Текст книги "Великие русские полководцы"

Кирилл Мерецков

1897—1968

Мерецков Кирилл Афанасьевич – советский военный деятель, Маршал Советского Союза (1944), Герой Советского Союза (1940). В 1936—1937 гг. находился в Испании в качестве военного советника. В советско-финляндскую войну командовал армией, с августа 1940 г. начальник Генерального штаба. С января 1941 г. заместитель наркома обороны СССР. В июне 1941 г. был арестован в Москве как участник военного заговора «врагов народа». В начале 1943 г. во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта осуществил прорыв блокады Ленинграда. С февраля 1944 г. командовал Карельским фронтом, освобождая Карелию и Заполярье.

Весной 1945 г. руководил действиями Приморской группы войск в Восточной Маньчжурии и Северной Корее против японских войск. Был награжден многими медалями и орденами, среди которых высший военный орден «Победа».

Кирилл Афанасьевич Мерецков родился в деревне Назарьево Зарайского уезда Московской губернии. Сын крестьянина. Образование получил в Военной академии РККА (1921) и на курсах усовершенствования высшего комсостава (1928). С пятнадцати лет работал слесарем на заводах и фабриках Москвы. Молодой рабочий сблизился с большевиками, участвовал в забастовках, выполнял партийные поручения. В мае 1917 г. вступил в РКП(б).

После Октябрьской революции начальник Красной гвардии Судогодского уезда Владимирской губернии, принимал участие в подавлении кулацких выступлений, ликвидации белогвардейского мятежа в Муроме, в формировании красноармейских частей. Летом 1918 г., будучи комиссаром отряда владимирских рабочих, сражался на Восточном фронте, был ранен, а после выздоровления направлен учиться в только что созданную Академию Генерального штаба.

Как и все слушатели, Мерецков не раз прерывал учебу, участвуя в боях против Деникина, белополяков и Врангеля. В довоенные годы он возглавлял штабы и командовал войсками ряда военных округов, участвовал в гражданской войне в Испании (1936—1939) в качестве советника при начальнике Генерального штаба республиканцев.

В период советско-финляндской войны (ноябрь 1939 – март 1940) Мерецков командовал 7-й армией, взломавшей считавшуюся неприступной «линию Маннергейма» и взявшей Выборг.

С августа 1940 г. начальник Генерального штаба Красной Армии. Великую Отечественную войну генерал армии Мерецков встретил на посту заместителя наркома обороны СССР. 24 июня 1941 г. был арестован. Доставленный в Сухановскую (самую страшную) тюрьму Мерецков, уже побывавший в лапах НКВД в 1937 г., думал только об одном: как заслужить побыстрее пулю в затылок, избежав при этом пыток и мучений.

По указанию Сталина перед самой войной и в первые дни после ее начала арестантами стали те, кто еще уцелел после почти поголовного уничтожения высших командных кадров Красной Армии на исходе 30-х годов. Затевался новый грандиозный «процесс военных».

Кроме Мерецкова в состав «заговорщиков» входили: нарком вооружения Б. Л. Ванников; помощник начальника Генерального штаба дважды Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации Я. В. Смушкевич; начальник управления ПВО Герой Советского Союза генерал-полковник Г. М. Штерн; заместитель наркома обороны Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов; заместитель наркома обороны, командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник А. Д. Локтионов; заместитель начальника Главного артиллерийского управления НКО СССР Г. К. Савченко; начальник отдела этого управления С. О. Склизков; начальник Военно-воздушной академии генерал-лейтенант Ф. К. Арженухин; заместитель начальника управления вооружений Главного управления ВВС И. Ф. Сакриер; Герой Советского Союза генерал-майор авиации И. И. Проскуров; виднейший артиллерийский конструктор Я. Г. Таубин и многие другие.

В 1937 г. на Мерецкова как на участника заговора дал показания арестованный И. П. Уборевич. Мерецков направил письмо И. В. Сталину и К. Е. Ворошилову, доказывая, что не мог быть «врагом народа», и просил даже отправить его рядовым в Испанию, одновременно покаявшись, что «просмотрел злейшего врага, немецкого шпиона Уборевича».

