Текст книги "Король и Злой Горбун"

28

Известие об аресте Боголюбова подтвердилось на следующий же день. Меня вызвал в прокуратуру Ряжский.

– Надо прояснить кое-какие детали, – сказал он, когда мы с ним разговаривали по телефону.

Его голос был сух и бесцветен. Человек при исполнении – так следовало понимать.

Я приехал в прокуратуру. В кабинете, кроме самого Ряжского, не было никого. На столе перед следователем лежала папка, он прикрыл ее, едва я распахнул дверь.

– Проходите, – сказал Ряжский.

Именно таким я его себе и представлял, разговаривая по телефону, – озабоченным и хмурым. Похоже, колесо следствия раскрутилось и Ряжскому было не до сантиментов – работа диктовала поведение.

– У меня к вам вопросы, – объявил он. Я обратил внимание на то, что он не выложил на стол ни бланка допроса, ни вообще каких-либо бумаг, как будто предстояла ни к чему не обязывающая дружеская беседа, не более того. – Вопросы касаются ваших взаимоотношений с Боголюбовым.

– Это правда, что он арестован? – не выдержал я.

– Правда.

– Ему предъявлено обвинение?

– Он обвиняется в организации убийства.

– Есть веские доказательства?

Я спросил и только тогда понял, какую чушь сказал. Если бы у прокуратуры не было оснований, они бы не решились на этот арест. Боголюбов – не бомж, с которым можно поступать как заблагорассудится. Он возглавляет крупнейшую телекомпанию страны, и если кто-то думает, что возглавить такую структуру можно благодаря одному лишь прилежанию или просто благоприятному стечению обстоятельств, – тот глубоко заблуждается. Вознестись так высоко – это значит иметь за спиной очень и очень влиятельных покровителей, и по большому счету прокуратуре именно с ними, с покровителями, придется иметь дело, а не с каким-то там Боголюбовым. Поэтому если уж решились на арест – значит, чувствуют твердость своих позиций.

– Вы давно знаете Боголюбова?

– Год или два.

– А точнее?

– Точнее не вспомню. В нашей среде все время с кем-то знакомишься. Новые люди, новые лица, настоящий калейдоскоп. Общение с одними продолжается, другие мелькнут лишь раз, другой – и пропадают.

– У вас с самого начала возникли деловые отношения?

– С Боголюбовым у меня никогда не было деловых отношений.

– И в последнее время – тоже?

– Да.

– Тогда давайте договоримся о терминах. Деловые отношения – это не только подписание контрактов, но и общение по работе.

Ряжский внимательно посмотрел на меня, показывая, что ему известно гораздо больше, чем он говорит.

– Встречи у вас были?

– Сталкивались несколько раз, – подтвердил я. – Мы ведь телевизионщики – и он, и я. Так что виделись.

– Сколько раз? Где? О чем говорили?

– Виделись – это не значит говорили, – пояснил я. – Идет какое-нибудь мероприятие. Я туда приглашен. Приезжаю, вижу в фойе Боголюбова. Это я и называю – сталкивались.

– А в офис к нему вы приезжали?

Я посмотрел Ряжскому в глаза и понял – он знает.

– Приезжал, – кивнул я.

– Для чего?

– Поговорить.

– О чем?

– О сотрудничестве.

– У нас пошел какой-то тягучий разговор, – определил Ряжский. – Я из вас вытаскиваю по слову в час.

– Я не хочу навредить.

– Себе?

– Себе я ничем не могу навредить, – сообщил я. – Речь о Боголюбове.

– Интересно получается. Вы его выгораживаете?

– Нисколько. Но валить все на него, когда даже не до конца известна степень его вины…

– А это не ваша забота. И без вас есть кому степень вины определять.

Конечно, он знал больше меня.

– Неужели это действительно Боголюбов? – пробормотал я.

Ряжский ответил мне холодным взором.

