Текст книги "Чертовщина за свой счет"

– Нет, нет! – завопили мы с Наташкой.

Он застенчиво посмотрел на нас, потом на свои руки и тяжело вздохнул:

– Трудное было время. В сороковом году меня направили в командировку в Москву. Хотел вместе с Клавой поехать, да она с маленькой Женечкой – всего-то два месяца, побоялась ехать. Почти две недели на поезде… В столице пробыл менее двух суток. Но с родными – матерью и братом повидался. Паровоз мой уходил вечером. До вокзала было недалеко, шли пешком. Откуда-то сверху, наверное с крыши, сбросили листовки. С антисоветским содержанием. Наверное, меня бес попутал, хотя сам я, когда эту листовку поднимал, думал иначе. Прочитал и решил привезти эту бумажку на Камчатку. В качестве, так сказать, наглядного пособия, чтобы усилить бдительность партийных органов и НКВД в ходе борьбы с врагами любимой Родины. Нам тогда всем казалось, что враги скрывались в любой щели и под любой личиной. Впрочем, в нашем районе таких откровенных вражеских проявлений, как в столице, не было. Ну арестовывали время от времени врагов народа, но листовки никто не разбрасывал. За время пути не один раз перепрятывал листовку, все боялся, что на нее может кто-нибудь наткнуться. Хотя бы и вор. Но ведь вор-то наш, советский. В силу специфики своего занятия в недостаточной мере политически грамотный. Прочтет и соблазнится доводами вражеских шпионов. Наконец, доехали. Женечка за тот месяц, что меня не было, так подросла! Смешная стала. – Алексей Иванович замолчал, ушел в свои воспоминания. Явно приятные – это было видно по его лицу. Мы сидели тихо, как мышки, боясь развеять ненароком облачко счастливых минут прошлого.

– Ну вот и я, – раздался бодрый голос вернувшейся докторицы, и мы с недоумением уставились на нее. Нашла время ворваться! И без стука. – Вы разрешите мне занять свое место? – Вопрос однозначно адресовался мне.

Я вздохнула и встала. Не очень охотно. Аура далекого сорокового года бесследно пропала. Врач засуетилась около больного, проверяя пульс и давление. Спрашивается, чего тогда было меня заранее срывать со стула? Не унесу же его с собой… Голос ее звучал как-то чересчур резко. Профессионально, что ли.

– Ну, теперь со спокойной душой могу отпустить вас в каюту. Девушки (а может, линзы и в порядке, просто мы с Наташкой хорошо выглядим), мы договорились, да? Проводите Алексея Ивановича, а вечерком я к нему забегу.

Честно говоря, я не знала, как следует его провожать, и бестолково засуетилась у топчана, пытаясь помочь ему подняться.

– Что вы, – обиделся он, – я сам, сам.

Даже не позволил взять себя под руки, зато взял под руки нас и подвел к двери. До каюты мы шли в качестве праздношатающихся. Костаки, проснувшийся при нашем появлении, вскочил и долго не мог сообразить, что ему делать. Мы решительно дали понять, что уходить не собираемся. Погрустив немного, уселся на кровать, взял книгу и попробовал читать. Наше присутствие его явно тяготило. Выдержал он с книгой в руках минуты три, а потом обреченно отправился гулять, хотя Наталья и убеждала его, что нам его присутствие нисколько не мешает. Мы были готовы слушать продолжение. Я даже осторожно намекнула, что оно меня интересует даже больше, чем история со Светланой. Он грусто улыбнулся:

– Все взаимосвязано.

Тогда я этого просто не поняла.

Наталья в поисках временного пристанища для посиделок осторожно покосилась на кровать ветерана и сразу же отвергла ее, не захотев стеснять больного, несмотря на то что больной с готовностью подвинулся. Окинув хозяйским глазом кровать Костаки, она стряхнула с нее невидимые пылинки, поправила покрывало и со словами «не обидится, поскольку не увидит», уселась со всеми удобствами, прислонившись спиной к стене и свесив с кровати ноги. Я удостоилась пуфика.

