Текст книги "Чертовщина за свой счет"

Алена шла впередсмотрящим и расчищала путь от случайных прохожих. За нашей тесной компанией, предотвращая любую возможность кому-либо просочиться вперед, медленно двигалась Любаня с мужем и пакетом. Так мы и вышли на капитана. Я бы даже сказала, он вышел на нас – из каюты. Алена резко тормознула. Мы с Лешиком и висящей посередине Наташкой налетели на Алену. А куда было деваться? Наташка от неожиданности распрямилась, забыв как следует ойкнуть. Вместо этого она емко вякнула: «Блин!» Ленусик ласточкой порхнула вперед и попала в крепкие объятия капитана. Лицо не очень старого речного волка красноречиво говорило о том, что он такого счастья не ожидал, но раз уж привалило… Тонкие нюансы его чувств я расшифровать не успела – Любаня с мужем и пакетом, не успев остановиться, пошли на таран. Последнее, что я помню более-менее отчетливо, – стройную фигуру массовички Людмилы в дверях не вовремя покинутой капитаном каюты. С немым чувством укора в больших глазах и вытекающими отсюда последствиями для капитана. И Лешика, ползающего внизу в тщетной попытке встать, зациклившегося на знаменитой фразе: «Чуть свет – уж на ногах. И я у ваших ног». Дальше осталось только захлестнувшее меня чувство ужаса: я была вся в крови! В чужой крови! Она хлынула из кого-то потоком и теперь стекала по моей голове, лицу и жадно впитывалась белым костюмом. И откуда у меня эта склонность к белому? Я крепко зажмурила глаза и сквозь непроглядную тьму явственно увидела свою дачу. Яблони, вишни с гроздьями спелых, блестящих на солнце ягод, и слабо удивилась – какие вишни? Их давно уже слопали. Просто организм защищается от стресса. Короткие смешки сзади быстро оборвались, как только раздался крик ужаса. Кричала я. Потом подключилась Наташка и Алена. Распад нашей могучей кучки шел, как в замедленной съемке. Непонятно откуда возникла фигура врача. Вся возня вдруг сконцентрировалась у моей валявшейся и со страху упорно не желающей вставать персоны – сначала не желающей по собственному почину (боялась увидеть раненую Наташку), потом – по инициативе врача. Судя по всему, ранена, но, слава богу, жива была именно я. Вероятно, от падения открылась старая царапина на голове. Преодолевая сопротивление врача и Алены, решила все же встать, но тут же послушно залегла снова, услышав дикий визг. Визжала Любаня, которую с неимоверными усилиями пытались оторвать от пола шесть человек, включая Наталью.

– Не надо!!! Я сама. Сама, сказала! Ой, Сеня, да помоги же мне, ногу больно… Не надо, я сказала! Сеня, дай ты ему по рукам, он меня компрометирует!

Попытки Любани встать сотрясали пол. Я это явственно чувствовала. Надо же, как хорошо работает в очередной раз раненая голова!

Неожиданно стало тихо. И только я решила, что потеряла сознание, как четко прозвенел голос дочери:

– Ой, мамочка! От Любани мокрое место осталось!

Тут уж было не до себя, и я вскочила. Любаня стояла, прислонившись к стене, живая и в основном невредимая. Сеня, стоя на коленях, усиленно растирал ей правую лодыжку. Место падения Любушки было отмечено белым похудевшим пластиковым пакетом с многочисленными брызгами крови. «Вишни!» – запоздало вспыхнуло в моей голове видение.

Лешик резво нагнулся и, выхватив из пакета две лопнувшие упаковки вишневого сока, понюхал. Осмелевшая Алена уверенно лизнула меня в щеку.

– «Курортная серия» – ничего. Где брали? – деловито обратилась она к супругам.

– В Москве. Упаковку, – морщась, ответила Любаня.

– И пахнет вишней, – обнюхивая меня, сказала подруга.

Свободного пространства рядом со мной опасно поубавилось, в отличие от количества желающих проверить Наташкино обоняние. Я решила не искушать судьбу и, торопливо нащупав в кармане ключ от каюты, приготовилась к побегу. Но окончательно пришедшая в себя Любаня сдержала мой порыв словами о том, что я своим видом могу потопить наш славный корабль, и через Сеню передала свой замечательный кружевной платочек, моментально впитавший из моих рук вишневый сок.

