Текст книги "Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой"

Не избежал участи знакомства с Дрицем и достаточно молодой, недавно назначенный в соседнем регионе, боевой заместитель главы налоговой инспекции. Результатом знакомства была приостановка на полгода налоговой проверки. Понадеявшись на русский авось, пока суд да дело, Анатолий и решил перекинуть фирму куда-нибудь подальше, может быть, рассосётся само, бывает и так. Сел на самолёт, прилетел в другую, отдалённую область, взял в аренду помещение под офис, повесил вывески и думал, что дело в шляпе. Нет чтобы спросить налогового консультанта – пенсионера с богатым опытом работы в инспекции, который даже и абонентскую плату ежемесячно получает у нас. Но где уж – «сам с усам». И только через полгода выяснилось, что всё это глупая суета и нужна была совершенно другая стратегия: не «страусиная» – а серьёзных переговоров и подготовки к проверке. Смена адреса ни на что не влияла, если проверка уже начиналась.

Анатолий на этот раз попытался сам встретиться с уже знакомым налоговым боссом с глазу на глаз. Обычно эту роль выполнял Дриц. Но недавно открылось несколько фактов, когда немалая часть «компромиссных» средств, скорей всего, оставалась у Дрица и не доходила до адресата. А в данном случае никак нельзя рисковать результатом. Анатолий знает вопрос и может обсуждать саму суть, а заодно и весомость «компромисса». В противном случае надо было ехать вдвоём, так как Дриц «заточен» только на вторую часть любого вопроса. Здесь же важны и экономические моменты.

Анатолию повезло. Он встретил молодого начальника прямо около вахты. Представился, но тот отрезал: «Я помню только Дрица и могу встретиться только с ним». К счастью, назвал завтрашнюю дату и даже время.

Да, Дриц виртуозно умеет делать себя незаменимым, замыкая на себе все полезные связи. Но он в отпуске, не близко от города. Я начал звонить чиновнику, который, собственно, и знакомил их полгода назад. Дозвонился. Попросил принять Анатолия с приготовленным и для него «компромиссом», поскольку от него немало зависело в случае передачи нашего дела в карательные органы. Анатолия он принял, но отказался второй раз помогать во встрече, а после мучительных раздумий отказался и от весомого «компромисса». Неприятный симптом, от которого снова слегка кинуло в пот. Неужели они уже вместе думают взвинтить дело до московских цифр, выйдя на бывшего учредителя, то есть на меня?

Нужно срочно искать Дрица-отпускника и посылать на встречу. Благо хоть его готовы принять на данной стадии, пока не выкатились страшные цифры. Чем чёрт не шутит. Возьмут и насчитают предварительно сотни миллионов рублей неуплаты, всё же не приняв во внимание утерянные нами затраты, как и грозились. Тогда покупать несудимость, а то и свободу, придётся в Москве за очень дорого, по нефтяным, разорительным для периферийного бизнеса расценкам. И надо же! Негативная информация опять под вечер. Опять перед сном! Как здесь не вспомнить, скитаясь ночью для успокоения нервов, своё стихотворение:

 
Грызёт мою душу бессонниц кошмар,
И сердце пускается в пляс.
С горящей постели бегу на бульвар
Порою по несколько раз.
Но даже и улица против меня,
Глаз страшный мигает звездой.
Один, как в тайге, без друзей, без огня,
Хоть волком затравленно вой…
С зарёй наплывает спасительный сон,
И дарит виденье Морфей.
Там в стареньком доме поёт патефон
И бабушка шепчет: «Попей!»
Напившись водицы из прошлых времён,
Я чую: затеплился день.
Ура! С ним и я в мир живых возвращён,
Сгорает кошмарная тень.
И нет в этот день нелюбимых людей,
Ведь каждый немало страдал.
Бичует Господь своих грешных детей —
Усердья он большего ждал?
 

К утру с Байкала прибыл вездесущий Дриц и рано утром выехал в соседний регион на встречу.

Но какие всё же найти аргументы, чтобы отбить охоту показывать астрономические цифры долга? Если оппоненты увидят, что у нас железные доводы для суда в сторону уменьшения недоимки и что им не добраться до учредителя и даже директора, то и опасные цифры ни за что не мелькнут. Высокие невзысканные суммы существенно испортят отчётность налоговиков перед Москвой. Поэтому им крайне важно взвесить все найденные нами аргументы, чтобы, с одной стороны, не продешевить, а с другой – не попасть под пресс жадного московского начальства, которому обязательно нужен результат не столько по официальному, сколько по «компромиссному» каналу.

