Текст книги "Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой"

Все же не факт, что все сгорело

Но, к счастью, через час интенсивной ходьбы эта взрывная новость перестала казаться убийственной, и мозги, разгорячённые пульсом и давлением, начали сооружать крепость.

Хрен с ним со всем, не расстреляют ведь! Прежде всего, необходимо успокоиться. Расследование будет идти несколько лет, а это тоже жизнь. В крайнем случае, на европейское образование, на обычное жильё, автомашины – средств детям и жене должно хватить при любом раскладе. А остальное в их руках!

Старший сын, работая в Москве, в зарубежной фирме, и имея английское образование, уже живёт на свои кровные, ездит по миру в командировки и просто с друзьями, дотаций не просит, жаль только, что и к моему делу пока не рвётся, считая его возможной обузой, правда, со временем и неизбежной. Так что в главном по жизни всё нормально, никто из близких не пойдёт по миру, не подвела бы планета да фанатично упёртые в бренную прибыль политики. Но это не по моей кафедре.

Что ж, русская пословица не отменялась: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».

Мои два приятеля, занимающие весьма высокое положение, оба, пожалуй, самые интеллигентные во властных структурах, совершенно неожиданно для всех не так давно вкусили прелесть суровых тюремных стен. Не с драйзеровского ли Каупервуда, коего полюбил в подростках, с его успешностью в бизнесе, с собиранием живописи, с несколькими женитьбами, запрограммировалась судьба, а в чём-то и получила развитие?..

Правда, в казённых стенах он был в молодости и сумел использовать это время с пользой – обдумывал предстоящую жизнь, строил честолюбивые планы. У меня время планов во многом позади. Но впереди, может быть, свой «Стоик»? Лев Гумилёв, например, провёл в лагерях более десяти лет – причём весьма плодотворно. Хотя не было у него друзей-приятелей среди начальников ГУЛАГа и с концертами по лагерям, как мы, он предварительно не разъезжал. Для многих корифеев литературы и науки зона была как бы монастырём для творческой работы.

При Сталине сажали оборонщиков, чтобы ничто не отвлекало их от работы и гениальных изобретений.

Коллега по поэтическому цеху 60-х годов, почти наш современник Алексей Прасолов написал в зоне свои, пожалуй, лучшие стихи, которые отослал в журнал «Новый мир». Их в ту пору прочёл сам А. Т. Твардовский. В результате Прасолов вышел из зоны уже хорошо известным поэтом. Не могу не привести строки хотя бы одного его замечательного стихотворения, полного какого-то потаённого вселенского звучания:

 
Я услышал: корявое дерево пело,
Мчалась туч торопливая, тёмная сила
И закат, отражённый водою несмело,
На воде и на небе могуче гасила.
 
 
И оттуда, где меркли и краски и звуки,
Где коробились дальние крыши селенья,
Где дымки – как простёртые в ужасе руки,
Надвигалось понятное сердцу мгновенье.
 
 
И ударило ветром, тяжёлою массой,
И меня обернуло упрямо за плечи,
Словно хаос небес и земли подымался
Лишь затем, чтоб увидеть лицо человечье.
 

Независимо от Прасолова, я когда-то представлял опустевшую от людей, переселившихся в другие миры, Землю и почему– то представлял, как одиноко и грустно по планете будет гулять осиротевший ветер:

 
Любовь и грусть с собой в дорогу нам даст Творец.
Заплачет ветер, одинокий Земли жилец.
 

Если же сравнивать свой путь с кумиром юности Каупервудом, то несовпадений окажется много, например, в виде наград, смягчающих, если что, мою вину. Кроме того, он не оставил после себя ни сборников стихов, ни записок предпринимателя, ни художественной галереи.

Похоже, что я уже в чём-то счастливее его, что же при этом зря гонять давление? Не лучше ли смотреть на всё немного со стороны? Есть ведь такой метод у социологов и журналистов – включенное наблюдение. Правда, когда оно добровольное, то его легко самому и прервать, что явно невозможно в «местах не столь отдалённых». С другой стороны, принудительное пребывание там использовали как форму включенного наблюдения многие, в том числе Солженицын, Шаламов, Туманов и другие великие люди.

Достоевскому «повезло» ещё больше. Он «наблюдал» глубоко изнутри ситуацию казни, когда сам находился в нескольких минутах от неё. Может, благодаря жуткому шоку и как бы второму рождению он далеко обошёл всех собратьев по перу, завораживая мир своими «идиотами», «бесами», «Карамазовыми».