– Я постираю. «Тайдом», – забормотала я, с отчаянием глядя на запятнанную улику.

– Еще чего! – возмутилась Любаня, отлепляясь от стенки. – Ты лицевую часть лучше вытри – с волос течет…

– Пусть течет. Я в каюте вся выжмусь. Надо же, какой сок вкусный! – Пришлось слизнуть языком скопившиеся на губах излишки. – Мне дочь поможет. А Лешик пока проводит маму в каюту.

Вот про «маму» все как-то и забыли. Наташка сгоряча хотела уже явить окружению новую вспышку радикулита – левый уголок губы опасно полез вверх, к левому уху, но опомнилась:

– Со мной все в порядке. Как только меня уронили на пол, в спине сразу что-то хрустнуло. И вы мне не поверите, но все прошло.

– Будем считать, что в течении болезни появилась положительная динамика, – заворковала Алена.

– А главное, теперь известно, как лечить, – серьезно поддакнул Лешик.

Как выяснилось, больше всех пострадала Любушка. Правая лодыжка подавала надежды увенчаться большим синяком. Причину выявили тут же – верхняя часть и подошва правого ботинка Мисюси, попавшие под пресс нижних конечностей супруги. В результате детали ботинка решительно разошлись в разные стороны, самонадеянно полагая, что проживут самостоятельно.

– Сеня, сбегай за коньяком, – простонала Любаня. – Могло быть и хуже. Пока Ириша отмывается, мы с Натали все быстренько организуем…

Посчитав инцидент исчерпанным, капитан шагнул туда, откуда недавно вышел. Врач, закончив осмотр Любаниной ноги, глаз не могла оторвать от пострадавшего ботинка Мисюси. Ботинок определенно вызывал у нее большее сочувствие, нежели Любаня.

В каюте я попробовала было раздеться, но дочь отговорила:

– Ныряй под душ, в чем есть, а то вся каюта будет «Курортной серией», потом все скинешь.

В этом был определенный резон. Стоя под душем, я с тоской наблюдала, как меняется цвет моего наряда. В конце концов он приобрел стойкий оттенок какого-то грязно-лилового цвета. Лишь в местах большего скопления сока цвет был более насыщенным. Но это не добавляло костюмчику прелести. Я с трудом подавила желание швырнуть прикид в мусорную корзинку. Спасло его от этой участи только стихийное желание проверить на деле «Тайд». Удручала трудоемкость процесса и отсутствие тазика. Выудив из кармана брюк одолженный Любаней платок, я задумчиво повертела его в руках и решительно взяла стакан. Растворив в нем щедрую пригоршню порошка, сунула сизый платочек в раствор и с любопытством стала ждать результата.

– Ма-ам! Вылезай. К нам гости. Я тебе сейчас передам твои походно-полевые джинсы.

Дверь санблока приоткрылась, и кучка одежды перекочевала в мои руки.

Я с трудом подавила желание проорать из-за двери, что не выйду, пока незваные гости не покинут помещение. Я сама, между прочим, должна быть в гостях у Наташки. Надеюсь, у нее хватит ума не пробовать Любанин коньяк. Сладкая парочка, возможно, решила нас изолировать от общества на всю оставшуюся жизнь. И это несмотря на то, что мы вели себя тихо. Светлану не искали, а от милиции прямо-таки шарахались. Не логично как-то… Веселый гомон за дверью отвлек меня от раздумий. Я в последний раз взглянула на себя в зеркало и вышла.

