Текст книги "Все и девочка"

Глава 21
Лето в стиле Rammstein

Лето наше подмосковное – как сглазили. Говорили же – модной скандинавской ходьбой заниматься не надо, а то накликаете скандинавское лето. И точно. Оно приперло: холод, тучи поперек солнца и дождь. А радио талдычит, что айсберг растаял в Антарктиде и потому холод.

А мне-то то! Я в Болгарии! Учусь плавать под водой, нырять с маской. Меня Черное море защищает от скандинавского июля в Москве. Но папе, который привез меня сюда, сложно. Для него две бабушки – большая нагрузка, и через неделю он уже немножко не в себе. И никакая болгарка к нему не подплывает – по городу пронеслась молва, что все девушки побежали встречать корабли военно-морского флота США, проходившие с дружеским визитом после сирийского конфликта под Дамаском с нашим ограниченным контингентом.

И конечно, Тани с Уралвагонзавода здесь нет. Это была последняя папина проба уговорить женщину жить с ним без статуса и без общего ребенка.

А моя мама – простой функционер в его жизни.

– Когда алименты пришлешь? Хорошо, раз берешь её в Болгарию, за июль можешь не отсылать и часть в счет билетов на самолет возьми из августовских.

Папу и меня две бабушки-старушки-старушенции своими замечаниями на набережной вусмерить замучили. Будто нет для этого прохожих. Ну вылейте свои ушаты на них! При чем тут мы с папой? Нет, почему-то всё на нас! И купаешься ты, Люся, совсем не так, и папа за тобой смотрит спустя рукава. А это всё-таки иностранное государство – тут всяко может быть! Держите ухо востро! Что ж, что они были соцгосударством, дружественным нам когда-то и нашему солдату Алеше приносили цветы к памятнику?! Теперь они отвернулись от нас и даже (говорят) гордо отказались от нашего строительства атомной электростанции и ветки нефтепровода «Южный поток». В таких условиях надо бдить за ребенком!

И это наша Варвара Николаевна и Марина Викторовна?! Нет, конечно, приятно, что они пришлепали с нами к теплой морской волне, на которой, как говорят тутошние экскурсоводы, если не врут, конечно, приплыла Афродита. Но и неприятно одновременно, потому что не надо в таких дозах замечания давать, дарить и даже (пардон!) навязывать. И вообще – отдых – это не детсад, где нотации на каждом шагу.

Папа злой, напряженный, и мне его жаль (показываю язык читателю!).

А нырять хорошо! Я не умею еще нырять, но меня это вдохновляет. А папа говорит, что я из-за нырянья разбила лицо. А я не верю, что водой можно разбить лицо.

– Видишь, оно у тебя всё красное. Значит, ты лицо разбила.

А я всё равно не верю и учусь нырять дальше. У меня хороший учитель – телевизионщик со спортивного канала, он же – папа. А потому мы уходим от бабушек в кафе «Мороженое» и там мы пьем горячий шоколад и молчим друг с другом. И папино лицо светлеет.

Вот вам, наверное, не интересно про какие-то там заграницы? Вам, наверное, свои деревенские новости предпочтительнее? Во всяком случае, моя деревенская бабушка твердо уверена что деревенские новости – важнее мировых. Она их полные карманы мне натолкала. Поэтому перехожу к деревенским. Слушайте!

