Текст книги "Кавалеры ордена «Победа»"

Определенным своеобразием отличался взгляд Конева на ввод танковых армий в сражение. Он неоднократно пытался сделать это в пределах тактической зоны вражеской обороны. Так решен был вопрос в Криворожской, Кировоградской, Корсунь-Шевченковской, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Берлинской операциях. В Пражской же операции маршал Конев определил место танковых армий в первом эшелоне фронта. Это было необычно для того времени. В таком подходе он видел глубокий смысл, учитывал большие возможности танковых объединений, огневые и ударные, а также их способность маневрировать на поле боя.

«Наши танковые армии, – отмечал И.С. Конев, проводя в феврале 1946 года разбор Берлинской операции, – опровергли необоснованную осторожность по вопросу ввода их в сражение. Эта операция учит тому, что танковая армия должна вводиться в первый день операции, причем не бояться, что на ее пути речные преграды, ряд озерных дефиле, лесные массивы. Оказывается, что танковые соединения способны решать задачи и в таких сложных условиях… Видимо, товарищам, которые обобщают опыт действий танковых армий, надо крепко внести поправки в устав по их оперативному применению, поняв, что современные танковые армии имеют огромные возможности… Они способны облегчать прорыв вражеской обороны, самостоятельно решать задачи в отрыве от пехоты, уничтожать подходящие резервы, быстро захлестывать противника, наносить мощные фланговые удары и, как учит Берлинская операция, при известном обеспечении флангов рассекать неприятельский фронт».

Расчетная обоснованность применения в операции сил и средств – одна из самых ярких черт военного искусства маршала Конева. Ее суть выражается в том, что в основе замысла на предстоящие действия лежали, как правило, конкретные расчеты, а не только и не столько интуиция военачальника, расчеты соотношения сил и средств, своих и противника, необходимого времени на проведение тех или иных мероприятий подготовки операции, маневра и перегруппировок, а также всесторонний учет различного рода факторов и условий остановки, в том числе военно-политического и военно-экономического характера. Такой подход стал определяющим при планировании Калининской наступательной операции (произведенный расчет по времени исключал крупные перегруппировки войск), Висло-Одерской операции (расчет соотношения сил и средств позволил избрать основным способом разгрома противника нанесение рассекающих ударов), а также Восточно-Карпатской операции, когда ее замысел и сроки проведения исходили из необходимости оказания быстрейшей помощи словацким повстанцам.

Проявлением широкого военно-политического кругозора полководца при определении замысла предстоящих действий стало также осуществление наступательных операций в Силезии и при освобождении Праги.

«Иван Степанович работает, как хороший бухгалтер, – отмечал в беседе с корреспондентами военных газет генерал армии И.Е. Петров. – Умело и точно все всегда подсчитывает. Все как есть. И противника, и свои войска. И возможности транспорта, и возможный характер снабжения. Даже характер своих командиров и командиров противника… И конечно же, политические вопросы…»

Типичным для Конева было стремление ввести противника в заблуждение относительно истинных намерений и планов предстоящих действий. Это тоже был своеобразный расчет имевшихся возможностей, расчет, позволявший создавать лучшие условия для реализации своего замысла. С этой целью по его решению применялись различные приемы маскировки и дезинформации вражеского командования.

Так, имитацией сосредоточения двух танковых армий и танкового корпуса в полосе 1-й гвардейской и 18-й армий при подготовке Львовско-Сандомирской операции у противника создавалось впечатление о наличии основной ударной группировки на станиславском направлении (в действительности она действовала на львовском и рава-русском). Показ ложной группировки войск на восточном берегу Вислы в январе 1945 года, откуда враг мог ожидать наступления на Краков, ввел противника в заблуждение относительно направления главного удара фронта. Применение дымов при форсировании Днепра, в операциях на Правобережной Украине и в Восточных Карпатах, а также при форсировании Нейсе позволило скрыть от противника характер истинных действий войск.

Известно, что одной из форм введения противника в заблуждение является отход от шаблона в применении сил и средств. Ярким примером таких действий стало решение Конева на проведение разведки боем не за сутки до начала наступления, к чему уже привык противник, а ранним утром первого дня Висло-Одерской операции. Тогда же, чтобы обмануть противника, с переходом главных сил в атаку применялись демонстративные действия с использованием макетов, вызывающих на себя огонь вражеской артиллерии.