Так, собственно, чем рискуем-то? В любой ситуации может быть прибыток, если не физический, так духовный. А вот если бояться и психовать, то наблюдение точно сорвётся, и попадёшь под антидепрессанты, а ещё чище, в психушку, где не так давно побывал Анатолий. Вот там действительно часто ставят крест на творчестве, а то и на жизни. Но пока ещё всё в моих руках. За налоги туда, к счастью, не упекают.

Эти мысли в сочетании с долгим ночным походом нормализовали давление и помогли взглянуть на ситуацию с поэтической колокольни:

 
Я помню штормовой прибой,
Восходом озарённый,
Я перед ним, как пред судьбой,
Стоял, заворожённый.
Мне в раннем детстве океан
Ревел о жизни бренной;
Он, словно раненый, стонал
При встрече сокровенной.
Стал шторм моим поводырём —
Гудит он о разлуке.
Я ж упираюсь за рулём
И волны режу кораблём,
Хоть в кровь стираю руки.
 

А судьи кто?

Наконец-то наступило завтра. Задача номер ноль – связаться с налоговой. Но как это сделать? Представители в том городе у нас есть, но у них нет нотариальной доверенности от нынешнего директора. Оформлять и отправлять с ней гонца – это ещё сутки неизвестности. А неизвестность иногда хуже самой казни, и это как раз именно такой случай: состояние, как в стихах Семёна Гудзенко:

 
Когда на смерть идут – поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки…
 

Решили идти двумя путями. Во-первых, дозваниваться, чтобы узнать хотя бы крупицы информации. Во-вторых, мчаться к нотариусу – оформлять доверенность и отправлять с нею гонца для получения «приговора».

Трубку долгое время никто не берёт. Лето распространяется и на налоговиков. Наконец, ближе к обеду, кто-то появился в кабинете, но нашей проверяющей не было, она на выезде. Пообещали ей передать, кто беспокоит, и она, если сочтёт нужным, позвонит.

Через пару часов, как будто специально, чтобы дать нам время понервничать вдоволь, проверяющая перезвонила финансисту.

Главная интрига разговора – выяснить, не передали ли акт чуть раньше срока в следственные органы и какую сумму всё же нарисовали. Про квартиру спрашивать нельзя, а вдруг да не заметили.

При разговоре финансиста с налоговиком я решил не присутствовать, и казалось, что время тянется бесконечно. У меня в кабинете сменилось несколько посетителей, удивлённых моей рассеянностью. Я не раз просил что-то повторить, и, думаю, было заметно медленное понимание мною сути обсуждаемой проблемы. Это никак не вязалось с обычно очень динамичными диалогами, в ведении которых помогало и то, что фирме уже более двадцати лет, и то, что почти столько же лет проработано мастером, начальником крупнейших цехов, заместителем директора по экономике, а также то, что у меня инженерный диплом с отличием, кандидатская по экономической социологии и две книги во всесоюзном издательстве «Экономика», сборники стихов, членство в Союзе писателей и т. д. Такой жизненный багаж не может не способствовать развитию интуиции, да и большинство ситуаций идут по накатанной колее. Отсюда и быстрота реакции.

Кроме интуиции и опыта здорово помогает не сгинувшее, как и небольшая детская близорукость глаз, прочное знание арифметики чуть ли не начальной школы, с её трудными задачками, решаемыми без формализованных алгоритмов и уравнений. По моему глубокому убеждению, все годы учёбы нужно решать именно арифметические задачи, оставив высшую математику с её дифференциалами и интегралами узким специалистам. Для решения повседневных производственно-экономических и бытовых задач нужна только «высшая арифметика», включающая и умение быстро считать, и элементарную логику. Эти навыки у меня прочны. Благодаря им и поэтической интуиции я, наверно, и владею лучше других экономикой фирмы.

Самый простой пример высшей арифметики, когда кто– то, зная наценку, просит скидку ровно на эту же величину. Например, входная цена мебельного гарнитура 100 тысяч рублей. Наценка на него – 60 %. Итого продажная розничная цена 160 тысяч рублей. Кто-то из своих просит, чтобы сделали скидку 60 %, полагая, что таким образом останется себестоимость. Но от 160 тысяч рублей скидка 60 % равна уже не 60, а 96 тысяч рублей, и остаточная цена составит всего 64 тысячи, что на 36 % ниже себестоимости.