Во время допросов Мерецков подвергался пыткам и издевательствам со стороны следователей НКВД. Его здоровье было подорвано, он с трудом мог ходить, и позже И. В. Сталин даже разрешил ему сидеть при докладах. Мерецков признался, что был одним из руководителей военно-фашистского заговора.

В 1955 г. один из самых кровавых бериевских палачей Л. Шварцман давал показания уже в качестве подсудимого. «Физические методы воздействия, – заявил он, – применяли к Мерецкову сначала высокие должностные лица Меркулов и Влодзимирский, а затем и я со следователями Зименковым и Сорокиным. Его били резиновыми палками. На Мерецкова до ареста имелись показания свыше 40 свидетелей о том, что он является участником военного заговора». На вопрос: «Вы отдавали себе отчет в том, что избиваете крупнейшего военачальника, заслуженного человека?», – Шварцман ответил: «Я имел такое высокое указание, которое не обсуждается». Зверски избитые жертвы (кроме Локтионова, героически выдержавшего все пытки) «признали» в конце концов то, чего от них добивались. Следователь НКВД Семенов позднее вспоминал: «Я лично видел, как зверски избивали на следствии Мерецкова и Локтионова. Они не то что стонали, а просто ревели от боли… особенно зверски поступали со Штерном. На нем не осталось живого места. На каждом допросе он несколько раз лишался сознания… Локтионов был жестоко избит, весь в крови, его вид действовал и на Мерецкова, который его изобличал. Локтионов отказывался, и Влодзимирский, Шварцман и Родос его продолжали избивать по очереди и вместе на глазах Мерецкова, который убеждал Локтионова подписать все, что от него хотели. Локтионов ревел от боли, катался по полу, но не соглашался».

8 сентябре 1941 г. по указанию Сталина из тюрем и ссылок вернули часть командиров, ученых и конструкторов, в том числе и Мерецкова. Следователь В. Иванов вспоминал: «Будучи в сентябре 1941 г. в Харькове, я с огромным удивлением узнал, что Мерецков назначен командующим войсками фронта. А я знал на допросах с моим участием, какие он дал показания. Что состоял в шпионской группе и готовил против Сталина военный переворот».

Переодетый прямо в тюрьме в новую форму, Мерецков в тот же день предстал перед Сталиным. Вождь сочувственно заметил Мерецкову, что тот плохо выглядит, и справился о здоровье. А затем послал командовать фронтом.

9 декабря 1941 г. возглавляемые Мерецковым войска выбили фашистов из г. Тихвина. Это было одно из первых поражений гитлеровской армии. В дальнейшем, командуя Волховским и Карельским фронтами, Мерецков руководил прорывом блокады Ленинграда, разгромом фашистов под Новгородом, освобождением Южной Карелии, Советского Заполярья и северной части Норвегии.

Неожиданно помилованный Мерецков был назначен представителем Ставки на Северо-Кавказском и Карельском фронтах и командующим 7-й отдельной армией. Впоследствии командовал 4-й армией (с ноября 1941), Волховским фронтом (декабрь 1941 – май 1942, июнь 1942 – февраль 1944), 33-й армией (май—июнь 1942), Карельским фронтом (с февраля 1944). Руководил войсками при обороне Ленинграда, во время военных действий в Заполярье и Карелии. После капитуляции Германии переброшен на Дальний Восток и поставлен во главе Приморской группы войск.

В августе—сентябре 1945 г. Мерецков командующий 1-м Дальневосточным фронтом. Успешно провел операцию по разгрому японских войск в Восточной Маньчжурии и Северной Корее. После войны командующий войсками Приморского, Московского, Беломорского и Северного военных округов, начальник курсов «Выстрел». В 1955—1964 гг. помощник министра обороны СССР по высшим учебным заведениям. В 1956—1961 гг. член Центральной ревизионной комиссии КПСС. В 1957—1961 гг. председатель Советского комитета ветеранов войны. С 1964 г. в Группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Автор мемуаров, в которых ни словом не упоминает о массовых репрессиях и культе личности. Прах погребен в Кремлевской стене.

