Текст книги "Срезки. Земля, с которою вместе мёрз"

– Конверт из официального органа. Что это может значить, Виктор Кирьянович? Если не секрет?

Виктор прочитал адрес. Письмо из Колымского крайкома. Вскрыл конверт, пробежал взглядом по машинописным строчкам и сказал:

– Нет, Гавриил Моисеевич, не секрет. После выздоровления приглашают в сектор печати.

– Гм, да. Вот ведь, батенька, что получается: крепко Вы им занозу засадили. Но Вы не огорчайтесь. Поезжайте в свой Тундровой, отдохните. И обязательно передайте от меня привет сердечный Антону Фёдоровичу Таранову. А при случае, если будете в Магадане, Алексею Антоновичу Хворостову. Они, батенька мой, не забывайте: ваши крёстные отцы. Достойные уважения люди.

Шадрин поблагодарил Верейского за всё, что тот сделал с ним и для него, попрощался. На улице в больничном сквере его ждала Саша.

Профессор уже вдогонку произнёс последнее напутствие:

– Да, помните, Витенька, – через год обязательно покажитесь мне.

– Обязательно, – Виктор согласно кивнул головой и вышел из кабинета Гавриила Моисеевича Верейского.

Саша ждала его. Московский декабрьский морозец разрозовил её щёки. По дороге в аэропорт он дал ей прочитать письмо из крайкома.

– Что это всё может значить, Витя? – прочитав письмо, с тревогой в голосе спросила она.

– Ну и ну, Александра Николаевна, – попытался шуткой упрекнуть Сашу, что явно у него не получалось, ответил Шадрин. – Бывший секретарь райкома, а смекнуть не можешь. Всё это значит одно из двух: или меня повысят в должности, но обязательно переведут в другое место, или посоветуют подобру-поздорову покинуть край. Третьего, как говорят, не дано.

Тут Саше пришёл на память тот известный пленум райкома партии, на котором рассматривали «дело Шадрина». И предчувствие недоброго охватило её. Намётанный шадринский глаз сразу уловил, как только что розовые щёки его Саши угасли, побледнели, в глазах враз появилась тоскливая серьёзность.

– Что с тобой, Сашенька? – затревожился Шадрин.

– Ничего, Витя. Просто так, что-то нехорошо мне стало. Сейчас пройдёт. Не беспокойся.

– Если ты за меня переживаешь, прошу: не надо. Нас ведь никто и ничто не разлучит. Правда?

– О чём ты говоришь? Главная правда – то, что ты есть у меня.

– Вот и ладненько, – Виктор крепко обнял Сашу.

Они вылетели в Тундровой через Магадан. Близился Новый год. Ещё на юге Виктор и Саша написали в Тундровой ЗАГС заявление о регистрации их брака и переслали его Минину с просьбой передать по назначению. За формальности не беспокоились: их там хорошо знали.

Но вышло так, что в Магадане они застряли. По непогоде рейс на Тундровой откладывался на неопределённое время.

– Витя, – казалось, нашла выход Саша, – а чего нам время терять – поехали в крайком. Выясним, с какой целью тебя приглашают.

– Согласен. Но ты не учла одного: когда меня транспортировали из тундры, при мне были только паспорт и редакционное удостоверение. Позже Минин сдал партбилет на хранение в райком. Ты забыла, что в крайкоме товарищ сержант без партбилета никуда и ни к кому не пропустит.

– Говори, что не хочешь, и не ищи для этого повода, – безобидно сказала Саша. – Я пройду к кому нужно и выправлю тебе пропуск.

– Сдаюсь, – поднял руки вверх Шадрин. – Ты попала в десятку. Поехали. Заодно и Хворостову передам привет от себя лично и от Гавриила Моисеевича.

6

Дмитрий Иванович Ющенко, заведующий сектором печати крайкома, встретил Шадрина иронической улыбкой и не менее ироническими фразами:

– Явление Христа народу. С того света. И как дальше намерен жить-быть?

– Не понял: сразу начали с упокойной, хотя и короткой речи, – Шадрин решил поддержать тон разговора, который, знал, ещё впереди.

Он встречался с Ющенко три с небольшим года назад. После университета по распределению в назначенный срок прибыл в Магадан, в крайком. Тогда его встретил невысокого роста человек, с густой посеребрённой шевелюрой упрямых волос, колючим, пронзительным взглядом карих глаз, с орденскими планками на лацкане пиджака. Тогда ещё Шадрин отметил: фронтовик-журналист Ющенко многое знает и, наверное, умеет.