Достижение внезапности, по убеждению маршала Конева, одно из главных условий успеха в операции и бою. По его оценке, внезапность заключается в выборе времени, приемов и способов боевых действий, позволяющих нанести противнику удар тогда, когда он менее всего его ожидает, и там, где противник его не ждет. «Внезапность тесно переплетается с военной хитростью. Она позволяет захватить на поле боя инициативу, поставить свои войска в более выгодное положение даже при отсутствии превосходства над противником, требуя постоянной творческой мысли, большой организаторской работы командиров и штабов», – подчеркивал Конев на разборе одной из операций.

Эффективному решению задач разгрома противника в операциях, проведенных Иваном Степановичем Коневым, в немалой степени способствовали те методы руководства войсками, которые им применялись как при подготовке, так и в ходе ведения боевых действий.

Практика Великой Отечественной войны убедительно свидетельствует, что Иван Степанович умел организовать труд коллектива, мобилизовать подчиненных на творческую работу. Не менее важная его черта – стремление предоставить максимально возможное время для организации боевых действий командирам, штабам, другим органам управления соединений, частей и подразделений.

Жесткий контроль, сочетаемый с оказанием практической помощи, учебой подчиненных – следующая особенность стиля деятельности Конева. Не менее характерная черта – тяга к работе на местности, к постоянному общению с личным составом. «И.С. Конев, – подчеркивал А.М. Василевский, – как только примет решение на операцию, едет в войска – армии, корпуса, дивизии и там, используя свой богатейший опыт, тщательно готовит их к боевым действиям». Желание видеть поле боя, оказывать помощь подчиненным проявлялось у него и в ходе проводимых сражений. Во время штурма Калинина и Харькова командующий находился на наблюдательном пункте, откуда просматривалась панорама боя. В горячие дни Корсунь-Шевченковской операции он вылетел туда, где противник пытался контрударами и контратаками пробить брешь в перемычке окруженной вражеской группировки.

В определении места командующего в руководстве войсками и методов его работы небезынтересна Львовско-Сандомирская операция. При ее подготовке маршал Конев периодически выезжал в войска, находясь на фронтовом командном пункте в основном в вечерние часы. В ночь перед наступлением он переместился на фронтовой наблюдательный пункт, поддерживая связь с подчиненными при прорыве обороны противника по радио и с помощью проводных средств. С началом ввода в сражение подвижной группы Иван Степанович выехал на командный пункт общевойсковой армии, в полосе которой решалась эта важная задача. Своеобразен его подход к определению места командующего на заключительном этапе этой операции, когда бои на западном берегу Вислы отличались особой ожесточенностью. Плацдарм и районы переправ подвергались сильному артиллерийскому обстрелу и авиационному воздействию противника. В этих условиях командующий войсками фронта перенес свой наблюдательный пункт непосредственно в район боевых действий.

«Так сейчас нужно, – пояснил он члену Военного совета генералу К.В. Крайнюкову. – Это не показная храбрость, а необходимая целесообразность. Неудобно же командарму или командиру корпуса находиться позади командующего войсками фронта. Они сами продвинутся вперед и, в свою очередь, подтолкнут подчиненных…»

Так оно и получилось. Наблюдательный пункт фронта, приближенный к войскам, ведущим боевые действия, вызвал своеобразную цепную реакцию в организации управления войсками: командные и командно-наблюдательные пункты объединений, соединений и частей были приближены к сражавшимся на плацдарме подразделениям. В результате этого улучшилось руководство боевыми действиями, повысилась устойчивость прохождения оперативно-тактической информации. Немаловажное значение имел и чисто моральный фактор, что положительно сказалось на исходе боя.

В качестве примера, в определенной степени характеризующего стиль работы маршала Конева, можно привести заседание Военного совета фронта 7 августа 1944 года. На нем подводились первые итоги боевой и политической деятельности советских войск на территории Польши. Как вспоминают очевидцы, открывая заседание, командующий войсками фронта подчеркнул: «Вопрос мы обсуждаем очень важный. Но не забывайте, что обстановка на Сандомирском плацдарме чрезвычайно напряженная. Предлагаю сразу же после заседания совета всем направиться туда. Прошу выступать сжато, конкретно и по существу вопроса».

