Текст книги "Новый год со спецэффектами"

7

Катерина отозвалась сразу же. Как будто сидела у телефона. Раздраженным тоном Машуня пыталась уверить ее, что у нас все в порядке. Очевидно, эти уверения были бальзамом на душу Катерине, поскольку она снова и снова требовала подробностей о состоянии Карла Ивановича, Василисы Михайловны, самой Машуни и «остальных». Наташка выразительно показывала глазами на остановившиеся настенные часы, намекая на то, что время – деньги. Время у нас еще есть, а вот денег… Неизвестен баланс счета Дмитрия Николаевича.

– Дай мне Альку! – перебив очередной вопрос Катерины, потребовала Машуня и нервно умолкла. А потом на глазах расцвела, глотая слезы радости. – Все хорошо, моя девочка. Завтра же я приеду и заберу тебя домой. То есть как не спешить? Да-а-а? Ну хорошо, рада, что тебе так повезло…

Машуня отключилась, и по ее кислой физиономии было ясно, что особой радости от того, что Алька не торопится с ней встретиться, она не испытывает. Какая уж тут радость, если дочь сообщила, что готова пожить у Катерины сколько угодно? Я осторожно вынула из рук Машуни мобильник.

– Ну, теперь на чердак?

– А на чердак зачем? Там нет ничего интересного. Старый хлам, стройматериалы, и только.

– Как раз то, что нам и нужно. – Наташка встала с табуретки и потянулась. – Надо найти кусок фанеры – заделать окна. Во-первых, дует, во-вторых, от воров. Тут почти по соседству таджики работают. Вдруг надумают расширить свое хозяйство за ваш счет? Не знаешь, кто строится?

– Не знаю, – равнодушно ответила Машуня.

«Зато я знаю!» – подумала я, а вслух спросила:

– Где все-таки останавливалась Катерина?

– Где-то здесь. Она говорила, неподалеку, от дороги третий дом. А еще у нее в деревне дальние родственники есть. Она вообще-то отсюда родом. Потом к нам перебралась, с нами и жила, пока замуж не собралась. Только жизнь не сложилась.

– Это потому, что она всегда любила только одного человека – твоего отца.

– Бли-ин! – протянула Наташка. – Ир, ты все же отдавай отчет своим словам. Маш, не обращай внимания. Давайте не будем обсуждать чужую жизнь, о своей бы подумать. Уже почти четыре часа, скоро темнеть начнет. Забыли про бабку Варвару?

– Ну почему «забыли»? Просто пока в доме нет того человека, который талантливо вписался бы в ее образ. Машуня, к слову сказать, я настоятельно советую тебе подумать об артистической карьере для дочери… Не будем сейчас обсуждать варианты! – решительно заявила я, заметив, как окончательно посуровело лицо одной дамы и вытянулось от изумления другой, и направилась к лестнице. Мне не перечили – задумались над моей тирадой. Машуня хотела дать крюк, чтобы взять заветный ключ от чердачного замка, да Наташка ее развернула, сообщив то, что я сообщила ей чуть раньше: ключа в душегрейке нет.

Миновав второй этаж, мы без остановки поднялись на третий. Я, естественно, лидировала. По дороге Наталья закинула в комнату Деньку. На подходе к лестнице, ведущей на чердак, я уступила первенство Машуне. Пусть убедится, что не стоит тосковать об утерянном ключе. Поднявшись почти под потолок, она разговорилась:

– Замок… Висит… Висит на одной петельке. А где вторая? Вторая тоже висит. Без замка, одна-оденешенька. А почему, а? Ага! Чтобы залезть на чердак… А зачем?

Не дождавшись от нас ответа, она решительно надавила головой на крышку люка, потом толкнула ее руками, люк медленно и тихо открылся. Машунина голова исчезла, следом за ней исчезло и приложение к ней. Мы с Натальей замешкались, пытаясь установить очередность восхождения. В результате я с запозданием попросила Машуню ничего не трогать руками и ногами. В смысле, не шляться по чердаку без нас.