Алексей Иванович прихлебнул из чашки остывший чай и продолжил:

– Приехал я, значит, рано утром. Как Клава ни отговаривала, через пару часов уже был на заводе. Дурак был. Первым делом зашел в партком и передал секретарю листовку, рассказав, как она ко мне попала и для чего я ее принес. Он меня поблагодарил, руку потряс и сказал, что сразу же примет все необходимые меры… Слово свое сдержал. Ночью меня арестовали. Как врага народа… Клавдии даже одеться не позволили. Так в ночной сорочке и простояла весь обыск. А он был такой, что сказать страшно. Даже матрасик Женечкин вспороли, игрушки разломали. Клаве ее, кричавшую от страха, разрешили взять на руки только после того, как все пеленки-распашонки перетрясли. Я сначала-то думал, это ошибка, недоразумение и все в скором времени разъяснится. Пытался что-то объяснять, пока не получил в ухо со словами: «Молчи, гнида вражеская!» Клава с ребенком ко мне кинулась. Ее, как котенка, отшвырнули. С матюгами! Упала она вместе с Женечкой. Прямо на пол…

Он опять замолчал. Отсутствующий взгляд стал напряженным, губы дрожали, на скулах ходили желваки. Наташка молча вытирала слезы. Меня била мелкая дрожь. Уж очень реальна была картина прошлого.

– Не люблю вспоминать то время. – Голос Алексея Ивановича звучал ровно и как-то отрешенно. – Страшное очень. До сих пор думаю, если бы не та листовка! Хотя в лагере, считайте, познакомился с лучшими людьми страны. Все во врагах народа ходили… Если разобраться, человеку на земле отпущено очень мало, да и то часть жизни просто украли. Иначе и не назовешь. Бандюки и воры королями ходили – элита. А «враги народа» – самые омерзительные преступники. И над ними позволено все. Ведет, например, нас конвой на работу, и конвоиры между собой переговариваются: «Может, пристрелить кого для развлечения при попытке к бегству?» Наша жизнь ничего не стоила. Бывало, такие люди ломались! Вот, говорят, за прегрешения перед Богом можно попасть после смерти в ад. Я не боюсь – прошел его при жизни. Страшнее уже не будет… Ну а Клаву мою с дочкой из комсомола и с работы выгнали, из комнаты выселили. И осталась она с грудным ребенком на руках на улице. Сначала на вокзале ночевала – пока и оттуда не помели. Дело к осени. Простыла очень. С этого все и началось. В первое время все к бывшим друзьям обращалась за помощью, да кто ж решится пригреть жену врага народа вместе с его дочерью. Не могу за это их осуждать, поскольку понять могу, но простить – нет. Был у меня хороший дружок – Илья. Любил он мою Клаву. Наверное, не меньше, чем я сам. На этой почве с ним и раздружились. Меня она выбрала. Он после нашей свадьбы в соседний район уехал. Там и обосновался. Вот Илья-то случайно и прослышал про нашу трагедию. Приехал, нашел мою женушку с дочкой в больнице в тяжелом состоянии. Нашлись добрые люди, из жалости положили их туда умирать. Забрал он их тайком из больницы, поселил у матери в глухой деревне. Женечка вскоре поправилась, а у Клавы воспаление легких дало осложнение на сердце. Всю свою короткую жизнь потом мучилась. Илья предлагал ей с ним расписаться – ради Женечки. Мы то с ней не расписаны были. С клеймом жены и дочери врага народа спокойно не проживешь. Только Клава наотрез отказалась. И смотрите, какую пилюлю нам с ней еще судьба подкинула. Пыталась Клава меня разыскать, и небезуспешно – через полгода поисков получила извещение, что я расстрелян при попытке к бегству. Вот так. Она при жизни все говорила мне, что страшнее минуты не было. Только Женька спасла ее тогда. Нужно было жить. Ради моей дочери. Дала она согласие Илье на брак. Расписались они. Я, конечно же, ничего об этом не знал. Только мысли о них и держали на этом свете. И вот не знаю, то ли судьба надо мной смилостивилась, то ли просто повезло, но попало мое прошение о помиловании (об оправдании и речи не могло идти) самому Михаилу Ивановичу Калинину. После этого быстро освободили и прямо в штрафбат – война началась. Клава себе так до конца жизни и не простила «измену», все казнила себя тайком. От Ильи уехала сразу же, получив известие о моем освобождении. Понял он все как надо. Хоть и уговаривал, но не держал. Потом уже, лет сорок прошло, приехал он ко мне, рассказывал эту историю. Не поверите, говорит, а голос дрожит. Я, мол, грешным делом, ни один раз смерти тебе желал. Клавдия-то так и осталась для него единственной. Только не жила она около него. Так, горела тоненькой свечечкой. Обнялись мы с ним на прощание. Тогда-то я и понял, что не было в моей жизни человека, который бы сделал больше, чем он. Нам бы простить друг друга вовремя. Да ведь прошлое не вернешь…