Между тем выяснился ещё один немалый промах с нашей стороны. Инспектор всё же дозвонилась один раз до ныне действующего директора Бориса, назначенного уже новым учредителем, и тот не нашёл ничего лучшего, как вообще откреститься от директорства. Это резко ухудшило наши позиции в их глазах. Если липовый директор, то, скорей всего, и липовый учредитель. Если это доказать, то, значит, де-факто учредителем остаюсь я, и подступы ко мне будут легче. Но если даже и не выйти на меня, а собрать уголовный материал на Анатолия, то всё равно я не смогу допустить лишения его свободы, и опять их «копилка» в большом выигрыше.

В общем, всё как в шахматах: им нужно любым образом расчистить путь от мелких фигур и добраться до короля, затем шаховать, пугая его, и наконец поставить мат, то есть добиться капитуляции и продиктовать, опираясь на силу своей позиции, немилосердные финансовые условия. Самое нежелательное условие, которое выдвигается иногда не только бандитами, – это передача доли в фирме их человеку. Нередко для фирмы это означает начало конца.

Ход, который должен переломить партию

Срочные консультации со своими налоговиками подтвердили, что метод подсчёта налогов без затрат, вероятней всего, через суд не протащить, но для передачи дела силовикам – как знать?

Главный метод подсчёта налогов при утере документов – аналогия с близкими по профилю фирмами. Но где взять данные? Они закрыты. А самое главное – вдруг мы выглядим хуже коллег в разы, и этот метод будет нас топить ещё глубже?

За двадцать два года существования фирмы мы ни разу не пытались добыть сведения о налогах наших коллег-конкурентов. Бизнес-сообщество, да и вообще все представители так называемой элиты разобщены в нашем городе, как нигде. Где уж тут обмениваться полезной информацией! Пытается объединить своих и сочувствующих только Дриц и синагога. Интересно, что синагога приглашает не только евреев, но и православных, особенно из числа предпринимателей, у кого есть хоть какие-то еврейские корни или же кто ездит систематически в Израиль, например, на лечение. Но основной-то люд с православными крестиками остаётся сам по себе. Не в пример нам Белгородская епархия, которую возглавляет бывший иркутянин, владыка Иоанн, сын известного журналиста, старателя и писателя Леонида Мончинского. Там паства едина на всех уровнях, особенно элита города, и заслуга в этом – владыки и местного губернатора, уже много лет работающих в единой связке. Думаю, что предприниматели там серьёзней, чем мы, относятся и к местным налогам. Их величина вполне может быть предметом престижа, наряду с меценатской деятельностью. В целом же по России объём налогов, уплаченных предпринимателями, как правило, тайна за семью печатями.

Спрашивается, почему нашей пропаганде не сделать этот показатель предметом гордости, как меценатство, и не отмечать высокими местными и государственными наградами? Это ли не воспитание патриотизма?

У наших коллег информацию не взять, даже и просить неудобно. Остаётся добывать её непосредственно в недрах самой налоговой инспекции. Мир не без добрых людей. А вдруг мы окажемся в плохишах: с удельным весом оплаченных нами налогов относительно объёмов реализации – самым минимальным из всех однопрофильных фирм? Тогда опять совершенно не ясна цена финала и обеспечена бессонница.

Потекли томительные часы. Благо что день рабочий и текучку никто не отменял. Ничего не подозревающие и мало за что отвечающие работники фирмы по-прежнему ломятся со своими вопросами, которые сегодня им кажутся самыми важными, а мне пустяками. Ох, как я завидовал им всем в этих изматывающих душу обстоятельствах!

Такую острую зависть к простым людям, не обременённым тяжким грузом богатства, я уже испытывал.

Как-то, возвращаясь с отдыха из Карловых Вар, в самолёте я просматривал газеты. Ничего глубокого в них, как всегда, не было. Но, как дерево притягивает молнию, так и эти сухие тексты на высоте десяти тысяч метров притягивали какие-то информационные разряды из ноосферы. Идею об этой «сфере разума» в конце 1920-х годов заронил в головы двух французских философов – Эдуара Леруа и Тейяра де Шардена – русский академик Вернадский на своих парижских лекциях по геохимии. Шарден представлял её как невидимую оболочку человеческого сознания вокруг Земли, подобную пламени.