Импровизированный стол на тумбочке был накрыт. И могу поклясться – не из наших припасов. Взглянув на гостей, сразу поняла, что к Наташке не попаду. Просто потому, что банкет перенесен в нашу каюту. Свободных мест, кроме унитаза в санблоке, не осталось, но я сразу решительно предупредила, что туда не вернусь. Непонятно как забредший к нам на огонек Владислав Сергеевич предложил поделиться местом на пуфике, но я гордо отказалась. В конце концов на пуфик уселись Лешик с Аленой, а мы с Наташкой заняли их прежние места – на моей кровати. Несколько на отшибе, но лучше, чем в санблоке. Любане на кровати Алены пришлось несколько потесниться, в результате с краю, впритык к Сене, притулился пришедший поздравить Алену Костаки. В ход пошел Любанин коньяк. Рассудив, что всех, включая себя, не перетравишь, и посмотрев на умиротворенную Наташку, уверенно державшую в руке пластиковый стакан, я решительно подняла вверх свою кружку. Честно говоря, разум отказывался верить во враждебность супружеской четы. Пока Владислав Сергеевич говорил тост, Наташка ухитрилась мне шепнуть, что с платком все в порядке. Я слегка озадачилась и в итоге не поняла, за что же мы пьем. Вопросительно взглянула на дочь – она не пьет вообще ничего крепче «Аква-Минерале», – и удостоилась укоризненного покачивания головы. На всякий случай выпила за здоровье всех присутствующих. Коньяк я не люблю, водку тоже. Вот «Мартини» с апельсиновым соком или сухое вино – это пожалуйста. Особенно в жару… Дыхание перехватило, и я с трудом впихнула в себя дольку лимона. Стыдно, конечно, в мои годы не уметь пить коньяк. Владислав Сергеевич сыпал употребленному напитку комплименты и ругал «Наполеон» и виски. Вспомнив свою поездку в Англию, начал щеголять такими терминами, что я запуталась – о чем это он. Самое интересное, что к нему подключилась Любаня. Минут пять они, не обращая ни на кого внимания, бойко общались исключительно на английском, затем с ходу переключились на французский, что меня добило окончательно. Когда дело дошло до испанского, я уже перестала чему-либо удивляться. Наташкина реакция была более активной: «Бл-и-и-ин!!!» При этом кусок буженины, скучавший на ее одноразовой вилке, шлепнулся на мой кусочек хлеба.

Мисюся отреагировал моментально:

– Любочка прекрасно знает пять языков. В ее частном детском садике детки учат иностранный уже с четырех лет…

Ленуська с Лешиком восторженно таращили глаза на Любаню. И только Костаки чувствовал себя не очень уютно. Может быть, потому, что Любаня несколько расслабилась и увеличила за счет этого свое сидячее место. Я решила немного подбодрить паренька и заметила, что зря он не пришел на конкурс. Было очень весело…

Костаки очередной раз перенес тяжесть тела на правую полусидячую сторону, удивленно посмотрел на свой бутерброд и сказал, обращаясь скорее к Алене с Лешиком:

– А я там был. Как же вы меня не заметили? Я, признаться, был уверен, что снискал, так сказать, внимание почтеннейшей публики…

– Мам, да ты что?! – тихо удивилась дочь, отвлекаясь от иностранного дуэта. – Костю не узнала? – И, видя на моем лице полное недоумение, раскрыла рот для пояснения. Но оно пришло со стороны – от Наташки. Она шлепнула ладонью по столу, размазав по нему ломтик помидора и радостно крикнула:

– Леночка!!!

Я очень испугалась за Костаки. И за бутерброд, который он с такой любовью формировал. Я бы с испугу точно уронила колбасу на пол. У парня оказалась железная выдержка и… талант. Настоящий талант перевоплощения, о чем и не преминула ему сообщить. Перебивая меня, Наташка, в свою очередь, пела ему хвалебные песни. Но он, очевидно, был равнодушен к комплиментам. Содержимое стола занимало его гораздо больше. Тем не менее он мило улыбался всему застольному обществу и покидать его явно не собирался.

– Ирина Александровна, ну так когда мы сможем серьезно обговорить мое предложение? – Вопрос Владислава Сергеевича застал меня врасплох, и я спешно проглотила целиком кусок груши. – Думаю, сегодня, – он взглянул на часы, – уже не стоит. А вот завтра… ну, скажем, часов в десять. Сразу после завтрака?

– Да, конечно, – с трудом выдавила я, не подозревая, о чем идет речь, но успев заметить, как помрачнел Лешик.