Ну, я на фронт, Клава с дочкой в Керчь. К сестре. Кто ж тогда думал, что немцы и туда доберутся. В штрафбате я после лагеря себя человеком почувствовал. Смерти не боялся. Не то чтобы не верил в нее, нет. Когда каждый день рядом погибают люди, понимаешь, что ты не лучше других. Сегодня – он, а завтра – ты. И от этого никуда не деться. Главное, что ты снова человек. Если и погибну, то не как зек. Клава и дочь устроены, не будут чувствовать себя ущербными. По письмам-то у них все хорошо было. Ранило меня за год до окончания войны. Сначала моему соседу в окопе челюсть своротило. Он от шока и боли не почувствовал. Поддерживает ее руками, смотрит на меня вытаращенными глазами и мычит. Я ему челюсть-то подвязал и накрепко прибинтовал. Тут меня и шандарахнуло! Мина рядом разорвалась, а осколками мне полспины и выдрало. Упал и, пока в сознании был, видел, как улепетывал мой боец со своей челюстью. Так и не знаю, кто и как вытащил меня с поля боя. Очнулся первый раз на носилках в госпитале, второй – на операционном столе. Хирург, ласковый такой старичок с бородкой, и говорит: зря, мол, очухался, обезболивающих средств нет. Будем сшивать вживую. Дали полстакана спирта, только я половину пролил – не привык к спиртному да, лежа на животе, и пить неловко. Пока осколки вынимали, я еще терпел. Только всю руку себе изгрыз. А вот как лопатки мне стянули, тут я от боли и сознание потерял. После операции, когда в себя пришел, тоже помаялся, но, узнав, что война для меня кончилась, забыл и про боль. В голове только радость от скорой встречи с семьей, от того, что жив, от разных планов… Не думал тогда, что жизнью нам с Клавой отпущено всего шесть лет. Если бы она не задумала родить второго ребенка, может, и обошлось бы… Я виноват. Болтанул, не подумав, что Женька выросла, а я почти и не видел как. У нее в голове и засела мысль осчастливить меня вторым ребенком. На свое сердце внимания не обращала. Бывало, побледнеет, сядет маленьким воробышком куда-нибудь в уголок и пытается отдышаться. Я к ней подлечу, а она меня гонит – просто запыхалась. Врачей не слушала и меня не слушала. А Катерина, ее сестра, посоветовала не спорить с ней. После родов здоровье, мол, как раз и восстановится. Только не восстановилось. Анюте полтора годика было, когда Клава умерла. Говорить уже не могла – парализация, но все понимала. До последней минуты в сознании находилась. Глаза ясные-ясные. А в них слезы… Ну вот, расстроил я вас обеих. Ничего, выросли мои девочки. Мама помогла. Так с нами и жила. Анюта ее и звала мамой. Выправил я за деньги задним числом свидетельство о браке с Клавой, а вместе с ним и свидетельства о рождении дочкам. Женечка сейчас с семьей за границей. Муж у нее англичанин. А мы с Анютой – здесь. Игорь, которого я якобы чуть не утопил – ее сын и мой внук. Отличный парень вырос.

– Как внук? – вырвалось у Наташки раньше, чем я успела осмыслить сказанное. – А пропавшая Ольга?

– Его жена. Дениска – мой правнук. Света – сестра Ольги.

– Ничего не понимаю. Что-то в этой истории есть от «Восточного экспресса» Агаты Кристи…

– Семейственность и родство душ, – брякнула я, раздумывая, какой вопрос задать первым. И задала совсем не тот, какой хотела: – А почему вы поехали именно в эту поездку?

