Текст книги "Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков"

Тяга к саморазрушению

Если попытаться оценить событийную сторону происходящего на экране, то окажется, что молодые люди совершают череду необдуманных поступков, не имеющих на первый взгляд ни внешнего, ни внутреннего обоснования. Они с завидной настойчивостью (если не сказать навязчиво) демонстрируют бессмысленность собственного существования – делают обрезание, прыгают с балкона, признаются в убийстве (которого не совершали), дерутся, выпивают кислоту, думают, не налить ли кислоту другому. Иными словами, они занимаются натуральным саморазрушением. И все означенные метания в отчаянной попытке найти хоть что-то осмысленное, заякориться и спастись от саморазрушения приводят к обратному результату, только лишь его ускоряя.

Идея саморазрушения лучше всего выражена в символе кислоты. Кислота вообще оказывается здесь многозначным образом – это и наркотик, и музыкальный жанр Club Acid, и способ физического саморазрушения, и инструмент превращения советских артефактов в так называемое современное искусство на продажу. Последнее выглядит наиболее символичным: здесь обычная хлорная кислота используется в циничной (пошловатой) манере как способ сжигания прошлого без создания будущего. Еще один способ имитации деятельности по преобразованию мира.

В наиболее обобщенном виде кислота – это не характеристика общества, как порою принято рассуждать. Это субстанция, которая не дает тебе жить спокойно, разъедает и сжигает тебя изнутри. Как пел в свое время Борис Гребенщиков: «Я сам разжег этот огонь, который выжег меня изнутри. И я ушел от закона, но так и не дошел до Любви…». Конечно, его песня про другое и посвящена иному поколению – «поколению дворников и сторожей». Но и в нашем контексте звучит неплохо.

Некоторые яростно критиковали фильм за то, что он однобоко описывает жизнь молодежи. Но будем справедливы, фильм вообще не об этом, это не жизнеописание, а, скорее, именно высказывание или даже, более того, крик, обращенный к старшим поколениям: Вы вообще нас не знаете! Вы нас не понимаете! А когда захотите понять, поздно будет – со всеми своими никчемными заботами вы останетесь без нас! Это явное, подчеркнутое несколько раз предупреждение. И обращено оно, конечно, напрямую к родителям: в конце фильма размещено посвящение мамам и папам.

Тема, конечно, мягко говоря, не новая. Вспоминается, в частности, одна из самых пронзительных песен группы «Телевизор», в которой Михаил Борзыкин зловеще предрекал: «Дети уходят. И никаких революций, просто уходят, они не хотят вам мешать, спите спокойно, они никогда не вернутся…». Но жизнь все же не стоит на месте. Тема неумолимого ухода молодых (без ясной цели), действительно, была одной из стержневых в предшествующем поколении. Вспомним Виктора Цоя: «Закрой за мной дверь, я ухожу» или Илью Лагутенко: «Уходим, уходим, уходим. Наступят времена почище…». Теперь же вместо прежней темы ухода возникает другая тема – саморазрушения.

Откуда берется эта тяга к саморазрушению? Поскольку мы не просто хотим зафиксировать это явление, но хотим его понять, давайте поищем хоть какие-то объяснения. Справедливости ради, фильм подбрасывает нам пару таких объяснений, удачных или неудачных – рассудите сами.

Мы не такие, как вы

В качестве первого объяснения нам подсказывается традиционный сюжет про конфликт поколений: дескать, родители – «моральные уроды», не знают и не понимают собственных детей, вдобавок живут как-то криво (и сами это осознают), и эта их жизнь вызывает справедливый протест у молодежи. С таким объяснением мне лично трудно согласиться. И дело не в желании как-то оправдаться от лица старших поколений – в стиле «мы здесь ни при чем», «мы на самом деле хорошие», а «они сами виноваты». Просто ожидаемое объяснение через конфликт поколений слишком уж традиционно, оно устарело на пару десятилетий.