В этом он позже убедился сам. О Ющенко по Колымскому краю ходили легенды. Он автор одной из первых, пожалуй, повестей в стране о лагерной жизни. Она так и называлась «Прописан на Колыме». Из-за неё он получил первый инфаркт. Повесть дальше Колымского края не пошла и стала бестселлером. К тому же Дмитрий Иванович чуть было не лишился партбилета и работы. Заступились перед Кузькиной матерью его фронтовые товарищи-известинцы.

Тогда, принимая Шадрина в своём кабинете и беседуя с ним, Ющенко терпеливо знакомил его со спецификой работы газетчика в здешних экстремальных условиях и по-отечески напутствовал: «Желаю, Виктор Кирьянович, успеха. Хочется верить, что ты закрепишься здесь надолго».

Произошло так, что Шадрин заставил не раз поволноваться Ющенко. Но как бы и где бы Авилов ни стучал на Шадрина, постоянно и упорно отстаивал позицию Виктора. Когда прямо заявлял, что в данном случае Шадрин абсолютно прав. Когда ссылался на бесшабашную молодость своего подопечного. Обо всём этом до Шадрина доходили слухи.

Но когда Шадрин, находясь на больничной койке в Москве, узнал, что Ющенко не присутствовал на том самом пленуме райкома, на котором рассматривалось «дело Шадрина», несколько был встревожен. Вскоре Виктор из письма Минина понял, что Дмитрий Иванович физически не смог присутствовать на пленуме. Находился в краевой больнице со вторым инфарктом. Сказалось напряжение при работе над книгой «Здесь начинается Россия». Книга увидела свет – Ющенко получил инфаркт. Но имени Дмитрия Ивановича в этой книге не значилось. На обложке и титульном листе её в выходных данных стояло имя В.П. Алфёрова, уже бывшего первого секретаря крайкома. На неё ушёл год бессонных ночей, которые добили и без того небогатырское здоровье Дмитрия Ивановича Ющенко.

– Не понял, говоришь? Упокойная, говоришь? – переспросил строго Дмитрий Иванович. – Сейчас поймёшь. Но прежде ответь на главный вопрос: у тебя сколько жизней?

– Как и у всех – одна, – Шадрину показалось, что Ющенко начинает с ним какую-то игру.

– Одна, говоришь, – Ющенко начинал сердиться. – У тебя, вижу, их много. Одну ты уже прожил. Потому и говорю: с того света явился. Вот когда поймёшь, что она у тебя одна, тогда и будешь её ценить. Ты что, Виктор, не улавливаешь времени, в котором мы живём? – уже спокойно спросил Дмитрий Иванович, знаком пригласив Шадрина присесть. – Ты что, думаешь, что двадцатый съезд – это навсегда? Дудки. Поиграли в справедливость – и хватит. Кстати, ты, может быть, и доживёшь до того времени, когда твои сверстники и мои потомки – одним словом, вы по-своему оцените неоднозначное значение этого партсъезда. Нам бы у китайцев поучиться. Мудрость их звучит примерно так: захлопните за собой дверь и идите вперёд, не оглядываясь. Нам же неймётся: всё тянет отплясать на могилах предков: живых-то не смеем трогать. Говорю тебе об этом потому, что ты не равнодушен к окружающей жизни и не пляшешь ни на могилах, ни на гробах. Получил ответ из Москвы?

– Да, – до Шадрина стало доходить, к чему клонит Ющенко, но решил выждать, что ещё тот скажет.

– Ну и как, удовлетворён? – Ющенко переходил к конкретному разговору, касающемуся его, Шадрина, судьбы.

– О чём Вы спрашиваете: сами знаете, что нет.

– Нет, говоришь? И что дальше намерен делать, как поступать? Возможно, в Организацию Объединённых Наций настрочишь жалобу?

– Во-первых, Дмитрий Иванович, жалоб я никуда не строчил. Вы же сами прекрасно понимаете, что к чему. И говорите так для того, чтобы распалить меня. Но я, как Вы, наверняка знаете, не из детского садика и на эту приманку не клюну.

