Текст книги "Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков"

Следующий важный вопрос: должен ли профессионал соблюдать правила, принятые в профессиональном сообществе? Или если ты выдающийся Профессионал, то ты можешь игнорировать эти правила, считая, что тебе все дозволено? Должен ли ты беспрекословно соблюдать закон, даже если он становится досадным препятствием к достижению вполне благородной цели? Например, имеешь ли ты моральное право вторгаться в частные дома без ведома хозяина, даже если твоя цель – оказать действительную помощь этому хозяину? Иными словами, имеет ли профессиональный гений пожизненную индульгенцию на списание всех грехов и санкцию на вседозволенность? В первом случае (соблюдение правил) ты рискуешь остановиться перед бюрократическими барьерами и не решить важную задачу по спасению людей. Во втором случае (несоблюдение правил) ты разрушаешь отношения, на которых строится профессиональное сообщество, т. е. подрываешь свой собственный фундамент.

Как здесь поступает Хаус? Это четко сформулировал его коллега Форман: «Хаус не нарушает правил. Он их игнорирует». Начиная с мелочей (которые на деле не менее важны), Хаус принципиально не ходит по больнице в белом халате. И в самом деле, как следует расценивать эту необходимость хождения в белом халате – это полезное правило или нелепая бюрократическая придирка, свидетельство тотальной чистоты заведения или еще один символ административной дисциплины? И как изменился бы Хаус, если бы надел белый халат, разве он потерял бы свои замечательные диагностические способности?

Понятно, что в реальной больнице такой персонаж не продержался бы и недели. Поэтому конструируется искусственная ситуация – в виде «крыши» со стороны главного врача, которая считает (и не без оснований), что Хаус лучший (даже уникальный) диагност. В итоге для Хауса правила становятся мягкими, а барьеры прозрачными, т. е. решение спорных, в том числе предельных, вопросов отдается ему на откуп. Но симпатизируя в душе этому своеволию Хауса, мы все же понимаем, что вопрос очень непрост, ибо болезнь своеволия заразительна. Если можно одному, то можно и другим. А правила во многом держатся не на формальных инструкциях, а на конвенциях – согласии людей их соблюдать. И если кто-то нарушает конвенцию и к тому же получает на это полуофициальное разрешение, то поддерживать правила становится все сложнее. Трудно локализовать эффекты такого нарочито оппортунистического поведения. Возрастает риск того, что вирус вседозволенности начнет распространяться неконтролируемым образом и судьба всякого порядка окажется под угрозой.

Судьба профессионала

Еще одна извечная дилемма: что для тебя важнее – процесс или результат. В сериале она принимает несколько иную форму. С одной стороны, ясно, что более важен достигнутый результат. Но, с другой стороны, не столь ясно, в чем именно этот результат заключается. Для Хауса основным результатом, похоже, является не излечение пациента, а его личная победа над неизвестностью и доказательство собственной правоты. Буквально как маньяк, он постоянно доказывает свою правоту и неправоту других. Для этого он все готов поставить на карту, включая человеческую жизнь, причем не только чужую, но и свою. И если пациент умирает, но это происходит в соответствии с поставленным им диагнозом, он чувствует себя удовлетворенным. А что является главным для нас – утвердить самого себя или получить содержательный результат, который в том числе может показывать, что ты был неправ и твой диагноз (твоя гипотеза) был неверен? И многие ли из нас готовы к подобному исходу?

Должен ли профессионал быть благополучным, или он обязан страдать? Зачем человеку дается талант – это чудесный дар или тяжелое бремя? Ты используешь свои особые способности, чтобы обрести личное счастье и принести счастье своим ближним, или же обязан заплатить за это собственным несчастьем?

В случае Хауса его гениальность выражается в подчеркнутом отличии от других, приводящем его к своего рода асоциальности и, следовательно, к принципиальному одиночеству и постоянному страданию. Но страдает он не только психологически, но и физически. Хаус испытывает почти постоянные боли в искалеченной ноге (кстати, благодаря неверному диагнозу в прошлом), он хромает и сидит на викодине. И эта его хромота тоже становится своего рода знаком избранности, особого статуса (Дьявол, как известно, прихрамывал).

Но страдание в данном случае не открывает путей к очищению и спасению, оно трансформируется в необходимое условие продуктивной профессиональной работы. В период обострения болей Хаус не отключается от работы, а, наоборот, лучше и быстрее соображает. Физическое же страдание приходит на замену страданию нравственному и вдобавок становится частичным оправданием его не вполне благовидных поступков («что возьмешь с несчастного калеки»), и он этим оправданием беззастенчиво пользуется.