Сергей Ахромеев

1923—1991

Ахромеев Сергей Федорович – Маршал Советского Союза (1983), Герой Советского Союза (1982). В армии с 1940 г. Окончил Военную академию бронетанковых войск (1952), Военную академию Генштаба (1967). В Великую Отечественную войну командир взвода, старший адъютант батальона, командир батальона. Участвовал в боях на Ленинградском, Сталинградском, Южном и 4-м Украинском фронтах. После войны начальник штаба полка, командир танкового полка, заместитель командира и начальник штаба дивизии, командир дивизии, начальник штаба – 1-й заместитель командующего и командующий объединением. С мая 1972 г. начальник штаба – 1-й заместитель командующего войсками Дальневосточного военного округа. В 1974—1979 гг. начальник Главного управления – заместитель начальника Генерального штаба. С 1979 г. 1-й заместитель начальника Генерального штаба. С сентября 1984 г. 1-й заместитель министра обороны СССР. С 1986 г. начальник Генерального штаба. Участник путча ГКЧП в 1991 г.

…Еще недавно Тамаре Васильевне было достаточно глянуть на стены своей квартиры на Ленинских горах, чтобы убедить себя, что она преуспела в жизни. Торжественные фотографии и объемные монографии рассказывают, как в течение более полувека она разделяла свое существование с живой советской легендой. Здесь вся жизнь Сергея, мальчика из бедной семьи, с которым она сидела за одной партой в школе № 381 в Москве 30-х годов, ставшего благодаря усердию и героизму маршалом Ахромеевым.

За несколько несчастных августовских дней Тамара Васильевна потеряла все: своего мужа, свою честь, свою страну. Сергей Федорович погиб, а «Правда» не удостоила даже некрологом советника президента, бывшего начальника Генштаба, маршала Ахромеева. Его не похоронили у Кремлевской стены, как Тамара Васильевна еще вчера имела право надеяться. Его поспешно похоронили на загородном кладбище. С тех пор Тамара Васильевна – затворница в своей квартире вблизи Новодевичьего монастыря, Тамара Васильевна больше не открывает свою дверь, не читает газеты, боясь, что у нее отнимут даже воспоминания. Она попросила своих зятьев вывезти все с правительственной дачи до того, как эту дачу у нее отберут. Телефон в ее квартире больше не звонит, молчат ее друзья… Как будто все и вся решили соблюдать осторожность. Вряд ли она знает, что Советский Союз, ее Родина, перестал существовать…

Чтобы понять, как жизнь из лучезарной эпопеи превратилась в трагедию, Тамаре Васильевне достаточно посмотреть на документ. Простой лист бумаги, в самом верху которого твердой рукой выведены четыре строки: «Я не могу жить, когда моя Родина умирает! Все, чему я посвятил жизнь, рушится. Мой возраст, вся моя жизнь дают мне право уйти. Я боролся до конца». Несколько мгновений спустя маршал Ахромеев, 68 лет, стал вторым из трех самоубийц, которые останутся в истории неразрывно связанными с тремя жертвами путча 1991 г. Да и могла ли история мечтать о лучшем символе, чем эта троица виновных: Ахромеев, военный, Кручина, аппаратчик-партиец, Пуго, кэгэбист? Эти трое – больше, чем просто люди, они символ трех организаций на службе самой гигантской тоталитарной машины. «Когда знаешь моего отца, его силу, его уравновешенность, – сказала Татьяна, старшая дочь маршала Ахромеева, – его самоубийство остается загадкой». Но когда слушаешь историю этой жизни, которую Тамара Васильевна рассказывает, воздавая своему мужу посмертную славу, которой он был лишен, нельзя не согласиться с маршалом Ахромеевым, что его поступок логически вытекает из всей его жизни. Жизни крестьянского сына, безотцовщины, который рос на улицах Москвы, пока армия в 16 лет не одела и не накормила его. Жизни одного из героев последней войны, который после блокады Ленинграда весил не более 38 килограммов и которому не ампутировали обмороженные ноги только благодаря упрямству старого врача. Начались долгие скитания по военным городкам, отмеченные для Тамары Васильевны некоторыми вехами. Татьяна, их первая дочь, родилась, когда Сергей Федорович командовал батальоном на Дальнем Востоке, в 18 километрах от китайской границы. Наталья, младшая, родилась в Москве, когда ее отцу было присвоено звание генерала. В 1983 г., когда Андропов произвел Сергея Федоровича в маршалы, они вернулись из Кабула, где в течение двух лет Тамара Васильевна страшно скучала. Из тех четырех лет, в течение которых Сергей Федорович, ставший к тому времени начальником Генштаба, командовал четырехмиллионной Советской Армией, в памяти Тамары Васильевны остались, в основном, поездки за границу: в страны коммунистической Европы, на Кубу, в Индию и позже, конечно, в Соединенные Штаты, где в 1988 г. Джорж Шульц принимал их на своей калифорнийской вилле.

