Текст книги "Драконий Катарсис. Изъятый"

Глава 15
По листочку, по веточке

Наутро я проснулся от непередавамых ощущений. В теле болело все – падение во владения здоровенной унгиаш даром не прошло. Все попытки форестессы и ее спутницы попользовать меня целительской магией окончились полным провалом. Разве что обе охотницы стали чувствовать себя намного лучше. Естественно – ведь магия спокойно отразилась на тех, кто пытался направить на меня заклятия исцеления. Пришлось трем моим спутникам изобретать примочки, мази и перевязки. Горотур огорченно мотал головой и басил о том, что теперь дорога займет намного больше времени. А Клэв и Квазя отмахивались, уверяя, что и без магии поставят меня на ноги в считаные минуты. Когда они буквально сделали это, я выпал в осадок. Эти две… Даже не смог подобрать слов – боль мешала. Они просто схватили меня за руки и ноги, вытащили из куррики и поставили на ноги. Пошатываясь, я все-таки родил пару фраз об их умственных способностях, но тут же заткнулся – девицы, похоже, восприняли мою язвительность за настоящий комплимент, расцвели и возгордились.

Наскоро перекусив чем-то из запасов тура, мы двинулись в путь. И уже через час я осознал, что вполне бодро шагаю по тропе, не ощущая в теле особых проблем. Наши новые спутницы возгордились окончательно, и Клэв с этакой ноткой превосходства пообещала, что на ужин мы будем есть сладкое мясо сосуна. Правда, потом Квазе пришлось долго объяснять мне, что это просто такое животное, питающееся древесным соком. Клэв обиделась на мой ржач.

Следующие часы пути я мучился от тяжелых раздумий: запытать тура или нет? Вчерашняя его фраза про какой-то фурраж ела меня поедом. Что это такое и зачем туры его проходят? По всему выходило, что и Клэв с Квазей знали ответ на мой вопрос. Так что у меня была альтернатива: приставать к Горотуру или донимать охотниц. Когда я попытался поговорить об этом с Клэв, та, еще помня мой смех над ее словами, гордо задрала нос и усвистала куда-то вперед, типа на разведку. Квазя же загадочно улыбнулась неподражаемым лягушачьим ртом и ответила:

– Спроси своего друга, моркот.

Однако Горотур лишь отмахнулся, пробурчав что-то про «потом». В итоге пыточные планы провалились. Зато девицы уже вдвоем взялись за меня. Причем первый же вопрос Клэв поставил меня в тупик. Она пристроилась к моему шагу, улыбнулась и спросила:

– А ты зачем покрасился в черный цвет?

– Э-э-э, – не сразу понял я вопрос.

– Ты ведь белый, да? Это у вас такая новая традиция, что ли? Или у тебя какой-то интерес? Прячешься, да? А от кого? Почему тебе надо маскироваться? Это как-то связано с тем, что вы идете в Сердце Бездны?

Мои глаза начали сползаться в кучу, но я героически справился и ответил, немного подумав:

– Это мой натуральный цвет, форестесса.

– Ну и ладно, – опять надулась Клэв. – Не хочешь отвечать – и не надо.

Она приотстала и зашепталась с Квазей. Та послушала шепот зеленой охотницы и хихикнула раз, потом другой. Окончательно разочаровавшись в нас с лягухой, Клэв перекочевала в голову нашей цепочки, где стала донимать Горотура. Вскоре мы остановились на привал возле небольшого бассейна воды, скопившейся в наросте сбоку от тропы. Я с наслаждением избавился от своей котомки модели «смерть туриста» и, потягивась, прошелся туда-сюда, балдея от легкости. И в каком-то шаге от зарослей возле тропы что-то нагло сграбастало мое несчастное тело, а теплый шепот ворвался в уши:

– Привет, светлячок! Давно не виделись!