Дедушка переживал за новорожденного белолобого котенка, еще не названного. С беленьким таким личиком. Он у нас уже две недели. Его Слива родила. Было жарко, а потом две ночи выпали холодные. И все забыли про него. А я была в Болгарии и не могла ему помочь. И он простыл и умер. А бабушка по телефону сказала(она к студентам своим отъезжала, она их учит, как жить и писать дальше в современном мире), что пусть дедушка себя не корит. Возможно, что не Слива его бросила, а у Сливы пропало молоко, и она к нему поэтому не подходила и не оттащила, где потеплее. Ну а дедушка, поймав перерыв в дождях, пошел собирать зверобой. Он сейчас травами занимается, чтобы с их помощью в современном мире как-то жить. И дедушка едва успел на дровницу новую крышу поставить, как полил такой дождь, что никакому скандинавскому климату и не снилось. Так же не снились и бабушкины хитрости. Она уже в апреле сунула тыквенное зерно в землю, и сейчас уже завязались маленькие тыквочки. А сахар (согласились оба) не надо закупать на варенье, потому что он больно дорог. Да и малину вирус побил – урожая не будет. А смородина хороша, её много – вот и насушим на компот. А варенье вредно для здоровья. Ещё дедушка гордится собой, что докопал обводную лебяжью канавку вокруг дома. В ней никаких лебедей нет – это просто переклик с Лебяжьей канавкой Петербурга. Ему нравится уснащать свои деяния историческими реалиями. А бабушка наоборот. Как приедет в деревню от своих студентов, то говорит – будто молится:

– Как у нас хорошо! Господи, как у нас хорошо! – и улыбается.

Еще в деревне большой-пребольшой праздник. Наверное, вы не знаете об этом, но я вам сообщаю: нам НЕ поставили магазин. Он уже стоит и НЕ работает. Нам НЕ провели газ, обещанный уже 20 лет. Нам НЕ провели дорогу, которую власти ловко присоединили к газу: «Будет газ, тогда быстро проведем дорогу». Тихо и по-деловому, после большого шума, поставили, наконец, раздельный мусоросборник, чему вся деревня очень рада, но как бы не замечает и делает вид, что так и должно быть. И не обсуждает. Хорошо сделанное, оказывается, не требует обсуждений, что для русской деревни – новость.

Когда мы гнали назад в Москву – ах, двадцать дней, двадцать дней, как розовы вы были! – я вспомнила, что не выполнила дурацкую просьбу дедушки (всегда-то он что-нибудь такое выковырит несуразное!) – увидеть, понаблюдать, а также описать мне какого-нибудь турка в Болгарии. Ну да ладно, обойдется! Ну откуда турок в Болгарии? Чего он придумал? Но папа сказал – раньше турки в Болгарии были, а теперь вывелись.

Потом я смотрела в окно. Куда же они вывелись? Наши турки в классе – Наиль и Бабур – куда делись? Наиль на год младше нас был – его в другой класс перевели. А Бабур с нами. И тогда ещё дед приставал – познакомься да познакомься с ними, спроси, как будет по-турецки «здравствуйте», «спасибо».

Ну вот ещё! Пойду я навязываться!

– Зухра! Не ходи туда! Черкин-кадыр заберет! – послышалось сзади.

Я оглянулась. В кресле сидел ухоженный, средних лет, хорошо одетый, с усами, восточный мужчина. И я почему-то сразу поняла, что вот он и есть тот самый турок, про которого дедушка спрашивал. И я сразу захотела узнать, как будет по – турецки «здравствуйте», как будет «спасибо». Но не знала, поймет ли он меня. Решила рискнуть. Но только открыла рот, как папа начал дергать меня за руку, обернулся и сказал:

– Простите, она у меня экспансивная девочка…

И посадил меня в кресло. Теперь мне показалось, что папа много о себе понимает и сокращает мои возможности. И я стала думать: «Надо же! В Болгарии турки есть, и они понимают по-русски. Откуда же дедушка это мог знать?»

Потом Зухра прибежала к нему, и они начали болтать по-турецки. Ничего не понятно! Уж насколько хорошо я знаю английский язык (у меня пять) и то ни слова не поняла. Вот это турецкий!

Потом, когда мы вылезли из самолета и добирались по городу домой, я вдруг среди чужих людей, в транспорте. начала думать о маме. Как-то она меня встретит? Любит ли меня она еще? Соскучилась ли она обо мне или нет? И мне показалось – любит. И что соскучилась.