– Вот тебе и на! Я ему про Ерёму, а он мне про Фому. Не станем ссориться. Не время. Скажу тебе: положение твоё двойственное. В Тундровом тебя оставлять никак нельзя. Да, чуть не забыл спросить об одном деликатном деле…

– Понял, – не дав договорить Ющенко, Шадрин перебил его. – Ни пространств с громадными расстояниями, ни препятствий для информации обо всех сторонах жизни сограждан нашего края не существует.

– Нет препятствий, Виктор. Точно.

– А деликатное дело, Дмитрий Иванович, заключается в том, что накануне Нового года мы, то есть Александра Николаевна Скачкова и Виктор Кирьянович Шадрин, подали заявление в ЗАГС.

– Поздравляю. Вопросов нет. Подожди минутку. Позвоню Лошенко и Валову.

Пока Ющенко звонил, Виктор мысленно прокрутил, как в калейдоскопе, всё, о чём поведал ему Дмитрий Иванович: «Валов, Валов… Неужто тот самый Валов – сын Сергея Петровича?» – Они не были знакомы. Афанасий намного старше Виктора. В Рудничном они не встречались. Знал о Валове только по фотографиям и рассказам Сергея Петровича. Знал, что он работает в Колымском крае.

Беседа с Валовым и Лошенко была короткой. Когда Шадрин зашёл в кабинет первого, там уже находился Лошенко – Виктор был знаком с ним ранее.

– Надеюсь, Ющенко Вам всё объяснил, – первым после обмена приветствиями начал Валов. – Виктор Кирьянович, я надеюсь, Вы в курсе предстоящего Вашего назначения?

– Да, – сказал Виктор, хотя знал от Ющенко только, что его не оставят в Тундровом – и всё.

– Чудесно. Николай Яковлевич, не на исповедь же мы его пригласили. Так? Так! – сам же ответил на свой вопрос. – Не думаю, что он изменился в чём-то после истории в Тундровом. Вы настояли – Вам и ответ в будущем держать за него. У меня вопросов к Виктору Кирьяновичу нет.

Нет? А их по сути дела и не было. Что это? Игра? Но Шадрин не стал ломать голову.

Николай Яковлевич в тот же день познакомил его с коллективом «Восточной правды». Здесь к нему, как показалось Виктору, отнеслись сносно, даже доброжелательно: заочно все знали его.

– Я бы хотел, чтобы Вы после новогодних праздников сразу же вылетели в Билибино, – вручая приказ о назначении Шадрина собкором, попросил Лошенко. – Район образован сравнительно недавно. Вам это известно. Но обещаю, что там интересной и хлопотной работы будет ничуть не меньше, а то и больше, чем в Тундровом. Желаю удачи. Будем Вас поддерживать.

7.

Вот так, почти в одночасье, в пурговой день судьба Виктора Шадрина круто повернула, и ему настораживающе показалось: всё как-то складывается пока благополучно. Тем более, Лошенко сказал: в Билибино ожидает двухкомнатная квартира, правда, с минимумом удобств – имеется только паровое отопление.

О том, как в крайкоме распорядились судьбой Виктора, а значит, и её судьбой, Саша уже знала. Ей ничего не надо было объяснять. Когда Шадрин был на приёме у первого, зная характер Виктора, беспокоилась об одном: как бы он не встал в позу – не спросили прежде, мол, моего желания, не дали подумать и обдумать всё.

– Ну, как, Витя? – только и успела спросить Саша, когда они встретились на выходе из крайкома.

– Думаю, недурно пока всё складывается. А ты знаешь, Валов даже вида не показал, что заочно мы знаем друг друга.

– А ты?

– Я тем более.

– Всё правильно. Нам необходимо поменять обстановку. Осмотреться. И начать новую жизнь. Не правда ли?

– Правда! Но прежде простимся с Тундровым.

Уже из аэропорта он позвонил Хворостову. Тот обрадовался привету от Гавриила Моисеевича Верейского, порадовался за Виктора и пожелал ему всех земных благ.

На следующее утро Виктор и Саша улетели в Тундровой.

Часть седьмая

1

Статья Виктора Шадрина в «Восточной правде» «Дохнет рыба в неводах» – результат его поездки в Анадырь. Пахло громким скандалом не только в крае, но и в Москве. Факт дошёл и туда.

Валов пригласил Лошенко к себе.

– Слушай, Николай Яковлевич, случаем, Шадрин не сгустил краски и лишнего не прибавил?