Разошлись мы поздно. И то только потому, что Мисюся слегка всхрапнул. В пылу оживленной беседы о садовом дизайне никто не заметил, как он тихонько привалился к стене и затих. Насильно освобожденный женой из объятий Морфея, Сеня испуганно таращил глаза по сторонам и, только окончательно проснувшись, облегченно вздохнул:

– Не поверите, приснилось, что я в тюремной камере за решеткой, а нар на всех не хватает…

Дочь улеглась, не дожидаясь, пока уйдет Наталья, оставшаяся попить чайку. Мы включили ночник и тихо сидели, наслаждаясь покоем. Равномерное гудение машинного отделения, сопровождающееся привычной тряской, было таким уютным и не мешало. Подруга почти шепотом делилась новостями:

– Любаня, отправив муженька за коньяком и провизией, сразу же направилась ко мне. Сопротивляться я не решилась. По дороге со злости спросила, зачем она полезла к тебе со своим платочком. В этом случае и двуспальной махровой простыни мало. Только зря испортила вещь. В конце концов, у тебя и свой платок был. Любаня даже остановилась: тебе, мол, что – моего платка жалко? Я сделала безразличный вид и посоветовала ей и впредь разбрасываться хорошими вещами. До каюты шли молча. И, только усевшись на пуфик и блаженно вытянув ноги, Любаня поделилась историей платка.

У Сени была сестра. Моложе его на десять лет и изрядная стерва. Намучился он с ней капитально. Мать еще в советские времена, работая директором небольшого, но блатного магазина, имела очень хорошие деньги и неосмотрительно баловала младшенькую. На беду, девочка обладала очень смазливой мордашкой и вызывала постоянный восторг окружающих. Настоящий или наигранный, трудно сказать. Так или иначе, но ребенок рос с сознанием своей исключительности. Отец, не выдержав бурной жизни супруги – не только дневной, но и ночной, ушел к другой. Жена заметила это только на третий день после его ухода – по переполненному ведру с мусором. Сеня отбывал в это время воинскую повинность. К моменту окончания службы мать была уже серьезно больна. Не помогли ни связи, ни деньги. Все сбережения матери, включая ювелирные украшения, хранились в металлическом ящике, зарытом в подвале старого бабушкиного дома, который мать так и не успела перестроить под дачу. Умирала она тяжело. Перед самой смертью попросила прощения за тяжелую обузу – младшую дочь, управы на которую практически не было. Прощаться с матерью одиннадцатилетнее чудовище не захотело, мотивируя это тем, что все равно помочь ничем не сможет. А в день похорон девочка отправилась с друзьями в Парк культуры – развеяться. Сеня такое поведение сестры списал на излишнюю нервозность. Несмотря на редкостный ее эгоизм, он продолжал искренне любить и жалеть сиротку. Денег хватало. Тратил он их разумно. Все в одночасье рухнуло, когда деньги обесценились. Правда, оставалось еще золото. Но оно в скупке принималось очень дешево – как лом. Стараясь заработать побольше денег, Сеня по старым связям устроился в магазин, которым когда-то заправляла мать. Сначала грузчиком, а потом продавцом. И сам не заметил, как покатился по наклонной. Деньги, пьянки, бабы… Но сестру лелеял, как редкий цветок. До тех пор пока не вернулся с работы домой среди бела дня с высокой температурой и не застал бедняжку в кровати с мужиком лет под пятьдесят. Мужика он вышвырнул. Тот еще с полчаса надрывался под окном с просьбой вернуть хотя бы штаны. Шестнадцатилетняя красавица не побоялась расцарапать наманикюренными коготками братику физиономию и обвинить его в том, что он толкнул ее на панель. Сеня от неожиданности даже сел мимо стула. Но она, нисколько не смущаясь, поведала брату, как мучается от голода и холода. Мамочка в свое время привозила ей еду из ресторанов и умерла бы еще раз от разрыва сердца, узнав, что дочь второй сезон ходит в задрипанной дубленке болгарского производства. Когда до парня дошел весь смысл обвинений, он молча вытащил ремень из брюк и отхлестал сестренку по изящной заднице. А к вечеру они помирились, и жизнь потихоньку наладилась. Сене казалось, что сестра сделала правильные выводы. В девятнадцать лет она вышла замуж за сына знаменитого профессора, частенько мелькавшего на телеэкране. Но муженек, как оказалось, во многих пороках переплюнул свою женушку, и ей скоро надоело положение соломенной вдовы. Несмотря на полное материальное благополучие. Второе замужество также радости не прибавило: муж был талантливым актером и в кино, и в семейной жизни. А ей хотелось видеть супруга исключительно у собственных ног. И, разумеется, с деньгами, преимущественно в иностранной валюте. Спустя некоторое время попалось сразу два подходящих кандидата на вакантную должность мужа. Один был молод и хорош собой, но жениться не собирался. Второй был угрюмым бирюком, но это пугало не так, как его, мягко говоря, некрасивая внешность. Немного поразмышляв, девица решила охмурить первого кандидата и вскоре от него забеременела. Того это обстоятельство нисколько не обескуражило. С обворожительной улыбкой на красивом лице он сообщил, что через неделю перебирается на постоянное место жительства в Цюрих – там льготное налогообложение и любимая невеста. Бедной сиротке пришлось спешно доказывать свою любовь второму кандидату. Как оказалось, ему и доказывать ничего не надо было. Он был счастлив уже от одного ее взгляда. Как ни странно, но она постепенно привыкла к нему и даже испытывала какую-то странную помесь отвращения с жалостью и восхищением. А частые поездки за границу и бесчисленные дорогие подарки убедили ее в правильности выбора. Когда она, выждав время, сообщила ему о наследнике, тот на коленях умолял ее выйти за него замуж. Замужество оказалось недолгим. Она умерла. Через три месяца после роскошной свадьбы. И, как в случае с матерью, опять не помогли ни деньги, ни связи…