На чердаке было сухо, но холодно. Теплее, чем на улице, но все-таки… Слева лежали аккуратно сложенные доски, справа – рулоны рубероида, куски фанеры и мешки с паклей. Один валялся прямо перед люком. Часть пакли из него вывалилась. Все это меня заинтересовало гораздо меньше, чем следы, ведущие к выходу с чердака на улицу. Пыли здесь было предостаточно, и они четко отпечатались на гладкой поверхности больших листов оргалита.

– Тридцать восьмой – тридцать девятый! – сообщила Наташка, оставив рядом с наиболее четким следом отпечаток своего тапка.

– У Альки тридцать седьмой размер, – торопливо пояснила Машуня. – И она никак не могла здесь наследить. Катерина увезла ее прямо из больницы.

– Пойдемте вниз, больше нам здесь делать нечего. Я увидела то, что намеревалась увидеть. Честно сказать, рассчитывала увидеть больше, но визитерша не такая уж и дура, чтобы развешивать улики, где попало. Что ж, поищем в другом месте.

– На чердаке у бабки Варвары? – наивно спросила Машуня.

Пожалуй, мне и вправду надо следить за тем, что иногда говорю. Наталья тут же возмущенно взметнула вверх кучу пыли, треснув кулаком по доскам, и заявила, что визит в дом покойной колдуньи без ее на то разрешения – верх неприличия. А с разрешения покойницы – вообще полное безумие. Пришлось применить всю силу своего красноречия, чтобы убедить обеих: из этого дома никуда не выйдем. Но когда двое, как заведенные, никого кроме себя не слушая, говорят одно и то же по смыслу, третьему трудно спорить. Затихли мы сразу, как только из люка показался четвертый собеседник – папа Карло. Его говорящая голова заставила замолчать всех, и на вопрос, что мы на чердаке делаем, никто из нас не смог дать вразумительного ответа. Тогда он выдвинул свою версию и заявил, что спорить из-за нескольких кусков фанеры, право, не стоит. Тем более не стоит искать их в развалюхе бабки Варвары. Прямо под нашим носом прекрасные обрезки. Хватит на оба разбитых окна.

Наталья согласилась первая и, оттолкнув нас с Машуней в сторону, самостоятельно отправила вниз облюбованные Карлом Ивановичем куски. Поднявшись по ступенькам во второй раз и убедившись, что нам его помощь больше не нужна, он стал спускаться. Немного помедлив, мы двинулись следом, забыв закрыть люк. Пришлось возвращаться и ждать, когда Машуня его закроет.

На обратном пути я завернула в комнату Альки и сразу же принялась за поиски. В принципе точно не знала, что мне нужно, но примерное представление имелось. Освободившаяся от фанеры Наталья и иже с ней Машуня, сложив на груди руки, торчали у двери, с интересом наблюдая, как я лазаю по местам предполагаемой захоронки. Наташка при этом отпускала недвусмысленные шутки. Что именно ищу, не спрашивали. Скорее всего, мои действия им уже надоели.

Искомое обнаружилось на кровати – под матрасом. Разлохмаченный кусок пакли, которому была придана форма парика, и сооруженный из старенького белого пододеяльника балахон, в середине которого было вырезано отверстие для головы. Не утруждаясь раздумьями, я натянула все это на себя, старательно прикрыв физиономию лохмотьями пакли. Самое плохое, что в ней имелись неприятные включения – мелкие щепочки, какие-то опилки… Они падали за шиворот. Но наградой мне были соответствующие случаю междометия Наташки. Едва ли не в первый раз подруга потеряла способность выражаться более ясно. Машуня упорно пыталась отыскать связь между находкой и Алькой.

Я уже собиралась стянуть с себя паклю, когда услышала в коридоре строгий голос мужа:

– Что здесь происходит?