По-видимому, один из разрядов, порождённый бушующей информационной плазмой, и ударил в меня. Я вдруг внезапно понял, что будет жуткий обвал денег и всей российской экономики. Почему-то мне стало предельно ясно, что валютные долги подобны смерти.

Уже назавтра я обсуждал эту проблему со своим приятелем, специалистом по ценным бумагам Дмитрием, сидя пока ещё в своём, а не кредиторов, ресторане «Вернисаж» на пешеходной улице, глядя в окно на беззаботных людей, которым, в общем-то, особенно терять нечего. К тому же они ничего и не подозревают сегодня о финансовой катастрофе, волна которой, как зародившееся в океанских далях цунами, уже мчится на радостных отпускников, находящихся на импортном берегу в предательских лучах всевидящего солнца. Совсем скоро раздадутся крики и стоны погибающих людей, уносимых беспощадной волной.

Зная о надвигающейся катастрофе, я судорожно начал мастерить спасательный плот. Я пытался продать хоть что-нибудь из недвижимости, чтобы закрыть валютные долги за сахар и бытовую технику.

Опережая цунами

В те кризисные дни первым делом я поехал к своему, как я ошибочно считал, приятелю – к преемнику отца на посту директора мясокомбината. Он периодически покупал розничные магазины, потихоньку создавая свою торговую сеть. Купить один-два магазина по моей просьбе ему было несложно. Тем более что мой отец, можно сказать, подарил ему и его семье огромное предприятие, на пике авторитета добровольно отказавшись участвовать в выборах директора. Не скупал он и акции мясокомбината, не ставил в заместители и не прочил в директора меня или кого-то ещё из близких родственников. Более того, со мной вообще был уговор, чтобы я как можно реже появлялся в их управлении. Такое отношение к предприятию, созданному за многие десятилетия советской власти, он считал честным.

Но без меня на этапе становления рынка они не обошлись. Я придумал и создал им предприятие с частными торговыми точками на центральном рынке. Подготовил и зарегистрировал документы, предложил схему работы, а главное, пожертвовал надёжного главного бухгалтера и директора, которых хотел принять в свою фирму. С тех пор руководители комбината, в том числе и преемник отца, ощутили преимущества рыночной свободы предпринимательства на своём домашнем бюджете.

А ещё раньше, когда только начинали говорить о частной инициативе, мы совместно стали зарабатывать первые дополнительные, почти неофициальные деньги на шитье кожаных курток.

Задача комбинатовцев была достать, естественно, за деньги, козью кожу, а наша, с моим другом, тоже Виктором, да ещё и Владимировичем, – организовать пошив курток и их реализацию. Два коротких слова, но за ними немалый предпринимательский труд и риск. Козьей шкуры на иркутском комбинате не было. Отец договаривался о её покупке в соседнем регионе. И туда приходилось мотаться на грузовичке по нашим сибирским дорогам, больше похожим на бездорожье. Одна из таких поездок закончилась аварией. Грузовик занесло на скользкой пыли, в начале дождя, и он перевернулся. Находились в нём мой друг Виктор и заместитель директора комбината. Отделались, слава Богу, лёгкими травмами.

Непросто было и с шитьём. Подходящих цеховиков мы нашли только в соседнем городе Ангарске, но около них были голодные бандиты конца 80-х годов и милиция. Так что и пошив для нас был непростой операцией. С риском была связана и перевозка, и реализация курток.

Затем мы с замдиректора комбината, по инициативе отца, предприняли очень рискованную поездку на Камчатку за рыбой – для меня вторую и последнюю, – стремясь выменять её на нашу местную водку и колбасу. Поездка оказалась малоприбыльной (за значительную часть продукции деньги или рыбу нам просто не отдали), но чрезвычайно опасной. Мы попали под прицел местных бандитов, которые тогда не заботились о долговременных взаимовыгодных связях, а стремились урвать немедленно – любой ценой и побольше.

Благо по приземлении, непосредственно в аэропорту, несколько деловых лётчиков, уже втянутых в бизнес, приобрели у нас половину продукции с хорошей наценкой. За вторую часть товара, развезённую по магазинам, мы не получили ни гроша ни сразу, ни спустя время.

Совместные дела на заре рынка, в том числе и весьма рискованные, позволяли надеяться на успех в переговорах с преемником о магазинах. Должен выручить если не меня, то своего благодетеля – моего отца.