У сестры осталась квартира, которую она в свое время так и не приватизировала – лишние хлопоты. Вещи Сеня раздал любовницам, оставив себе только фотографии да еще нарядную коробочку с кружевным белым платочком. Эта вещица, как ему казалось, в полной мере отражала сущность его младшей сестренки. Только перед свадьбой заветная коробочка перекочевала в руки Любани. Честно говоря, та подарку не обрадовалась, испытывая определенную брезгливость. Но не принять не могла. Пользоваться им начала только на теплоходе, чтобы порадовать муженька. И вот повезло – избавилась.

Наташкин рассказ меня и обрадовал и встревожил. Обрадовал тем, что Любаня с мужем оказались вне подозрений, а вот чем встревожил? Ну да не стоит ломать себе голову на ночь глядя. Путешествие подходит в концу, и приносить нас в жертву, кажется, никто не собирается. Что касается Игоря, Светика и Алексея Ивановича, то мы им, очевидно, ничем помочь не можем. Хорошо хоть не навредили…

– Ты не знаешь, по какому поводу я завтра должна встретиться с «Киллером»? – отвлеклась я от основной темы.

– Я не понимаю, – прошипела Наташка. Кажется, она начинала сердиться. – Ты придуриваешься или как? Он же прямо об этом сказал – со стаканом в руке. И ты за его тост выпила и не поперхнулась.

– Или как, – прошипела я в ответ. – Я с тобой трепалась и не слышала его лозунгов. Думала, он так… для приличия. Словом, поздравляет. А глотнула я за наше здоровье.

Наташка хихикнула:

– Все поняли, что ты обмываешь счастливое модельное будущее своей дочери. Он как опытный специалист полагает, что у нее хорошие данные и…

– Еще чего, – заорала я, забыв про спящую Аленку, и она, приподняв голову, сонным голосом поинтересовалась, кого и чем я обделила. Наташка приложила палец к губам. Зря! От охватившего меня гнева я даже не нашла что ответить. Да это было и ни к чему. Дочь перевернулась на бок и опять заснула. – Почему ты мне не сказала, за что пьем?! – Гнев потихоньку стал разбавляться обидой.

