудь-ещё. Но это в том случае, если ты человек, а не животное!

Но тут Санчо перехватил укоризненные взгляды своего ослика и кехановской клячи. И понял, что хоть они по всем определениям животные, а не люди, – им тоже хочется чего-нибудь-ещё, кроме вкусной охапки сена и непродуваемой ветрами конюшни.

В них определённо что-то было от их хозяев!

И Санчо одобрительно их потрепал по гривастым шеям.

А я, мои юные сеньоры и сеньорины, здесь должен перед вами повиниться, потому что забыл представить вам ослика Санчо.

Звали это удивительное существо Серым. Но вовсе не по его уму и характеру, как станет вам ясно впоследствии, а по окрасу его шкуры. Да-да, внешне он был самым обыкновенным ослом-тружеником при крестьянском дворе. Только теперь к его седлу были приторочены бурдюк с домашним вином и корзина с парой подрумяненных на вертеле каплунов и прочей аппетитной снедью.

Эти корзина и бурдюк окончательно убедили Тересу в серьёзности намерений своего супруга, и в неё закралось определённое подозрение:

– По совести он подрядился! Да уж не ссудил ли тебе сеньор вперёд два-три золотых?

И она алчно и требовательно протянула к мужу руку. Но тот, не выпуская поводьев, демонстративно заложил свои руки за спину.

– Или чего наобещал? – продолжала грозно допытываться Тереса.

– Остров! – приосанился Санчо. – Сеньор пообещал завоевать остров и назначить меня губернатором.

От неожиданности и изумления у Тересы выехали на лоб глаза, отвалилась челюсть, подкосились ноги, и она села там, где стояла.

А Санчо гордо продефилировал мимо неё вместе с четвероногими и повеселевшими от движения спутниками.

Но оставим Тересу медленно приходить в себя и вернёмся к нашему гидальго.

В своей мансарде он уже успел выиграть не одну битву: вокруг рыцаря валялись разрубленные его мечом фолианты.

Грозно вращая глазами в поисках всё новых и новых врагов, Дон Кихот стоял посреди комнаты уже не с мечом, а с копьём наперевес.

Взгляд его задержался на стопе огромных томов, нагромождённых друг на друга от пола до потолка.

– А, злобный великан Каракульмбр! – воскликнул Дон Кихот. – Теперь я знаю, где ты от меня укрылся. Сейчас моё копьё поразит тебя, и обесчещенная тобой прекрасная страна Малиндрания вздохнёт, наконец, свободно!

И он нанёс мощный удар копьём в самую середину привлекшей его внимание башни из книг.

Башня, словно надломленный ударом великан, накренилась и, чуть помедлив, рухнула на Дон Кихота, опрокинув и целиком завалив его.

В это время распахнулась дверь, и в комнату ворвались, явно подслушивавшие и подсматривавшие в дверные щели, ключница и племянница поверженного рыцаря.

– Проклятый Каракульмбр! – вопил рыцарь, пытаясь выбраться из-под книжного завала. – Уж не мнишь ли ты, что на сей раз вышел победителем? Так знай же, великан: придёт мой час и я укорочу тебя до размеров карлика!

Обе женщины стали хлопотать вокруг Дон Кихота, освобождая его от тяжеловесных фолиантов.

При этом они так согласно и сладкоголосо увещевали его придти в себя, что не внять их увещеваниям, казалось бы, просто невозможно!

 
Ваша милость! Ваша милость,
Вероятно, утомилась,
Ну, конечно, утомилась
В этих бдениях ночных!
 
 
Эти книги, что вериги,
Истязают эти книги,
Просто губят вашу милость,
Вы б избавились от них!
 
 
Пусть у нас и не хоромы,
Заживём спокойным домом!
Наши улицы не Прадо,
Но ведь тоже не узки!
 
 
Ваши чтения забросьте,
По утрам гуляйте с тростью,
Все соседи будут рады,
Не помрёте от тоски!
 

– О, несчастные! – поднялся, наконец, Дон Кихот, опираясь на так и не выпущенное из рук копьё. – О, необразованные мои домочадцы! И ты, ключница, и ты, племянница! Неужели вы не в силах понять, что я уже не сеньор Кехана, а посвящённый в рыцари Дон Кихот Ламанчский? И я теперь же покину вас, дабы мои меч и копьё выпрямили кривду и сделали её правдой! Этой ночью мой оруженосец и ваш односельчанин Санчо Панса водил нашу лошадь к кузнецу, чтобы тот наклепал ей скаковые подковы.

– Это старой-то кляче, которая едва тащит тележку с овощами, или, прошу прощения, с вашими книгами? – вылупила глаза ключница.