Все люди ошибаются и склонны переживать по этому поводу. А в случае с Хаусом нас помещают в особую искусственную ситуацию: Хаус никогда не ошибается, точнее, он может заблуждаться на пути к верному решению, но до конца каждой серии он все равно оказывается прав. Ошибка как источник морального страдания, таким образом, исключается. А поскольку страдание необходимо как топливо для эффективной работы, нравственные страдания в его случае заменяются физическими.

Как должен выглядеть преуспевающий профессионал в человеческом отношении? Ты должен жить по правилу, что ничто человеческое тебе не чуждо, или принужден отречься от всего, кроме своей профессии и призвания. Ответ вновь совершенно не очевиден. В первом случае ты веришь в то, что только разносторонний и гармоничный человек может добиваться высоких профессиональных результатов, но при этом желание гармоничного развития постоянно отвлекает тебя от основного Дела. Во втором случае ты постоянно концентрируешься на своем Деле, полностью ему отдаешься, считая, что так, и только так, можно сделать что-то по-настоящему ценное, но при этом, помимо отказа от многих радостей жизни, ты сознательно сужаешь собственные горизонты, рискуя превратиться в однобокого профессионального урода, частичного человека.

Хаус представляет нам радикальный случай профессионального отречения (здесь он вновь напоминает своего знаменитого предтечу Шерлока Холмса). У него, по сути, нет личной жизни, и он не стремится ее обустроить, если не считать пары кратковременных увлечений, хотя, наверное, мог бы обустроить, и желающие находились. У него нет друзей. И даже милый онколог Уилсон, который все время позиционируется как главный (и единственный) друг, видимо, другом все-таки не был, в чем он сам признается в минуту разрыва. Место друзей занимают объекты манипуляции, которые соглашаются, чтобы ими манипулировали.

Похоже, для Хауса нет ничего по-настоящему ценного, кроме профессии. Он, не раздумывая, бросает покер, имея на руках выигрышную позицию. Или покидает женщину, готовую ему отдаться. Ему это не интересно. Все его побочные занятия – игра на гитаре (кстати, актер Хью Лори почти профессиональный гитарист), смотрение телевизора, искусное бросание мячиков об стену – это лишь занятия, помогающие ему думать, не более того. Это не альтернатива и не дополнение профессии, а формирование фона для профессиональной реализации. Секс в эти фоновые занятия, увы, не входит, вероятно, слишком уж отвлекает от профессиональных размышлений.

Женская красота как таковая Хаусом, похоже, не ценится, но может при определенных условиях становиться внешним раздражителем. Он легко выгоняет красивых кандидаток, при этом оставляя красотку Тринадцатую (актриса Оливия Уайльд не раз выступала фотомоделью). Но оставляется она отнюдь не из-за своих внешних достоинств, а из-за наличия своего «скелета в шкафу» (тайная, а затем явная болезнь Гентингтона). Как человек, постоянно страдающий, она становится для Хауса и полезным коллегой, и интересным объектом для психологического наблюдения.

По ходу сериала выяснилось, что Хаус все же способен предпринимать какие-то действия, чтобы добиться любимой (возможно) женщины. Но все его попытки выглядят не как глубокое эмоциональное увлечение, а, скорее, как решение очередной интересной задачи, пусть и не в профессиональной области.

При достижении же цели сама эта цель моментально девальвируется, становится неинтересной. И дело вовсе не в том, что он ставит профессиональный долг выше личного интереса. Скорее, необходимость спасать очередного пациента становится оправданием для того, чтобы вовремя сбежать.

Причем и сама задача заключалась, видимо, не в том, чтобы овладеть объектом своей страсти (которой, по всей видимости, не было), а в том, чтобы в очередной раз доказать собственную правоту. Он утверждал, что женщина по-прежнему его любит, она же говорила, что это не так. Ему было важно доказать, что прав именно он, а она лгала (как лгут все прочие люди). Сама по себе красивая женщина была ему не нужна.

Еще один вопрос: должен ли профессионал эволюционировать и меняться под воздействием обстоятельств или следует оставаться собой, т. е. быть тождественным самому себе? В первом случае ты отказываешься от конституирующих принципов, на которых строится все повествование сериала. Если Хаус изменится (например, станет чуть более добрым и отзывчивым), вся канва немедленно разрушится. Во втором случае возникает риск остановки в развитии, когда все начинается зацикливаться и повторяться.