От моего вопля Клэв, пинавшая к туру какую-то палку для костерка, взвизгнула и бросилась на лапы к своей подруге. Та, в свою очередь, ощетинилась парочкой извивающихся молний, впрочем не спеша запускать их. Я же вдруг понял, что благополучно сижу чуть ли не на голове тура, вцепившись в его спасительные рога. Все вчетвером мы уставились на неожиданного гостя.

Наверно, я все-таки становлюсь пророком. Вчера спел песенку про полет и улетел. Потом помечтал на предмет пощупать живую форестессу в листьях… И вот она, морда гербарная! Гладкие листья, зеленые глаза, куча наглости во взоре. Гаста, что ли? Я так и спросил, на что куст жизнерадостно ответил:

– Конечно, сладкий мой! Я услышала, что ты в наших краях бродишь, сразу решила, что навещу!

– Спасибо, не надо! – опасливо проворчал я, и не думая слезать с набыченного тура, следившего за каждым движением лесного существа. – После нашего прошлого разговора меня чуть не убили. А еще раньше наша встреча тоже была как-то не очень…

Лицо Гасты стало серьезным. Растительная женщина кивнула и сказала:

– Потому я и здесь, Террор. Нам надо поговорить.

– Говори, – разрешил я с высоты своего положения.

– Наедине, – намекнула зеленоглазая.

– Они тебе мерещатся, – сообщил я, даже не думая слезать. Очень уж странную реакцию вызвали во мне объятия этой лесной дивы. Словно я оказался в долгожданном доме, где невыразимо тепло и уютно. Однозначно колдунство применяет, скотина листвяная. Я тут же прогнал от себя саркастическую мысль о том, что на меня вообще-то магия не действует. Гаста вздохнула, встопорщив листву по всему телу:

– Тот харрами идет по твоим следам. Он сейчас наблюдает за нами.

– И что? Думаешь, я тут весь такой доверчивый? – поморгал я. – Он мне, конечно, помог в Белом Доме, но я не забыл, что именно он воткнул мне в бок железяку в оранжерее, как раз после нашего с тобой разговора.

Гаста погрустнела:

– Я понимаю, что доверять мне ты не можешь, но все-таки позволь помочь тебе, Террор.

– С чего вдруг такое внимание? – настороженно спросил я.

– Я ведь обещала, сладкий, что завоюю тебя, – наглая самка березы даже заулыбалась.

– Черта лысого, – отрезал я. – Убейся об стену, больная.

Моей тирады лесовичка, естественно, не поняла, да и не особо старалась. Ее явно что-то очень сильно напрягало. Похоже, она не соврала по поводу четырехрукого кошака, раз так подозрительно поглядывала на заросли. Но она уловила суть моих претензий, умная такая. Куда бы деться. Форестесса Клэв тем временем сползла с лап Квази, быстренько привела себя в порядок и присоединилась к разговору:

– Что-то я тебя в Эоне не видела. Ты кто?

– Я была изгнана много лет назад, госпожа, – учтиво ответила форестесса в листьях, чуть склонив голову. Заросли на ее лице слегка побледнели.

Клэв с холодной улыбкой шевельнула ушками и спросила:

– За что?

– Мне бы не хотелось отвечать сейчас, госпожа, – уныло ответила ходячая мечта ботаника, которая так классно умела обниматься.

– Отвечай, – всего одно слово произнесла форестесса, сверкнув желтыми глазами.

Гасту буквально скрутила сильнейшая судорога, от чего она глухо застонала. А вот это мне уже совсем не понравилось. Ее боль как-то странно отозвалась во мне, словно на моих глазах бессмысленно и без вины наказывали… меня же самого. Я сглотнул и рухнул с плеч Горотура, по-прежнему молчавшего, между этими представительницами древесного народа. Клэв на миг отвлеклась от соплеменницы, чем та сразу воспользовалась. Гаста почти крикнула:

– Я готова принести клятву древа, что не причиню вреда!