Да, конечно, хотя бы в силу возрастных различий поколения с трудом понимают друг друга (в фильме говорят: «Мы не такие, как вы»), и так было всегда. Вспомним нашего классика Ивана Сергеевича Тургенева, который первым приходит на ум: «Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не хотела меня слушать… Я, наконец, сказал ей, что вы, мол, меня понять не можете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал: что делать? Пилюля горька – а проглотить ее нужно. Вот теперь настала наша очередь, и наши наследники могут сказать нам: вы, мол, не нашего поколения, глотайте пилюлю»[100]100
  Тургенев И.С. Накануне. Отцы и дети. М.: Художественная литература, 1979.


[Закрыть].

Но дело в том, что сегодняшняя проблема не просто сложнее, она другая по своей сути. Это уже не обычный конфликт отцов и детей. Ведь любой конфликт – это форма коммуникации, означающей, что между поколениями все-таки есть содержательная связь – да, стороны не согласны, но они хотя бы слышат друг друга. Боюсь, что в наше время речь идет уже не о конфликте поколений, а о разрыве коммуникации. В предыдущих поколениях действительно конфликты отцов и детей были самым обычным делом. Мы в молодости постоянно конфликтовали со своими родителями, которые пытались (чаще всего безуспешно) научить нас уму-разуму, но при этом, следует сказать откровенно, мы были на них похожи. Сегодняшние дети конфликтуют с родителями значительно меньше или даже не конфликтуют вовсе, отношения между отцами и детьми заметно улучшились, это подмечают многие. Но из этого не следует, что между нами сохраняется понимание. Понимания-то как раз зачастую и нет. Новое поколение другое, и для конфликтов просто не возникает повода – жизнь разных поколений все больше разворачивается в ортогональных мирах.

Потеря ориентиров

Говоря все это, я не имею в виду, что мы, родители, ни в чем не виноваты. Но наша родительская вина совсем в другом. На нее указывает, в частности, психоаналитик Дмитрий Ольшанский. Родители сегодня уже не дают своим детям «правильных» образцов (которые те могут принять или решительно отвергнуть). Они не предлагают ничего, останавливаются и ретируются, получив любой отпор, потому что они сами оказались в неопределенности, потеряли четкие ориентиры. Родители ныне не столько толерантны, сколько растерянны.

Если вернуться к фильму, единственная претензия на воспитательный акт в нем – эпизод, когда отчим девушки-подростка бьет в наказание главного героя Сашу (Филипп Авдеев). Но делает он это скорее «для порядка» и быстро отступает: он сам не уверен в своем поступке, не видит в нем особого смысла, не хочет связываться, говорит, что его заставили. Привычные с былых советских времен воспитательные приемы (дать ремня) уже не работают. А новых приемов, оказывается, не придумано.

В советские времена нам, тогда еще молодым людям, было заметно «проще». Это было время прямых дорог. Нам говорили, что мы должны быть лучшими, но для этого нужно упорно трудиться и всегда поступать правильно: кушать кашу, строиться парами, хорошо учиться, заниматься спортом, дружить с хорошими мальчиками и девочками, ходить на собрания, зарабатывать деньги, откладывать их на черный день – словом, во всем быть достойным членом общества. И тогда ты получишь то, что сумел заслужить.

При этом одни безропотно шли в общем строю, другие уходили в тихий протест, становясь добровольными маргиналами (дворниками и сторожами), третьи (численное большинство) шли в строю с большой фигой в кармане, реализуя, в терминологии Алексея Юрчака, «стратегию вненаходимости»[101]101
  Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое литературное обозрение, 2014.


[Закрыть]. Но далее, в 1990–2000-е годы (именно тогда, когда миллениалы становились подростками, а затем молодыми взрослыми), родительские поколения перестали что-либо навязывать или делали это весьма неубедительно, ибо сами уже твердо не знали, как жить «правильно».

А раз все оказалось дозволенным, исчезла и основа для систематического межпоколенческого протеста. Ведь для бунтарства тоже нужны четкие ориентиры – мишени для стрельбы. Новые лишние люди появляются сегодня не потому, что их давят, а потому, что былое давление исчезло. А вместе с ним размылись ориентиры, мишени исчезли. В итоге неясно, что делать и с чем собственно бороться.