Алексей Иванович тяжело вздохнул:

– Саму историю с похищением Оленьки и Дениски вы уже знаете от Светы. Последний звонок от Ольги раздался за пять часов до прибытия теплохода. Звонила она со своего мобильного. Мы установили, что в это время теплоход был на зеленой стоянке. Говорила не очень связно, сквозь слезы, но смысл разговора был таков, что у нее все в порядке и она очень ждет встречи с Игорем. Потом попросила прощения и сказала, что не может оставить Дениса одного. И уж совсем неожиданно завершила разговор тем, что вынуждена бросить туфли, которые внук ей подарил, поскольку в них просто невозможно ходить. Игорь был ошарашен. Тем более что никогда никакой обуви Ольге не дарил. Все вещи она предпочитала покупать сама.

Он перезвонил ей, но телефон молчал. За час до прибытия теплохода на Речной вокзал купил букет цветов, диск с новой компьютерной игрой для Дениса и, не торопясь, вышел из офиса к машине… Машины не было. Торопливо оглядел ряды иномарок, стоящих на противоположной стороне улицы, проверил ключи – они были в барсетке – и разозлился. Минут за десять до угона, безрезультатно перезванивая Ольге, выглянул в окно и автоматически отметил: машинку-то не мешало бы помыть… Сообщение в милицию об угоне «Опеля» передал сразу же.

Выручил сослуживец – одолжил свою «девятку». Но Игорь все равно опоздал. Все пассажиры уже покинули теплоход. На всякий случай он проверил каюту жены. Она была открыта и пуста, но хранила еле уловимый запах Ольгиных духов. Предстояла разборка с женой. И цветы не помогут, тем более что оставил их в кабинете, а покупать новые уже не было времени. С досады он выругался, забыв, что рядом немым укором торчит сестра жены. Еще хорошо, что молчит. Да. Сегодня явно не его день. С утра не задался.

– Едем домой, – рассерженно бросил он Светику. И кому это в голову пришло приклеить девчонке такую кликуху!

Ехали медленно. На всякий случай. Вдруг Ольга с Дениской плетутся домой пешком. Хотя едва ли… Игорь представил себе расстроенную мордашку сына и почувствовал себя хуже некуда. Оказалось – бывает и хуже. Он понял это сразу, как только переступил порог собственной квартиры. Его тоже никто не встречал… Тревога накатила снежной лавиной. Через полчаса ожиданий добавилось отчаяние. Светка плакала, он бегал по квартире и считал шаги, перебивая возникающие в голове страшные мысли. Утвердился в одной – Ольга с сынишкой решили доехать до дома на первой попавшейся машине и она увезла их в неизвестном направлении. Осознание этого заставило поднять на ноги всех друзей и знакомых. Рекомендации были в двух вариантах: первый – срочно сообщить о случившемся в милицию, второй – ни в коем случае не подключать органы, возможно, это похищение с целью выкупа. Нужно дождаться звонка похитителей и выслушать их требования.

Просто сидеть и ждать Игорь не мог. Оставив Светика у телефона, он ринулся в отделение. Дежурный внимательно выслушал его и посоветовал успокоиться. Жена могла обидеться на проявленное невнимание и укатить (он усмехнулся) к подругам, маме или другим родственникам. Игорь попытался объяснить, что Ольга ни в коем случае не могла так сделать, скорее бы забеспокоилась о нем, но дежурный даже крякнул с досады:

– Надо было лучше следить за личной жизнью жены. Не появится через три дня, объявим в розыск. А пока пишите заявление…

Из милиции Игорь вышел «никакой». До сего момента ему казалось, что личная жизнь жены – неотъемлемая часть его собственной. В том плане, что он центр этой самой ее личной жизни. Игорь мог с уверенностью предсказать поведение Ольги в любой ситуации. В памяти высветился последний разговор с женой. Ему показалось, она плакала. Говорила как-то в нос, но сослалась на простуду… Туфли! Она собиралась выкинуть какие-то туфли. Да нет, не какие-то, а купленные им. Стоп! Что она хотела этим сказать? И как понимать, что не может оставить Дениса? Где? Где она не может его оставить? Он беспокойно полез за мобильником и чертыхнулся – оставил дома. Решил поехать на дачу к деду, в душе надеясь, что циничный дежурный отделения прав – вдруг Ольга с Дениской там. Находиться дома было невозможно. Телефоны трезвонили без конца. Игорь, как ненормальный, хватал трубку и с раздражением отвечал все тем же родным, друзьям и увеличившемуся количеству знакомых, что ничего нового нет. Выключить телефон, как и мобильник, не решался – вдруг будут звонить похитители. Мать гостила у сестры в Англии, и это радовало – меньше бестолковых истерик. А похитители, скорее всего, будут связываться с ним именно по мобильнику.