Конев в своей деятельности широко опирался на штаб, командующих (начальников) родов войск, партийно-политический аппарат, другие органы управления. Он всегда учитывал деловые предложения подчиненных, ценил коллективный разум, хорошо понимал место и роль в бою общевойскового штаба, специалистов родов войск и служб. 10 июня 1942 года, например, командир 5-й отдельной инженерной бригады специального назначения полковник И.Г. Старинов доложил ему предложения по созданию спецформирований для действий на вражеских коммуникациях. Одобрив предложения, Конев направил их Верховному Главнокомандующему, а автора (спустя несколько дней) – к К.Е. Ворошилову, которому было поручено Ставкой ВГК принять решение по данному вопросу. В итоге 1 августа нарком обороны подписал приказ о создании отдельных гвардейских батальонов минеров для действий во вражеском тылу.

Прислушивался Иван Степанович и к советам, рекомендациям. Вспомним в этой связи декабрь 1941 года. На КП фронта поступила шифрограмма от заместителя начальника Генерального штаба: «…проводимое Вами наступление на всем участке фронта на пяти разобщенных направлениях малоэффективно. Предлагаю взять Калинин, после чего, развязав себе руки… рокировать силы на Торжок». Так и поступил командующий войсками фронта, осознав разумность совета.

Творческий почерк полководца во многом определяется чертами его характера.

Окружающие Ивана Степановича люди отмечали ясность ума, высокий профессионализм, смелость в мыслях, силу воли, бодрость духа, жизнелюбие, самокритичность, целеустремленность этого военачальника. «Мне нравился его здравый смысл в суждениях, реалистический, разумный и масштабный подход к решению вопросов», – писал известный советский авиационный конструктор А.С. Яковлев. «Строгая официальность в решении служебных вопросов, сильный бескомпромиссный характер, – подчеркивал крупный политработник военных лет Е.Е. Мальцев, – сочетались в нем с умением быть хорошим и заботливым товарищем». «Прошло время, – вспоминает Д.Д. Окороков, – и мы научились видеть за суровостью, а порой и резкостью командующего требовательность командира, высокое чувство долга, ответственность за порученное дело, большую заботу о людях». «Он всегда спешит, торопится, – подчеркивал долго работавший с Коневым маршал М.В. Захаров. – Но его, черта лысого, все любят… Надежный он человек».

«Природа русского Севера сказалась на внешности Конева, – отмечает полковник в отставке А. Белов, один из его адъютантов в годы войны. – Кто хоть раз видел Ивана Степановича, тот навсегда запомнил высокую сильную фигуру, уверенную поступь, проникновенный взгляд слегка прищуренных голубых глаз, его всегда спокойный и в то же время властный голос. Этому облику соответствовал и характер: твердый и добрый одновременно. Ему были присущи независимость мышления, инициативность, огромная работоспособность, ясность понимания стоящих перед ним задач и умение доводить дело до конца. И еще – прямота. Иван Степанович просто не умел, что называется, сглаживать углы, никогда не старался угодить кому-либо».

«Стоило его впервые увидеть воочию, – пишет писатель Константин Симонов, – как сразу же приходило на ум: вот настоящий старый Солдат. Хоть и маршал. Глубокие, твердо высеченные годами черты несколько простоватого лица. Умные спокойные глаза чего только не повидавшего на своем веку человека. Он был не в военной форме, а в штатском, и одинаково походил на вышедшего на пенсию сталевара или еще работающего председателя колхоза. Но больше всего именно на Солдата. Пишу это слово с большой буквы не из-за почтительности к маршалу, сказавшему как-то в разговоре, что в конце войны под его началом было миллион двести тысяч человек, а потому, что передо мной был действительно Солдат – революции, трех войн, партии, народа».

Отмеченные качества позволяли Коневу решать уверенно, разумно, с пользой для общего дела многие вопросы в сложное переломное для советского государства время. Так оценивается его деятельность и в годы Великой Отечественной войны, и после нее, в том числе в качестве председателя специального Судебного присутствия Верховного суда СССР, приговорившего в декабре 1953 года Л.П. Берию и шестерых его главных подручных к высшей мере наказания – расстрелу.