– Нет, – твёрдо ответил Лошенко. – За факты и выводы в «дохлой рыбе» могу поручиться…

– Не спеши, Николай Яковлевич. Поручиться, видите ли, может. Да кто это делать тебе запрещает? А? Я одного хочу: лишний раз убедиться в правоте Шадрина. Я ведь мысль, которая, возможно, продолжает казаться так себе, надуманной, не отпускаю и держу при себе. Так что эта «рыба» многое решит. И почему умалчиваешь о том, что у тебя имеется на руках копия жалобы на газету и Шадрина в Москву, и написали её члены той самой комиссии, которая одновременно с Шадриным расследовала факты по письму рыбаков? Или хочешь выкрутиться, уйти от ответа? А Москве, как ни крути – ни верти, отвечать придётся в установленный срок.

– Афанасий Сергеевич, мы готовы дать ответ. Шадринская статья подкреплена неопровержимыми документами, с печатями местных инспекций и народного контроля. Он не отступил от фактов ни на шаг. Вот о чём хочу информировать Вас: намерены опубликовать жалобу членов комиссии из управлений рыбного хозяйства и торговли. Естественно, с редакционным комментарием. И заголовок материала примерно будет звучать так: «Комиссия попала в невод».

– Погоди. Не спеши. Я направил в Анадырь свою комиссию. Мне тоже надлежит ответить Москве. Будем делать выводы. Серьёзные выводы. На бюро крайкома. Пригласим заодно и Шадрина. Мне с ним также необходимо поговорить с глазу на глаз.

– Так и знал: опять двадцать пять.

– Николай Яковлевич, не забывайся. Наши приятельские отношения при случае могут прерваться. Ты знаешь меня.

За три года совместной работы с Валовым Лошенко, как ему казалось, неплохо узнал Афанасия Сергеевича. Его феноменальная память порой поражала не только редактора «Восточной правды», но и всех окружающих Валова людей. Благодаря своим ораторским способностям, которые тренировал ежедневно, он за короткое время стал популярен в крае. К тому же прирождённый организатор.

Но мимо Лошенко не прошло незамеченным и другое в характере и поступках первого. Он не любил «поперечных». Слишком строптивым выписывал «волчий билет», и им уже не находилось в крае места. Словом, подбирал команду под себя, послушных. Но одновременно в команду не приглашал слишком глупых, памятуя о том, что глупость – самая дорогая вещь на свете. На почве подбора кадров между Валовым и Комаровым не раз происходили стычки.

Лошенко был в курсе и этого. И в душе поддерживал Сергея Дмитриевича Комарова, человека слова, порядочного человека. Однако они оба, Лошенко и Комаров, трезво оценивали складывающуюся ситуацию в стране, а, следовательно, в крае, и, как могли, противостояли. Комаров по иерархической партийной линии, Лошенко – не менее партийной, газетной. Но дорогие Ильичи – и это знамение времени – как грибы появлялись повсеместно. Эту психологию быстрее усвоил и перенял Валов. Он всегда шёл с опережением. Это также понимали и Комаров, и Лошенко.

Вот таким сегодня, во время разговора, и предстал перед Лошенко первый.

– Да как не знать, – ответил Лошенко. – Не Китайская же стена нас разделяет. Работаем в одной упряжке. А Шадрина всё равно жалко отпускать. Лучше бы уж он провалился с этой статьёй о рыбе.

– Ну, ты и хватил, Николай Яковлевич, – Валов не ожидал такого хода от редактора. – В крайности кидаешься. Тогда вы, смекаешь, в какое положение попали, газета и ты с Шадриным? Местнические настроения берут верх. Это нехорошо. Мы ведь с тобой три года назад вместе, если хочешь, пригрели Шадрина. Забыл? Не думаю А насчёт провала не спеши – подождём. Вот вернётся моя комиссия из Анадыря, тогда увидим, что к чему. Может, оно так и выйдет, как ты, погорячившись, каркнул. А Шадрина не только я присмотрел, но и Комаров также настаивает на том же варианте для Восточно-Тундровского. И в данном случае наши мнения совпадают. Устоишь ли ты перед Сергеем Дмитриевичем, не берусь судить. Но, как говорили древние, спешить не станем: утро вечера мудренее.

2.