– Интересное кино! Выходит, тебе все равно, за что пить? Алкашка! Заработаешь на дочери кучу денег и купишь… самогонный аппарат. – Я не сразу поняла, что Наташка шутит, и поэтому со злостью выхватила у нее из-под носа последний кусок шоколада. Наташка отреагировала лениво: – Не очень-то и хотелось. – Сделав последний глоток и жмурясь от удовольствия, она аккуратно поставила чашку на тумбочку, внимательно на нее посмотрела и перевернула ручкой к себе. – Ну что ты переживаешь, дурочка, – ласково прошептала она, глядя, как я, обхватив голову руками, качаюсь из стороны в сторону. – Все в порядке и под контролем. «Киллер»… вот уж действительно киллер. Чуть наповал не сразил своим предложением. Он его твоей дочери еще в зале выдал. Но та человечек мягкий, обидеть никого не может… Начала ему бормотать что-то о своих планах, связанных с медициной, о желании закончить институт… А он ей сладенько так поет про возможность сочетать одно с другим, про возможность обеспечить себя на всю жизнь. Ленка совсем перепугалась – человек, можно сказать, хочет ее на большую дорогу вывести, а она никак не может подобрать подходящие слова, чтобы отказаться. Ну так, чтобы он не обиделся. Дурочка! Вся в маму. Словом, брякнула она ему с перепугу, что ей мама не разрешит, он и отстал. С мамой, говорит, я сам переговорю… У меня глаза на лоб вылезли, когда он к нам заявился. Кстати, с этой самой здоровенной шоколадиной, от которой ты последний кусок хапнула. – Я торопливо вернула шоколад на место, подразумевая, что нам от Владислава Сергеевича ничего не надо… – Лешка весь из себя вылез, когда понял, куда пихают Ленуську.

– Что теперь делать? Идти на эту дурацкую встречу? Может, нам не ходить на завтрак, а? Сядем в каюте и закроемся наглухо. Окна занавесим. Пусть думает, что мы спим… Нет. Весь день не проспишь… Может, пойти его разбудить и сказать, что он неправильно меня понял?

Наташка спокойно доела последний кусок шоколада:

– Кажется, я ошиблась. Шоколад был Любанин. А что ты дергаешься? Я же сказала, не переживай. Я пойду с тобой. В крайнем случае, оторвем ему голову…

Последнюю ночь я почти не спала. Сначала не могла успокоится с этим дурацким конкурсом. Кто ж знал, что он мне боком выйдет? Задурят дочери голову… Потом вспомнила Натальин рассказ о Сене и его сестре. После такого рассказа как-то не получается называть его Мисюсей. Почему он так по-собачьи себя ведет? Хотя все, пожалуй, объяснимо: парень рос самостоятельным. В пору его детства особого достатка в семье не было. Деньги появились потом, когда он достаточно вырос и уже имел сложившиеся принципы. Безумная любовь матери и безумные деньги выпали на долю сестренки. Личная жизнь у него не задалась. Попадавшиеся в поле зрения женщины не проходили тест на звание законной супруги. Он по-своему любил мать – в пору его детства она наверняка была другой. Может быть, какие-то ее черты невольно искал в своих многочисленных любовницах. И не находил. Ни в ком, кроме Любани. А что Любаня? Интересное сочетание базарности и образованности. Умение соответствовать обстановке. Доброта, нежность и заботливость вкупе с постоянным лидерством и способностью в определенный момент отвесить оплеуху. А на верхушке пирамиды – порядочность. Наверное, Сеня за своей Любаней – как за каменной стеной. В свое время такой стеной был он сам, поэтому умеет быть благодарным. А нам, идиоткам, смешно. Нет, не буду больше называть его Мисюсей. Сестру его тоже по-своему жалко. Из нее со временем мог бы неплохой человек получиться. Возможно, жила бы с последним мужем и радовалась жизни. А муженек, не догадываясь, что растит чужого ребенка, считал себя самым счастливым человеком на планете… Но судьба злорадно подставила подножку…

Надо как-то выразить ему сочувствие. Нет, ему – неудобно. Как представитель мужского сообщества он может отрицательно отреагировать на вмешательство в его личную жизнь. Делясь такими подробностями с женой, Сеня и не надеялся, что обретет массу сочувствующих его переживаниям со стороны. Но никто не запрещает выразить соболезнование самой Любане. Уж она-то не сомневается, что детальный пересказ истории ее мужа Наташкой отложил отпечаток в моем сознании. И не отреагировать на это просто невозможно. Завтра же отреагирую…

Я ворочалась с боку на бок в тщетной попытке заснуть. Путаясь в одеяле и без конца роняя подушку на пол. Теперь уже не давала спать теплоходная трагедия. Отдельные детали головоломки острыми концами бередили покой. И зачем только вспомнила об этой истории с Игорем, Алексеем Ивановичем… Вполне хватало Сени.