Не менее важным было такое качество И.С. Конева, как редкая способность управлять чувствами. Пожалуй, можно погрешить против истины, утверждая, будто он всегда был уверен в себе, в успехе, не допускал ошибок и просчетов. В партийной характеристике, подписанной 6 июля 1937 года бригадным комиссаром Гребенником на командира 2-й стрелковой дивизии И.С. Конева, отмечалось, например, что он «в обращении с подчиненными иногда проявляет резкость». «Случаи грубости за собой признаю», – писал в заявлении в парторганизацию в том же году сам Конев. Иван Степанович стремился, однако, сохранять присутствие духа в самой сложной обстановке. Член Военного совета К.В. Крайнюков, долгое время работавший вместе с Коневым, отмечая его вспыльчивость, подчеркивал, «что он…мог накричать, допустить резкость, но не помнит случая, чтобы командующий, поддаваясь минутному настроению, смещал офицеров с должностей или ходатайствовал о их замене».

«Я много раз был свидетелем, как реагировал Иван Степанович на ту или иную ошибку подчиненных, – писал сослуживец маршала генерал Н.М. Хлебников. – Он никогда не обвинял в ней весь коллектив, а находил конкретных виновников, разбирался во всем и, если было необходимо, крепко их наказывал. Он умел без лишних «громов и молний» поддерживать в войсках высокую дисциплину и чувство ответственности». Аналогичное мнение высказывал в беседе с автором этих строк и генерал армии А.И. Радзиевский.

Глубоко уважал Конев тех людей, которые добросовестно выполняли свой служебный долг, как говорится, не за страх, а за совесть. В этой связи интересен рассказ полковника в отставке А.М. Соломахина, офицера для особых поручений маршала в годы войны.

«…В конце января 1944 года командующий на танке возвращался в штаб. На переправе они увидели колонну груженных боеприпасами машин, которые завязли в болоте. Лейтенант, командир колонны, остановил танк и потребовал помочь вытащить машины. Тот, кого он принял за танкиста (это был Конев), заявил, что очень торопится. Танк рванулся с места. Лейтенант бросился навстречу машине, загородив ей путь.

– Ты что же, друг, русского языка не понимаешь? – закричал он. – Там наша бригада, слышишь, бой ведет, последние боеприпасы добивает, а тебе лень машины со снарядами вытащить. Хоть дави гусеницами – не пропущу!

Иван Степанович вылез из башни, соскочил на снег и приказал экипажу вытаскивать завязшие машины. Сам же, покуривая, посматривал на часы. Кто-то шепнул лейтенанту, что человек этот командующий войсками фронта. Юноша оробел, подбежал к командующему, бросил руку к козырьку, попытался доложить, извиниться. Конев, однако, перебил его:

– Правильно действовали. Молодец! Как фамилия? Пастухов? Молодец, лейтенант Пастухов. Благодарю за службу.

Он пожал лейтенанту руку, легко вскарабкался на броню танка…»

Боевые товарищи маршала вспоминают и другой эпизод, раскрывающий отношение его к соратникам, к людям вообще. В последний день мая 1945 года в Торгау, где располагался штаб 1-го Украинского фронта, проходила церемония вручения государственных наград. На правом фланге строя стоял командир 17-й артиллерийской дивизии прорыва генерал С.С. Волкенштейн, участник Гражданской войны, с 1941 года прошедший боевой путь от стен Ленинграда до Берлина и Праги. Маршал Конев подошел к нему первому. Достал из коробки Золотую Звезду Героя, прикрепил к груди мужественного артиллериста эту высокую награду Родины. Пожал руку, поздравил и в пояс, по-русски поклонился. Поклонился всем, кто стоял в строю.

О стремлении объективно оценивать деятельность подчиненных свидетельствует также факт, приведенный К.В. Крайнюковым в книге «От Днепра до Вислы» при описании боев на сандомирском плацдарме. В те дни фашистская армия неистовствовала, подвергая бомбовым ударам позиции советских войск. Проводились контрудары и контратаки. На одном из участков гитлеровцам удалось потеснить измотанные боями поредевшие части 13-й армии. Узнав об этом, Конев в резкой форме упрекнул командующего этой армией генерала Н.П. Пухова.

– Армия не институт благородных девиц, – насупившись, ответил он на реплику члена Военного совета фронта, вставшего на защиту Пухова. – Я не намерен рассыпаться в любезности, когда ставится под удар судьба плацдарма. Враг без боя не сдается. Надо победу у него вырывать, понимаешь, Константин Васильевич, вырывать! А это достигается умением, настойчивостью командиров, стойкостью воинов, решительностью действий.