Но увы. Старое добро помнят не все. Неискоренима и наша российская традиция, а может быть, не только российская, преуменьшать роль предшественников или даже чернить их деятельность. Этим мы как бы поднимаем себя любимых и раздуваем свою значимость. О чём я лет десять назад сказал в стихотворении «Возвышение»:

 
Возвышение праздного хама —
Для безбожной души благодать.
Он взрывает величие храма,
Чтоб в поверженный купол плевать…
 

В общем, долгий разговор, сопровождаемый, правда, и чаем, и кофе, и выпивкой, окончился просьбой подумать пару дней. Но его растянувшиеся на несколько дней консультации с домочадцами, которые, к слову сказать, моментально стали членами совета директоров и заместителями директора, результата не дали.

Ещё более рельефно проявилось отношение к отцу через несколько лет, во время юбилейного торжества, когда и в докладе, и в фильме был практически исключён 25-летний период его директорства. О нём – орденоносце, который отстроил посёлок Жилкино, обеспечил жильём всех кадровых работников комбината и выпестовал несколько Героев Социалистического Труда, – не было сказано практически ни слова.

Такое «празднование» чуть не закончилось инфарктом почти 90-летнего участника войны. Военная закваска и спасла, иначе как выдержать удары «благодарных брутов». Крылатая фраза: «Мы ненавидим тех, кого предаём» – здесь очень к месту.

Выйти из положения мне помогли только сверхликвидные площади – пришлось продать офис (700 квадратных метров) в центре города Сбербанку и несколько магазинов на бывших площадях завода рядом с центральной улицей.

Последние платежи от Сбербанка в долларовом эквиваленте я получил уже в дни обвала, когда доллар, на волне обрушившегося кризиса, поднялся мгновенно и вырос в четыре раза. Нечего и говорить, что все задолженности по импорту были также зафиксированы в долларах.

Сокрушительный дефолт 1998 года действительно оказался подобным цунами. Он, как щепки, уносил обанкротившиеся фирмы, чьи долги в рублёвом эквиваленте за несколько дней стали неоплатными, унёс он и немало предпринимательских жизней.

Жалко всех, но особенно знакомого тридцатилетнего массажиста, который только-только очень успешно и радостно начал заниматься распространением невинных, но зафиксированных в валюте биологически активных добавок и задолжал наверняка не очень много. Приходя к нему, я не раз видел его жену и больного от рождения сынишку. Чувства, которые я испытывал, глядя на несчастного ребёнка, весьма точно выразил Николай Зиновьев:

 
У знакомых – больная дочь.
Инвалид, понимаешь, с детства.
И никто ей не может помочь.
Нету в мире такого средства.
Понимаю, что я ни при чём,
Понимаю, умом понимаю…
Но немеет под левым плечом,
Когда взгляд на неё поднимаю.
 

Во время кризиса мне уже было не до массажей, и он ко мне не обращался, хотя я легко мог одолжить ему небольшую для меня сумму…

В общем, сегодняшняя ситуация с проверкой вызывала схожие с кризисными волнения. Но вот, наконец, наступил долгожданный вечер, и результат «матча» – наши налоги против налогов соперников – налицо!

Ура, мы победили! Нашлись схожие по профилю фирмы, и не одна, у которых удельный вес налогов на прибыль и НДС в процентах от объёма реализации несколько ниже нашего. Мы, хоть и не передовики, конечно, но главное – не в самом хвосте.

Встреча Дрица и Анатолия с нашим «сатрапом» приближается, осталось меньше часа. Срочно отправляем информацию Анатолию… Этот «козырь» оказался главным. Если в первой части встречи ситуация нагнеталась до алгоритма, при котором наше объёмное по сумме дело неминуемо должно попасть под контроль Москвы (дальше, по их сценарию, мы должны были бы молить о помощи), то после информации по налогам сходных фирм ход партии переломился – и у нас появилась возможность предложить наш «компромисс» по обоим каналам: напрямую, из рук в руки, и «официальную» часть.

Немедленного ответа не последовало, но было принято предложение встретиться через пару часов ещё раз, уже в неформальной обстановке. Сторона взяла тайм-аут, чтобы проанализировать дело, как говорят судьи, по вновь открывшимся обстоятельствам. И это обнадёжило.