Квазя ахнула, прижав руки к груди. Клэв в полнейшем изумлении уставилась на гостью, я же поднялся на ноги, поддернул разболтавшиеся штаны, пошевелил пальцами босых ног и спросил:

– Что еще за клятва?

– Клянусь, – подалась вперед Гаста, – корнями древа, что буду опорой тебе во всем, что ни задумаешь.

– Нет… – пискнула Клэв, закрыв ладошкой свой рот.

Ветвь-тропа под нашими ногами мелко задрожала. Вода в бассейне пошла кругами. Словно дерево услышало слова форестессы и приняло их. Листвяная же дева продолжила:

– Клянусь телом древа, что буду силой твоей во всем, что прикажешь. Клянусь корой древа, что буду защитой тебе от всего, способного причинить вред. Клянусь ветвями древа, что стану рукой твоей в совершении всего, что задумаешь. Клянусь листвой древа, что укрою тебя от любой беды, даже ценой своей жизни. Клянусь семенем древа, что не будет у меня иных мужей, кроме тех, кто угоден тебе.

Клэв опять ахнула, но тут же взяла себя в руки. Она пристально посмотрела на замолкшую форестессу, подошла ко мне и прошептала:

– Ты должен принять клятву, моркот. Не позорь мой народ отказом.

– И в чем тут позор? – огрызнулся я, чувствуя в душе странный узел, сдавивший все ощущения до мизерной точки где-то в области сердца. Легкая секундная боль в груди заставила меня зашипеть. Зеленокожая девушка настойчиво продолжила:

– Прими клятву, не унижай ее.

– Я не просил таких клятв. – На меня накатило настоящее смущение при взгляде на застывший ходячий куст.

Форестесса же терпеливо сказала:

– Прими клятву, не убивай ее.

– В смысле? – Опять в груди что-то заныло предчувствием беды, если я что-то сделаю неправильно.

В голове раздался смешок, а потом ехидный голос сказал: «Дубина ты стоеросовая, парень. Она же отдает себя в твои руки полностью. Не упускай такого случая». Что же делать? Смятение и смущение овладели мной в полной мере. Пармалес проворчал: «Повторяй за мной, изъятый». Он стал говорить мне фразы, которые я произносил вслух, ощущая в теле легкую дрожь, словно перед очень важным свиданием:

– Клянусь корнями древа, что приму твою опору. Клянусь телом древа, что воспользуюсь твоей силой во благо. Клянусь корой древа, что приму твою защиту и сам стану тебе защитой. Клянусь ветвями древа, что рук своих не отведу в сторону от твоих. Клянусь листвой древа, что беды мы встретим вместе. Клянусь семенем древа, что не буду мешать тебе исполнять клятву древа.

Пока я говорил, твердь под ногами тряслась все сильнее. В какой-то момент я едва не упал, но Клэв поддержала меня, на секунду ухватив под локоть. А потом словно перца втерли под кожу – так стало жечь в плечах. От боли на глазах выступили слезы, но вскоре жжение прекратилось. А также перестала трястись ветвь-тропа. Я недоуменно посмотрел на свою кожу там, где припекло, и увидел знакомые татуировки, совсем как у вождей и Ходящих во всех трех племенах моркотов. Так вот что это означает! Клятвы верности! Судя по величине рисунка, а у меня он едва обозначился парой узоров, у стариков таких клятводанников было много. Я с тревогой посмотрел на Гасту. Но у той все вроде бы было в порядке. Внезапно она преклонила колено и глухо произнесла:

– Жду наказания, мой лорд.

– Что? – удивился я, чувствуя странный позыв подойти к ней и помочь подняться.

– Я покушалась на твою жизнь. В даракале Шанталь я пыталась наслать заклятие семян.

Я улыбнулся:

– И получила их в себя обратно, подозреваю. То-то ходила потом в крапинку. Продырявило, что ли?

– Есть такое дело, – с заметным облегчением поднялась с колена Гаста.

– Зачем ты это сделала? Зачем напала тогда?

