Текст книги "Великие русские полководцы"

Зиновий Рожественский

1848—1909

Рожественский Зиновий Петрович – русский вице-адмирал (1904). Окончил Морское училище (1870), Михайловскую артиллерийскую академию (1873). Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 гг. С 1903 г. начальник Главного морского штаба. В русско-японскую войну 1904—1905 гг. командовал 2-й Тихоокеанской эскадрой, совершившей переход из Балтийского моря на Дальний Восток.

Из 52 юношей, впервые переступивших в сентябре 1864 г. порог Морского корпуса, через много лет трое станут адмиралами. Русско-японская война перечеркнет судьбы всех троих. В. Витгефт погибнет на мостике своего флагманского корабля, возглавляя прорыв 1-й Тихоокеанской эскадры из Порт-Артура во Владивосток. Д. Фелькерзам, не вынеся тягот похода, уйдет из жизни за два дня до Цусимы. Зиновию Петровичу Рожественскому судьба уготовит иную, несравненно худшую участь. «Русский народ проклял меня», – с горечью напишет он по возвращении из японского плена.

О ранних годах Рожественского известно настолько мало, что во всех современных энциклопедических справочных изданиях фактическая дата рождения будущего флотоводца – 30 октября 1848 г. почему-то мирно соседствует с… днем его ангела – 17 марта. Столь же туманна и версия о происхождении Рожественского. В отдельных источниках его отца величают священнослужителем, хотя в действительности он был рядовым врачом, сумевшим, впрочем, дать сыну разностороннее образование и воспитание.

Появление пятнадцатилетнего юноши в стенах Морского кадетского корпуса совпало с либеральными веяниями 60-х годов. «Великая эпоха возрождения», «весна нашей жизни», «эпоха нигилистов» – так называли ее современники. Это был период небывалого подъема духа и расцвета общественных идеалов, время широкого распространения гуманных и демократических идей, горячих стремлений к подлинному равенству и свободе. Атмосфера 60-х не могла не оказать своего влияния на впечатлительного по натуре Рожественского. Даже много лет спустя, получая очередной проект реорганизации военно-учебного заведения, независимо, будь то «Положение» о комплектовании Морского корпуса или Школы младших специалистов, и сталкиваясь со щекотливым вопросом о предполагаемом вероисповедании и сословии их будущих питомцев, Зиновий Петрович неизменно отвечал: «Всех вероисповеданий, всех сословий».

С юных лет исключительно самостоятельный, замкнутый, болезненно-самолюбивый, критически настроенный к начальству и товарищам, он не пользовался особой симпатией в среде сослуживцев. Из 46 воспитанников, окончивших корпус в 1868 г., Зиновий Рожественский по сумме баллов шел пятым. Однако, выступая с речью перед вновь произведенными гардемаринами, директор корпуса контр-адмирал В. А. Римский-Корсаков ни разу не упомянул его в числе сколько-нибудь выдающихся фигур. По каким-то неясным причинам не был он удостоен и премии имени адмирала П. С. Нахимова, которая по традиции распределялась между шестью лучшими выпускниками.

Служба на Балтийском флоте началась не совсем гладко.

Стоя вахтенным офицером, будущий флотоводец не сумел разойтись со встречным судном. К счастью, столкновение не имело серьезных последствий, но преподало ему хороший урок на всю жизнь.

В 1873 г. лейтенант Рожественский блестяще заканчивает трехлетний курс Михайловской артиллерийской академии, в стенах которой работает под руководством известного адмирала А. А. Попова над «выбором наиболее оптимальных типов орудий для морской артиллерии и вопросами их рационального размещения». Впоследствии Зиновий Петрович служит в Комиссии морских артиллерийских опытов, а в летний период неизменно занимает должность флаг-офицера в походном штабе начальника эскадры броненосных судов Балтийского флота вице-адмирала Г. И. Бутакова. «Ужасно нервный человек, – как-то отозвался о Рожественском последний, – а бравый и очень хороший моряк».