Вечерняя встреча плавно перетекла в ресторан. Наш аргумент, весьма важный для суда, возымел действие, и «чаепитие» закончилось принятием «компромиссов» с нашими условиями игры. Утром довольная делегация, сделавшая своё дело, отбыла домой. Оставалось потихоньку закруглить проверку. Согласовать акты и так далее. На радостях «послы» забыли, что при встрече с другим высоким чиновником пообещали пожертвовать некую сумму на восстановление храма.

Кстати, проконтролировать обоснованность сметы на восстановление и реконструкцию старинных зданий практически невозможно. Она носит почти чисто формальный характер, и, в зависимости от цели заказчика, суммы могут отличаться между собой в добрый десяток раз.

Не потому ли в наше безбожно коррумпированное время, при острейшем дефиците стандартных, не храмовых сооружений, например детских садов, в десятки, а где-то и в сотни раз выросло число храмов? Многие из них имеют высоких чиновных покровителей, а у тех свои подконтрольные фирмы, которые работают по много меньшим реставрационным расценкам, чем оплаченные кем-то, а вся «верхушка», которую и прибылью-то не назовёшь, идёт покровителю. Кстати, хороший тест: продолжается ли личная помощь храму со стороны чиновника, если он переезжает в другой регион или в Москву и утрачивает влияние на небедную часть паствы, пополняющую внебюджетную копилку. Опыт показывает, что радение резко обрывается при переезде; очень многие – православные лишь для вида. Как сказал всё тот же Николай Зиновьев:

 
Вот сменила эпоху эпоха,
Что же в этом печальней всего?
Раньше тайно мы верили в Бога,
Нынче тайно не верим в Него.
 

Подавляющее большинство «верующих» и не думают относиться друг к другу по-христиански. Чужая беда никого не трогает. Лет пять назад эту мысль я выразил в стихотворении с эпиграфом из Анны Ахматовой: «Мне не страшно. Я ношу на счастье тёмно-синий шёлковый шнурок»:

 
Главы новых и новых московских церквей
Золотят под литавры князья перестройки.
Мы, к мощам припадая, не стали добрей,
Мимо чьей-то беды поспешаем резвей,
Амулеты за Библию спрятав на полки.
На Садовом кольце замерзал человек,
Поясницею голой к асфальту припавший.
Но спешат «прохожане», их высушил смех.
Крестик – знак суеверья почти что для всех…
Спас беднягу глухой,
                         храм в душе возводящий.
 

Хоть на «храм» по просьбе чиновника мы в суете не пожертвовали, но с главным исполнителем «консенсус» достигнут, и можно вздохнуть спокойно. Как раз подоспели выходные, и все утомлённые за неделю участники операции воспользовались ими сполна, выехав зарядиться: кто на Байкал, кто в Аршан. Слава Богу, выходные прошли безоблачно. Не было ни дождя, ни плохих новостей.

Но понедельник, прозванный днём тяжёлым, оправдал народную мудрость. Главный проверяющий позвонил Анатолию и назначил встречу с его доверенным человеком в нашем городе.

Уединенция, как в старые времена шутливо называли аудиенцию, закончилась предложением дать официальный ответ по предварительным результатам проверки, и это абсолютно нормально. Очередной шок вызвало другое. «Предоплата» была возвращена в полном объёме, со словами, что нужно ещё подождать результата. Как будто бы он ему не известен и вроде бы он не в его руках. Очень странно. Взятки нам ещё не возвращали. Век живи, век учись.

Что ж, будем действовать. Написал – и вспомнились строки Александра Блока: «Что ж, пора приниматься за дело, за старинное дело своё.»

Надо, прежде всего, подготовить серьёзное обоснование нашей схожести с фирмами-аналогами, заверить у главных врачей документы о нежданном обострении психического заболевания Анатолия – с временной потерей памяти в дни передислокации фирмы и потери бухгалтерских документов, представить объяснение от второго директора Бориса, опровергающее его заявление о неучастии в деятельности фирмы, и довести до конца «помощь храму». Хотя последнее, пожалуй, должно быть выполнено первым.

Но в чём же всё-таки дело с неожиданным возвратом? Настоящая загадка. Может быть, в наши, с трудом налаженные, отношения вмешались какие-то посторонние силы?