– Он приехал ко мне ночью. – Алексей Иванович поворочался и сел. – Не могу больше валяться. Я спросонья подумал, что Игорек сильно пьян. Речь нервная, несвязная, а главное, спрашивает, не заезжала ли ко мне Ольга. Приехал не на своей машине, в шортах и рубашке с галстуком. Одна нога в кроссовке и без носка, вторая с носком, но в замшевом ботинке. А когда до меня дошло, что случилось, сам перепугался до такой степени, что растворимый кофе в заварочном чайнике заварил. Игорь ничего, выпил и слова не сказал, а я когда прихлебнул, сквасился и сразу в себя пришел… Пять дней не было никаких известий. В милиции буднично отвечали: «Ищем. Будет что-то известно, сразу сообщим». За это время мы с ним все по полочкам разложили. В должниках он не ходил, никого из клиентуры не обманывал. В измену Ольги мы не верили…

– Алексей Иванович, – взволнованно перебила я, – Ольгу не похищали в Москве, уверена. Ее вынудили сойти на последней остановке, забрав Дениску. Отсюда и слова о том, что она не может его оставить, и фраза о необходимости бросить туфли, которые Игорь никогда не покупал. Она знала, что Игоря это насторожит и позволит сузить круг поисков. Надеялась, что он догадается как следует обыскать каюту, а значит, найдет туфлю и записку в ней. С номером телефона похитителя.

Алексей Иванович кивал головой в такт моему выступлению:

– Мы тоже, в конце концов, пришли к выводу, что Ольга до Москвы не доплыла. На шестой день по мобильному Игоря позвонила женщина, номер не определился:

– Ну как ты себя чувствуешь без жены и ребенка?

Игорь ответил правду:

– Никак. Я не живу.

– Это я не живу. А ты еще жив – у тебя есть надежда. Я подумаю, можно ли ее осуществить. – Голос был равнодушный и усталый. – Если у тебя хватит ума не привлекать милицию и совести, чтобы покаяться. Запоминай: теплоход «Николай Карягин», маршрут «Москва – Мышкин – Углич – Москва». Отправление пятого августа. – Раздалось какое-то подобие смеха: – Легко запомнить, да? Тот же самый теплоход. Жаль, что с другим маршрутом. Купи путевку. Там и встретимся. А пока помолись за душу невинно убиенных Юлии, Романа, а также их деток…

– Подождите! Это ошибка! Я никого не убивал. Вы ошибаетесь… – Игорь буквально кричал в трубку.

Перебивая его истеричные нотки, в трубке зло прозвучало:

– Считай, что надежды у тебя больше нет.

– И вы решили поехать с внуком? – задала я дурацкий вопрос. Ясное дело, если Алексей Иванович сидит рядом.

Наташка вдруг заскулила тоненьким голоском:

– Дура я, дура…

– Да не убивайся ты так из-за этого, – попробовала я утешить подругу.

– И ты дура. – Голос Наташки обрел утерянную было силу. – Ну ладно, у человека выхода не было, но нас-то, нас-то зачем понесло на этот теплоход! В такую чертовщину за свой счет! И дети у нас дураки. И мужья. Спровадили! И собака моя – тоже дура. Говорят, животные предчувствуют несчастье. Ничего она не предчувствовала. Ну хоть бы слово сказала. В смысле пролаяла.

Алексей Иванович понуро посмотрел в потолок, потом с укоризной взглянул на меня:

– Я ведь предупреждал… Не хотел рассказывать подноготную…

– Почему Игорь спрыгнул с теплохода, да еще в такую непогоду? Его хотели убить? – не обращая никакого внимания на его слова, спросила я.

– Хотели. Дальше рассказывать не буду, – твердо сказал он.