Через неделю Виктора Шадрина вызвали в Магадан на заседание бюро крайкома партии, на котором рассматривались результаты расследования крайкомовской комиссией «рыбного дела».

Докладывал её председатель, заведующий отделом Звонарский. Согласившись с отдельными положениями статьи, крайкомовская комиссия взяла сторону отраслевиков..

Как только Звонарский закончил выступление, Валов задал ему, как потом оказалось, единственный вопрос:

– Николай Николаевич, Вы твёрдо убеждены, что Шадрин своей статьёй ввёл в заблуждение общественное мнение и дискредитировал руководителей рыбпрома и торговли?

– Да, Афанасий Сергеевич. И не только я. Вся комиссия единодушно пришла к такому выводу.

Валова перекосило. Лицо его преобразилось: губы сжались, в глазах забегали злые огоньки. И, не дав никому больше задать вопрос или выступить, он начал жёстко чеканить каждое слово:

– Вот, только что из Москвы пришла правительственная телеграмма. Под носом у нас в наших водах японские шхуны взяли триста тысяч тонн высококачественной рыбы осетровых пород. От нас требуют принять меры. По поручению Предсовмина телеграмму подписал Иванов. Вот цена командировок двух комиссий, – Валов потряс в воздухе телеграммой. – Разве не об этом же писал Шадрин? Что в лимане Анадыря не могут нормально взять каких-то несчастных несколько тысяч тонн кеты, а рядом, нарушая наши водные границы, японцы берут тысячи, сотни тысяч тонн ценнейших даров океана. И только благодаря нашему головотяпству. В выводах буду краток: выходит, все члены комиссии не стоят одного Шадрина Виктора Кирьяновича. С жалобой же в Москву поступим так: руководители управлений рыбпрома и торговли Котов и Скрадков самолично напишут письмо туда об отзыве жалобы их совместной комиссии с аргументацией причин отзыва. Котову и Скрадкову объявить по строгому выговору за халатное отношение к своим служебным обязанностям, за бесхозяйственность в работе. Со Звонарским и другими членами его комиссии решим в рабочем порядке.

Единодушно проголосовали за строгие выговоры. В рабочем порядке решили вопрос со Звонарским – он вернулся работать на прежнее место инженером на рыбзавод.

3.

Заседание бюро закончилось скоротечно. Валов попросил Шадрина задержаться. Первый пересел за свой рабочий стол.

– Виктор Кирьянович, – начал разговор Валов. – Не стану заходить издалека. Вопрос задаю в лоб: примешь ли ты предложение стать первым в Восточно-Тундровском? Прежде чем спросить тебя об этом, советовался с Сергеем Дмитриевичем Комаровым, с другими секретарями. И Николай Яковлевич в курсе. Исходили мы из того, что людей в районе знаешь, да и они тебя. Тебе и карты в руки. – И, наблюдая, как Шадрин, сосредоточившись, слушает его, Валова, продолжил: – Сейчас, безусловно, после статьи твоих сторонников в крайкоме поубавилось. Наверное, видел, как многие отреагировали на правительственную телеграмму? Но и поделом им – пусть работают как надо, а не через пень-колоду. А личные симпатии – дело наживное. Всё, что я хотел тебе сказать. Как ты смотришь на это предложение?

– Предложение серьёзное, – не спеша и раздумывая о чём-то своём, сдержанно ответил Шадрин. – Тут следует хорошенько всё взвесить. Ответственности не боюсь. Но одно дело быть газетчиком – и знания, и практика позволяют. Другое дело – партийным лидером.

– Ты прав. Ноша у первого потяжелее. Но там, в Восточно-Тундровском, мне нужен думающий помощник. И тебя никто не торопит с ответом. Не требую его сию же минуту. Но и тянуть не стоит. Да, кстати, как поживает Александра Николаевна? Слышал, сыновья у вас растут. Привет передай семейству. А от тебя не позже, чем через три недели жду звонка.

Обменявшись крепкими рукопожатиями, Валов и Шадрин расстались.

4.