Вопреки расхожему мнению, Рожественский никогда не останавливался на достигнутых результатах. Он не был новатором, но его фантастическая трудоспособность и неуклонное стремление к прогрессу всегда выгодно выделяли его из среды современников. В 70-х годах в печати появляются сделанные им переводы из английской и французской морской литературы. Несмотря на загруженность по службе, он успевает посещать лекции в Институте инженеров путей сообщения, работает в электродинамической секции Императорского русского технического общества. Созданный им проект электрического освещения Мариинского театра даже по прошествии столетия вызывает к его автору невольное уважение.

Чрезвычайно требовательный к себе и другим, постоянно чем-то занятый, не склонный к излишествам, праздности и безделью, он был похож скорее «на раз и навсегда заведенный автомат». Но, попадая в общество, легко перевоплощался из мрачноватого, сурового служаки в остроумного и галантного кавалера. Никогда не имевший ни протекций, ни покровителей, всю жизнь стесненный в средствах, он, по-видимому, мог бы составить себе выгодную партию, но в 1875 г. неожиданно для многих женился на никому неведомой сироте, бесприданнице Ольге Антиповой.

Незадолго до начала русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Зиновий Петрович командируется на юг России «для выбора орудий в сухопутных крепостях и для вооружения судов и плавучих батарей». 11 июля 1877 г., будучи заведующим корабельной артиллерией Черноморского флота, он принял участие в известном пятичасовом бою парохода «Веста» с турецким броненосцем «Фетхи-Буленд». Возглавив огонь кормовой мортиры вместо выбывшего из строя артиллерийского офицера, он первым же снарядом добился попадания в носовую часть броненосца, после чего последний прекратил погоню. За этот подвиг Рожественский был произведен в капитан-лейтенанты и награжден пожизненной пенсией и орденом Святого Георгия 4-й степени.

Удачный исход боя добавил немало сторонников тем, кто полагал необходимым ограничиться впредь строительством быстроходных небронированных крейсеров и отказаться от дорогостоящих броненосцев. Будучи непримиримым противником этой идеи, Рожественский вскоре после войны выступил с резкой критикой боевой деятельности черноморских крейсеров, в том числе и подвига «Весты», который называл «постыдным бегством». Имя «Весты» было столь популярно в России, что подготовленный им материал не решилась опубликовать ни одна столичная газета, прежде чем за него не взялись второразрядные «Биржевые ведомости».

Появление статьи вызвало в обществе бурю негодований и вылилось в громкий судебный процесс. Карьеру Рожественского спасли внезапный отъезд из Петербурга управляющего Морским министерством адмирала С. С. Лесовского, грозившего «стереть его в порошок», и поддержка некоторых высокопоставленных чинов Морского ведомства, разделявших взгляды автора статьи.

Последние, впрочем, распознав в Рожественском опасного энтузиаста, на всякий случай продержали его еще 4 года в Комиссии морских артиллерийских опытов, лишив заодно и летних плаваний.

Пожалуй, это был один из наиболее мрачных периодов его жизни: отсутствие перспектив, надоевшая рутинная служба, обструкция со стороны части офицеров. В 1881—1883 гг. Рожественский позволяет себе даже такую роскошь, как трижды подряд побывать в отпуске. (Всего же за 36 лет офицерской службы их у него было… четыре, суммарной продолжительностью 99 суток.)

Летом 1883 г. Рожественскому наконец предлагают должность командующего морскими силами Болгарии. Никогда до этого не командовавший кораблем и даже не исполнявший должности старшего офицера, он в полной мере проявил на этом посту свой талант прирожденного администратора и руководителя. Достаточно сказать, что благодаря Рожественскому в болгарском флоте впервые появились документы по организации боевой подготовки, планы обороны побережья, шлюпочно-сигнальная книга и т. д. Было упорядочено несение брандвахтенной службы, увеличены ассигнования на флот, окрепла судоремонтная база. Рожественский стоял у истоков Болгарского технического общества, Морского офицерского собрания, Морского музея и Морской библиотеки страны.

В своей квартире на Флотской улице г. Русса он был редким гостем. До двухсот суток плавания в год, остальное время – бесчисленные командировки. Но, отправляясь в очередную поездку, будь то Будапешт, Петербург, Вена или Бухарест, он неизменно берет с собой семилетнюю Елену, единственного ребенка, предмет особого внимания и любви отца.