А когда я пришла домой и увидела её, меня вдруг бросило в строптивость. Вечно теперь у нее стрит-арт в голове! И в комнате, когда никого нет – ну всё завалено бумагами. Ни пройти, ни проехать. И в кухне так же! А папа голодный и чаю хочет. А мама сразу недовольна им. Ей бы – привел он меня – да и пошел бы дальше в свои Северные Дегуны.

– Я не трактирщица, чтобы вас всех угощать! Сама я на ночь не ем, я уже сто раз вам говорила. Хотите – ставьте чай. Но вещи мои не трогать. А пить чай можно на лестничной площадке. Два стула поставите. А что? У меня разносолов нет. Мне работать надо.

Тут папа взорвался, мама взорвалась. Наговорили друг другу колкостей да обидных слов. В общем, если не пойти и не поставить Rammstain, то не удержишься и заплачешь. А у Rammostein всё про монстров. Это так отшибает!

«Получается, что монстры – это мои друзья, – начала я думать, – они помогают мне удержать папу и маму в себе и не расстраиваться из-за них». А потом я начала думать, что мама не случайно к стрит-арту пришла, где всё черным цветом, всё монстры какие-то, какие-то памятники и зашифрованные гендерные знаки, а чтобы нормализовать свое состояние.

А бабушку стрит-арт всегда сердит:

– А где же человек?

– Человек? – переспрашивает одержимо мама, – а может, я хожу по городу и ничего, кроме помоек и монстров не вижу? А может, ты не видишь в моих картинах, что современная женщина – прежде всего – это неудовлетворенная женщина, которая кричит от своей неудовлетворенности, а никто её не слышит?

– Ну я пошел, – говорит папа маме и бабушке. – Созвонимся.

А потом мы с мамой побыли немножко на кухне и пошли спать. И поплакали вместе. И помирились. И простили моего папу. Ведь он же мой папа.

Глава 22
Планшет и смартфон

Я не хочу ни бабушки, ни дедушки, ни деревни, ни её случайных разновозрастных городских детей. Всех этих Руди, Светика, Геру с Джеки. Как еще в кандидаты дружить не попался Сережка Ушаков, как я отбилась от Коли Аульского – даже не знаю. А уж с миссионерской Катей расскандалились вдрызг.

Я хочу в город, в школу, в свой класс с монолитными ровесниками, мальчиками и девочками. С одними – понятно – дружба, с другими пикировка и гримасничанье, то есть возможность саморазвития в толчее сверстников, когда не надо подходить к калитке и спрашивать у родителей, дома ли Светик? Не надо налаживать дружбу, а просто – в 8.30 ты пришел, и все пришли. И понеслось: уроки, дружба.

А еще в школе я буду выступать в хоре и солисткой петь на сцене. Хочу конкурсов песни с элементами конкурсов красоты и моды. Хочу наград. Таких же, какими наградили пятиклассников. Хочу Северных Дегунов с папой и бабушкой Мариной. С папой летом на велосипеде в Ботаническом саду, а с бабушкой Мариной зимой прогуливаться до экосквера и кормить уточек. Хочу, наконец, ещё раз поехать в Болгарию, где море и виден берег турецкий, на котором расположен их главный город Стамбул, откуда в нашем классе два ученика – Наиль и Бабур. Бабур держится – он по-русски понимает немного, а Наиль срезался, его перевели обратно в первый класс. Мы-то уже взрослые, мы уже во втором классе.

Мне нравится папа, который никогда не жадничает, как дедушка в деревне. Всегда дает мне на мороженое или на шоколадку. А от дедушки, кроме «Тебе на прогулку, Люся, пора» ничего не услышишь. А бабушка Марина, пока я смотрю первую часть, в опережающую покупает мне вторую часть «Пиратов Карибского моря». Ну, от бабушки этого не дождешься. Она может сказать только: «Ты уже сегодня, Люся, посмотрела, один фильм и в смартфоне побыла полчасика. Тебе достаточно. Правильно дедушка говорит – надо идти гулять».