Рановато проснулся. Что ж они все забегали-то? Сначала Карл Иванович… У меня сразу пропало желание вернуться к своему прежнему виду. Даже руки за спину спрятала. Ни одного вразумительного объяснения демонстрации маскарадного костюма «а-ля ведьма» не нашлось. Остальные тоже скромно молчали. Дмитрий Николаевич вынужден был повторить вопрос. И тут оттаяла Наташка:

– Где? – спросила она. Не дав времени упрекнуть себя в тупости, тут же поинтересовалась: – �Что?

– Когда? – было спрошено Машуней на автомате.

Димка разошелся! Возмущенно поинтересовался, сколько нам всем лет. Машуня сосредоточенно нахмурила брови и попробовала вежливо уточнить: «На троих?» Наташка соображала лучше, поскольку воспользовалась старым как мир приемом: у женщин о возрасте не спрашивают, а что касается такого исключения, как его жена, то ему стыдно не знать, сколько лет счастья она подарила ему с момента своего появления на свет. Надо уметь быть благодарным. Дмитрий Николаевич поперхнулся на очередной фразе и затопал по коридору на выход. Вслед ему неслось очередное Наташкино обвинение. На сей раз в тупости и неразборчивости. Человек с соображением не стал бы задавать глупых вопросов, а с ходу отпустил ряд критических замечаний по поводу прикида огородного пугала. Хозяев вороны замучили. Жюри было бы радо ценному совету. Перед тем как хлопнуть дверью, муж успел огрызнуться. В том плане, что от вида такого «пугала» вместе с воронами вымрет большая часть фауны, включая соседей. Флора завянет сама собой – от скуки, потому как не будет фауны.

– Это комплимент! – поторопилась успокоить меня Наташка, пытаясь помочь снять пододеяльник. – Жаль, не успели пояснить твоему Ефимову, что ты играешь роль пугала во втором составе. Ир, придется по пояс раздеться. Из тебя труха сыпется. Надо бы в баню…

Снизу раздавался яростный стук молотка. Димка вымещал свое раздражение на ни в чем неповинной фанере.

– Он бы в плотники пошел, пусть его научат… – прозвучало это у меня достаточно жалобно. – А роль колдуньи я только что играла не во втором, а в третьем составе. Похоже, бездарно, если окрестили пугалом огородным. Машуня, ты не нервничай и не возражай. Примой в исполнении роли привидения действительно была Алька. Ты была права. Пока вы утром дрыхли, компенсируя вынужденную бессонницу, я кое-что вспомнила. Алена поделилась со мной Алькиными откровениями по поводу проживания на вашем чердаке привидения. Вспомните момент нашего сюда прибытия. Все бегали, носились, перетаскивая вещи…

– Вспомнила! – радостно хлопнула себя по бедрам Наташка. – Носились все, кроме тебя. Ты бездельничала у крыльца, делая вид, что караулишь собаку.

Меня возмутила такая трактовка возложенных на меня обязанностей. В то время никто меня не спрашивал, хочу ли я заниматься неквалифицированной работой сторожа при Деньке. Напрасно Машуня пыталась меня успокоить. Я сделала это не скоро, поскольку Наташка, поняв, что перегнула палку, миролюбиво предложила другие варианты: не я караулила собаку, а собака меня, затем – меня принесли в жертву обстоятельствам. Компании хотелось избежать массового травматизма и не остаться без провианта. Иными словами, действовала первая половина все того же принципа коммунистического строя – от каждого по способностям. Эти варианты мне тоже не понравились. Подруга, призвав Господа и Машуню в свидетели, заявила, что мне не угодишь. В конце концов сошлись на окончательном варианте: надо же было кому-то выполнять неблагодарную работу сторожа. При этом я забыла, о чем хотела поведать.

Вспоминать, о чем говорили до перепалки, начали с конца, то есть с самой перепалки, и опять увлеклись воспоминаниями о том, кому больше, а кому меньше всех досталось при выгрузке вещей.

– Между прочим, твоя Алька редкостная лентяйка! По прибытии сразу же слиняла, – укоризненно заметила Машуне Наташка и вытаращила на меня глаза: – О! Как я вернула вас на исходную точку отсчета нашей увлекательной беседы!