«Капитан-лейтенант 3. П. Рожественский был инициативным и деловым человеком, – пишет болгарский историк Р. Боев. – Внес ценные предложения болгарскому правительству. Если бы они были приняты, то флотилия продвинулась бы намного вперед в своем развитии. Капитан-лейтенант 3. П. Рожественский работал честно и преданно в нашем флоте, приложил максимум усилий для его доброго будущего. Как командующий он был известен своей настойчивостью, постоянством, строгостью и справедливостью – качествами, особенно ценными для военнослужащего такого ранга».

В 1885 г. Рожественский был вновь определен на русскую службу с присвоением звания капитана 2-го ранга и назначен флагманским артиллеристом в походный штаб командующего практической эскадрой. Упорным трудом по совершенствованию артиллерийской службы он вскоре заслужил благодарность самого генерал-адмирала. С этого момента начинается новый виток его карьеры: старший офицер броненосной батареи «Кремль», старший офицер фрегата «Герцог Эдинбургский», командир клиперов «Наездник» и «Крейсер». В промежутках между этими назначениями Рожественский возглавляет комиссию по приему в морское ведомство подводной лодки С. К. Джевецкого и составляет проект организации в Ионическом море летучего отряда миноносцев – прообраз созданной спустя несколько лет Средиземноморской эскадры.

В 1891 г. одновременно с производством в капитаны 1-го ранга Рожественский назначается военно-морским агентом в Великобританию. Принимая во внимание тогдашнее ведущее положение этой страны в морском деле, нельзя не отметить, что должность агента в Лондоне по праву считалась наиболее ответственной в сравнении с остальными.

С какими только вопросами не обращались к нему из столицы. Главный морской штаб требовал представить сведения о британских угольных станциях и ценах на инструментальную сталь, об устройстве бортовых торпедных аппаратов новых крейсеров и рейсах пароходных обществ, новое законоположение о надзоре за морскими промыслами и рисунки способа ношения галстуков на рубахах английских матросов.

Но все это составляло лишь малую толику обширной деятельности Рожественского. Человек исключительно добросовестный, неспособный по натуре ограничиваться ролью пассивного исполнителя, он и здесь, невзирая на колоссальную загруженность, продолжает при первой же возможности поднимать вопросы, оказавшиеся за пределами внимания Петербурга. В частности, предлагает заказать в Англии для Дальнего Востока минные крейсера взамен бесполезных канонерок. Рекомендует штабу составить памятные книги о каждом из типов английских кораблей и берется предоставить все необходимые для этого сведения. Пытается разгадать секрет устройства, устраняющего вибрацию корпуса на британских миноносцах. Вступает в частную переписку с американцем Д. Кентом, автором приспособления для погрузки топлива в море и др.

Любопытно отметить, что весной 1894 г., то есть через два с лишним года после его назначения, в Главном морском штабе вдруг спохватились, что при отправке Рожественского в Лондон ему забыли вручить… инструкцию для руководства.

Случай этот достаточно красноречиво свидетельствует не только и не столько о небрежности в работе штаба, сколько об отношении самого Рожественского ко всякого рода печатным рекомендациям. Последние он со свойственной ему самоуверенностью был склонен скорее отвергать, нежели требовать. И не случайно, что через десять лет он выведет из Балтийского моря 2-ю эскадру, даже не получив письменного предписания о целях похода.

В 1894—1896 гг. Рожественский командовал крейсером 1-го ранга «Владимир Мономах», входившим в состав Средиземноморской эскадры адмирала С. О. Макарова. Взаимоотношения этих двух людей всегда развивались не просто. В них присутствовали и взаимная симпатия, и даже эпизодическое сотрудничество, но чаще всего имели место напряженность и недоверие. Многолетняя дружба семьями не мешала им оставаться непримиримыми противниками во взглядах на будущее флота. В своих официальных рапортах Макаров с неизменной похвалой говорит о деятельности Рожественского, но в частной беседе как-то назвал его человеком «изменчивым и неверным». Однако нельзя обойти молчанием и тот факт, что, когда в 1895 г., в период обострения отношений с Японией, Макарову пришлось дважды составлять тактическое руководство для боя, он оба раза призывал к себе в сотрудники не кого-либо, а именно Рожественского.