С этой задачей я сам столкнулся, уже работая мастером участка. Будучи молодым специалистом, я уговаривал рабочих согласиться со снижением расценки на изготовление деталей на 20 %, которые будут «полностью» компенсированы увеличением премии на аналогичные 20 %. Над словом «полностью» они посмеялись и показали в цифрах мне, ленинскому стипендиату, серьёзно изучившему высшую математику, что я невольно вру на четыре рубля с каждой сотни. Такая вот арифметика.

Примеров высшей арифметики не счесть и в повседневных делах.

Буквально на днях, дай, думаю, внимательнее просмотрю служебную записку от отдела по персоналу. Каждый месяц согласовываю её на ходу, в массе других бумаг, пробегая только итоговую цифру затрат на рекламу по набору персонала. Благо начальник отдела человек грамотный и честный, член Союза писателей России, у неё, как всегда, всё расписано аккуратно, а главное, жирным шрифтом выделены слово «итого» и сумма, ему соответствующая, где-то обычно тысяч 60–70. Но задерживаю взгляд на записке чуть дольше и вижу, что сумма по строчкам значительно больше, чем «итого». Удивлённо поднимаю глаза на руководителя и слышу странные объяснения. Мол, форма записки сложилась несколько лет назад, когда мы не использовали интернет-рекламу и рекламу по телевидению, а работали только с печатными СМИ. Затратам по ним и соответствует исторически цифра к слову «итого», а поскольку это последний раздел, то и стоят они в конце, но составляют теперь всего лишь четвёртую часть от всех затрат на рекламу.

Вот уж не думал! А куда смотрит бухгалтерия? А никуда. Только на моё согласование, а в бумагу не вникают и они.

Вот так в разы нарастили затраты, а я подписывал и не знал. Но может быть, это хотя бы оправданный рост? Чтобы понять, спрашиваю, какова эффективность рекламы и как контролируется её телевизионный блок. Ответа нет. Это уже из рук вон плохо. Затраты хоть и не нарочно, но получились по секрету. А с высшей арифметикой и вовсе нелады.

Назавтра выясняем, что по самой дорогой телевизионной рекламе, на которую расходуется 60 % от общей суммы, приходит только 15 % претендентов на вакансии, в то же самое время Интернет привлекает примерно 50 %, а затраты на него – 20 %, остальное приходится на бумажные СМИ.

Прикидываю коэффициент эффективности использования денег: для телевидения – 0,25, для Интернета – 2,5, для печатных СМИ – 1,75. Беглый анализ показал, что использование телевидения для приёма кадров абсолютно неэффективно, то есть более миллиона рублей за год выброшено бездумно на ветер.

Контроль над использованием средств на ТВ также из области арифметической логики. Почти все рекламные фирмы – посредники между рекламодателем, с одной стороны, ТВ и прочими СМИ, включая Интернет, – с другой. Размещение рекламы в печатных СМИ и в Интернете проверить легко. А на ТВ все программы не усмотришь. Чётких предварительных графиков выхода рекламное агентство не предоставляло. Хотя и с ними уследить непросто. Немало переносов бывает и по вине самого ТВ. Если только партнёр почувствует, что жёсткого контроля со стороны заказчика нет, то до 10 %, а то и 30–40 % денег на рекламу может благополучно оседать у фирмы-посредника, не доходя до ТВ. Наши кадровики и не слышали, к сожалению, что с ТВ можно требовать для проверки выхода рекламы эфирные справки, а по многим программам последние годы след остаётся и в Интернете. Проводя трудоемкую проверку, мы не смогли получить подтверждения процентов на пять оплаченной рекламы. За год это 50–60 тысяч. Думаю, что агентство не исключало всё же контроля со стороны серьёзного заказчика и «обувало» скромно. Это не так много, если учесть, что вся реклама на ТВ, около миллиона рублей за год, в данном случае оказалась никчёмной.

И таких арифметических задач в повседневной деятельности фирмы десятки, а то и сотни. Интегралы и дифференциалы не требуются никогда.

Немало пригождается мне и детский опыт, особенно полученный в пионерских лагерях. Ближе к 13–14 годам в пионерском лагере я бывал явным лидером, даже председателем совета дружины, то есть как бы самым главным пионером.