Наша проблема в том, что у нас нет проблем

Второе объяснение, предлагаемое нам в фильме, звучит из уст одного из главных героев Петра (Александр Кузнецов): «Наша проблема в том, что у нас нет проблем. Нам все кто-то доставил и принес. А мы только сидим и думаем, кто я и что я могу». Эти слова произносятся молодым человеком, но в них подсказывается версия, идущая как бы от старших поколений. Родители считают, что молодые пришли на все готовое. Это поколение сытых, им уже не нужно бороться за материальное существование. Иными словами, они «от жиру бесятся». Приведу характерный пример из своего опыта. Во время прямого эфира в конце 2018 г. на одной из популярных российских радиостанций, где мы обсуждали проблемы молодежи, было запущено голосование с вопросом о том, являются ли нынешние молодые люди скорее лентяями или мечтателями. Не будем оценивать адекватность самого вопроса. Скажем лишь, что 95 % радиослушателей (практически все) посчитали молодых лентяями.

Мне подобное объяснение кажется слишком примитивным. Если жизнь в чем-то стала полегче, это не означает исчезновения всяческих проблем. Просто эти проблемы стали другими. И хочется понять, что именно беспокоит молодое поколение.

В отличие от наших, старших поколений, стремящихся поскорее стать взрослыми, молодым уже не хочется входить во взрослый мир, взрослеть, т. е. как-то определяться и брать на себя ответственность за собственные решения. Хочется отложить – выбор профессии, выход на работу, обзаведение семьей, детьми. И вообще приятно побыть ребенком – бабушка (мама), как в фильме, разденет, снимет обувь… По-человечески это вполне понятно.

Хочется сделать шаг

А чего же тогда хочется? Есть смутное, но непреодолимое желание сделать нечто значимое, самореализоваться, хочется кем-то стать, выделиться, доказать свою особенность. Быть интересным, быть хоть каким-то… Желание совершить поступок. Вновь цитируя Бориса Гребенщикова: «Ветер и луна, все время одно и то же. Хочется сделать шаг». Вы вправе спросить, почему я в который раз цитирую представителей предшествующего поколения. Помимо того что я их лучше знаю, есть и еще одно важное обстоятельство: они придавали значение сказанному слову. Собственно, слова для них сами по себе были поступками. Сейчас, в эпоху всепоглощающей онлайн-коммуникации слова и поступки разделены, и поэтому многие слова утрачивают свой перформативный смысл.

В связи с этим символично, что Петр, выпив кислоту, сам лишает себя права голоса, как бы отказывается говорить, чтобы не тратить попусту слова, не имеющие особого смысла. И заговаривает он, заметим, только для того, чтобы произнести нечто значимое: «Я убил человека». Но значимость и этих слов сомнительна, ибо реального убийства не было.

Итак, перед нами разворачивается драма молодых людей, которые пытаются доказать свою значимость (прежде всего самим себе, а потом и другим) при трезвом понимании бессмысленности существования и того, что дать другим по большому счету нечего (кроме зарядки от айфона).

Им хочется разорвать замкнутый круг и решить эту проблему сразу, одним махом, в результате какого-то нетривиального акта, слома привычных фреймов. Но одним махом решить не получается. К 2000-м годам взрослый мир устоялся, и, чтобы преуспеть в новых социальных и корпоративных структурах, придется зайти с самого низа карьерной лестницы и долго карабкаться вверх без всяких гарантий на успех. И такая перспектива, конечно, совсем не греет. Хочется ниспровержения основ и какого-то прорыва здесь и сейчас.

Отсюда, кстати, выросший в последние годы среди молодежи интерес к индивидуальному предпринимательству, к реализации своих собственных проектов. Многие молодые люди просто ищут занятия, где ты не зависишь от крупных корпоративных структур, они ищут рыночные ниши с низкими издержками входа. Отсюда взлетевшая популярность электронной музыки, рэпа, блоггинга и прочих подобных занятий. Идет интенсивное освоение ниш, в которые можно относительно легко войти и при определенной удаче преуспеть без сколь-либо долгого накопления экономического, социального и культурного капиталов, по сути, можно ничего не уметь и не иметь – ни талантов, ни навыков (хорошим примером является изготовление видео в TikTok). В былой рок-музыке, например, многие звезды не знали нотной грамоты, но они все же умели играть и (некоторые) умели петь, т. е. имели вокальные данные. Кроме того, даже для начала предприятия нужна была непростая и некопеечная по стоимости аппаратура. А сейчас ничего этого не нужно – ни умений, ни сложной аппаратуры.