В 1896 г. Рожественский был назначен начальником учебно-артиллерийской команды, а спустя два года, после производства в контр-адмиралы, возглавил учебно-артиллерийский отряд Балтийского моря. В короткий срок ему удалось добиться идеальной организации службы в отряде и высокого уровня теоретических знаний обучаемых. Но о результатах артиллерийских стрельб подобного сказать, увы, нельзя.

Конечно, основная причина этого заключалась в мизерном количестве боезапаса, отпускаемого на обучение комендоров. И остается только сожалеть, что адмирал ни разу всерьез не поднял этот вопрос перед высшим командованием, предпочитая на смотрах ставить к орудиям опытных инструкторов.

Однако Рожественскому принадлежат любопытные расчеты, неопровержимо доказывающие, что в 1903 г. флот столкнется с катастрофической нехваткой комендоров. Документ этот адмирал направил в Главный штаб еще в 1899 г., сопроводив его своими предложениями, которые, впрочем, также остались почти без всяких последствий.

Опасения были продиктованы возрастающей угрозой войны с Японией. Дальний Восток с каждым годом все больше привлекает его внимание. В 1899 г. он впервые принял участие в морской стратегической игре, где разрабатывал вопросы порядка и организации снабжения углем Тихоокеанской эскадры.

Скрупулезный анализ привел его к неутешительному выводу: русский флот останется без топлива через два месяца после начала боевых действий. В заключение он писал управляющему Морским министерством: «Только с развитием добычи угля в месторождениях Уссурийского края и с водворением оного на иностранных и наших рынках будут разбиты оковы, вяжущие мощь русского флота на Дальнем Востоке».

В январе 1900 г. Рожественскому поручают возглавить спасательные работы на броненосце «Генерал-адмирал Апраксин», выскочившем на камни острова Гогланд. Мнение большинства специалистов не отличалось оптимизмом. Предполагалось, что весной корпус корабля будет сломан движением оттаявшего от берега льда и окончательно разрушен штормовой погодой. Однако вопреки этим прогнозам адмирал блестяще справился с возложенной на него задачей. Факт благополучного завершения работ, явившихся редкостью в тогдашней практике спасательного дела, снискал Рожественскому заслуженную популярность и славу.

Замысел посылки кораблей Балтийского флота на Дальний Восток в случае конфликта с Японией существовал еще задолго до начала боевых действий. Назначение Рожественского на должность командующего эскадрой также органически вытекало из его неоднократных заявлений о готовности возглавить этот поход. Однако тот факт, что эскадра покинула Балтику лишь в октябре 1904 г., сразу же придал ее движению все признаки опасной авантюры. Приблизительно тогда же в письмах адмирала появляются и первые нотки сомнения в успехе. Пессимизм командующего нарастал по мере продвижения эскадры к театру военных действий и поступления неутешительных вестей с Дальнего Востока. Шли без баз, угольных станций, вдоль малоисследованного африканского берега, в условиях постоянных трений с колониальными властями. Дисциплина заметно падала. Известие о падении Порт-Артура и затянувшаяся стоянка на Мадагаскаре явились для всех сильнейшим нравственным ударом. Мысль о том, что более многочисленная и лучше подготовленная Первая эскадра погибла, не справившись с противником, лишила многих, в том числе и Рожественского, дальнейшей воли к борьбе. В минуту душевной слабости он даже просит Петербург освободить его от должности по болезни. Просьба эта была отклонена, и адмирал к ней более не возвращался.