Ещё тогда я прочно усвоил, что нечестность, а ещё хуже, какие-либо тайные подвохи по отношению к другим ребятам обязательно становятся явными и в результате непременно бьют неприятностями по тебе самому.

Думаю, что этого опыта не хватило «горе-бизнесменам», тайно использующим криминальные методы. В результате лица многих из них теперь можно увидеть на кладбищенских обелисках.

Тайная подлость становится явной и почти всегда возвращается бумерангом. И в подростковом коллективе, и в бизнес-сообществе играть нужно одинаково честно.

Что касается налогов, то здесь свои правила. И хотя налоговых органов, да и налогов таких, как сейчас, при социализме не было, но всё же прошлый опыт позволяет вести фирму, минуя и политические, и бандитские, и чиновничьи рогатки всяческих перестроек.

Компромиссы по налогам не всегда легко, но всё-таки находились в родном городе. Когда-то судьба распорядилась так, что один из крупных руководителей в соседнем регионе, где у нас был филиал фирмы, стал близким приятелем. Он часто приезжал в Иркутск, и я познакомил его, помнится, со многими бизнесменами, с медиками, с несколькими людьми мира, имеющими, столь вожделенные для него, счета в иностранных банках. Правда, потом, когда местные связи отстроились, он решил, что просто приятельство нерентабельно, отношения перевернулись на 180 градусов, и я стал одним из самых проверяемых под его личным «патронажем». Подогрело его корысть наполеоновски-больное самолюбие, страдающее от успешности других в различных сферах. Тогда я вывел чёткую закономерность: чем выше уровень «дружбы», тем выше за неё плата. Не дай Бог попасть под столичное «шефство». Одна из проверок фирмы под его «патронажем», несмотря на немалые «дары», всё же закончилась неприятной цифрой, которая автоматически передавалась в налоговую полицию. По тем правилам, если в первый раз отделываешься административными делами, то повторное попадание под прицел было чревато уголовным делом.

Если у немых есть язык жестов, то у чиновников и силовиков есть «шахматный» язык. Чем худшую позицию они создают оппоненту, тем выше «мзда» и сговорчивость бизнесмена. Этот поступок – принятие весьма значительной взятки с последующей передачей дела в налоговую полицию – переполнил чашу моего терпения, и я с горячностью сорокалетнего «юноши» 90-х годов в первый и в последний раз стал обсуждать со значимыми приятелями краплёную взятку с привлечением силовиков. Но у одних с ним был хитрый бизнес по возврату НДС, у других ещё что-то, и меня отговорили, пообещав побеседовать с бывшим «другом». Вскоре, к счастью для российского бизнеса, налоговую полицию ликвидировали, поняв, что она превратилась в нашей воровской стране в мощное средство грабежа неокрепшего бизнеса, а потом «ликвидировали» с должности и редкого взяточника, подставлявшего многих и многих «подшефных».

У неискушённого читателя возникнет вопрос: «А что, нельзя уплатить налог и спать спокойно, как призывает плакат?» Можно, но только иногда, если речь идёт, например, о личном подоходном налоге, когда я не раз платил огромные налоги при продаже объектов. Кстати, если бы объекты пробыли у меня три года, то налог – ноль. Абсурд. Что меняется? Тем более что объекты были у меня добрый десяток лет, но числились на моей фирме. А продать объекты с фирмы ещё накладней: льгот, в отличие от личной продажи, нет никаких. Можно продать объекты и вместе с фирмой, выведя остальное имущество или создав новую организацию. Но льгот при этом также нет, а видавший виды покупатель к тому же боится таких сделок, так как у любой фирмы может быть большой шлейф долгов и невыполненных обязательств. В отличие от недвижимости, они не регистрируются нигде и могут проявиться только со временем. Поэтому до реконструкции и огромных вложений я вынужден был выкупить объект, но по причине кризиса продать, не дожидаясь трёх лет.

Налоги же с фирм и предприятий в полном объёме не платит никто, так как средств не останется не только на развитие и создание новых рабочих мест, но вскоре придут к нулю и оборотные средства. Несколько аккуратнее к налогам иногда относятся хозяева бывших социалистических предприятий, получившие как бы в наследство от социализма огромные основные фонды в виде зданий, оборудования, а также обученные коллективы. Многие из них неплохо живут уже лет двадцать, «сдувая» резервы. Например, Иркутский мясокомбинат за годы постсоветской перестройки чуть не в десять раз уменьшил численность, во много раз – объёмы производства, не говоря уж о капитальном строительстве, но всё равно комбинат долго находится на плаву, владея дармовыми основными фондами на многие миллиарды рублей. У него, конечно, было больше резервов и для налогов, нежели у предпринимателей, начавших с нуля и создавших тысячи рабочих мест за эти же годы.