– По приказу лендерры Тристании и магессы Ованны. Они хотели убедиться, что ваша сила действительно отражает заклятия, и именно обратно в того, кто его попытался наслать.

Экспериментаторы, елы-палы… Она же могла пострадать! Гаста, словно угадав думы, вползшие мне в голову, сказала:

– Моя листва – она особенная, поглощает магию, не дает нанести сколько-нибудь значимого урона. Но сама может пострадать, как тогда и получилось.

Я подошел к ней и прикоснулся к листве на плече. Она оказалась бархатистой и очень даже живой. Зашевелилась, словно почуяла тепло, потянулась к пальцам. Гаста сдавленно хихикнула и отступила в сторону со словами:

– Прошу, не надо.

Ощущения от прикосновения к ее волшебной коже были своеобразными. Словно томящая дрожь накатила на мое тело, захотелось прижаться к этим листьям, слиться с ними. Они обещали что-то… Что уже сейчас подействовало на меня так, будто впереди ждет нечто очень хорошее. Даже в животе затеплился огонь, поползший куда не следует. Судорожно облизав мгновенно пересохшие губы, я отвернулся от Гасты, подошел к бассейну и шумно окунул лицо в прохладную воду, выгоняя из головы пугающую мысль, сломавшую все спокойствие в душе. Я что… Хочу эту растительность?! И не просто так. Хочу владеть ею безраздельно! «Извращенец… Уже на кусты бросаешься…» – сказал я сам себе. Почему-то внутри сидела уверенность, что проблемы только начинаются. До сих пор были просто развлечения.

Часть третья
Обретение новой маски

Глава 1
Сердце Бездны

Путь к нашей цели занял без малого месяц. Это была изнуряющая гонка с препятствиями. Правда, черепашья, но тут уж нашей вины не было. Идти приходилось давно не хоженными дорогами, а то и просто новые прорубать, за неимением старых. Джунгли не терпят пустоты внутри своих владений. За столетия следы цивилизации банально растворились в душной глубине зарослей.

Подозреваю, что так не мучились даже конкистадоры времен завоевания Центральной Америки. Им-то приходилось все-таки по земле топать. Мы же передвигались не просто вперед, три раза «ха»! И вверх приходилось, и вниз, и даже по диагонали иногда пробирались среди лиан, воды и монстров. За это время наша четверка успела основательно притереться друг к другу и друг другу надоесть. Самое обычное дело среди путешественников. Разве что несколько моментов донимали меня без перерыва. Это, прежде всего, попытки выяснить у Горотура, что же такое этот самый фурраж, на что рогатый лишь посмеивался и смотрел на меня странно добродушным взглядом усталой нянечки. Я даже беситься начал от его уловок и изворотливости. Не менее доставучим оказался чрезмерно повышенный интерес праншасы Кевианзии к моей невосприимчивости чужой магии. Дошло даже до того, что она разок собралась зафигачить мне в морду фаербол. Горотур отговорил лягуху под тем предлогом, что она получит свой пылающий презент обратно, причем сразу и прицельно. Это немного охладило энтузиазм Квази, но не так чтобы очень. Так что мне приходилось постоянно быть настороже еще и из-за нее – с лягухи станется влепить в спину молнию в чисто исследовательских целях. Она вообще оказалась знатной магиней. По мере проявления ее способностей тур явно проникался неподдельным уважением к этой лягушке-переростку.

Не хуже донимала меня и ее подруга, охотница-форестесса. Клэв вбила себе в голову, что мы идем за суперпуперклевым сокровищем, прибив по пути всех спутников, чтобы не делиться. Так что нам даже по нужде в кусты на привале ходить приходилось с изрядной долей осторожности – зелененькая дремала чутко и во всеоружии. Получить в глаз метательный кинжал из ее запасов мне не улыбалось. Горотур, по-моему, тоже под конец пути стал реже поворачиваться к охотнице спиной – от греха подальше. Самое интересное то, что Клэв при этом была сплошным скопищем оптимизма, болтовни и любопытства. Непередаваемое сочетание страха и доверчивости выносило мозг похлеще наркоты, особенно ее окружающим, то есть нам с Горотуром.