Хаус, как всегда, радикален, он остается верен самому себе в любых обстоятельствах, даже когда это вредит не только окружающим, но и ему самому. Вдобавок он искренне считает, что люди по существу не меняются. Любой порок, укореняясь, остается с тобой на всю оставшуюся жизнь. Алкоголик и наркоман (а Хаус, по сути, наркоман) всегда остается алкоголиком и наркоманом. Его видение человека близко к пресловутой модели человека экономического (homo economicus) – этот человек склонен к эгоистическому поведению и имеет относительно устойчивые предпочтения, слабо меняющиеся с течением времени и под воздействием обстоятельств[35]35
  Подробнее см.: Радаев В.В. Экономическая социология. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2008 (2005). Гл. 1.


[Закрыть].

И наконец, последний из выявленных нами вопросов: должен ли Профессионал (врач-диагност или исследователь) обладать какой-то верой или опираться исключительно на рационалистические основания? С одной стороны, вера в Бога с присущим ей страхом неизведанного может входить в противоречие с научными принципами. Но, с другой стороны, отказ от веры ради научного препарирования неизведанного сопряжен с рисками утраты каких-то духовных начал.

Хаус во всех своих мыслях и деяниях опирается исключительно на эмпирический опыт и рациональную логику, отказываясь от более высоких духовных форм опыта. Более того, с его стороны мы наблюдаем явные попытки богоборчества – не атеистического отрицания существования Бога, а, скорее, соревнования с Богом. Это более чем амбициозное стремление выйти на предел и даже за пределы человеческого. Здесь, по сути, вновь ставится вопрос: может ли человек стать подобным Богу, спасая не только жизни (этого слишком мало), но сами души человеческие, освобождая их от привычного самообмана? Перед нами не атеизм, а свой способ поиска Веры.

Из всего нашего обсуждения вы могли убедиться в том, что однозначное решение сформулированных дилемм к всеобщему удовольствию, по сути, невозможно. Фигура Хауса выдумана для того, чтобы показать предельные случаи таких решений и заодно продемонстрировать их ущербность.

В реальной жизни любой выбор в случае столкновения с подобными дилеммами (тем более радикальный выбор), как минимум, несовершенен, а чаще всего откровенно плох. Но противоречие заключается в том, что при всем понимании неразрешимости этих дилемм вовсе отказаться от выбора и никак не решать эти проблемы для себя лично ты тоже не можешь. При отстранении, отказе от всякой позиции ты рискуешь остаться в аморфном состоянии, застрять посередине, подобно буриданову ослу, болтаться без всяких ориентиров и в итоге закиснуть. Когда ты не хвалишь и не ругаешь, на все вопросы отвечаешь в спасительной компромиссной форме: «с одной стороны, так, а с другой – иначе». Когда все время ищешь золотую середину. Когда хочешь быть решительным и милым одновременно, делать Дело и при этом нравиться окружающим. В результате ты неплохо живешь и даже творишь добро, но не в состоянии совершать прорывы.

2009 г.

9. Структура мужской мифологии («О чем говорят мужчины», 2010)

О чем говорят мужчины? Конечно, о женщинах. Нет, еще о работе, о деньгах, о машинах, о футболе… Но в основном все-таки о женщинах. А уж если у них впереди два дня, которые они, вырвавшись из офисов и семей, уехав от всех забот и обязательств, проведут в дороге, – два дня, насыщенные событиями и приключениями, – то можете быть уверены, что за это время они успеют обсудить немало тем… И еще. Из этих разговоров – это мы точно знаем – многие женщины узнают о себе очень много нового…[36]36
  КиноПоиск. https://www.kinopoisk.ru/film/468102/


[Закрыть]

Вперед к кризису среднего возраста

Поговорим о мужских фантазиях, которые порою скажут нам о мужчинах больше, нежели все их формальные слова и видимые поступки. И наилучший способ проникнуть в структуру мужской мифологии, на наш взгляд, – обсудить фильм «О чем говорят мужчины» режиссера Дмитрия Дьяченко. Это кинокомедия, снятая в жанре роуд-муви с актерами комического театра «Квартет И» по мотивам спектакля «Разговоры мужчин среднего возраста о женщинах, кино и алюминиевых вилках». Фильм остроумный, очень ироничный и в то же время заставляющий задуматься – как все, что делается «Квартетом И». Действие перемежают несколько настраивающих на нужный лад размышлений известных людей под рубрикой «100 высказываний 100 умных людей».