– Начнем с того, что ты сама сбила нас с нее. Не отвлекай, пожалуйста… – Я выдержала паузу, провоцируя подругу на новый виток возражений, но она обиженно молчала. – Ну так вот. – Еще раз покосившись на Наташку и убедившись, что из нее теперь и слова не вытянешь, уныло продолжила: – Алька предложила Алене и Славке поселиться в мансарде. Одержимая идеей разыграть ребят, сразу же бросилась наверх, сооружать приличествующий уважающему себя привидению наряд. Седого парика, увы, не было, но девушка быстро нашла ему замену. Альтернативой стал кусок пакли. Алька подумала о ней заранее, прихватив по дороге из душегрейки ключ от чердака. Представляю, как она мучилась в предвкушении удовольствия, ожидая появления ребят в коридоре. И никак не ожидала, что в первую очередь столкнется со мной. Думаю, девочка и сама перепугалась. Такие шутки взрослые не очень хорошо понимают. Чердак показался ей самым подходящим местом для укрытия. Наверное, ей тоже было страшно.

– Надо признать, что Алька – отчаянная девица, – соизволила высказать свое мнение Наталья, – а я тебе, Ирина Санна, в подметки не гожусь. Пережив подобную сцену ужаса, давно бы уже пускала слюни. Сначала здесь, потом, естественно, в дурдоме. Даже сейчас по коже мурашки бегают.

– Какие слюни? Да у меня на тот момент от страха в горле пересохло.

– Ирочка, извини меня, пожалуйста, – чуть не со слезами в голосе принялась за самобичевание Машуня. – Честное слово, если бы я знала… Ляпнула про Алькины проделки, только чтобы вас успокоить. Думала, у Ирины действительно глюки от страха начались. Вот только не могу понять: Алька же сама забралась в шкаф, испугавшись якобы появившегося перед ней привидения. Вспомните, ведь мы искали ее тогда по всему дому.

– Да все ты правильно сказала. Еще один детский прием, – погладив Машуню по нервно вздрагивающим плечам, мягко сказала я. – Несмотря на все твои ухищрения, твоя дочь быстро разобралась в ситуации и точно определила место отбывания отцом длительной командировки. Жуткое для девочки открытие! А костюм Санта-Клауса переполнил ее негодованием. Любимый отец, души не чаявший в дочери, оказался предателем. Вырядился импортным Дедом Морозом ради стервы, которую притащил с собой, а мать, унижаясь, плетет всякую чушь, пытаясь хоть как-то его оправдать. Она тоже виновата. Позволила ему бросить их обеих. Никто толком не видел, как Алька исчезла. Не до того всем было. Она убежала оплакивать конец своей счастливой жизни, главными составляющими которой были мама, папа и взаимная любовь. Но на смену слезам пришла ярость. Отдать отца какой-то шлюхе?!.. Ну, может быть, она обозвала Викторию другими словами, но смысл таков. И она решает разыграть свой собственный спектакль, который, как она надеялась, поможет родителям снова соединиться, а Виктории – понять, что она лишняя на этом празднике жизни. Дурой девица не выглядела, значит, не может не приревновать отца к Альке, а следом и к матери. Надо только хорошо спрятаться, пусть родители побегают, понервничают и поймут, что дороже Альки у них никого нет. А позднее, когда они, сломленные отчаянием, будут готовы принести клятву вечной любви и верности друг другу ради дочери, она появится перед ними в виде светлого ангела. Всепрощающая дочь…

Ее обнаружили в шкафу раньше времени. До клятвы дело не дошло, и Алька растерялась. От растерянности и родилась версия с привидением, тем более что был живой свидетель, готовый ее подтвердить. Кроме того, она рассчитывала, что я не премину поделиться личными впечатлениями о привидении с другими обитателями дома.

– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно заметила Наталья. – С первым составом великолепного спектакля из жизни привидений мы разобрались. Не поверите, так легко и весело стало на душе! Прямо хочется с ветерком пробежаться по чердаку. Вот только один вопрос смущает: кто играл роль бабки Варвары перед Василисой Михайловной и Карлом Ивановичем? Да и чудеса, в изобилии творившиеся в доме почти на наших глазах – разные там мобильники в мышеловках и на елке, непонятные телефонные звонки… – Подруга невольно потрогала руками уши и протерла глаза. – А чего стоил бой принудительно остановленных часов? Потом кресло Карла Ивановича на улице… Его искусственный макияж с претензией на ранение в голову…

– Да, и ранение Рената! – напомнила Машуня.

Наташка замялась:

– Это, скорее всего, несчастный случай. Мало ли чего не бывает с пьяными людьми. Во всяком случае, это не Алькиных рук дело.

– Наташа, ну что ты такое говоришь?! Как мог Ренат ударить себя в спину ножом?

Машуня обратилась за поддержкой ко мне.

– А это надо у него самого спросить. Интересно, что за позвякивание раздается снизу? – Я поспешила вылететь из комнаты. Машунины вопросы вызывали аллергическую реакцию. Цепную.

8

Димка успел заделать фанерой разбитое окно в котельной. Для холла у запасливого Карла Ивановича нашелся в предбаннике большой лист стекла. В ходе практических работ по испытанию нового фирменного стеклореза от листа остались два приличных обломка, которые удалось подогнать под размер рамы. Мы спустились вовремя. Как раз к моменту уборки. Забыв про недавний инцидент, а скорее, сделав вид, что забыл, Димка радушно предложил нам дружески поучаствовать в общественно-полезном деле, заявив, что свое дело он уже сделал.

– Черное! – не замедлила подчеркнуть Наталья. – И куда теперь весь этот бой девать?

– Ты самая умная, тебе и решать.

– Хорошо. Только потом не обижайся.

Димка с подозрением взглянул на Наталью и в раздумье наморщил лоб. Лицо приняло несчастное выражение. Машуня громко пожалела, что мы слишком рано избавились от гроба. Немного реставрации – и все стекло можно было бы достойно похоронить прямо в нем. Димка еще больше наморщил лоб. Несчастное выражение сменилось на весьма глупое. Опытному хирургу такое не к лицу. Карл Иванович, покраснев, как аленький цветочек, принялся что-то квохтать. В этом квохтанье мне с трудом удалось уловить потуги на веселый смех. Папа Карло старательно пытался обратить слова дочери в шутку.

– В этом доме имеется какой-нибудь другой ящик, кроме развалившегося гроба? Или крепкая картонная коробка? И желательно рукавицы. А еще пылесос.

Наташка смеяться не собиралась.

Мне стало неинтересно в этой компании. В процессе переодевания я забыла в Алькиной комнате Димкин мобильник. Лучшего момента использовать его по назначению не найти. Все заняты – кто делом, кто раздумьем. Информация о номере телефона Катерины сохранилась. После разговора следует немедленно вернуть мобильник в борсетку мужа. Пока он его еще не хватился.

Бросив присутствующим: «Я сейчас!» – я покинула гостеприимный холл и вернулась в комнату. Подняла с пола скромный наряд привидения и сунула его обратно под матрас. Заодно обнаружила мобильник. Ни за что бы не додумалась, что оставила его в залог возвращения реквизита. Димка прав: откуда взяли вещь, туда ее и следует вернуть, тогда будет меньше беспорядка в доме.

Я соединилась с номером Катерины, уговаривая его отозваться ее голосом. Уговорила. Разговор был долгим и неприятным. В результате все мои просьбы плавно перетекли в требования, затем в ультиматумы. А в таком тоне Катерина со мной разговаривать не хотела. В принципе она вообще не хотела разговаривать при Альке. И мне пришлось оставить право выбора за ней. В глубине души я надеялась, что женщина не выдержит и пойдет мне навстречу.