Но самой большой занозой в моем седалище стала ходячая кустоподобная девушка ростом почти семь футов, сильная, вредная и вездесущая. Уже на второй день совместного пути Гаста жизнерадостно известила всех, что будет моим телохранителем и постелеблюстителем. Получив за последнее сорванной орхидеей по мордасам, она лишь рассмеялась, поймала меня в свои довольно жесткие объятия и прошелестела на ухо:

– Какой же ты пылкий, хозяин! Так и хочется отдаться!

Так у нас и повелось. Форестесса усиленно преследовала несчастного меня под предлогом охраны, я шпынял и гонял ее во все стороны, а в особо тяжелые моменты перекоса у нее в голове – прятался за широкую спину тура, который незамедлительно вступался за своего хвостатого нанимателя. В какой-то момент я не поверил сам себе, когда понял, что эта игра стала каким-то наркотиком. Если за день ничего такого не случалось, я уже сам провоцировал лесную девчонку на скабрезности и обжималки в ближайших кустах. В такие моменты взгляд Горотура становился задумчивым. Памятуя о его планах женить драгоценного меня, я старался не подавать ему повода начать вновь эти разговоры. Но пару раз тур все-таки чуть ли не угрожающе намекал мне на спокойную жизнь рядом с могучей женщиной.

Так мы и шли день за днем, неделю за неделей, пока не вышли к Щели. Так на картах была названа узкая просека посреди Лесного Моря. Как объяснила Квазя, это и была граница территории исчезнувшего племени черных моркотов. До следующей части леса расстояние было метров двадцать, внизу величественно клубился туман, а сверху лил дождь. Мы же стояли на обломанном конце ветви-тропы, разглядывая остатки подвесного моста, плетью свисавшие с недоступного берега воздушной преграды. Шел двадцать восьмой день нашего путешествия по странному гигантскому лесу. И где-то впереди нас ждал мой трон.

Квазя жизнерадостно подскочила к самому краю тропы, от чего у меня что-то оборвалось внутри. Удержать себя в руках и не оттащить лягуху от Бездны стоило мне нескольких лет жизни. Она спокойно поглазела в бездонную глубину, вернулась к нам и сказала:

– Через пару часов у нас будет возможность переправиться на тот берег.

– Это как? – удивился я. – Мост построишь, что ли?

– Сам прилетит, – пожала плечиками Квазя.

Никаких больше объяснений я не добился и обиженно пристал к Клэв, но та явно вошла в сговор с магиней и умело отмолчалась. Гаста же вдруг подозвала меня к себе и прошептала:

– Я могу рассказать, чего они ждут.

– Говори, – также прошептал я, шевеля от любопытства ушами.

– Это будет стоить один поцелуй, светлячок. – Глаза Могучей и Кустистой блеснули яркой зеленью.

– Коза, – буркнул я в ответ.

Гаста улыбнулась и прошуршала:

– Ты мне льстишь.

– Э-э-э… – оторопел я.

– Это благородное древесное животное очень красиво, грациозно и любвеобильно, – с придыханием объяснила форестесса, глядя на меня голодным взглядом. – Оно защищает свою семью до последней капли крови, никогда не предает и сохраняет верность стае до смерти…

– И? – подозрительно протянул я, подозревая очередную подколку.

– Сейчас моя стая – ты, светлячок, – очень серьезно сказала лесовичка. – А ты игнорируешь мою любвеобильность! Смерти моей хочешь, хозяин!