– Вернемся все же к нашей беседе, – предложил он. – Итак, о чем шла речь в офисе «Стар ТВ»?

– Я предложил Боголюбову сотрудничество.

– Конкретнее.

– Мы хотели запустить две новые программы.

– «Мы» – это вы с Боголюбовым?

– Нет. Мы – это я и мои компаньоны по программе «Вот так история!».

– Понятно.

– У нас не хватало средств, а время поджимало. Было решено найти компаньона.

– Кем решено?

– Такие вопросы мы прорабатываем вместе.

– И вы обратились к Боголюбову?

– Да.

– Почему выбор пал именно на него?

– У него крепкая структура.

– Но ведь вы не работали с ним раньше?

– Нет.

– Почему все-таки он?

– Это долго объяснять.

– Ничего, у нас много времени.

Тогда я рассказал ему о том, как готовилась новая эфирная сетка. Как Боголюбов смог собрать под свои знамена едва ли не все лучшие программы, что делало его бесспорным лидером в схватке за «золотое время», за прайм-тайм. И как много в судьбе наших еще не родившихся программ зависело от попадания в новую сетку вещания.

– А сеткой этой кто занимался? – спросил Ряжский.

– Совет.

– Совет? – Он приподнял вопросительно бровь.

– Да. Специальная структура, возглавляемая генеральным продюсером.

– Огольцовым?

– Да.

Называя фамилию Огольцова, Ряжский метнул в меня заинтересованный взгляд и тут же его пригасил, и опять мне показалось, что он знает неизмеримо больше, чем демонстрирует в беседе.

– Итак, вы приехали к Боголюбову, – вернул разговор в нужное ему русло Ряжский. – Он сам вас пригласил?

– Нет, я попросил о встрече.

– Цель была – привлечь его к сотрудничеству?

– Да, я уже говорил об этом.

– Но почему именно он?

Ему был нужен какой-то определенный ответ. И едва я об этом подумал, как Ряжский подтвердил мою правоту.

– Может быть, это было связано с давлением со стороны Боголюбова? – подсказал он. – Или еще с чьей-либо.

Наконец-то я рассмотрел схему, выстраиваемую следствием. По их версии, наверное, выходило так: жестокосердный Боголюбов, подмявший под себя всех и вся, почувствовал себя всемогущим. Между мной и им произошел какой-то конфликт, и Боголюбов отомстил, подослав убийц.

– Нет, – совершенно искренне сказал я. – Давления не было. Я сам к нему обратился.

– Хорошо, дальше, – кивнул Ряжский.

Мне показалось, что он поскучнел.

– Я приехал, мы поговорили…

– Что именно вы ему предлагали?

Я вдруг обратил внимание на эту папку, что с самого начала нашего разговора лежала на столе, и подумал, что в ней, наверное, уже собрано очень и очень много чего, и теперь Ряжский соотносит мои ответы с тем, что ему удалось раскопать до этой минуты. Интересно, что ему говорил о нашей беседе Боголюбов?

– Я предложил ему поучаствовать в наших проектах.

– Деньгами?

– Деньгами, людьми, техникой – чем угодно, лишь бы дело сдвинулось.

– Он дал свое согласие?

– Он выдвинул встречные условия.

– Какие? – совершенно спокойно прозвучал вопрос, но я вдруг уловил, что Ряжский проявил заинтересованность, хотя и тщательно это скрывал.

– Боголюбов хотел заполучить акции нашей компании.

– Какой компании?

– Есть фирма, которой принадлежат права на программу «Вот так история!». Я вам уже рассказывал.

Это было еще там, в ресторане, сразу после убийства, едва только прибыла следственная бригада. Ряжский кивнул, давая понять, что помнит.

– Сколько он хотел акций?

– Мы это не обсуждали.

– Почему?

– Это было неприемлемо.

– Для кого?

– Для меня и для моих компаньонов.

– Так вы Боголюбову и ответили?