Не было снарядов для учебной стрельбы. Опасения за целостность механизмов заставили его отказаться от занятий. Бесконечные поломки материальной части, погрузка запасов, вахты, окраска, стирка и непривычный тропический климат отнимали у людей все силы, не оставляя времени на боевую подготовку. В Индийском океане на некоторых кораблях истомленные кочегары уже не могли поддерживать пары в котлах, и им в помощь ставили строевых, зачастую только что сменившихся с дежурства у орудий. Английские и германские военные моряки, сопровождавшие эскадру под видом представителей торгового флота, в порыве откровения делились впечатлениями с нашими офицерами: «Вы все, верно, с ума сошли, если собираетесь с такими кораблями и после такого перехода вступать в бой с японским флотом, ведь вы же идете на верную смерть. Никто в мире, кроме вас, русских, не способен на то, что вы делаете».

Человек сильного и трезвого ума, Рожественский оценивал многие явления в их истинном значении. День за днем его мысль бьется в поисках выхода из тупика и, не находя его, выливается в целый ряд грубых и диких выходок.

Его одинаково выводят из себя перерасход угля, облупившаяся краска и оторванная пуговица. Он теряет всякое самообладание при виде больных на госпитальном судне «Орел», завернутых в простыни, и никакие доводы старшего врача о том, что все белье получено с французских армейских складов и просто не налезает на рослых русских матросов, не в силах вернуть адмиралу душевное равновесие. Он, который всю жизнь считался образцом мужской галантности, вдруг с руганью набрасывается на медсестру лишь за то, что она появилась на верхней палубе с засученными по локоть рукавами.

Некоторые эпизоды его взаимоотношений с офицерами вообще трудно поддаются описанию. С одной стороны, это связано с тем, что характерной чертой Рожественского было стремление подвергнуть проштрафившегося публичному унижению, но обойтись без серьезных наказаний. Он вообще с большим трудом решался на карательные меры и в отличие от других адмиралов был противником кадровых перестановок, принимая людей такими, какие они есть. С другой же стороны, за вспышками гнева адмирал вольно или невольно скрывал собственное бессилие, безнадежность и жалость к своим подчиненным, которых он должен был вести на верную гибель. Адмирал с какой-то особой неподдельной болью воспринимал непрекращающиеся случаи гибели личного состава и в полной парадной форме неизменно присутствовал при отпевании каждого матроса, вызывая тем самым насмешки со стороны молодых мичманов.

Но как бы это ни казалось странным, несмотря на вышеизложенное, Рожественский обладал особым обаянием. Матросы боялись его, но, уважая за личную честность и строгое отношение к командному составу, называли «добрым, справедливым отцом». Офицеры, особенно молодежь, в большинстве своем боготворили командующего, преклоняясь перед его предусмотрительностью, опытом и знаниями, и охотно прощали ему все выходки, объясняя их внешними обстоятельствами.

К моменту прихода эскадры к берегам Амама (Вьетнама) это уже был не прежний «железный адмирал», а физическая и моральная развалина. Эскадра отстаивалась в бухте Ван-Фонг, готовясь к последнему, решительному броску. Пасху отпраздновали без благовеста и перезвона, в тревожном ожидании нападения. На диком, безлюдном берегу, нервируя и без того издерганную орудийную прислугу, горел невесть кем подожженный кустарник. В ночной тишине слышались лишь неумолчный плеск волн да тягучее многоголосие возносимых к небу молитв. На палубу госпитального «Орла» вынесли к заутрене носилки с умирающими матросами. В одиночестве в своей каюте адмирал принимал последнее решение. Петербург оставил без внимания все его намеки на необходимость вернуть эскадру. Перед Рожественским стоял нелегкий выбор: вернуться на Балтику, интернироваться или прорываться во Владивосток? «Я избрал последнее решение, – напишет он спустя полгода. – В настоящее время ни во флоте, ни в народе не найдется голоса за такое решение. Оно представляется безумным предательством с тех пор, как для самых бедных умов открылась степень моего невежества в военно-морском деле. Мне же и теперь ясно, и тогда было очевидно, что если бы я повернул вспять или предпочел интернироваться, то взрыву народного негодования не было бы границ».

На следующий день адмирал в последний раз обошел на катере эскадру. И хотя, подходя к флагманским кораблям, он с неуклюжей молодцеватостью поднимался на палубу и христосовался с офицерами, ни от кого не укрылось, что командующий уже едва передвигает ноги.