– Еще чего! – возмутилась Наташка так естественно, как будто не сидела в дурах вместе со мной минуту назад. – Кто это вам позволит умирать тут в одиночестве? Уж раз мы вляпались в это дело, надо выбираться вместе. Ирка, у твоей интуиции тихий час или как?

– Или как, – с тоской проговорила я. – Скажу, до чего додумалась, раз уж Алексей Иванович надулся. Все дело испортила Светочка. Боюсь, что она по какой-то причине заподозрила Игоря в организации похищения любимой жены и сына. Он сообщил, что едет в командировку, а она откуда-то узнала о приобретенной путевке на теплоход.

– Из путевки и узнала, – не выдержав, проворчал Алексей Иванович. – Сидела у него в кабинете, а его сотрудница как раз эту путевку и привезла. Вместе с паспортом. Да еще и счастливого отдыха пожелала.

– Понятно. И еще этот странный сон про Дениску. Девчушка решила тайком пробраться на теплоход и разобраться во всем сама. А если надо, то и отомстить.

– Пристрелив зажигалкой! – радостно хмыкнула подруга. – Впрочем… кто ее знает. Мы во всяком случае точно не знаем, был у нее настоящий пистолет или зажигалка.

– Эта штуковина? – спросил Алексей Иванович, вытащив из тумбочки пистолет. Мы, как по команде, разинули рты.

– Вроде эта, – неуверенно пробормотала подруга, вертя в руках пистолет. – Можно стрельнуть?

Разрешение на пальбу совпало с моментом спуска курка. Раздался щелчок, и из ствола, нацеленного на чашку Костаки, вылетел веселый язычок пламени.

– Фи-и-га себе! – невольно вырвалось у меня… – Продолжим. Значит, вы отловили Светика и ввели ее в курс дела. – Ветеран развел руками, что означало: «А что делать?» – И она должна была сойти в Дмитрове, как и планировала?

– Нет. Мы не могли отпустить ее ночью одну. Хотя она и уверяла, что ее встретят. Я думал договориться с капитаном насчет нее…

В эту ночь Игорь был на волосок от гибели. Опять позвонила та женщина и сообщила, что готова передать ему сведения о жене и ребенке. Встреча была назначена на верхней палубе. Как развернулись события дальше, я пока говорить не буду. Вы явились, как говорится, под занавес. Игорь жив и здоров. Звонил мне из Москвы. Об этом не следовало упоминать, но у вас был такой настрой против меня… Боялся, глупостей наделаете. Игорек сильный малый и прекрасный пловец – моя школа. Ну, а дальше… Дальше вмешалась Ирочка… – Я невольно поерзала на пуфике, – и выдала все, что успела выяснить, уроду, попытавшемуся убить внука. К сожалению, Светлана почти ничего не рассказала Ирине. Я бы предотвратил тот разговор… с ныне покойным…

– Бобриком. Ирина, идиотка, хотела как лучше, – заступилась за меня Наталья. – Эта ненормальная вообще не способна причинить кому-нибудь зло. Кроме себя. – Я взглянула на подругу с благодарностью. – Да я ее и не виню. Тем более что все мы теперь товарищи по несчастью. В большей или меньшей степени. К сожалению, убийца был не один…

– Их, по крайней мере, четверо, – пробормотала я, растеряв прежнюю уверенность. И добилась уважительного взгляда Алексея Ивановича. – Уже говорила Наталье, что Рыжий, напарник Бобрика, – это клички, чтобы не путать соучастников, – испугался моих знаний. Они угрожали его безопасности и безопасности третьего убийцы – старшего по званию. Рыжий убирает Бобрика, а старший убирает Рыжего, благополучно перекладывая вину на ранее убитого Бобрика. Так… Подождите. Это что же получается… Я невольно ухлопала двоих! Мама дорогая! Воистину, знание – сила!

– Не переживай. Решетка тебе не грозит. В крайнем случае пристрелят, и все дела, – утешила подруга. – Есть такое знаменитое выражение: «Словом и убить можно». Не могу сказать, что словом, но уж речью-то своей точно двоих ухайдакала. Наповал! Главное, чтобы теперь рикошетом по нашей башке не досталось. Ну да, помнится, кто-то говорил – убивать нас вроде не собирались, просто хотели выкинуть на чужом берегу, чтобы исключить встречу со Светланой. А Алексей Иванович, насколько я поняла, вообще вне подозрений? Фамилии-то с внуком разные… – Она выжидательно взглянула на ветерана и удостоилась положительного ответа.