Я хочу радостей лежания по кроватям с мамой. Я после школы, мама после работы, я – с планшетом, она – со смартфоном. И чихать нам, что Дуся по коридору бегает и кричит. Потому что у нас плитка в комнате для чая, и нам можно не выходить.

А Аришу мама в математику криком заталкивает: «Если ты, Ариша, сейчас эту задачу не сделаешь, то я не знаю, что я тебе сделаю…» А Лёня с дяденькой Борей в кухне талдычит: «Ду ю спик инглиш. Ай вонт русский язык».

Нам и в туалет не надо. У нас горшок с крышкой под дверью стоит. На рожон ведь не полезешь. Правда, мама раз пыталась. Не сама по себе, а когда подмога к ней приехала в лице беременной тетеньки Глафи. Пыталась сказать: «Ну хоть в какие-то моменты дайте выйти на кухню!» И выставляла вперед аграфенин живот, намекая на то, что нас уже четверо и вот ещё одно усилие – и мы будем равны. Пять на пять. Тогда и говорить будет не о чем, так не лучше ли сейчас немножко подвинуться, чтобы потом не горевать?

Но это для тетеньки Паши, нашей семейной Жанны д, Арк, – Филькина грамота или сказка о царе Горохе, как говорит бабушка из деревни. Тетенька Паша на костер пойдет, но ни пяди своей Франции не отдаст. И у нее есть неплохие родовые шансы. Во всяком случае, младшая – тетенька Света – свою Испанию имеет. А вот тетенька Аграфена закрутилась между Италией, Германией и Финляндией. Ничего не выбрала. Решила рожать мне сестренку. Но я, конечно, молчу, что в глубине души она хочет мальчика.

А я бы с девочкой лучше играла. Так бы взяла её за руку, и мы бы с ней пошли и пошли до песочницы играть на верхний дворик, как другие дети, у которых есть братья и сестры. Иногда так хочется бросить свое одиночество и оказаться в многодетной семье. Но, конечно, я не брошу свою планиду. Этим летом я решила, что не брошу, когда поняла, что хочу быть певичкой. Ну а мама, конечно, имела все шансы уехать с папой в Австралию. У папы были для этого все возможности. Он был перспективным работником, понимал в компьютерах и хотел сразу, в один момент, стать взрослым. То есть не просто жениться и уехать из дома родителей, а именно по-западному – с гарантиями фирмы предоставить жилье, работу, квартиру и может быть, даже подъемные (оплата перелета) на новом месте.

Но мама не решилась. Она сказала:

– Меня английский в школе мучил, надо мной англичанка измывалась, и я не хочу, чтоб измывался каждый человек, который встретится мне там на улице.

И она осталась дома, на родной улице. И сейчас даже вступила в клуб стрит-арт, где все говорят на одном языке и не надо думать, так ли ты сказал или не так? Пусть другие думают, что они сказали этими словами и этими рисунками.

А знаете? Это интересно. Стрит-артеры рисуют, никого не спрашиваясь, – ни милицию, ни общественные нормы, не требуя оплаты в музеях. Они и знакомятся так же, никого не спрашиваясь, оставляя свои координаты на чем угодно, вплоть до контейнера с мусором. Так они чувствуют свою свободу.

Глава 23
Вторая поездка в Болгарию

С утра по радио говорили: «Мы сделаем эту Украину. Уже скоро и окончательно!» А потом стали говорить, что она, Украина, собирается строить от нас, русских, берлинскую стену. И старшая бабушка сказала:

– Надо же! Мы с Владленом как раз в Польшу собирались, когда ту берлинскую стену ломали. И нам казалось, больше никаких стен не будет.

– Ну хватит, мама, поехали уж! – сказала младшая бабушка Марина. – А то вдруг самолет раньше времени подадут.

– Чего это тебе, поезд что ли? Раньше не подадут, там он будет стоять, – сказала Варвара Николаевна.