Та-а-к! Надо взять себя в руки, успокоиться, а там и сон придет. С этой целью я села и отодвинула занавеску. Было уже светло и хорошо видно… что ничего не видно. Кроме сплошного тумана и кусочка палубы. Жуткое, я вам скажу, зрелище. Богатое воображение тут же изобразило картину полного одиночества во Вселенной – этакий Бермудский треугольник, и я с ужасом задернула занавеску. На всякий случай непроизвольно применила испытанный прием – натянула одеяло на голову. Ногам стало холодно. Это подействовало отрезвляюще. Так или иначе, у меня хватило мужества обругать себя нехорошими словами и обидеться. Обида заставила встать. Я мигом простила себя и решила выпить кофейку. Все равно не уснуть. Надо только сполоснуть чашку. Открыв дверь в санблок, я вздрогнула – испугалась собственного костюма в сизых линялых разводах, сушившегося в ожидании стирки «Тайдом». Кстати, как там наш платочек в стакане? Оказалось, никак. Стеклянный стакан был пуст и в ярком люминесцентном свете сверкал хрустальной чистотой. Замечательно! Наташка, как всегда, тщательно помыла все, что ей казалось необходимым. А содержимое стакана, ругая меня за неаккуратность и гордясь собой, шваркнула в унитаз. Неплохая проверка для «Тайда»! С тоской я посмотрела на испорченный костюм и поспешно отвела взгляд. Это зрелище еще похуже тумана.

Кофе немного развеял скопление мрачных мыслей. Я подумала о предстоящей встрече с сыном и Димкой, дачных заботах и вечерах за самоваром и невольно заулыбалась. На что мне жаловаться? Вот Игорю!.. С минуту я лихорадочно гнала мысли обо всей этой нелепой и местами страшной истории, но они не уходили. Потом перестала сопротивляться и увлеклась. К моменту пробуждения дочери я уже знала, как и почему произошло преступление. Следовало только получить ответ на несколько вопросов.

В первую очередь мне был очень нужен Алексей Иванович. Бросив Аленке короткое «я сейчас», ринулась к ветерану, подхватив ее шлепанцы. Дверь в его каюту, загородив проход, открыл Костаки.

– Извините, Алексей Иванович принимает душ.

– Какой душ, когда он говорит по телефону! – возмутилась я. – У меня прекрасный слух.

– Извините, – твердо сказал Костаки и закрыл перед моим носом дверь.

Такого еще со мной не случалось. Но не ломиться же к ветерану в каюту. Вдруг он и вправду принимает душ с мобильником в руке. Кроме того – скоро завтрак. Надеюсь, он успеет договорить…

Назад я возвращалась медленно, мельком отметив, что туман рассеялся. Стеклянные окна и двери холла являли взору зеленые берега канала. Алена с тревогой посмотрела на меня, но я ее быстро успокоила:

– Приснился жуткий сон… В титане кончилась горячая вода. Вот я и сбегала проверить – во сне это было или наяву.

– Ой, а я вообще всю ночь не спала – кошмары мучили. Все от Владислава Сергеевича пряталась. В последний раз на себя мусорный бачок надела – ну, тот, из ресторана… А он подкрался и перевернул… Откуда ни возьмись – Наталья Николаевна в моем длинном розовом платье и новых босоножках! И как заорет: «Мы ему голову оторвем!» Я, когда глаза открыла, решила, что она уже побежала… выдавать желаемое за действительное… А ты торопишься, чтобы… не опоздать на ужасное зрелище…

– Замечательный сон. Только с мусорным бачком, знаешь… как-то не очень. Иди умывайся, сейчас позавтракаем и избавимся от всех проблем.