И опять я угадал в его вопросе затаенный интерес.

– Другими словами, наверное, ответил. Но смысл был тот же самый.

– Об акциях – он вам сказал? Это было боголюбовское предложение?

– Ну конечно.

Не хватало еще, чтобы я сам стал раздавать акции направо и налево.

– А акции вообще что дают? Прибыль? В чем смысл?

Мне показалось, что про акции он и сам знает. И просто хочет через мой ответ прийти к какому-то новому для себя знанию.

– Предположим, мы с вами решили организовать новое дело, какую-то фирму, – сказал я. – Вы и я, нас двое. Чтобы потом не ссориться при дележе денег, мы с вами сразу договариваемся, в каких пропорциях будем делить прибыль. И если при образовании фирмы в ваших руках оказалось семьдесят процентов акций, а в моих всего тридцать, то по окончании года, когда мы будем подсчитывать прибыль, мы ее и поделим в такой пропорции – вам семьдесят, мне остальное. Но акции не только для этого нужны. Их количество определяет влияние.

– Чье?

– Того, кто этими акциями обладает. Если мы с вами разделим акции поровну, пятьдесят на пятьдесят, то при решении вопросов, связанных с работой нашей фирмы, мы с вами будем иметь равные по значимости голоса. Мы будем равноправны. Но если у вас хотя бы на одну акцию больше, чем у меня, ваш голос будет более весомым, чем мой.

– Более – на сколько?

– Абсолютно! То есть во всех спорных вопросах приоритет всегда будет за вами.

– И хотя хозяев двое – я и вы, я получаюсь более хозяин, чем вы?

– Да, именно так.

– Сколько раз вы говорили на эту тему с Боголюбовым?

– Лишь однажды. В тот самый день, когда я приезжал к нему в офис. Да и разговора как такового не было. Я сразу сказал, что это невозможно, и более мы к этому не возвращались.

– Как он отнесся к вашему отказу?

– Никак.

– Разве так бывает – никак?

– Ну уж ногами он топать, во всяком случае, не стал. И слезы лить – тоже. Бизнес есть бизнес, что-то из задуманного получается, что-то нет, к этому быстро привыкаешь и уже не реагируешь остро.

– О чем вы еще говорили в тот день?

– Больше ни о чем. Я понял, что договориться не удастся, и уехал.

– После той встречи вы еще виделись с ним?

– Мельком.

– Где и когда?

– На «Телетриумфе». Знаете о такой церемонии?

– Видел, по телевизору показывали, – кивнул Ряжский. – Вы ведь тоже, кажется, участвовали?

Я быстро взглянул на него, но он, кажется, спросил меня о «Телетриумфе» без всякого подтекста.

– Да, участвовал, – подтвердил я, не вдаваясь в подробности.

Ряжский, похоже, слыхом не слыхивал об интригах, разгоревшихся вокруг церемонии награждения победителей «Телетриумфа», потому что не спрашивал меня об этом.

– Сейчас я с вашего позволения заполню протокол, – сказал Ряжский. – Это займет совсем немного времени. Вы не торопитесь?

Я уверил его, что нисколько. Он действительно справился очень быстро, я и не ожидал. А протокол, когда я с ним ознакомился, оказался совсем кратким. Кроме моего рассказа о нашей с Боголюбовым встрече и его предложении о переуступке акций, там ничего больше и не было. И опять мне показалось, что я угадываю логику следствия. Боголюбов решил подмять нас под себя, я воспротивился, итогом чему стали стрельба и два трупа. Эти ребята из прокуратуры свое дело знали, в цепочке их умозаключений звенья ложились четко, одно за другим.

– Вы все-таки считаете, что это – он?

Я все никак не мог поверить.

Ряжский принял из моих рук подписанный протокол допроса, спрятал его в папку и только после этого ответил:

– Я ведь вас не просто так насчет акций спросил. Все, кого Боголюбов принял под свое крыло, как раз акциями и поступились. Кто больше отдал, кто меньше, но исключений не было, кроме одного.