Бывает же, что обстоятельства вдруг меняются кардинально. Так, например, кумир моей юности, да, пожалуй, и зрелости, Анна Ахматова после нескольких настойчивых предложений Николая Гумилёва выйти за него замуж наконец дала согласие, оповестила друзей и родню, а потом неожиданно отказала снова. Когда он приехал, примерно через месяц, то получил решительный отказ, после которого совершил попытку самоубийства. У семнадцатилетней Ахматовой во время ожидания случился толком неизвестный исследователям роман с острой влюблённостью и, кажется, с первой близостью, наложивший отпечаток на всю её жизнь. Больше она всей душой, по-моему, не влюблялась никогда.

Это романтическое увлечение «уберегло» её от любви дальнейшей, но не от любовных страданий. Впоследствии она ряд лет, когда приезжала в Крым, бегала на почту и униженно вымаливала ожидаемое письмо до востребования, но так никогда и не получила. Зато остался ряд замечательных стихотворений, например, это:

 
По неделе ни слова ни с кем не скажу,
Всё на камне у моря сижу,
И мне любо, что брызги зелёной волны,
Словно слёзы мои, солоны.
Были вёсны и зимы, да что-то одна
Мне запомнилась только весна.
Стали ночи теплее, подтаивал снег,
Вышла я поглядеть на луну,
И спросил меня тихо чужой человек,
Между сосенок встретив одну:
– Ты не та ли, кого я повсюду ищу,
О которой с младенческих лет,
Как о милой сестре, веселюсь и грущу? —
Я чужому ответила: – Нет!
А как свет поднебесный его озарил,
Я дала ему руки мои,
И он перстень таинственный мне подарил,
Чтоб меня уберечь от любви…
 

Так и у нашего визави, наверно, произошло что-то уж очень неожиданное, но вряд ли романтическое. Может быть, его отказ от принятого уже «компромисса» связан с тем, что он всё-таки получил «заказ»? Хорошо, что никуда не избираюсь, иначе вероятность «заказа» была бы огромной. А может быть, не устроила сумма? Может быть, уже успел похвастаться кому-нибудь из москвичей, что зацепил выгодное дельце?

Разные мысли вертелись в голове, но старался не углублять переживания до скачка давления. Гулял и читал, как заклинание, есенинские строки из поэмы «Чёрный человек»:

 
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжёлых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
 

В ситуацию я как бы вжился, и первоначального стресса уже не было. Верно говорят: «С несчастьем тяжёло первую ночь, а переспишь – и сроднишься».

Спокойная реакция на страшноватую новость объясняется ещё и тем, что я узнал её по телефону, находясь в одном из самых благостных мест – на горном курорте в Аршане, в соседней Бурятии.

Был я под впечатлением собственного рекорда. Два с лишним года не ходил дальше первого водопада. Прогулка к нему хоть и требует некоторого напряжения, но доступна всем более– менее здоровым людям. А вот дальше уже не простая тропа, там немало мест, где нужно задействовать руки, буквально ползти по скалам, где-то страховаться и пятой точкой опоры, карабкаться вверх или спускаться по каменистым, а кое-где и обрывистым склонам. Не единожды тропа перекидывается с одного на другой берег кипящей и ревущей на многочисленных порогах и водопадах горной речки. Перебираться по брёвнышкам и жердям рискнёт не каждый. Не представляю даже, что делают люди в случае травмы или приступа. О сплаве по реке нечего и мечтать, нереально. Вертолёт не сядет, спасателей или каких-то дежурных, как, например, на горнолыжных базах, нет и в помине. Да и сотовая связь не пробивается. В общем, дальше первого водопада ступает на трудную тропу разве что один процент более выносливых и уверенных в себе. Я рад, что снова в их числе. И громко в походе декламирую вечно молодого Пушкина:

 
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъярённом океане
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы!
 
 
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
 

После попытки недальнего захода за первый водопад в предыдущий день назавтра я фактически дошёл до долины, где уже кончаются водопады и неожиданно начинается нежная и спокойная водная гладь, с многочисленными питающими реку ручейками, сбегающими с окрестных гор, отступивших от реки на почтительное расстояние. Последний раз в эти места я доходил «две жизни назад», когда мне было всего лет пятнадцать. Я спокойно выдержал, почти без «перекуров», пятичасовой горный поход. Обычно туда ходят с ночёвкой, не налегке. После некоторых очень неприятных ощущений с ритмом пульса если не спортивная, то, во всяком случае, физкультурно-туристическая форма с помощью широкого арсенала средств, в основном нетрадиционной медицины (об этом – глава «Горе от ума и медицины»), восстановилась. А это важнее любых денег и очень многих неприятностей.