Тамара Васильевна считала, что достаточно наслужился Сергей Федорович и что ему надо, наконец, уйти на пенсию и писать мемуары. «Я его убедила, и в декабре 1988 г. он подал в отставку, – рассказывает она. – Но во время прощального приема Горбачев предложил ему пост, которого ранее никогда не было, пост советника президента. Отказываться от назначения было не в характере моего мужа…»

И с этого момента Тамара Васильевна потеряла покой. Она интуитивно чувствовала, что Сергей Федорович не выйдет целым из этого замкнутого круга: лояльно служить человеку, который принялся разрушать ту Красную Армию, которую маршал почитал как собственную мать. Он не против идеи разоружения, но не выносит критики, которая обрушивается на вооруженные силы. В 1989 г. на съезде он резко выступает против Сахарова, который обвиняет командование армии в том, что в Афганистане уничтожены советские солдаты, взятые в плен силами сопротивления. А главное, он не может представить Советский Союз иначе, как империю, которая попала под угрозу «безответственных сепаратистов». Не все в его окружении так терпеливы. Тамара Васильевна много раз говорила ему о том, что поборники жесткого курса могут организовать путч: «Что с тобой тогда будет?» Не так давно, когда она опять затронула эту тему, он вспылил: «Хватит об этом говорить, это бесполезно: государственного переворота не будет». Несчастье маршала Ахромеева, безусловно, в том, что он ошибся…

Девятнадцатого числа он был в Сочи, в доме отдыха Министерства обороны на Черном море. «Как всю свою жизнь, каждый день, он встал в 5.30. И пошел купаться. В 8 часов мы спустились позавтракать. Все говорили нам о перевороте. Сергей Федорович почувствовал себя беспомощным, потому что мы были отрезаны от мира, у нас был только телефон. В 16 часов он вылетел в Москву».

По прибытии в Москву он едет на дачу, где расположилась на летний отдых Наталья с семьей. Сменив штатское на военную форму, он едет в Кремль. Что же происходит? Сочувствует ли он путчистам, как утверждают некоторые из них сегодня? Наталья клянется, что нет. «В течение четырех вечеров я не могла с ним поговорить. Он возвращался поздно, обессиленный пил чай и ложился. Мой отец не тот человек, к которому можно приставать с расспросами. Но 23 августа, в пятницу, накануне его смерти я чувствовала, что ему хочется поговорить. Мы купили большой арбуз, и вся семья его с удовольствием съела. Я спросила его: «Ты же говорил, что государственный переворот невозможен. Но он произошел, и твой министр обороны замешан. Как ты это объяснишь?» Казалось, он задумался и ответил мне: «Я до сих пор не понимаю, как он мог…» На следующий день перед уходом он пообещал моей дочери вернуться после обеда и повести ее на качели. Больше я его живым не видела».

…С вдовой маршала Ахромеева Тамарой Васильевной Ахромеевой беседует обозреватель «Совершенно секретно» Александр Терехов:

– Сергей Федорович стал начальником Генерального штаба после того, как до сих пор по не вполне ясным причинам испортились отношения между Устиновым и Огарковым и последний вынужден был оставить свой пост.