Семь месяцев он честно выполнял задачи, решение которых было не по силам заурядной личности, и то, что на пути в дальневосточные воды он превозмог все трудности и опасности, является одной из главных его заслуг. Его железной воли еще хватило на то, чтобы отдать минимум необходимых для боя распоряжений и до конца, до потери сознания от полученных ран исполнять свой долг солдата.

…Миноносец «Буйный», сняв командующего с гибнущего флагманского корабля, уходил все дальше на север. За кормой в сгустившихся сумерках японцы добивали торпедами его эскадру. Рожественский с проникающим ранением черепа то и дело впадал в забытье, что-то шептал, отвечал невпопад, бредил, отдавал бессвязные команды. Все попытки доказать, что он в таком состоянии сдался японцам умышленно, не более чем вздорные и недобросовестные инсинуации.

Плененного адмирала доставили в Сасебо. Здесь, в госпитале, его навестил командующий японским флотом X. Того. Беседа двух флотоводцев ограничилась несколькими общими фразами. Оба деликатно сделали вид, что не знают английского языка, хотя и тот и другой им прекрасно владели.

14 ноября 1905 г. Рожественский вновь ступил на родную землю. На рейде Владивостока стояло несколько кораблей – остатки некогда могущественного флота. Встречающих не было. Комендант города генерал Г. Н. Казбек произнес краткую речь: «Ваше имя историческое. Пусть же история судит ваши дела и даст им должную оценку. Мы же приветствуем вас как честного русского воина, воодушевленного пламенной любовью к Отечеству».

Стремясь хоть чем-то искупить свою вину, Рожественский сразу же по возвращении в Петербург требует представить ему сведения о всех строящихся кораблях, делает сравнительный анализ русского и иностранных флотов, лихорадочно составляет проекты реорганизации флота и реформы морского корпуса. Однако его затянувшееся пребывание в стенах министерства делается для окружающих совершенно невыносимым. «Скотина!» – такую резолюцию в сердцах наложил на его очередной рапорт генерал-адмирал. «Уйдите, Рожественский! – взывала газета «Новое время». – Ради многострадального русского народа, умоляем вас, уйдите».

В феврале 1906 г. адмирал подал в отставку с должности начальника Главного морского штаба. Не находя в себе сил добровольно уйти из жизни, он в отчаянии настоял на привлечении его к суду по делу о сдаче миноносца «Бедовый» и, пытаясь выгородить остальных виновных, упрямо требовал для себя смертного приговора. Так же держался он и на процессе адмирала Н. И. Небогатова, где заявил, что «во всем происшедшем виноваты только адмиралы, а остальные попали на скамью подсудимых по недоразумению».

Суд оправдал его, и в тиши одного из петербургских переулков еще долгих три года теплилась жизнь этого человека, пережившего свой позор. Собственно, жизни уже не было. Это была растянувшаяся на долгие месяцы агония. Он почти не выходит из своей квартиры, вяло переписываясь с теми немногими, кто еще сохранил к нему добрые чувства, да изредка принимает у себя матросов и офицеров бывшей 2-й эскадры. Формально он числился членом Лиги обновления флота, но на ее заседании побывал, кажется, только однажды. Докладчик сетовал на безответственность и казнокрадство моряков его эскадры. «Те, кто погибли, ворами не были!!!» – вскочив, истерически выкрикнул он в оцепеневший зал.

Травля, развернутая против него в прессе, оставила Рожественского внешне безучастным. В отличие от авторов многотомных оправдательных сочинений он не наследовал потомкам почти ни строчки. Подлинное величие адмирала состояло в том, что он сумел подняться выше обстоятельств.

Летом 1908 г. измученный болезнью легких Зиновий Петрович единственный раз позволил себе выехать для лечения на курорт. Эта поездка окончательно доконала адмирала. Все кончилось в ночь под новый 1909 г. Известие о его смерти вызвало у многих невольный вздох облегчения. Похоронили Рожественского, согласно завещанию, в штатском костюме.

Церемония прошла более чем скромно. В морозном воздухе над Тихвинским кладбищем прогремел троекратный залп – как последний отзвук никогда не смолкавшей в его сердце цусимской канонады.