Он выразительно посмотрел на меня. Это исключение – мы. И именно с нами случилось то, что случилось. Так вот откуда у Ряжского эта уверенность в правильности собственной версии!

29

Настя с Костей пришли вместе. Они выглядели торжественно. Настя смущалась и прятала глаза, но была, безусловно, счастлива. Костик по обыкновению смотрелся невозмутимым.

– Мы пригласить вас хотим, – сказала Настя. – На свадьбу. Все уже решено.

Изольда Ромуальдовна сдалась и выбросила белый флаг. Слишком сильным, наверное, оказалось потрясение.

– Вы будете самыми дорогими нашими гостями, – сказала Настя.

Демин бесстыдно ласкал ее тело взглядом. Я осторожно погрозил ему кулаком. Он отвел взгляд, чтобы через мгновение вновь воззриться на предмет своего обожания.

– Это исключено, – сказал я.

Демин забыл о Насте и изумленно посмотрел на меня. Жених и невеста, впрочем, были обескуражены не меньше.

– Ваши родители что-нибудь знают о нас? – спросил я.

– Мы им пока не говорили.

– И не надо. Пусть для них все останется тайной. А не то как бы Изольда Ромуальдовна не передумала.

– Она не передумает, – сказала Настя, но по ее глазам я видел, что в этом она нисколько не уверена.

– Все равно узнает, – подсказал Костя. – Увидит по телевизору программу, и все раскроется.

– Мы это показывать не будем.

И опять они втроем воззрились на меня. У Демина встопорщились усы.

– Не будем, – повторил я. – Ради вас и вашего счастья.

Деминские усы топорщились все больше и больше.

– Но хотя бы просто придите, – попросила Настя.

– Изольда Ромуальдовна все поймет. Увидит вот его, – я кивнул на Демина, – и пиши пропало.

Илья сердито взглянул на меня.

– Жалко, – вздохнула Настя. – А мы так хотели!

– Что такое, Женя? – ожил Илья. – Почему не показываем? Что за фокусы?

– Я тебе потом объясню.

– Не надо мне ничего объяснять! Материал отснят. Материал отличный…

– В эфир он не пойдет!

Демин отвернулся. Обиделся. Настя мяла в руках ремешок своей сумочки.

– У вас неприятности? – участливо спросил Костик. – Мы по телевизору слышали.

– Да, – подтвердил я. – Жуткая история.

– Это действительно кто-то из ваших… подстроил?

Я поморщился.

– Не из наших, конечно.

– Я имел в виду – из телевизионщиков.

– Есть такая версия. Но пока ничего конкретного.

Они смотрели на меня с сочувствием. Хотели бы помочь, но не знали как.

– Все наладится, – сказал я. – За нас не переживайте.

Я проводил гостей до двери. Демин злился и старательно не смотрел в мою сторону.

– Зря обижаешься, – сказал я ему.

– Нет, ты мне объясни! – вскипел Демин. – К чему эти выкрутасы?

– Я хочу, чтобы эти двое были счастливы. Узнай Изольда Ромуальдовна о розыгрыше – и брак расстроится. Ты это понимаешь?

– Да мне наплевать! Мы деньги в постановку вбухали! Немалые деньги! И теперь все пойдет прахом?

– Разве счастье этих двоих не стоит того?

– Подарок к свадьбе? – дернул плечом Илья. – Уж больно дорогой. Прямо королевский, честное слово. Нет, ты, конечно, король, король эфира, но чтоб вот так, шутя, нисколько не печалясь…

Он покачал головой.

– А график? – вспомнил Илья и еще больше разозлился. – Чем ты займешь эфир? У нас же все выпуски расписаны наперед, и если хоть один выпадет, как в этом вот случае…

– Снимем другой сюжет, – беззаботно сказал я. – Тот же самый самолет, к примеру. У нас все готово, можем снимать хоть завтра.