– О взаимоотношениях Устинова и Огаркова я ничего сказать не могу. Мне не очень нравится выражение «вынужден был оставить свой пост». Дело в том, что, когда были созданы Главные командования войск направлений как органы оперативно-стратегического управления Вооруженными Силами, назначение командующим такой группировкой, как Западная, даже для начальника Генерального штаба было престижным.

– Были у него кумиры?

– Кумиры – нет. Были люди, которых он называл учителями. Маршалы Жуков, Рокоссовский, Конев…

– Я так думаю, что Горбачев его поначалу очаровал…

– Очаровал? Это не то слово для характеристики Генерального секретаря… Близко наблюдая работу людей, принадлежащих к высшим эшелонам власти, Сергей Федорович понимал, что «старикам», несмотря на их несомненные заслуги перед страной и их опыт, время уходить. То, что этот процесс затягивался, наносило большой вред управлению государством. Например, еще в середине 70-х годов именно в Генштабе зародилась идея сокращения наших военных расходов, потом тяжело болел Брежнев, и докладывать ему этот острый вопрос было бесполезно.

Так же и с Афганистаном. Ведь когда стало ясно, что решение о вводе наших войск может быть принято, маршал Огарков и его заместители Ахромеев и Варенников докладывали лично Брежневу, что решить афганскую проблему военным путем невозможно. Но к ним не прислушались. Самое грустное:

впоследствии политические противники часто укоряли Сергея Федоровича Афганистаном. На этом даже строили свою кампанию по дискредитации маршала. Причем самым безнравственным было то, что больше всех в этом преуспели люди, которые были в то время в составе ЦК и Верховного Совета, но ничего не сделали, чтобы предотвратить трагедию, и единогласно проголосовали за ввод войск. Ну это так, к слову пришлось… К середине 80-х все понимали необходимость прихода новых сил в руководство страной. Поэтому, когда избранный генсеком Горбачев побеседовал с военным руководством об армейских проблемах и, как им показалось, с пониманием воспринял их, Сергей Федорович с удовлетворением сделал для себя вывод: «Теперь можно работать. Кажется, руководитель наконец есть».

– Но через несколько лет Ахромеев засобирался в отставку.

– Он чувствовал, что не может пригодиться этой команде. Горбачев армию не понимал. Он перевернул всю нашу политику, которая базировалась на присутствии там мощнейшей группы наших войск, и при этом не обсуждал с военными должным образом вопрос о том, что будет, если Варшавский договор развалится. Сергей Федорович надеялся изменить отношение Горбачева к армии. Он убеждал: «С вами считаются, пока за вами армия, а не будет сильной армии, никакое «новое мышление» никому не окажется нужным». Все бесполезно. Горбачев слушал других людей.

Сергей Федорович понимал, что политика Горбачева приведет к развалу Варшавского договора, всей системы безопасности в Европе, участие в создании которой он считал делом своей жизни, если хотите. Он говорил: «Моей жизни хватит, только чтобы разрушить то, что мы 50 лет создавали, заново построить я уже не смогу». Это было очень тяжело.

– Сперва Горбачев расстался с Соколовым…

– Да, была история с прилетом Руста на Красную площадь. Загадочная история… Горбачев боялся Ахромеева? Михаил Сергеевич принимал близко к сердцу постоянные слухи о готовящемся перевороте?

– Я думаю, не боялся. А насчет переворота… Сергей Федорович говорил: силой в России ничего не сделаешь. Убрать неугодного руководителя – не самая большая проблема. А вот что делать дальше? Он считал, что самое опасное для нашей страны – лишить власть уважения, авторитета, дискредитировать саму идею власти. Сейчас именно это и произошло. Видите, к чему это привело? А он хотел предотвратить, предупреждал. Вспомните, сколько он писал об этом. А его противники вот тут-то и вспоминали: «Кого вы слушаете? Он же получил Героя за Афганистан».

В общем, оставив Генштаб, он и советником Горбачева долго работать не смог. Написал несколько рапортов об отставке. На последнем в июне 1991 г. Горбачев написал: «Подождем!»

– Язов учился с Ахромеевым на одном курсе в академии, в Генеральном штабе у Сергея Федоровича тоже еще оставались соратники. И, несмотря на это, выходит, маршал ничего не знал о готовящихся событиях августа 1991 г.?