Ранее уже выходили фильмы с «Квартетом И» – «День выборов» (2007) и «День радио» (2008), так что почва была подготовлена. И выбранная нами картина без труда нашла своего зрителя. Сборы в российском и мировом прокате более чем в 7 раз превысили производственный и маркетинговый бюджеты (хотя бюджеты эти были небольшие). На волне успеха через год вышел фильм «О чем еще говорят мужчины», поставленный тем же режиссером. А в 2018 г. был выпущен сиквел «О чем говорят мужчины. Продолжение» режиссера Флюзы Фархшатовой. Но сиквелы мы трогать не будем, ограничившись исходной картиной.

В сюжете на первый взгляд не проглядывается ничего особенного. Четверо друзей, побросав дела и семьи (у кого они есть), едут за тысячи километров, чтобы оттянуться. А по дороге бездумно треплются на разные темы (среди которых на первом месте, разумеется, женщины), занимаются самокопанием и продуцируют нелепые фантазии. Но их разговоры и фантазии не кажутся случайными. Помещенные в конкретный контекст, они помогают нам понять нечто важное – как формируется мужская мифология и что у мужчин на уме на самом деле. Как сказал об этом впоследствии Леонид Барац (один из этой четверки): «Герои на экране говорят лишь то, что думают многие мужчины, но боятся произнести вслух, так как думают, что это они одни такие идиоты, что думают об этом».

Общий контекст, в котором разворачивается действие фильма, можно представить так. История развивается в критически важный для мужчин период. Это время, когда к тебе подбирается (или уже подобрался вплотную) так называемый кризис среднего возраста (возраст главных героев близится к сорока годам). Пришло время, когда вроде бы нужно подводить первые итоги, когда происходят ощутимые физиологические и психические изменения в твоем организме, когда завершается уже даже не первая, а как минимум вторая молодость. Все это сопровождается сдвигом в твоих установках – поневоле начинаешь думать о том, о чем раньше не приходилось задумываться. Начинается наивная и неотвязная рефлексия, появляется проклятый вопрос: «Зачем?».

Приведем на этот счет чудесное иллюстративное высказывание Алексея Кортнева из фильма: «С какого-то времени появился вопрос: “Зачем?”. Вот раньше тебе говорили: “Слушай, я с двумя девушками познакомился, у них квартира свободна в Отрадном, посидим, выпьем! Поехали!” Ты сразу ехал. Если бы тебя спросили: “А зачем?” – ты бы сказал: “Как зачем? Ты че, дурак? Две девушки, отдельная квартира! Посидим, выпьем – ну?!” А сейчас… Тебе говорят “поехали”, а ты думаешь: “Две какие-то девушки… левые. Квартира у них в ОТ-РАД-НОМ! Это же ехать туда, пить с ними… Потом то ли оставаться, то ли домой… Завтра на работу. Зачем?!”».

«Зачем?» – и в самом деле убийственный вопрос, он глушит многие устремления, которые ранее казались естественными. Теперь ты уже все понимаешь, но при этом все время хочется чего-то и как-то неймется. Как в незабвенном высказывании М.Е. Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать»[37]37
  Салтыков-Щедрин М.Е. Благонамеренные речи. Культурные люди // Салтыков-Щедрин М.Е. Полное собрание сочинений: в 20 т. Т. 11. Л.: Художественная литература, 1934.


[Закрыть]. В самом же фильме понимание кризиса среднего возраста укладывается в сжатое и емкое высказывание: «Кризис – это когда тебе ничего не хочется и ты начинаешь хотеть чего-то хотеть» (Леша).

Беда в том, что время от времени все же хочется чего-то иного, но желанное иное мало чем отличается от того, что у тебя уже есть. И если по-честному, ты мучаешься не от того, что имеющееся плохо, а, скорее, от того, что оно тебя устраивает. Но при этом абстрактное желание иного сохраняется и периодически заводит тебя в практические тупики с вопросами типа: «Вот что мне сделать: заказать такси, погулять с Геком или развестись?».

Результатом такого неопределенного хотения и навязчивой рефлексии и выступает активное мифотворчество. Открывается поле для необузданных мужских фантазий, которые на первый взгляд кажутся нелепыми и какими-то «детскими» для взрослого разумного человека и которые приоткрывают сохранившиеся в тайниках души желания.

Миф как направленное искажение

Прежде чем рассуждать о мужской мифологии, нужно прояснить хотя бы в общих чертах, что такое «миф». Миф (др.-греч. μῦθος) – в переводе с древнегреческого сказание, передающее представления людей о мире и о месте человека в нем. Мифы – это не сказки и не чистые выдумки. Это сконструированная реальность, которая накладывается на действительную реальность, образуя сложные симбиозы выдуманного и настоящего. Расшифровка мифа, прояснение его структуры помогает нам понять нечто важное, не лежащее при этом на поверхности. Это способ вытащить на свет самые потаенные желания и устремления человека, осознать какие-то более глубокие жизненные проблемы.