– Как минимум осталось двое из общей группы преступников, – оттаяв от осознания содеянного, продолжила я. – Это мужчина, чуть старше нашего возраста, – кивнула я Наталье. – Он передал мальчику сверток с пистолетом и напутствием подбросить его нам. И есть еще женщина, с которой этот мужчина в сговоре. Та, что звонила по телефону. Я так думаю, что решение не допустить нашу встречу со Светиком они приняли обоснованно. Если бы Наталья случайно не увидела объявление о розыске, мы никогда бы не узнали, что Бобрик – это не Игорь, за которого он себя старательно выдавал. Но ведь двое оставшихся преступников сего обстоятельства не знают! Вот и получается: Игорь-Бобрик исчез. Милиция занялась расследованием убийства Рыжего. Нормальным людям не придет в голову создавать себе проблемы и сообщать о своем знакомстве с Игорем и его историей.

Светлана при встрече с нами могла сорвать с Бобрика маску Игоря. Они абсолютно не похожи. Вот тогда-то у нас и могло возникнуть дружное желание сбегать в милицию. Или, на худой конец, к капитану. Алексей Иванович, не волнуйтесь. Светик узнаванию не подлежит. Все наши об этом предупреждены. Мы ее не узнаем, даже если она повиснет у нас на шее.

– Я, пожалуй, все же прилягу…

Нет, мы действительно безнадежные дуры. Наташка права. Я уболтала бывшего капитана хуже десятибалльного шторма, а она и не думала прерывать мое выступление. Вскочили мы одновременно и с одинаковыми извинениями столкнулись в маленьком пространстве каюты. Поняв, что мешаем друг другу, одновременно отступили и заняли прежние места.

– Так, – сосредоточилась Наташка, – дело плохо. Можем толкаться здесь до утра, а мне хочется взглянуть на триумф Алены. Поэтому я встаю первая, проверяю у Алексея Ивановича пульс и выхожу в коридор. Второе действие полностью твое. Нет, я могла бы отдать пальму первенства тебе, – добавила она, уловив в выражении моей физиономии что-то такое, что показалось ей недовольством, – но не уверена, что ты не спутаешь удары пульса с тиканьем будильника.

– О, в этом плане можешь быть абсолютно спокойна – не спутаю. Пульс я просто не найду. – Я дисциплинированно сидела, сложив руки на коленях, и уговаривала себя не задавать больше ни одного вопроса.

Больной, у которого Наталья с будильником в руке считала пульс, начисто отрицал наличие у себя болезненных проявлений, ссылаясь на простую усталость. Наташка немного подумала, к чему бы придраться, чтобы убедить больного в обратном, но ничего подходящего не нашла. Тем не менее вывод ее был категоричен:

– Вам сейчас плохо, поскольку давление значительно понизилось. Я пришлю к вам врача…

В отведенное мне время встала и я, бодро подмигнув Алексею Ивановичу.

– Вы мне очень нравитесь, – шепнула ему, – будьте здоровы!

Он радостно улыбнулся в ответ.

По коридору, слоняясь из конца в конец, ходил одушевленный предмет одного из незаданных мною вопросов – Костаки. Уверена, он караулил наш выход. Может, просто терпеливо ждал возможности вернуться на свое место? Но это только один из вариантов.

– Вот сейчас войдет он в каюту, – заявила Наташка, когда мы отошли на безопасное для хорошего слуха расстояние, – и скажет страшным голосом трех медведей разом: «Кто лежал на моей кровати?!» Я забыла поправить покрывало. У меня от твоей трескотни ум за разум зашел.

– А ты уверена, что обладаешь и тем, и другим? – слегка обидевшись, спросила я.

– Да-а-а. Уверена. Меня еще в детстве мама умницей-разумницей называла.

– Она тебя просто не хотела расстраивать. Я, пожалуй, пойду к себе. Тоже прилягу.

– Думаешь, пока нам не надо держаться вместе? Знаешь, как в лозунге «В единстве – наша сила».

– Боюсь, мне нечем объединяться. Никаких сил не осталось – все пробегала и проболтала.