– Больше того, – усмехнулся Дон Кихот, – зовут этого коня теперь Росинант. Да, я нарёк его столь звучным именем.

И рыцарь подкрутил свой ус.

– Новое имя не может изменить старой лошади, дядюшка! – вздохнув, заметила племянница. – Далеко вы на своём Росинанте не уедете.

Должен вам сказать, мои юные сеньоры и сеньорины, что «росин» по-испански, действительно, «кляча». Но словечко «анте», или «ант», в корне меняет дело, оно означает «прежде». И Дон Кихот вложил в имя своего коня вполне определённый смысл: да, его конь, конечно же, был клячей. Но прежде!

Однако племянница не сдавалась.

– «Анте» так же означает и «впереди», – заявила она, бесстрашно глядя в глаза своему дяде.

– Интересно, что может быть у вашей прежней клячи впереди?

– Только победа! – загремел в ответ рыцарь. – И не одна! Коня благородит всадник. И Росинант будет в бою не хуже, чем Буцефал Александра Македонского!

С улицы до них донеслось лошадиное ржание.

– Слышите? Он уже у моего порога и нетерпелив, как и его хозяин! Дон Кихот достал припрятанный на отдельной полке медный тазик и надел его на голову, как бы завершая свой походный туалет.

– Нет уж, тазик оставьте, ваша милость, – всполошилась ключница. – Ваш друг цирюльник маэсе Николас как подбривал вам давеча щёки между усами и бородой, так и позабыл его здесь за разговорами. Как раз сегодня обещался за ним зайти.

– Что ты мелешь, ключница? – обдал её презрительным взглядом Дон Кихот. – Это волшебный шлем мавританского царя Мамбрина, предохраняющий от смертельных ран. И ковал его ни много, ни мало, как подземный бог Гефест. Как он попал к маэсе Николасу – ума не приложу! Но от моей головы он отведёт немало сокрушительных ударов.

– Да, дядюшка! – вроде бы спохватилась вдруг племянница, явно пытаясь хоть как-то удержать Дон Кихота. – Ваш друг и наш священник преподобный Перо Перес собирался сегодня вас тоже навестить для какой-то очень важной беседы. Его-то, надеюсь, вы дождётесь?

И снова за окном раздалось ржание.

– Расступитесь, невежественные! – возопил Дон Кихот. – Всякое промедление с моей стороны может пагубно отразиться на человеческом роде!

И грохоча латами, за всё задевая мечом, щитом и копьём, он протиснулся за дверь.

По дороге галопом, правда, припадая то на одну, то на другую, то на третью, то на четвертую ногу, но всё-таки мчался Росинант.

И хоть Дон Кихоту приходилось то и дело поджимать свои ноги, чтобы невзначай не шаркнуть ими по земле, он не терял гордой рыцарской осанки.

Серый с Пансой на спине, навьюченный бурдюком, корзиной с продовольствием да ещё обширным щитом Дон Кихота так, что его самого за этой поклажей почти не было видно, торопливо семенил за Росинантом. И ноги его от усердия сливались в одну непрерывную линию.

При виде необычного всадника в латах, с воздетым копьём и тазиком на голове, все встречные с весёлым изумлением шарахались в стороны.

А впереди Дон Кихота и Санчо катилась вроде бы луковица.

Ну кто обращает внимание на испанских дорогах на катящуюся луковицу? В Испании ни одно блюдо не обходится без лука или луковой подливки! Так что какая-нибудь луковичка и могла выпасть из любой тележки, выскочить на дорогу из любой харчевни.

Но это была не простая луковица, уж поверьте мне, мои юные сеньоры и сеньорины!

Перед Дон Кихотом и Санчо, стремительно перебирая зелёными ножками-ворсинками, катился Луковичный Шут с головой, похожей на большую золотистую луковицу.

Уж он-то совершенно точно таился между строк в повествовании Мигеля де Сервантеса!

И вот теперь он мчался впереди Росинанта и Серого и во всю свою горько-сладкую луковичную глотку орал путеводную песенку, и даже сам под неё на бегу приплясывал.

Вполне возможно, что наши путники этой песенки и не слышали, но мысленно ей подпевали, потому что думали о том же, о чём пел Луковичный Шут, и думали точно так же, как он об этом пел:

 
Что впереди? Дорога!
Что позади? Дорога!
Что не сбылось, то сбудется,
Пускай через года!
 
 
И мы не будем строги
К тому, кто по дороге
Идёт ли, едет, скачет ли
«Зачем», а не «куда».
 
 
Что впереди? Дорога!
Что позади? Дорога!
Что минуло, то кануло,
А дальше – новый счёт…
 
 
Но если будем строги,
То дело не в дороге,
А в тех, которым хочется
Чего-Нибудь-Ещё!