Горели и чесались ладони. Я никак не могла прийти в себя. Было обидно, что не удалось добиться желаемого. Женщина – кремень. Срочно нужен был потерпевший Сапрыкин Р. А., но где ж его взять? Может, Катерина права, он и в самом деле чесанул в Питер? Допустим, Наташка сообразит, как получить у Машуни номер телефона его матери. А что я ей скажу? Да и будет ли она разговаривать с незнакомым человеком? Даже немного знакомая Катерина отказалась обсуждать интересующую меня тему. Пару минут я сидела спокойно, стараясь не дойти до степени отчаяния. И, как показали дальнейшие события, их вполне хватило на то, чтобы кардинально изменить ход событий.

Знакомая мелодия Димкиного мобильника заставила меня сорваться с места – решила, что мужа разыскивают коллеги из хирургического отделения. В голову не пришло, что нужна я сама. Алекнула, сразу сообщив, что передаю трубку мужу.

– Ирина?

Голос Рената скорее угадала, чем узнала. В нем была легкая хрипотца.

– Да-а-а… – ответила я, не веря своим ушам.

– Ты хотела со мной переговорить.

Боже мой, я буквально плакала от радости, щедро сыпя на Рената слова благодарности, сожаления, комплименты и так далее… В конце концов опомнилась и предложила не рубить себе хвост по частям. Он молчал. Наверное, искал у себя этот хвост. И это молчание окончательно привело меня в рабочее состояние. Убедившись, что он меня слушает, коротко и ясно изложила суть дела, радуясь тому, что он не возражает, как Катерина и Василиса Михайловна, и не требует не лезть не в свое дело.

– Хорошо, – с достоинством сказал он, выслушав меня. – И если все действительно будет хорошо, я немедленно приеду.

Надо же! Ренат прекрасно владеет собой, несмотря на рану в спине.

– Немедленно не надо! Мы еще не готовы. Утро вечера мудренее. Ночью хотелось бы выспаться. Да и ваше ранение…

– Договорились.

Абонент отключился, и я почувствовала страшную усталость. Все-таки странные бывают люди! Из собственной кожи выскакиваешь, чтобы им помочь, а они ищут в твоих действиях скрытый подвох.

Открыв дверь в коридор, я услышала коллективный смех. Однако! Карл Иванович добился своим квохтаньем желаемого результата. «Если долго мучиться – что-нибудь получится».

– А вот и она! – радостно сообщила Наташка, услышав, как я спускаюсь вниз. – Нарисовалась – фиг сотрешь! Не прошло и года! А где ящик?

– Какой ящик? – Честное слово, не поняла о чем речь.

– Во, блин, дает! Ящик или картонная коробка для осколков, за которыми ты отправилась.

– Еще чего выдумала!

– Да все слышали, ты сказала: «Я – сейчас!», и видели, как унеслась наверх.

– Я унеслась по другому поводу. Имею право. А вы все так и стоите? Чужеспинники! Захребетники!

Отказавшись от намеченного разговора с Карлом Ивановичем, хотела было гордо развернуться, но не рискнула. Все-таки лестница есть лестница. Поэтому развернулась, старательно глядя себе под ноги, и от души этому порадовалась. Рядом со мной сидел незамеченный ранее Бармалей. При виде котяры опять заныли старые раны на спине. Шагнув через одну ступеньку, я отправилась в Димкину опочивальню – возвращать на место телефон. И уже укладывая его на законное место, испытала легкое замешательство. В соседнем отделении борсетки спокойно лежал мой собственный мобильник. Собранный во всех отношениях муж позаботился о том, чтобы прихватить его несобранной во всех отношениях жене. На маленьком экранчике имелась информация о трех неотвеченных вызовах. Звонили дети, хорошо помнившие о том, что у них есть несобранная во всех отношениях мама. Собранному во всех отношениях отцу звонить не стали, полагая, что после ночного дежурства, рабочего дня и трудной дороги у него сплошной «тихий час». Испытывая чувство вины за то, что забыла о своих материнских обязанностях, послала обоим эсэмэски: «Отдыхаем прекрасно, ни пуха ни перьев!» Звонить не хотелось. Зачем нарываться на щекотливые вопросы? Скоро буду дома, вот тогда… На этом мои размышления оборвались. Я просто заснула, не испытывая ровно никаких угрызений совести из-за отсутствия на принудительных работах по уборке стекла.