– Пожалуй, тебе и вправду следует отдохнуть, – согласилась Наталья, окинув меня обеспокоенным взглядом. – И ногами, и головой. Мне в этом плане легче – головы у меня, кажется, нет. А силенка осталась. Одна, но лошадиная. Категорически не могу думать обо всей этой чертовщине – путаюсь.

Путаница была и у меня. Да еще какая! В Угличе – никаких угроз в наш адрес, никаких преследований. Один из возможных вариантов ответа: преступнички желают вычислить Светлану с нашей помощью. Будучи уверенными, что она покинула теплоход в Калязине, мы должны громко удивиться, встретив девушку в числе теплоходных аборигенов. В этом случае за нами должно вестись постоянное наблюдение. Кто ж его знает, может, и ведется. Прогнозы в этом случае весьма неблагоприятные. Как для Светланы, так и для нас. Детей, может, еще пожалеют. Надо же! Знала бы, предупредила Димку, чтобы весь урожай из парника и с грядок раздал знакомым. Отпускные не успела получить, но это даже хорошо. Целее будут. Димка мне чудесный костюм подарил. Жалко, ни разу не надела. Пусть бы отдал Наташке. Нет, Наташке нельзя – она со мной одной веревочкой связана. И у нее свой костюмчик не хуже. Лучше Милочке. Нет, у Милочки слишком бледное личико, ей не пойдет… Господи, о чем это я?! Еще чего! Сама буду носить. Нет, этот вариант моих предположений какой-то нервный и трудоемкий. Убийцам слишком много человек придется ликвидировать. Всех, как говорится, не перестреляешь. Вот второй вариант мне больше нравится. О появлении на теплоходе Светланы убийцы узнали только от меня. Как и тот факт, что она следила за настоящим Игорем. Как они могли рассуждать? В момент покушения на него было обеспечено отсутствие каких-либо свидетелей, тем более погода благоприятствовала… Только ненормальным может прийти в голову гулять на палубе в такую грозу. Хотя… почему ненормальным? Мы же с Наташкой гуляли, поскольку искали Светика… Короче, Бобрик ляпнул «от фонаря», что девчонка сошла в Калязине. Но ведь она действительно могла это сделать, решив, что Игорь, наказав виновных, тоже покинул плавсредство. На всякий случай, не будучи уверенными в выводах, пугнули нас в Мышкине, чтобы не путались под ногами и оставили теплоход. Дальнейшее наше поведение хотя и отдавало легким безумием, но было вполне мирным. Светлану мы ни в ком из пассажиров не опознавали. Вот в Угличе нас и оставили в покое. А зачем зря пугать?.. Наивные люди! Надо бы, ох надо нас запугать. «Теперь уже точно не остановимся», – обреченно подумала я.

Еще один интересный момент. Эти двое… неизвестные нам, наверняка не сомневаются, что Игорь навсегда покинул бренный мир. Для профилактики убрали конкретных исполнителей, разобрались с нами и успокоились. Иначе и до Мышкина не успели бы дойти, как Игорь вместе со следственными органами тут как тут. А если причина покушения на него в нем самом, то Ольгу и Дениску можно и отпустить. Вот только на тот свет или на этот? Нет, не могу об этом думать. Не хочу. Лучше на другую тему: Игорь никак не мог понять, в чем его обвиняют. Но так или иначе ему предложили помолиться за невинно убиенных… Убить можно по-разному, даже не заметив этого. Словом, например… Нет. Это мы уже проходили. Пожалуй, незаметно – не получится. Значит, либо Игорек откровенно врет, либо его действительно обвинили ошибочно. Кажется, я пока не могу с этим разобраться. Но кое-какие зацепки есть. Судя по всему, молиться Игорю следовало за целую семью: жену Юлию, ее мужа Романа и их детей. Стоп! Почему не названы имена детей? В поминание усопших записывают конкретные имена. Может быть, они погибли, еще не родившись? Или только что появившись на свет? Ладно, оставим пока это… А все-таки как можно ухитриться убить целую семью, не заметив этого? И тут меня осенила догадка. Она была столь невероятной, что я испугалась. Я даже могла предположить, кто и почему был зачинщиком всей этой чертовщины. Определенно нужно отдохнуть от всех мыслей, прежде чем начать выяснять детали своего вывода.