Сильные руки, свитые из веток и листьев, сгребли воздух там, где я только что стоял. И едва не сцапали мой хвост! Я уже привычно сиганул к рогатому, успевшему распаковать свой баул и теперь решавшему, чего бы поесть. А дальше случилось то, что в народе называют «шок – это по-нашему». Горотур с самым будничным видом стянул меня со своей спины, наплевав на протесты, и вручил подоспевшей Гасте, проворчав:

– Слушай, угомони уже своего хвостатого.

Это было предательство… Нет, это было ЧУДОВИЩНОЕ предательство! От которого у меня просто отнялся язык. Гаста тут же прихватизировала мою тушку и томно прошептала где-то в районе затылка:

– Ты такой милый, когда молчишь.

Ее руки нагло прошлись по моим истрепавшимся за время пути шортикам. В две секунды меня ощупали, оценили и отвердиктовали:

– Мм… Какой же ты ладный, светлячок…

И я почему-то поплыл от этих слов. Поплыл так, что в глазах потемнело, а в голове зашумело до дрожи в пальцах ног. Наверное, сказался мощный застоялый целибат, не иначе! Через секунду силы вернулись, и я вырвался из ее объятий, чувствуя пламя на щеках. Сдержанное хихиканье за спиной заставило чуть ли не подпрыгнуть. Это оказалась Клэв. Она приветливо помахала руками и сказала:

– Ой, я тут мимо проходила, детки, и не хотела мешать!

От моего рыка ее ветром сдуло, а Гаста тут же опять схватила за плечи, прижала к своим теплым листьям и проговорила:

– Оставь ее, она же еще маленькая. Ей всего-то три сотни лет.

– Ничего себе деточка! – выдал я. – Да за столько лет я бы уже мудрецом стал!

– Увы, хозяин, – чувствовалось, что форестесса улыбнулась, – женщины форестов остаются девочками до первой брачной ночи не только физически, но и умственно.

– В смысле? – Ее слова заставили меня извернуться и уставиться на Гасту, повиснув на ее руках. – Но она же тобой вон как командовала!

– У нас, разведчиц-форестесс, в крови заложено оберегать будущих жен и матерей, наших сестер, это смысл жизни, смысл всего… Мы – воины, они – матери. Так решили боги, создавая народ форестов. Таким, как я, никогда не дать начала новой жизни. Но сберечь тех, кто может родить, смысл нашей жизни. После каньянов, конечно, которые мы бережем всем народом. Когда она выйдет замуж, ты поразишься перемене. Наша Матриарх даст фору любому правителю Кавана за пределами Лесного Моря. – В голосе Гасты я услышал дрожащие струны глубоко запрятанных слез, накопленных годами раздумий и сожалений.

– Кроме нашего Кесаря, – трубно возразил ей тур, подслушавший наш разговор за несколько метров.

– Все может быть, – ответила ему Гаста, а мне прошептала: – Пусть мечтает, наивный. В отличие от их Кесаря, наша Матриарх не будет строить плотину на реке только для того, чтобы понаблюдать, как ее будет перепрыгивать рыба, идущая на нерест.

– Я все слышу! – грозно сказал Горотур, подозрительно глядя на нас, чем опроверг собственные слова.

Я вновь вывернулся из лап форестессы, но отходить не стал. Потому что в который раз за месяц задумался. Мы с лесной женщиной были одинакового роста, но по остальным габаритам она явно превосходила меня: и шириной плеч, и силой. Но эти листья! Ветки, торчащие там и сям в самых неожиданных местах! Словно Гаста заросла без стрижки. Раньше-то у нее не было таких сучков. Самое странное – под всем этим гербарием ясно чувствовалось крепкое теплое тело. Это заводило не по-детски.

И задумался я о том, что можно увидеть, избавив ее от лесного прикида… Сегодня в меня словно чертик вселился. Недолго думая я решил, что именно здесь и сейчас самое оно для выяснения мучившего меня вопроса номер два: каковы на ощупь и на вкус ее странные губы? Я порывисто схватил форестессу ладонями за голову и приник губами к ее устам. Лесовичка оцепенела от удивления, я же вдруг почувствовал вполне нормальные теплые губы, оказавшиеся на вкус смесью травы, росы и мяты. Это было настолько классно, что я потерял голову окончательно. А форестесса отмерла, обхватила меня руками за талию и с настойчивой нежностью ответила на поцелуй. Время замерло, споткнувшись о наше мгновение. А потом рвануло вперед, испугавшись довольного крика Квази неподалеку:

– Есть! Он летит!