Налоговое законодательство, не льготирующее даже средства, потраченные на развитие производства, является дьявольской удавкой. Заплатить нужно существенно больше, чем зарабатывает развивающаяся организация. Об этом давно устали писать, говорить и утомлённо замолчали. Поэтому в России в той или иной мере преступники – все бизнесмены и подавляющее большинство рядовых работников, получающих зарплаты по серым схемам. Это известно всем. Прокуратура и налоговики, принимая условия игры, стали требовать года три или четыре назад от директоров, чтобы средняя официальная, не «неконвертная» часть зарплаты была хотя бы выше прожиточного минимума, иногда требуют и среднеотраслевой уровень, но это им не удаётся – бизнес сопротивляется. Если всё-таки продавят этот уровень «белой» зарплаты, то цены и инфляция взметнутся ещё выше. Сейчас дело пошло даже дальше: налоговики начали выводить и средний уровень налоговой нагрузки по прибыли и НДС и проверять в первую очередь тех, у кого ниже её уровень к обороту фирмы. Но этот показатель – как средняя температура по больнице, включая покойников.

У крупных сетей, закупающих в добрый десяток больше нас, значительно меньше входные цены и совершенно другие схемы закупа. Многие виды товаров: сахар, мука, фрукты, крупы и т. д. – они могут брать вагонами непосредственно у производителей и импортёров. При этом выигрыш в цене в среднем 20–30 %, а иногда и все 50 %. Естественно, у таких фирм объективно относительная налоговая база может быть во много раз выше. Но и они, опережая прочие по налоговой нагрузке на рубль продаж, платят далеко не всё.

Таким образом и получается, что самые социально активные люди у нас, строго говоря, налоговые преступники, а значит, управлять ими много легче. Все у власти на крючке. Никто из бизнесменов открыто не идёт на Болотную площадь и не ведёт свои коллективы. Каждому за это светит разорение или тюрьма на вполне законных основаниях. Действует негласный договор: мы работаем, причём на свободе, и при возможности богатеем, вы, то есть власть, – делаете со страной что хотите. В результате самый активный пласт общества остаётся вне политической игры. Более того, известны случаи, когда на митинги, естественно, в поддержку власти, вывозили за пределы региона работников самых послушных – сырьевых предприятий, принадлежащих «ручным», ещё более уязвимым олигархам, сидящим с позволения власти на общенародных ресурсах и наследстве комсомольских строек.

Прикажут – повезут и многие представители среднего бизнеса: успешность и свобода дороже. «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание», – учил классик политической экономии Карл Маркс. Поэтому зона ответственности большинства бизнесменов – только семья и коллектив, остальное – чужая планета. Как здесь не вспомнить Владимира Маяковского: «Если б вы знали, с какой болью ограничиваюсь свидетельской ролью».

Примерно такие мысли проносились в голове, пока финансист разговаривал с очередной представительницей «государственных интересов».

Всё, к счастью, имеет свой конец. Минут через двадцать Анатолий, изрядно покрасневший и слегка вспотевший, зашёл ко мне взволнованный, но главное – заметно оживший.

Сухой остаток разговора в том, что цифра недоимки, полученная расчётным методом, без учёта затрат, как мы и ожидали, пока астрономическая, и это вызывает страх, как огромная высота, независимо от надёжности страховки. Но есть и хорошая новость. Силовикам результаты проверки не переданы. А главная радость даже не в этом. Оказалось, что и сама проверка ещё далеко не закончена, и акта на сегодняшний день ещё нет и в помине.

Самая страшная бумага – о завершении проверки – оказалась ничем иным, как блефом налоговиков. «Для чего?» – недоумевал Анатолий. Мне же вспышка мысли от накала двух полушарий, впитавших весь жизненный опыт с точными науками, с бесконечными задачами, со стихами и живописью, за долю секунды осветила всю интригу сегодняшней ситуации. Игра стала понятна до самого «донца». В благодарность к ясности и свету зазвучали в сознании строчки Владимира Маяковского:

 
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить – и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой —
и солнца!
 