И мы поехали. В смысле полетели в Болгарию, в смысле на море, на отдых, во второй раз. Хотя нет, мы ехали во второй, а могли бы в третий, потому что в том году нас вирус остановил. Поэтому точно, я еду второй раз на море и мне 11 лет. Вернее уже двенадцатый год. И я страстно хочу(но только вы ничего бабушкам не говорите, что я вам сейчас скажу!) – познакомиться с каким-нибудь мальчиком. Желательно иностранцем. Потому что – согласитесь! – прилететь так далеко, познакомиться и узнать, что этот мальчик из какой-то там Москвы или Петербурга, – это не комильфо. Нужно, чтобы мальчик был из другого, пусть и братского государства и с ним можно было бы переписываться, как с иностранцем. Ведь я как-никак в пятый класс осенью пойду. А это, бабушки говорят, серьезная заявка на взрослость.

Не могу же я со своими знакомиться, с которыми лечу из Москвы. Меня не поймет моя старшая подруга Ариша, потому что она, хотя и не ездила за границу, но уже знакома с одним иностранцем. И хотя я не знаю подробностей их встречи, думаю, не позже осени всё это разъяснится. А сейчас, если я в упреждающую познакомлюсь с иностранцем, то для нее это будет полный фурор, и я буду чувствовать себя очень хорошо и равной ей. Она мне будет рассказывать про своего иностранца, а я ей буду резать про своего. Вот это будет встреча! Вот это будет разговор! И она поймет, хоть я и младше её, но равна ей и со мной можно дружить.

Обмозговав всё это в самолете, в самый день приезда в нашу квартиру в Болгарии (её несколько лет назад купил на аукционе дедушка для всей семьи) мы начали располагаться. И я вдруг поняла, что в прошлый раз я бы с вожделением устраивалась бы вместе с ними, а теперь, скорее всего, они помешают моему замыслу. Будут говорить: «Ну, мы всё разложили и устроились. Пойдемте теперь все вместе купаться. Но в меру. И есть мороженое. Но не более двух порций зараз». И так далее. А мне-то нужно, не теряя времени, одной, прошмыгнуть ы дверь и нестись на крыльях своей мечты прямо по курсу, к встрече. А они помешают познакомиться, помешают почувствовать зарождение симпатии, которое именно в этот год сделает из меня девочки – девушку. Я почувствую внутри себя любовь. А они мне будут мешать, сопротивляться этому чувству. С этим надо будет что-то делать. И к своей симпатии я буду невнимательна внутри себя, буду себя растрачивать на дерзости по поводу их. Лучше я сбегу одна на пляж. Всё сделаю, а потом приду и скажу, что заблудилась. А теперь вот нашла дорогу обратно и приблудилась. Поздно пришла, извините. Интересно, как он меня встретит? Узнаю ли я его? А вдруг он мне не понравится? Нет, этого не может быть! Как? Он – и может мне не понравиться? Этого просто не может быть.

И я лечу на крыльях до самого пляжа(надеюсь, вы понимаете, что это мысленно?). Он рисуется мне таким обаятельным, волевым, красивым, немного старше меня. Загорелым, умеющим говорить с девушкой.

И вдруг на пляже я чуть не споткнулась об одного юношу, который – увы! – был не того роста, как в моих мечтах, и не того возраста. И вообще был, видимо, из какой-то северной страны. Ну что такое белая кожа в Болгарии? Значит, приехал недавно. И я сказала по-русски, довольно недружелюбно:

– Извините.

– А он ответил мне по-немецки:

– Ходят тут всякие! Мешают готовиться к поступлению в Гейдельбергский университет! – и повернулся рассерженно на другой бок ранее, чем я пролепетала по-английски свое «извините»(у нас же в школе английский) и пошла дальше.