Я отпрянул от своей язвительной ходячей мечты ботаника и застыл столбом. Своей?! Ничего себе! Она успела стать своей?! Да какого беса, пора назвать некоторые вещи своими именами. Эта мерзавка давно стала мне интересна не только как странное существо из листвы и прочих древесных радостей. Я улыбнулся огорченной форестессе и прошептал:

– Скоро я узнаю, что там у тебя под листвой.

Глаза Гасты распахнулись на половину лица, а я со смешком удалился к лягухе, вновь повисшей над Бездной на краю ветки-тропы. Откуда-то снизу нарастал подозрительно знакомый гул. Увидев то, что поднималось из глубин к небу, я обомлел. Это был Рой, каким он только и может быть на самом деле. Миллионы и миллиарды светящихся желтых насекомых сплошным ковром заполнили Щель от горизонта до горизонта, поднимаясь к нам откуда-то из бездны. Через несколько секунд уровень Роя достиг наших ног, и его подъем остановился. Часть насекомых отделилась от светящегося живого потока. Они с гулом зависли напротив нас, сформировав идеальный шар, а затем перед нами появилось лицо, переливавшееся всеми оттенками желтого – от золота до осеннего пламени. Дыры в нем, заменявшие глаза, уставились на меня, и памятный голос прогудел:

– Здравствуй, Террор.

– Аскалай! – Я обрадовался так, словно встретил давнего друга. – Как жизнь, дорогой?!

– Вижу, ты прошел Тримурру, – лицо улыбнулось. – Ты должен попасть в свой город. Потому я здесь, Террор.

– Ты можешь переправить нас на ту сторону? – с сомнением спросил я.

– О великий Дух Леса! – встряла Квазя, отбивая поклон Аскалай. – Яви нам милость свою! Помоги!

Роевое разумное существо равнодушно погудело себе с минуту, а потом насекомые засветились еще ярче и стали сбиваться в нечто плотное, протянутое от нас к другой стороне Щели. Вскоре словно тропа из кипящего металла соединила края бездонной просеки.

Мы быстро перебрались по огненной дорожке на ту сторону. Я, понимая, что уходить просто так будет неправильно, поклонился висевшему в воздухе лицу и сказал:

– Спасибо тебе, Аскалай.

– Ступай, черный, – ответило существо. – Иди в свой город. И узнай, для чего нужны этому миру изъятые на самом деле.

Лицо рассыпалось, и река насекомых стремительно провалилась вниз, быстро растворившись в тумане. Когда последние отблески желтого света утонули в белесом мареве, я озадаченно повернулся к своим друзьям и спросил:

– Вы тоже это слышали?

– Да, моркот-анкх, – ответила за всех Квазя. Лягуха еще пару мгновений поглазела на меня выпученными глазами, а потом уверенно опустилась на левое колено и склонила голову со словами:

– Приветствуем тебя на твоих дорогах, моркот-анкх Террор Черный.

Ее примеру тут же последовали Клэв и Гаста. Правда, последняя при этом подмигнула с таким явным подтекстом, что я едва не покраснел опять. Стоять остался только Горотур. Рогатый усмехнулся и кивнул. А я сообразил, что стою не просто на новой тропе. Это была уже территория моего народа, страна, правителем которой меня объявляли все кому не лень. На грани личности раздался прохладный голос Пармалеса, которого не было слышно после памятного падения к паукам: «Давно бы так, неучи! Царь перед вами!» Где-то наверху полыхнул белый свет – небо по-прежнему пыталось поразить твердь.