В качестве короткого научного отступления взглянем на понятие мифа с точки зрения семиотики. По определению Ролана Барта, миф представляет собой вторичную семиологическую систему, включающую, по схеме Фердинанда де Соссюра, три основных элемента: означающее, означаемое и знак. Означающее не имеет содержательного смысла, это наблюдаемая пустая форма, которая наполняется смыслом лишь в ассоциации с означаемым. Эта ассоциативная связь и выступает как знак (значение). Далее оказывается, что миф многослоен. В нем знак как связь означающего и означаемого сам выступает как означающее чего-то еще, требующего своего прояснения. Расшифровать миф значит раскрыть значение этого знака[38]38
  Барт Р. Мифологии. М.: Академический Проект, 2008.


[Закрыть].

Если повернуть чуть проще, миф – это высказывание, которое нельзя воспринимать буквально, ибо он призван указать нам на нечто иное. По словам Барта, «миф ничего не скрывает и ничего не афиширует, он только деформирует, миф не есть ни ложь, ни искреннее признание, он есть искажение»[39]39
  Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс-Универс, 1994. С. 72–130.


[Закрыть]. Иными словами, миф деформирует действительность в направлении, желаемом для носителя мифологического сознания.

Для лучшего прояснения понятия мифа зайдем далее с другой – социологической – стороны. Миф представляет собой неполное и искаженное символическое высказывание о реальности, которая заимствована из иного контекста или сконструирована под определенную цель из подручного (в том числе случайного) материала. Этот материал, как правило, черпается в более или менее готовом виде из собственного прошлого или из опыта других сообществ и переносится в другой, интересующий нас контекст.

Приведем для иллюстрации пример мифотворчества на основе такой популярной конструкции, как «средний класс». Такой пример вполне уместен, поскольку фильм часто называли комедией про средний класс. При ближайшем рассмотрении оказывается, что средний класс не только не соответствует средним позициям на стандартных стратификационных шкалах, но не является социальным классом в строгом смысле слова. Понятие среднего класса используется преимущественно как нормативная конструкция, которая указывает на образцы того, как, по нашему мнению, должна жить основная масса дееспособного российского населения. Образцы же заимствуются из жизни развитых западных стран, например, из того, как, по нашим представлениям, живет средний немец. А поскольку представляем мы эту жизнь довольно смутно, рисуемые нами картины, вырванные из чужого контекста, в сильной степени искажены. Как правило, мифологический средний класс наделяется стандартным набором идеальных параметров, таких как устойчивая занятость, относительно высокий доход, приличное жилье, качественное образование для детей, доступные медицинские услуги, обеспечение в старости и прочие социальные гарантии. Указывая на необходимость формирования среднего класса в России, мы на деле хотим иметь все, что имеют наши мифологические герои, и не потерять при этом своих культурных особенностей и образа жизни. Средний класс – это состояние, которого мы хотели бы достичь применительно к жизни обычных людей[40]40
  Радаев В.В. О социологическом и идеологическом пониманиях среднего класса (вместо введения) // Средние классы в России: экономические и социальные стратегии / под ред. Т.М. Малевой. М.: Гендальф, 2003. С. 14–26; Радаев В.В. Средний класс в России, или К появлению нового мифа // Знание – сила. 1998. № 7. С. 74–78.


[Закрыть].

Заключим, что, как всякое означающее, средний класс сам по себе – бессодержательная конструкция (не средний и не класс), подобный морской свинке (не морская и не свинка). Эта нормативная конструкция обретает смысл как указание на другие, заимствованные реальности и как направленное искажение этих реальностей.

Добавим, что, кроме отражения тайных или явных устремлений, мифы выполняют и перформативную функцию, воплощая наши фантазии в жизнь, пусть и опять-таки в неполном и искаженном виде. Обозначая заведомо нереализуемые цели, миф тем не менее зачастую становится императивом, направляющим наши текущие мысли и действия. Заведомо ясно, что полное воплощение мифологической картины невозможно, да, честно говоря, и не нужно. Но само стремление к нереализуемому может оставаться важным стимулом для отдельного человека или даже для целого государства. Например, мифологическая конструкция «средний класс» предлагается в России в качестве мобилизующего средства и для политиков, и для большинства населения.

Посмотрим с этой точки зрения на несколько мифов, которые воспроизводят главные герои фильма в своих беседах, и, используя эти мифы как своеобразные ключи, попробуем приоткрыть дверцу в мир тайных мужских желаний.