Во взрослый мир хочется зайти не снизу, а как-то сбоку или пройти по касательной. Например, заняться сочинением музыки. И характерно, что главный герой Саша представляет себя как Музыканта. Музыка – самый абстрактный вид искусства, ты занимаешься чем-то вне этого мира и ни от кого вроде бы не зависишь. Попутно это помогает тебе отгородиться от дежурных вопросов: Ты кто? Я музыкант (и отстаньте от меня). Кстати, музыку главного героя мы так и не услышали, она ни разу не звучит. Потому что в реальности ее просто нет и не было. Ее стирает лучший друг, прозрачно указывая, что никакой он не музыкант. А кто тогда?

Свобода от других

Мы следим за перемещениями молодых героев на экране и понимаем, что у них нет никакой работы и вообще постоянных занятий, они не включены в какие-то значимые сообщества и свободны от каких-либо зависимостей. В них сталкиваются противоречивые желания – понимания («счастье – когда тебя понимают») и нежелания, чтобы тебя трогали (лезли в душу). Иными словами, хочется, чтобы тебя понимали, но оставаясь при этом на безопасной дистанции (например, ограничивались виртуальным общением).

Они готовы отстаивать свои права, но это не борьба за идею. Скорее, они отчаянно борются за свой личный суверенитет и сохранение себя в зоне комфорта. Не заставляйте их делать лишних усилий, ибо они не любят напрягаться. А при возникновении напряжения они не склонны к преодолению, как представители старших поколений, а сразу пытаются переключиться на что-то другое.

Они интуитивно понимают важность Дружбы и Любви, но не могут этого объяснить. Да и сами этого не понимают. Просто испытывают какую-то смутную тягу к чему-то непознанному. А все практические попытки дружить и любить не спасают их от неизбывного одиночества.

Максимум, что может дать тебе твой друг, это еще раз напомнить о бессмысленности твоего существования, разрушить последнее прибежище иллюзий. Сказать правду, которая тебе в общем-то не нужна: ты не музыкант. Прямо по мотивам Даниила Хармса: Музыкант: «Я музыкант». Друг: «А, по-моему, ты *****». А что же Любовь? Мимолетный роман и секс с 15-летней девочкой-подростком для главного героя – это не Любовь и даже не тень Любви, это еще один бессмысленный поступок, совершенный на фоне разочарований нелюбви с ее старшей сестрой.

Мы видим молодых людей, которые свободны от других (даже если находятся вроде бы в близких отношениях), нелояльны, все ставят под сомнение (не принимают на веру), не имеют безусловных авторитетов. Такими труднее управлять, их сложнее подчинить, поставить в строй. Но у всякой медали есть обратная сторона – им намного труднее выработать основания для собственной жизни и деятельности. В этой своей свободе от других они оказываются без внешней поддержки и более подвержены неопределенности и аномии. А когда к отсутствию внешних опор добавляется слабость опор внутренних – риски дезориентации и потери смысла стремительно возрастают. Ибо выработка смысла всегда производится коллективно, в процессе взаимодействия с другими людьми. Так нам говорит социология. И, кстати, если социология как наука для чего-то нужна, то прежде всего для понимания этого факта.

Молодые люди еще не понимают, что реальные отношения между людьми тоже требуют длительных совместных усилий, на которые они, по всей видимости, не способны. Идея того, что твое собственное становление, как и установление отношений с другими, – результат длительной работы над собой, отвергается. Это скучно, не прикольно.

Бремя выбора

Они взрослели в наиболее благополучное время стабильных 2000-х годов. Им говорили, что они лучшие, что мир принадлежит им и перед ними веер разных возможностей. Нужно лишь прийти и взять их голыми руками. Но в реальности при выходе во взрослую жизнь оказалось, что многие из обещанных возможностей закрыты. И главное даже не отсутствие возможностей, а, наоборот, их изобилие, ставящее тебя перед проблемой выбора в условиях нарастающей неопределенности, которой все труднее управлять обычному человеку.