За одним блефом потянется и другой! Астрономической цифры штрафа быть также не может. Суд наверняка не пропустит такую цифирь. Метод без учёта затрат, даже если первичные документы утеряны, может существовать только для запугивания несведущих оппонентов. Ведь налоговики легко могут увидеть львиную долю всех затрат на оплату продукции в движениях средств по расчётным счетам фирмы, сохранившихся в банковских архивах. Зная это, можно приблизительно определить доход и НДС, а по налогам на физических лиц восстановить фонд зарплаты коллектива.

Но вряд ли для суда подойдёт и указанный метод. Он тоже неточен. Останутся неизвестными наличные платежи. Они хоть и ограничены ста тысячами по одному договору в день и на практике сегодня используются редко, но теоретически сумма затрат может набраться очень весомая. А бремя доказательств лежит, как известно, на налоговиках.

Правда, возможна уголовная ответственность за утрату документов, но только в случае, если будет доказано их умышленное уничтожение, как и банкротство, если оно умышленное. Но доказать умысел весьма сложно. Дела, доведённые до суда, как правило, единичны и имеют конкретных заказчиков, не скупящихся на взятки, или очень выгодны самим силовикам. В нашем случае выгода может быть, поэтому расслабляться рано.

Для передачи дела следователям неуплата должна быть далеко не сотни миллионов рублей, достаточно и двух. Если меньше двух миллионов и фирма пустая, то опасаться, скорей всего, нечего. Если же больше двух миллионов, тогда следует считать, сколько процентов составляет сумма неуплаты от уплаченных налогов. Если неуплата превышает 10 %, то только тогда дело идёт на дальнейшее расследование и возбуждается уголовное дело. Интересно, что при этом берётся во внимание не вся предъявленная сумма, а только прямая неуплата. Пени и штрафы за неуплату, а также и за непредставление документов исключаются при определении порогового значения, что, конечно же, выгодно бизнесу и обижает силовиков. Три, например, миллиона, конечно, не сто, но мороки и откупных будет много. Поэтому важно всеми силами минимизировать сумму неуплаты или оперативно погасить доказанный долг, не вынося сор из привычно-уютной налоговой избы. В общем, кому-то срочно нужно выезжать на переговоры к соседям.

Насколько трудно было, работая начальником цеха в тысячу человек, найти руководителя первичного коллектива – мастера, настолько трудно найти в фирме достойного переговорщика с многочисленной чиновничьей ратью, в частности, с налоговой инспекцией. Конечно, мог бы поехать я и сам. Вначале, когда ситуация казалась суперопасной, так и хотелось сделать. Но тогда цена вопроса была бы обязательно максимальной. В фирме только несколько специалистов, кому можно доверить щепетильное дело неформальных переговоров, обязательно увенчанных весомой взяткой. В теме и к тому же кровно заинтересован только финансист – бывший директор злополучной фирмы. Здесь важно не только умение общаться, но и вызывать спокойное расположение, симпатию и доверие, а также понимать суть вопроса, уметь слегка поспорить, донести и конверт, и выгодную для нас точку зрения.

Итак, взяв водителя-охранника на всякий случай, Анатолий в изрядном волнении, чтобы успокоиться, сам сел за руль и поехал в город недавней дислокации фирмы.

Неясным оставался важнейший вопрос – зацепили ли они информацию по квартире? Спрашивать напрямую, конечно, нельзя. Трата учредителем огромных средств на квартиру могла стать причиной преднамеренного банкротства. А это, опять же, статья УК.

Как гласит древняя мудрость: хочешь мира – готовься к войне. Как отбиваться в суде? Как оправдаться и доказать всё же взносы на выкуп квартиры? Корешок приходного ордера выплаты средств за квартиру с подписью кассира и бухгалтера, предположим, найдём, а если затерялся, сделаем новый – это несложно, но ненадёжно. Если их начнут допрашивать о дальнейшем движении средств, то они, конечно, запутаются, прошло уже три года, не выдержат милицейских уловок и давления. Много надёжней и слово, и подпись одного директора о получении средств, тем более он числился в то время и директором, и главным бухгалтером фирмы в одном лице. У него есть к тому же мощная защита от нашего «правосудия», спасающая почти наверняка от уголовной ответственности. Не было бы, как говорится, счастья, да несчастье помогло. Дело в том, что Анатолий два года назад имел традиционную российскую страсть к выпивке, к тому же запутался в личной жизни и как раз в дни передислокации фирмы, с чем-то похожим на белую горячку, попал в настоящую специализированную психушку. Ему прописали «ударное» лечение, после которого трудно выбраться из растительного состояния на свет Божий. Остатками сознания и интуиции он это понял и плакал по-настоящему, когда моей помощнице удалось к нему прорваться через полупьяный кордон в «лечебницу», перед которой меркнут тюремные стены. Я, хоть и находился в этот момент за границей, понял весь ужас ситуации и воспользовался всеми своими связями, чтобы вырвать его из этой гипертюрьмы и перевести в нервное отделение больницы общего профиля, где трезвый персонал, нет смирительных рубашек и страшных смирительных уколов, санитаров– «десантников» и курса лечения по жесточайшему алгоритму, направленному на уничтожение болезни вместе с личностью.