Но даже во сне отдельные участники событий не давали мне покоя. Наташка пыталась убедить, что после шести спать нельзя – проснешься с головной болью. Димка запрещал ей меня будить, поскольку головная боль мне так и так обеспечена, и не надо доводить до головной боли его самого. Сквозь сон я слышала и Машуню, тихонько приглашавшую меня на ужин. Хорошо помню свой аргумент отказа – не могу спуститься вниз на кровати. Не удобно. Потом, пряча от меня лицо, появилась бабка Варвара с «химией» на голове. Мелкие завитушки пакли штопором торчали во все стороны и мешали рассмотреть, как она выглядит. В тонких, похожих на ветки засохшего дерева руках был хорошо знакомый мне белый бокал тонкого фарфора. Я видела, что через него проглядывает солнце. Не поднимая опущенной головы, колдунья смиренно просила меня принести ей воды. Трудно разрываться между жалостью и страхом. А тут еще Карл Иванович зудел над ухом, напоминая о том, что ведьмам нельзя ничего давать из рук в руки. Иначе все колдовское проклятье перейдет на дающего. В результате я сломила сопротивление совести и предложила бабке Варваре самой слетать за водой. Хотя метлы у нее точно не было. Ну да прогресс наверняка коснулся и современных ведьм. Почему бы им не перенять положительный опыт Карлсона?

Колдунье совет не понравился. Она резко тряхнула кудельками и подняла вверх оскаленную физиономию. На меня со злостью смотрело молодое и злое лицо Катерины. И оно совершенно не вязалось со старым высохшим телом. Но только я собралась ей об этом сказать, как колдунья поменяла обличье. Теперь вместо Катерины мне заговорщицки подмигивала Василиса Михайловна, фарфоровый бокал в ее руках удивительным образом трансформировался в кухонный нож. С нарастающим ужасом я ощутила, что мне нечем дышать. Такое впечатление, что придавило гранитным камушком. И вдруг поняла, что сплю. Радости не было предела, вот только тяжесть по-прежнему не отпускала. И тогда я, как на дороге, попробовала дышать урывками – этакими маленькими глоточками воздуха. Стараясь экономить силы, тихонько подняла руки, чтобы скинуть с себя камень. Он оказался мягким и пушистым, а главное – разговорчивым. Замурлыкал и заурчал так, что я сразу распахнула глаза. В комнате горел ночник. На груди у меня лежал Бармалей и довольно потягивался.

Я долго приходила в себя, пытаясь сбросить сонное наваждение. Полная бессмыслица! Отголосок прошлых кошмаров. Хотя тема ужина, пожалуй, актуальна. Надеюсь, он еще не кончился. Вот было бы замечательно прибыть к остальным на кровати. Спецтранспорт!

Котяра неожиданно легко согласился спрыгнуть на пол. Наверное, все когти уже об меня обломал. Рядом в кровати кто-то завозился. Я мигом закрыла глаза, решив, что еще не проснулась. Проверять на ощупь не стала, а вдруг там бабка Варвара? На самом деле ее, конечно, нет, но если это сон…

– Мяу… – донеслось откуда-то, а следом послышалось шарканье когтей о деревянную дверь. Значит, не все обломал.

– Иришка, выпусти кота, – сонным Димкиным голосом проронила бабка Варвара. Опять сменила имидж.

– Запросто, – согласилась я, осторожно приоткрыв один глаз.