Осторожный стук в дверь отвлек меня от дальнейших размышлений. Я подошла к двери, предполагая, что Владислав Сергеевич тоже плохо спал. Но за дверью стоял смущенный ветеран. Пропустив извинения мимо ушей, я подхватила его под руку и потащила наверх – на шлюпочную палубу. К сожалению, она была занята. Романтичная Раиса Леонидовна, не замечая моей всклокоченной головы, показавшейся на палубе, задумчиво смотрела вдаль. Наверное, шел творческий процесс рождения новых стихов. Не дав ветерану высунуться наверх, я дрыгнула ногой и направила его назад, с удовлетворением отметив, что бегать мне стало гораздо легче, чем раньше. Чего нельзя сказать о ветеране… Укрылись мы все в том же музыкальном салоне. Через некоторое время я получила ответы на интересующие меня вопросы. Все встало на свои места. Многое из того, что я говорила, ему было известно. Я даже слегка расстроилась. Повеселела только после того, как он стал меня благодарить. Оказывается, я почти спасла Светочку от опасной операции. В результате его план кардинально менялся. И то, что я принимаю в нем непосредственное участие, было само собой разумеющимся. Разошлись мы вполне довольные друг другом.

«Главное для меня сейчас, – отрешенно думала я, возвращаясь в каюту, – держать язык за зубами и держаться самой. Со всеми. Как ни в чем не бывало. В принципе, это совсем не трудно. Наталья и ребята, например, уверены, что опасность миновала. Мы никого не трогали, соответственно, не тронули нас. Так, напугали немножко. В профилактических целях…»

– Где это ты все утро мои шлепанцы треплешь? И почему они мокрые? – Вопросы Алены прямо с порога вернули меня в реальность. – Я так понимаю, начались новые неприятности? Или это не очень хорошо забытые старые?

Глаза дочери выражали явную тревогу.

Как же это я так лопухнулась? В суматохе не успела продумать объяснение своему временному отсутствию. Ну не рассказывать же правду! Я постаралась изобразить максимальную правдивость:

– Сначала бегала к Владиславу Сергеевичу. Знаешь выражение: «Лучшая защита – нападение». Вот и хотела застать его врасплох. Но его в каюте уже не было. Наверное, зарядку делал. На свежем воздухе. Потом приходила Раиса Леонидовна. Она новые стихи написала. Ей хотелось их почитать…

– А мокрые тапки?

– Так на палубе роса была. Она боялась разбудить Стасика, и мы пошли наверх…

Тревога в глазах Алены сменилась любопытством:

– Ну и как стихи? Понравились?

– Как тебе сказать… Грустные какие-то… И запоздало подумала: «Надо и впрямь попросить старушку почитать свои стихи. Вдруг дочь надумает выразить ей свое и мое восхищение».

За завтраком выяснилось, что плохо спалось не только нам.

– Полнолуние, – вздохнула Наташка. Где она только луну нашла? В полном тумане. – Только удалось заснуть, начали кошмары мучить. Представляете, приснилось, что я украла с нашего теплохода все мусорные бачки. Полночи их куда-то возила, возила… – Наташка зевнула, вслед за ней поочередно зевнули и мы. – Вот сижу и думаю: на фига?

– Ну, положим, все мусорные бачки ты украсть не могла, – мудро заметила я. – В одном их них в это время пряталась Аленка. – Дочь выразила громкий протест, и я, принеся извинения, поправилась: – Не в одном, а под одним. Но ее Владислав все равно вычислил… – На этот раз зевнула я, и коллектив живо откликнулся на почин.

– А я просто не смог заснуть. У вас хоть мусорные бачки в памяти остались, а тут – никакой романтики. И вспомнить-то нечего, – грустно признался Лешик.

– Ты не одинок, – утешила его дочь, размазывая кашу по тарелке, – мамульчик всю ночь для Владислава Сергеевича речь готовила. Чуть рассвет забрезжил, понеслась ему пересказывать. Чтобы не забыть. В моих тапках, между прочим. Наверное, они ей уверенности придавали. Только его, шалунишки, в каюте не оказалось.