Позабросил я последний год ежедневную «каторгу» поэтических строк с заботами о мироздании, от которых до депрессии и сбоев в организме один шаг, и стал больше ценить каждый отпущенный Богом день, как учил Фёдор Тютчев:

 
Не рассуждай, не хлопочи —
Безумство ищет – глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему – то будет…
 
 
Живя, умей всё пережить:
Печаль, и радость, и тревогу —
Чего желать? О чём тужить?
День пережит – и слава Богу!
 

Не только Тютчев, но и сторонники нетрадиционной медицины считают: нельзя, чтобы голова постоянно была занята мыслями, причём не только тяжёлыми и тревожными, но и любыми. Даже сочинительством. Пишущий человек часто не расслабляется ни на природе, ни дома, ни в выходные, ни в отпуске. И голова начинает отходить от контроля за организмом, что и может способствовать всяческим сбоям. Так что отдыхать, расслабляться, медитировать, даже и выпивать – необходимо.

В общем, радость от туристического достижения и поэтические молитвы перебили все неприятности и обеспечили крепкий сон.

Замечательно всё-таки, что сохраняются на земле естественные преграды человеческому варварству, особенно процветающему в наше изобильное время. Одной из таких преград, наряду с морями и океанами, являются горы. Не пускают они в Аршане потребителей пива, соков, жвачек и другого баночно-целлофанового суррогата дальше первого водопада.

В доперестроечное время, с его двадцатидневными курсами лечения и с аскетическим дефицитом всего и вся, выходя из автобуса, сразу же попадали в тихое елово-кедровое царство. Не знаю другого такого места, где бы по обе стороны дороги стоял стройный ряд вековых елей, встречающих прибывших почти на месячный отдых курортников. Раньше ехать к этой предгорной красоте из Иркутска с обязательным обедом и прочими остановками приходилось часов семь, восемь. Целый рабочий день.

Теперь же времена изменились. На хорошей иномарке можно долететь часа за два с половиной, три, но нет плюсов без минусов. Бессчётные авто бесконечно покупающего и мусорящего люда заполнили всю великолепную еловую зону.

Благодаря очистительному горному ветру выхлопные газы пока не могут, к счастью, задушить могучие ели, как это происходит в пригородах. Изменилась и дорога на первый водопад. В её начале стоит множество лотков местных и приезжих, очень приветливых бурят с сувенирами, орехами, травами, обувью и одеждой кустарного и монгольского производства. С представителями этой сибирской нации у меня всегда особенно тёплые отношения. Может быть, потому что мои предки из села Баргузин на Байкале. А там, как известно, дружно жили и русские, и евреи, и буряты. А бабушка по отцовской линии в совершенстве, наряду с русским и еврейским, знала и бурятский язык. Но сегодня предгорье, к сожалению, превратилось в настоящий базар, расположенный вдоль многолюдной дороги.

От прошлой завораживающей курортной тишины и степенности в этом месте остались воспоминания лишь у немногочисленных гостей этого обворожительного места шестидесятых-восьмидесятых безбарахолочных и не баловавших личными автомобилями годов. Да и не было ни у кого из них в старые времена неприятностей, подобных моим, как не было и больших должников и налоговиков. Хотя, впрочем, тогда всесильные партийные органы легко могли любого руководителя исключить из партии, снять с работы, а значит, лишить привычного номенклатурного образа жизни с персональной машиной, отдельным кабинетом, секретаршей, привилегиями в отдыхе и лечении, в приобретении дефицита, вплоть до автомобиля, с хорошей зарплатой и с любимым делом.

Немало директоров заканчивали инфарктом. Месячные, квартальные, годовые планы тогда нужно было выполнять любой ценой. Причём обком партии жёстко контролировал реализацию продукции и выпуск товаров народного потребления, а главки и министерства «давили» за валовые показатели. Вот такое было разделение непыльного труда. Должности над директорами считались заинфарктными, а должности заместителей директора и главных специалистов называли предынфарктными. Так что и в те времена способным руководителям тоже жилось несладко.

«Кому на Руси жить хорошо?» – доискивался Некрасов, породив вечно актуальный вопрос. Ответ появился только теперь: сегодняшним многочисленным получателям взяток – чиновникам, особенно российского масштаба.

При Сталине это была особо опасная профессия. Смертельно рискованной была не только взятка, но даже совместное чаепитие, не говоря уж об обеде проверяющих с проверяемыми.