В свете ночника не узнать родного супруга по макушке, торчавшей из-под одеяла, было невозможно. Успокоенная, я нашарила ногой тапочки и поплелась к двери, начиная осознавать, что к ужину явно опоздала, а, значит, не смогу переговорить с Карлом Ивановичем наедине. Может, удастся тихонько его разбудить? А если не удастся? Остается одно – караулить момент его выхода из комнаты. Если он, конечно, встает по ночам. Ничего страшного, прилягу в холле. Гораздо страшнее то, что не могу все обсудить с Натальей. Это не моя тайна, хотя подруга вполне способна хранить чужие секреты. Лучше любого современного сейфа. С другой стороны, почему бы в таком случае и не обсудить?

Положительный ответ на этот вопрос материализовался в воздухе, едва я вышла на лестницу. Внизу во всю силу пяти рожков светила люстра и до ушей отчетливо долетал знакомый голос подруги. Она учила Карла Ивановича жить. Мое появление встретили с одобрением. Наталье не хотелось всю ночь дежурить в холле одной. План размещения в комнате супругов Ефимовых был сорван Дмитрием Николаевичем, заявившим, что не будет спать на коврике перед кроватью жены из-за суеверных бредней, которыми напичкана голова Наташки. Машуня отправилась к матери, у которой резко повысилось давление, а вариант ночевки в одной кровати с Карлом Ивановичем подруга даже не рассматривала. Зато его присутствие в холле выглядело абсолютно невинным и являлось своего рода гарантией спокойствия.

Карл Иванович очень обрадовался возможности сдать пост участника ночных посиделок. Ему хотелось спать. Но отпустить его я не имела права. А Наталью, отпускай не отпускай, все равно не уйдет. Решив, что это повеление свыше, я попросила Карла Ивановича немного задержаться. Он сразу же сослался на плохое самочувствие и необходимость как следует выспаться. Встать я ему не позволила, несмотря на укоризненные стрелы взглядов, которые метала в меня подруга. Ясное дело – со мной ей куда лучше, чем с папой Карло.

– Василиса Михайловна виновна в гибели своей закадычной подруги и первой жены отца Рената, – отчеканила я и пошла к свободному креслу, совсем не беспокоясь о том, что Карл Иванович ссылался на плохое самочувствие. Шоковая терапия. Когда-то этот метод был опробирован на всех россиянах. Правда, по другому поводу. Значительно большая часть россиян все-таки выжила.

Мой выпад удался на славу. Карлу Ивановичу похужело до такой степени, что он откинулся на диван, зато отказался от мыслей его покинуть. Я ждала от него вопросов, но он молчал, а главное, даже не смотрел в мою сторону. Прежде чем продолжить, я немного поколебалась. Продолжение вышло не таким уверенным, как начало, но все-таки:

– Она же виновна в гибели отца Рената. А вы виновны в смерти бабушки Варвары – местной колдуньи или ведьмы, не знаю точно, в каком она была звании.

Карл Иванович оторвал стеклянный взгляд от какой-то точки на противоположной стене, посмотрел на свои руки и принялся массировать пальцы. Наташка, безуспешно искавшая основания для моих высказываний, встревожилась:

– Ирина, прекрати! Видишь, Карл Иванович дает понять, что твоя песенка спета.

Я упрямо мотнула головой, отбиваясь от Наташкиных слов, и подруга решила идти ва-банк:

– Эту песню не задушишь, не убьешь, Карл Иванович! Нас двое… трое, не считая собаки. Вы – один. В крайнем случае – два. Мария не на вашей стороне.

– Пальцы ломит, – глухо проронил Карл Иванович. – Наверное, артрит. Старость пришла. Как-то очень быстро пролетела жизнь… – И без всякого перехода заявил: – Так, говорите, венок был не от Машеньки?…

– Нам нет смысла вас дурачить, да вы скоро и сами догадаетесь, чьи не очень умелые руки его слепили.

– Я плохой догадчик… Только Машеньке ничего не говорите. Хотя люди склонны к предательству. Думал, ни одна живая душа не знает. В том числе и Васенька.

Карл Иванович углубился в воспоминания.