– У генерала Пухова умение есть, воли тоже достаточно, – заметил Крайнюков. – Только она не показная, а внутренняя, осознанная, выстраданная, закаленная в боях.

Иван Степанович усмехнулся и махнул рукой:

– Ну, пошел, комиссар, философствовать – «внутренняя, осознанная». Сам знаю Пухова и по Курску, и по Днепру, и по Висле.

Коневу было присуще душевное отношение к людям, с которыми связывала его судьба. Военный корреспондент М. Зотов, к примеру, был очень тронут тем, насколько быстро решил командующий войсками Калининского фронта все организационные вопросы, связанные с деятельностью корреспондентской группы. Более того, командующий предложил одному из спецкоров поселиться с операторами, у которых сосредоточивалась вся информация. О высоких человеческих качествах Ивана Степановича рассказывает и генерал И.С. Катышкин, вспоминая о своих встречах с маршалом в ходе Висло-Одерской операции. Один из соратников Конева Главный маршал бронетанковых войск А.Х. Бабаджанян, отвечая на вопрос, чему стоило учиться у Ивана Степановича, говорил, что учиться нужно у Конева прежде всего умению влиять на людей. «Он был горячий и увлекающийся, но умел сочетать в себе трезвость, спокойствие, рассудительность, твердость и непримиримость с добротой и благородством. Он был жестко требователен, но прежде всего к себе».

Борис Полевой, подчеркивая колоритность фигуры Ивана Степановича, пишет о нем «как о самом интересном человеке, с которым сводила репортерская судьба. Мне довелось наблюдать его курносое, истинно русское лицо в разных условиях боевой обстановки. Оно всегда оставалось… волевым и целеустремленным. О признании же военного таланта маршала весьма ярко свидетельствует эпизод, происшедший на встрече командования 1-го Украинского фронта с группой американских офицеров во главе с генералом О. Брэдли в мае 1945 года». «Корреспондентка одной из американских газет, – продолжает Полевой, – привезла последний номер красочно оформленного военного журнала. В нем на целую страницу был помещен дружеский шарж, созданный на основе известной васнецовской картины «Три богатыря». Богатыри, как им и полагается, сидели на своих мохнатых богатырских конях. У них, однако, были сегодняшние, знакомые черты. В Илье Муромце легко было узнать Г.К. Жукова, в Добрыне Никитиче – И.С. Конева, а в Алеше Поповиче – К.К. Рокоссовского – прославленных советских маршалов… В подписи значилось: «Русские богатыри». И в ней закладывался, вне сомнения, глубокий смысл, выражалось признание полководческого искусства выдающихся советских военачальников, их связь с народом, который одержал победу в нелегкой борьбе».

«Победа далась нам нелегко, – скажет в те дни маршал Конев. – Враг был силен и коварен. Тем большей славы достоин советский солдат – действительно, чудо-богатырь. Он был храбр в бою, суров и великодушен. Ему мы обязаны нашей победой».

Ивану Степановичу свойственны были и такие черты характера, как личное мужество, самообладание, самоотверженность. Не раз водил он в атаку бойцов в боях с белогвардейцами, лично участвовал в дерзких вылазках, будучи комиссаром бронепоезда с символическим названием «Грозный» в годы Гражданской войны. О мужестве Конева в первые дни фашистской агрессии повествует А.И. Еременко, в июле 1941 года заместитель командующего войсками Западного фронта, впоследствии – Маршал Советского Союза.

«…Солнце уже стояло совсем низко над горизонтом, когда в районе Рудни появились немецкие танки. Когда они оказались в полукилометре от города, навстречу им, не подозревая об опасности, выехали две военные легковые машины. Сидевшие в них люди вскоре заметили танки. Они выскочили из машин и подбежали к позициям противотанковой батареи, расположенной на подступах к Pyдне. Несколько пушек немедленно открыли огонь по вражеским танкам. Головной танк остановился, следовавшие за ним боевые машины стали разворачиваться вправо и влево, открыв огонь по батарее. Артиллеристы продолжали стрелять… Позже выяснилось, что в машинах ехали командующий 19-й армией генерал-лейтенант Конев и начальник политотдела бригадный комиссар А.М. Шустин, раненный в этом бою».