– Ничего не знал. 6 августа я, он и внучка уехали в отпуск в Сочи, спокойно отдыхали. 19-го Сергей Федорович, как всегда, пошел утром на зарядку, потом вернулся и разбудил нас: включите быстрее телевизор! Он молча выслушал первые сообщения. Когда случалось что-то важное, он обычно замолкал. Молча сходили на завтрак. Я его ни о чем не спрашивала. Потом он вдруг говорит: я должен лететь в Москву и во всем разобраться на рабочем месте. Мы и не попрощались как следует. Его провожала группа врачей: возвращайтесь, Сергей Федорович, ждем. Он отшутился: оставляю вам в залог жену. Поцеловал меня и внучку и уехал. Больше я его не видела.

– Кто же с ним был дома эти дни?

– Дочери, их семьи. Когда по ТВ прозвучали первые сообщения о создании ГКЧП, они поняли: отец приедет. Он и приехал, веселый, загорелый, сказал, что пока ничего не понимает, и уехал в Кремль. Он предложил свою помощь Янаеву, работал в аналитической группе, собиравшей сведения с мест. В этом и состояло его участие в ГКЧП. Дочери звонили мне без конца: приезжай скорее. Но прямо ничего не говорили. Конспираторы! Сочиняли, что заболел кто-то из детей. Я обижалась: ну что же вы не даете мне отдохнуть, неужели не можете сами об отце позаботиться? Потом не выдержала, позвонила Сергею Федоровичу в Кремль узнать, сказал, что у него все в порядке. Обещал рассказать, когда вернусь. Но я все-таки решила ехать. С трудом достали билеты на 24 августа.

– После неудачи ГКЧП Сергей Федорович сильно переживал?

– Он был подавлен, ждал ареста. Но продолжал ходить на работу в Кремль, хотя там в ту пору мало кто был. Дочь однажды не выдержала: «Зачем ты туда ходишь? Как там тебе?» – «Ко мне никто не подходит. Никто со мной не заговаривает». Думая, что арестуют, он говорил: «Я понимаю, вам будет трудно, но я иначе не мог». Дочери спросили его: «Ты не жалеешь, что прилетел?» Он ответил: «Если бы я остался в стороне, я проклинал бы себя всю жизнь».

– В участниках ГКЧП он не разочаровался? Давал им оценки?

– Дочери рассказывают, что в ночь с 23 на 24 августа они долго разговаривали. Было интересно узнать его мнение о событиях и людях, в них участвующих. Не всех членов ГКЧП он знал одинаково хорошо. Но к тем, к кому относился с уважением до этих событий он своего отношения не переменил.

– Например, к Язову?

– Не только. К Бакланову, Шенину…

– По мнению следствия, в эту ночь Ахромеев уже решился на самоубийство.

– По мнению следствия – так.

– Вы прилетели домой…

– Начали звонить Сергею Федоровичу в Кремль – телефон молчал. После пяти вечера звонили каждые 10—15 минут. В 23.00 позвонил его шофер, спросил, не приехал ли Сергей Федорович, а то его что-то не вызывает, и он не знает, что делать. Потом легли спать. Я, конечно, всю ночь не спала – вскакивала на звук каждой машины. Утром решили ехать в Москву – мы жили на даче. Только открыли дверь квартиры – звонит телефон. Дочь взяла трубку, и по ее лицу я поняла: случилось что-то ужасное. Звонил дежурный по Группе генеральных инспекторов, сказал, что Сергей Федорович скоропостижно скончался, есть подозрение, что он покончил с собой (застрелился). Ночью его отвезли в морг кремлевской больницы, потом в госпиталь имени Бурденко. Мы поехали в прокуратуру. Там сказали, что в распоряжении следствия есть видеосъемка места происшествия. Я сразу же попросила показать ее. Следователи переглянулись, с сомнением посмотрели на меня: мол, выдержу ли? – но согласились. Я и одна из дочерей пошли смотреть, вторая не смогла. Сергея Федоровича обнаружил дежурный. Кабинет был открыт, ключ торчал в замочной скважине снаружи.

Хоронили его 29 августа.