Неуправляемое множество вылетающих на тебя опций порождает дезориентацию в отношении целей, которая не лечится Интернетом и социальными сетями, моментально вываливающими множество противоречивых ответов на любой запрос. Постоянная необходимость выбирать при потере смысловых ориентиров порождает душевный раздрай и хроническое полудепрессивное состояние. Они не знают, что им делать. Это лейтмотив фильма и реальная проблема, которая в дальнейшем будет только нарастать.

Ты выбираешь одну возможность (вроде бы весьма привлекательную), но тебе сразу же начинает казаться, что ты упускаешь еще как минимум десять других возможностей. На деле другие опции ничем не лучше, но ты этого не знаешь. И главное, ты не знаешь более важную вещь: чтобы поймать свой шанс и сделать что-то поистине значимое, нужно пропустить это через себя, заглубиться всерьез. Нужны терпение и усилия, которых как раз и не хватает. В результате любой выбранный вариант (профессия, место жительства, другой человек) разочаровывает, появляется фрустрация и начинается бесконечное скольжение-перескакивание, которое приводит к дальнейшему росту фрустрации. Ты попадаешь в замкнутый круг.

Проклятые вопросы

Тем временем кислота накапливается в виде так называемых проклятых вопросов (экзистенциальных, не имеющих логического решения). Нашим поколениям, их родителям, было в какой-то мере проще. Словами Юрия Шевчука (опять старшее поколение): «Их нелегкая юность прошла вдалеке от вещей». Но эта борьба за вещи хотя бы как-то помогала, отвлекала от проклятых вопросов, переводя жизнь в инструментальную плоскость (что философствовать, когда жрать нечего). Когда же рутина снимается или от нее освобождают, проклятые вопросы начинают лезть в голову, как тараканы (если ты не совсем тупенький, у тупеньких всегда все нормально). А с такими вопросами молодые, как правило, не умеют справляться. Не потому что они глупые, вовсе нет, в чем-то они поумнее нас, старших, просто им не хватает жизненного опыта. Вдобавок систематическое мышление, сопряженное с преодолением трудных вопросов, не врожденное качество, оно требует наработки навыков и тренировки (как в спорте). А такие навыки сегодня, увы, не воспитываются.

Неотвратимой тенью за проклятыми вопросами следует тема Смерти. В фильме смерть приятеля главных героев становится триггером всех последующих событий. И дело, конечно, не в том, что обкурившийся несчастный парень прыгнул с балкона. Для него это стало способом решения того самого предельного вопроса. Смерть пробуется на вкус, буквально – в виде кислоты. Примеривается на себя символически, когда Петр надевает на себя свитер погибшего. И примеривается на других – когда тот же Петр держит бутылку с кислотой над спящими и лишь потом, не решившись, выпивает сам.

Здесь изо всех углов проглядывают мотивы Достоевского. Интуитивная тяга к страданию и более серьезный вопрос: «Тварь ли я дрожащая или право имею». Тоже, конечно, не новая тема, а, скорее, распространенное молодежное увлечение, переходящее от одного поколения к другому. Многие в соответствующем возрасте увлекались Альбером Камю и Достоевским, ставящими экзистенциальные вопросы. Это фрагмент и моей личной истории.

Если задуматься: почему эти проклятые вопросы мучают именно в молодости, когда, казалось бы, жить да жить, ни о чем не думая. Полагаю, что взрослые просто накапливают опыт, осваивают техники нейтрализации этих вопросов, погружаются в повседневные рутины (постоянно делают что-то, чтобы не думать). Вдобавок с возрастом снижаются эмоциональность и градус радикализма, нарастают конформистские настроения. Много позднее эти вопросы возвращаются (они ведь лишь вытесняются, но никуда не уходят), но уже в совершенно другом контексте. В зрелом возрасте вопрос жизни и смерти перестает быть вопросом личного выбора, скорее, указывает на то, что от тебя уже не зависит или зависит во все меньшей степени. Поэтому снимается его острота. А молодые люди обыкновенно ставят вопросы в более острой и радикальной форме. При этом у них еще нет опыта и навыка с ними справляться. Они более уязвимы, менее защищены.