Пренебрежение опасностью во имя дела в условиях острой на то необходимости, личная примерность на поле боя проявлялись у Ивана Степановича и в последующие дни войны, в частности в кризисной ситуации Корсунь-Шевченковской операции, когда он, зная о господстве на этом участке авиации противника в воздухе, срочно вылетел на командный пункт 27-й армии, а также в ходе Уманско-Ботошанской, Львовско-Сандомирской, Берлинской операций, о чем рассказывают в своих воспоминаниях многие соратники Конева, водитель маршала Г.И. Губатенко, генералы В.А. Мишулин, А.С. Жадов, И.И. Якубовский и многие другие.

«Был трудный, многодневный бой на Сандомирском плацдарме в августе 1944-го, – вспоминал И.И. Якубовский. – Немцы ожесточенно сопротивлялись, встав на пути нашей танковой бригады. За ними была господствующая высота. Мой НП находился рядом с передним краем, на чердаке сарая. Немцы били по сараю, должно быть, догадались, что здесь кто-то есть. Видимость и для них, и для нас была плохая. Туман. Отсюда и недолеты, и перелеты. Неожиданно в зоне обстрела показались машины. Кто бы это мог быть, думаю. В самое пекло пожаловали. И вдруг ко мне на чердак поднимается Конев.

– Товарищ маршал, – изумился я.

И слышу в ответ:

– Что вы тут топчетесь третьи сутки? Где противник? Показывай скорее, – и он поднял к глазам бинокль…

– Местность плохая, – заметил я, – плохо видно.

– Не местность плохая, – отрубил Конев. – А комбат у тебя плохой, выбрать местность не сумел. Мы вот с тобой ничего не видим, а нас отлично наблюдают, всю удаль нашу…

И надо же, в тот момент снаряд врезался в угол сарая. Все, кто был рядом, бросились на пол. А я стоял перед Коневым, который отчитывал меня, как ни в чем не бывало.

– Какой леший тебя сюда вынес? Кому нужна такая храбрость…

И уже спокойнее:

– Вот что, товарищ Якубовский. Храбрость – это хорошо. Если только она не единственное достоинство командира. Самое главное – это уметь управлять боем».

О мудром хладнокровии Конева рассказывал и Борис Полевой. «Когда осенью 1941 года сложилось опасное положение на калининском направлении, туда с чрезвычайными полномочиями был направлен И.С. Конев в сопровождении двух офицеров, шифровальщика и подвижной радиостанции. Приехали в Калининский военкомат. Однако у военкома не было ясности об обстановке. Было лишь известно, что немцы прошли город Зубцов. Конев прикинул, что противник может быть в городе дня через два – три.

Во дворе военкомата собралось много людей: жены военнослужащих, дети. Кругом атмосфера нервозности, паника. А надо было заниматься делом. Конев решил пойти на хитрость, которую когда-то вычитал в книге о Суворове. Сказал военкому: «Распорядитесь принести в ваш кабинет койку. Мне надо отдохнуть с дороги». Принесли койку. Конев снял сапоги, не раздеваясь лег на нее, прикрылся шинелью. Пронесся слух: заместитель командующего фронтом отдыхает. Люди как-то сразу успокоились. Двор опустел, народ разошелся по домам. А Конев немедленно занялся организацией обороны…»

Есть еще одно, без чего трудно представить себе личность маршала Конева. Речь идет о его рабочем месте тех далеких теперь военных лет. Вот каким описывают его очевидцы в середине августа 1943 года, когда советские войска устремились к Днепру, в украинской деревеньке Малые Проходы: раскладной походный стол, два стула, телефоны, остро отточенные карандаши, торчащие из стакана, лупа, на стене – складная полка, на которой избранные военные произведения М.И. Драгомирова, К. Клаузевица «О войне», несколько военных и художественных журналов. Дверь слева ведет в комнату отдыха. Она обставлена с солдатским аскетизмом. Узенькая госпитальная койка, застланная шерстяным одеялом, обеденный стол, покрытый скатертью. Радиоприемник. Телефон. Это 1943 год. Приходит победный май 1945-го. В Саксонии штаб фронта расположился на территории старинного замка. «Я был по-юношески обескуражен простой обстановкой, – рассказывает сын маршала Гелий Иванович, – когда меня провели в дом садовника, где разместился командующий войсками фронта».