И он больше не привязывался. И кажется, в самый раз. В это время на пляже водили маленького слоненка, и все срочно приходили в восторг и забывали про свои дела. И я тоже. Его вел наряженный турком болгарин, что добавляло колорита ситуации. Все толкали ему под хобот (ему же под хобот надо толкать!) яблоки и хлеб. Он ел, не отказывался. Все были в восторге, и в воздухе стояла праздничная атмосфера пришедшего на пляж цирка. И это было так здорово, что вместе с другими зеваками, в основном подростками, я ушла довольно далеко от центральных ворот пляжа. И вдруг, будто кто толкнул меня и заставил посмотреть. Я увидела бронзового старшего подростка атлетического сложения, который в ту минуту встал и впечатляюще прошел к вышке. Забрался на нее и эффектно прыгнул вниз.

Сердце мое замерло. А те, кто оказался поблизости, даже вскрикнули. Очень уж высокая был вышка. Лететь оттуда было, наверное, очень страшно. А он не дрогнул. Ровно, как дельфин, без единого всплеска вошел в воду, а вынырнув, красиво проплыл и вернулся на свое место на берегу.

Я, вспыхнувшая чувствами, безотчетно побежала к нему и наивно спросила, чуть не плача:

– А вам не страшно было? Вы не ушиблись?

Он с улыбкой сказал:

– Nou! Нет! Я не ударился, потому что малейший промах – это смерть. А я долго и упорно учился без малейших отклонений входить в воду. Строго вертикально.

– Для чего же вы это делаете? – спросила я.

– А это моя работа. Я это делаю для привлечения туристов к пляжу, где стоят игровые автоматы и продуктовые ларьки.

Дирекции нужно, чтобы время от времени туристы испытывали драйв.

– А можно я с вами познакомлюсь? Я, знаете, рисковых мужчин люблю. Они такие красавцы, такие характерные в кино. Мне только надо сбегать к себе и пообедать с двумя бабушками, а то они искать будут. А потом я опять к вам прибегу. Можно? Как-нибудь уговорю их и прибегу.

– Ну вы же знаете, болгары туристу никогда не скажут «нет» на все их прихоти. Конечно, можно.

Не помню, как я прибежала, что я говорила бабушкам, подо что подписывалась, но, поев, я пулей выскочила на пляж рядом с нашим домом и побежала к новому знакомому земли болгарской. И мы с ним после его смены на прыжковой вышке погуляли по парку, что недалеко от пляжа.

Он сказал:

– У меня много знакомых из Европы и из Союза. Но такую храбрую разбойницу я еще не видел. Смесь робости с вызовом. Но тебе рано мечтать о любви, а мне нужно учиться. Поступать и учиться.

– А где? – спросила я.

– Только в Америке. В Массачусетском университете. На факультете искусственного интеллекта.

– А где это?

– Правду сказать, я и сам не знаю, где он находится.

– Роботов собирать? – догадалась я.

– Да, почти что так. И вот, когда я выучусь, а ты подрастешь, мы тут же, на этом же месте на пляже встретимся и я сделаю тебе предложение. А пока у нас есть возможность переписываться, потому что в болгарской семье не принято делать предложения несовершеннолетним. Это раз. А второе: не принято делать предложение, не выучившись и не заняв достойное место с устойчивой зарплатой. Ты согласна на переписку? Болгарин никогда не обманет туриста. Это ты должна знать.

– Да, согласна.

– Ну тогда обменяемся адресами и беги, а то, наверное, бабушки опять тебя будут искать.

* * *

Обратно в самолете по радио обсуждали маневры на Черном море. Все члены НАТО на своих судах. Наши даже выстрелили один раз в них. Так, попугать. А они всем НАТОм приехали на маневры упреждать наше вмешательство в дела Украины.

Я всё равно не понимаю, а бабушки омрачились. Младшая говорит:

– Чегой-то они в нашем Черном море орудуют? Кто их сюда звал?

А старшая:

– Знать заслужили. У нас же всегда так: нам говорят, что всё хорошо, а потом выясняется, что нами все недовольны.