Этот разговор для Виктора не был неожиданным. Накануне заседания бюро состоялась беседа с Николаем Яковлевичем Лошенко. Обговорив все возможные и невозможные перипетии предстоящего обсуждения шадринской статьи, Лошенко не скрывал намерений Валова забрать того из газеты и конкретно куда забрать. Но всё же посоветовал ему:

– Виктор Кирьянович, Вам решать. Поле деятельности представляется большое. А у Афанасия Сергеевича права и власть неограниченные. Я попробовал было возразить – и слышать не хочет. К тому же отказ для Вас может плохо кончиться. Валов набрал силу. Не зная близко Вас, надеется приобрести в Вашем лице надёжного помощника – партнёров не терпит. И тут не следует забывать о том, что там, в Москве, и у нас тоже всё меняется далеко не в лучшую сторону. Надвигаются крепкие заморозки. Вот в это смутное время Вам к тому же придётся несколько переделывать себя. И поступки, и весь образ жизни. В наступающих условиях сложно сохранить свои человеческие качества. Идите, если решите, туда, где укорачивается жизнь. Но поверьте моему опыту – я не одного здесь первого пережил – соглашаться придётся. И чем чёрт не шутит – хоть что-то сделаете полезного для района.

Вот так насоветовал ему Лошенко. Выходил сплошной кроссворд. Загодя, мол, приносишь себя в жертву ради святого дела, но другого выхода, однако, нет.

Шадрин понимал: в случае отказа и Лошенко не поздоровится, хотя мужик он битый-перебитый и умный. Но суть даже не в том, что последует за отказом – это меньше всего беспокоило Виктора. Дело в главном: а готов ли он, Шадрин, сам к новой работе? На решение этого вопроса ему отвели три недели – ни дня больше.

Одержанная на бюро победа, казалось, смазала всё его настроение. Новый поворот событий поверг его на время в нелёгкие раздумья. С тяжёлым грузом на душе он возвращался в Билибино.

5.

В Билибино его ждало письмо. Знакомый адрес отправителя. Рудничный. Но почерк другой. Письмо от Нины Викторовны Валовой.

Уже первые строчки письма больно резанули его.

«Здравствуйте, Виктор Кирьянович!

Сергей Петрович перед смертью наказывал отписать Вам. Мучился он недолго. Днём управился по хозяйству, к вечеру слёг. Дожил до утра. В сознании. Я дежурила подле него. Он всё просил: как только похороните, напишите Виктору. Старик, мол, до последнего часа помнил о нём.

На похороны прилетал Афанасий. Хоронил весь Рудничный.

Витенька, не забывайте здешние места. Отсюда Вы пошли в большую жизнь. Сергей Петрович радовался за Вас. Гордился Вами наравне с Афанасием.

Вы там не теряйте друг друга. Жизнь сложна. Всякое может случиться. Афанасий Сергеевич – человек волевой. Только сдаётся, стал он крепко выпивать. Может быть, похороны отца сказались? Не знаю.

Вам счастья и лучшей доли.

С уважением Нина Викторовна».

Шадрин почувствовал, что что-то в нём враз оборвалось. Бессмысленно блуждая взглядом по квартире, он как бы явно представлял себе: оборвалась одна из немногих дорогих нитей в его жизни. Значит, не будет больше дорогих ему и всегда ободряющих его писем. Нет больше на этом свете дорогого ему Сергея Петровича – его советчика и наставника.

«Что же это мне Афанасий Сергеевич ничего не сказал о случившемся? – спросил себя Виктор и тут же, поняв несуразность вопроса, ответил: – Это его личное, и это его право не искать сочувствия у посторонних. И Лошенко наверняка знал и тоже промолчал. Выходит, Валов запретил ему публиковать соболезнование. Железный мужик. Но сказать-то всё же мне мог. Ведь для него не тайна, что его отец – мой учитель. Может быть, страхуется, не желает подчёркивать наше землячество? И правильно делает. Прежде всего – дело. Всё остальное не имеет значения».

Саша, узнав о содержании письма и обратив внимание на то, как расстроен Виктор, сочувственно сказала:

– Витя, не убивайся. И мы не вечны на этой земле. Будем в отпуске – съездишь на могилу Сергея Петровича и поклонишься ей.

– Обязательно, Саша.

– Как твои дела? – стараясь перевести разговор на другую тему и тем самым отвлечь мужа от мрачных мыслей, спросила Саша. – Разгромили тебя за «Рыбу»?..

– Там всё в порядке. Будем решать новый кроссворд.

– Какой опять? – тут встревожилась Саша.

Он подробно рассказал ей о бюро крайкома, о беседах с Лошенко и Валовым.

Обсуждать в этот день они ничего не стали.