Следует особо, пожалуй, подчеркнуть, что Иван Степанович, будучи примером солдатской неприхотливости, всегда отличался опрятностью, в том числе и в форме одежды, чрезвычайной аккуратностью, внешней подтянутостью. «Выбрит. Китель застегнут на все пуговицы. Строен. Худощав», – таким он предстал перед военными корреспондентами в напряженные дни боев за Калинин зимой 1941 года. Внешняя собранность шла от внутренней сосредоточенности этого человека.

А.М. Соломахин, прошедший с ним почти всю войну, выделял в этой связи такую черту характера маршала, как умение ценить время свое и тех, с кем приходилось работать, решать те или иные задачи.

«Давайте-ка сверим часы», – нередко обращался я, по совету Конева, к тому или иному человеку, передавая его приказ или назначая с ним встречу.

Наконец, о круге интересов полководца.

«В памятную для меня ночь под Калинином в 1941 году, – пишет Б.Н. Полевой, – Иван Степанович, у которого в ту тяжелую пору было, как говорится, хлопот полон рот, удивил меня интересом к культурным богатствам древнего русского города, заботой о них». Это внимание к художественным ценностям прошлого отмечают у него многие окружающие. И не случайно, конечно, при штурме Львова он отдал приказ артиллеристам не вести огонь по центру этого старинного города, богатого памятниками истории. При освобождении польского города Ченстохова командующий войсками фронта лично направил на самолете двух офицеров-разведчиков с чрезвычайными полномочиями: организовать разминирование Ясногурского монастыря. Когда войска фронта углубились на территорию Польши, а затем Германии, заботой командующего стал Краков с его Вавельским дворцом и Дрезден с дворцом Цвингер, где находилась знаменитая коллекция картин.

«Мы должны сделать все возможное и даже невозможное, – инструктировал маршал Л.Н. Рабиновича, московского искусствоведа, – чтобы предотвратить гибель картин Рафаэля, Рубенса, Брейгеля, Дюрера и других мастеров с мировым именем».

Кстати, с этой задачей команда воинов-ученых, как известно, справилась блестяще, и вскоре Коневу представилась приятная возможность любоваться Сикстинской мадонной, как бы шагающей по облакам в голубом сиянии небес, прижимая к груди младенца.

Увлекался Иван Степанович и историей, особенно военной. Он много читал о войнах прошлого, разбирая военное искусство Александра Македонского, Эпаменонда, Ганнибала и Юлия Цезаря, Суворова и Кутузова, Наполеона и Нельсона, глубоко вникая в теоретические разработки Ксенофонта, Вегеция и Жомини. Находил он время и для того, чтобы узнать прошлое Польши, Германии, Австрии и многих других стран, где ему довелось бывать. Большое место в его библиотеке занимала справочная литература, в том числе «Русская энциклопедия», дореволюционные издания словаря Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, «Толковый словарь» В.И. Даля. Здесь же Большая советская энциклопедия, «Словарь основных военных терминов». Любил Конев художественную литературу, стихи, русские народные песни, раздольные, веселые и грустные. С большим интересом слушал выступления артистов Государственного академического Большого театра Н.А. Обуховой, Е.А. Степановой и А.М. Руденко зимой 1941 года. Исполнение же Я. Хейфицем и его сыном скрипичных пьес в Висбадене в мае 1945 года, по свидетельству очевидцев, потрясло маршала до глубины души. Уважал Конев и спорт, особенно футбол и фигурное катание. Даже в зрелые годы по утрам регулярно занимался зарядкой, увлекался плаванием.

Борис Полевой так охарактеризовал И.С. Конева в беседе с английским писателем Александром Вертом: «Очень любит читать, поэтому возит всегда с собой целую библиотеку. Увлекается Ливием, а также нашими классиками, которых любит цитировать в разговоре, – то тут, то там ввернет что-либо из Гоголя или Пушкина, или из «Войны и мира»… Он очень аскетичен в своих привычках, не пьет и терпеть не может, когда кто-нибудь напивается. Очень требователен к самому себе… Он прекрасный стрелок. Прилично знает английский язык и довольно легко читает по-английски…»

«Вспоминается встреча с Коневым в Большом зале Политехнического музея в Москве, – пишет журналист М. Вершинин. – Аудитория собралась разная: ветераны войны, ученые, молодежь. Когда слово предоставили Ивану Степановичу, все притихли. О чем будет говорить прославленный маршал? О своих сражениях, победах? Но речь пошла о другом – о духовном облике человека.