Вырвать его удалось с большим трудом, но довольно быстро. Лечился он, правда, ещё месяц или около того. Страх психбольницы помог ему покончить с выпивкой, казалось бы, навсегда. До этого я долго, с переменным успехом, сражался за его трезвость, помогал решать все бытовые вопросы, в том числе со служебной машиной, квартирой, дачей, да и просто лечил душу беседами, часто обедая с ним вдвоём. При этом я настоятельно советовал беречь семейную крепость с надёжной женой и маленьким сыном.

Является ли нынешняя ситуация для него, как говорят, похмельем на чужом пиру? Думаю, что нет. Перевод отработавшей фирмы в другой город, естественно, после уплаты налогов (всегда на спорном уровне), целиком идея его – директора фирмы. И зря, в родном городе помогают и стены. К тому же место новой дислокации много слабее экономически, и мы, со своим немалым оборотом – более одного миллиарда рублей в год, – весьма заметны. Городок оказался не Рио-де-Жанейро, как восклицал бессмертный Остап Ибрагимович.

Итак, на вторые сутки после взрыва новостей Анатолий, преодолев немалое расстояние на автомобиле, наконец встретился с рядовым инспектором районной налоговой.

Долгий разговор закончился безрезультатно. Она наотрез отказалась искать компромисс и обсуждать более «интимные» темы благодарности, сославшись на то, что это слишком крупное дело и курирует его начальство повыше. Эта ожидаемая, в общем-то, информация не добавила оптимизма. Но где наша не пропадала! После консультации по телефону решили пробиться к заместителю главного областного налоговика, на нём сходятся все нити решения вопросов. Главный же больше занят чисто политическими вопросами с Москвой и местным руководством, а также хозяйственной деятельностью. Чуть больше полугода назад встреча с ним уже была – по протекции одного из высоких местных руководителей. Тогда Анатолий ездил вместе со старейшим моим помощником по самым щепетильным поручениям по фамилии Дриц.

Дриц не знает, что такое дебит и кредит, какие бывают налоги и штрафы, но и без этого, как сказали бы одесситы, он знает очень много. Он знает жизнь! Он знает тех, кто может её испортить, и знает тех, кто может помочь. Его связи распространяются на несколько областей и немного в саму столицу. Свою основную работу – профессиональное приятельство с нужными людьми – он делает с удовольствием. Любит людей и любит помогать людям, особенно полезным. И не его вина, как говорил Генри Форд, что при этом получается прибыль. Каждый день он спешит с подарками поздравлять кого-то с днём рождения или с другим праздником, кого-то срочно везёт в больницу, собирает врачей и спасает жизнь, кого-то просто знакомит с гаишником или судьёй, кому-то помогает с билетами или с банкетом, кому-то возвращает права, а кому-то старается вернуть свободу или облегчить пребывание в казённом месте, кого-то хоронит или помогает с родами.

В общем, наш незаменимый Дриц даже попал в мою эпиграмму, которые я, в общем-то, пишу очень редко.

 
Дриц всем на свете
Сват иль брат,
Он наш министр общения.
Антисемит и тот бы рад
Стать Дрицем без крещения!
 

Наверное, в каждом городе есть по одному Дрицу. Дрицев помногу не бывает. Если где-то нет, мне искренне жаль местечковую элиту этого несчастного городка. Обязательно нужен человек, который знает всех и периодически собирает в ресторане или на яхте всех нужных людей, каждый раз тщательно конструируя конфигурацию высокого собрания, где все друг другу нужны больше, чем «по-нашенски» ненавистны ещё с княжеских времён раздробленной распрями Руси.