Демин не ответил. И не понять было, о чем он больше переживает: о том, что наш сюжет не пойдет в эфир, или что не удастся поприсутствовать на Настиной свадьбе.

Вечером, возвращаясь с работы, я намеренно сделал крюк, чтобы заехать к Гончаровой. Поднялся на лифте, позвонил. Долго ждал, и опять никто мне не открыл. Я стоял на пустынной лестничной площадке, вокруг царило безмолвие, ни единого звука, будто весь подъезд вымер, и только с улицы доносился неясный шум. Мне вдруг стало тревожно, как бывает в незнакомых и таящих неведомые опасности местах. Я позвонил в соседнюю квартиру, но и там никто не отозвался. Тогда я спустился вниз, к машине, и поехал домой. Но с удалением от гончаровского дома моя тревога не уменьшалась. Сумерки выползали из узких переулков, и оттого город казался таинственным и мрачным. В таком мрачном городе могло произойти все, что угодно. Прямо из машины я позвонил Ряжскому. Он был на месте, к счастью, несмотря на поздний час.

– Это Колодин, – представился я. – У меня дурные предчувствия.

– Я вас слушаю.

У Ряжского был голос смертельно уставшего человека.

– Вдова Гончарова, того самого, которого убили… – Светофор передо мной перемигнулся на красный, но я проскочил перекресток, даже не среагировав. – Она исчезла! Вы понимаете?

– Как это – исчезла? – насторожился Ряжский.

– С момента убийства Гончарова…

– Да я же ее видел.

– После убийства? – уточнил я.

Глупый вопрос. Конечно, после убийства. Потому что до того Ряжский и не знал о существовании человека по имени Гончаров.

– Да, – подтвердил Ряжский. – Вчера это было. Она приходила ко мне на допрос.

– Вот оно что! – пробормотал я.

А я-то вообразил неизвестно что.

– Извините, – сказал я. – Всего хорошего.

30

К съемкам истории с самолетом мы готовились долго. Началось все, как обычно, с письма. Нам написала женщина, домохозяйка, которая предложила в герои программы своего супруга. Без его, разумеется, ведома. Письмо как письмо, даже фотографии не оказалось, таких в наш адрес приходило в день по сотне, поэтому его поместили в общую картотеку заявок и забыли о нем, но не тут-то было. Женщина позвонила через неделю, справилась, получили ли мы ее письмо. Проверили по картотеке, ответили – получили. Ну так что, спросила женщина, когда же вызовут на съемку? Ждите, ответили ей, мы сообщим. По большинству писем сюжеты вообще никогда не снимались, и с этим могло произойти то же самое, но случилось иначе. Женщина вдруг впала в истерику, обвинила нас в бессердечности и предупредила, что, если с ее мужем что-то все-таки случится, виноваты будем мы, потому что не помогли, а ведь она так надеялась… Не то чтобы мы так уж испугались, но история вышла не из приятных, я такого не любил, и для душевного спокойствия нашей собеседницы мы предложили ей встретиться…

Она приехала на следующий же день – молодая, недурна собой, но порывиста в движениях и, кажется, легковозбудима. Я встречал подобных людей. Они излишне впечатлительны и эмоциональны, и у них, как правило, в жизни два пути: они или лицедействуют, становясь гениальными актерами, или сходят с ума и попадают в сумасшедший дом.

– Я боюсь за него! – объявила гостья с порога. – Он не ведает, что творит, а я предчувствую, предчувствую, понимаете!

Я предусмотрительно плеснул в стакан воды, но она проигнорировала мой жест. Через пять минут мы уже знали всю ее жизненную историю. Этот брак был у нее третьим. Впервые она вышла замуж в восемнадцать лет. За военного летчика. Военная форма, звезды на погонах и орден Красного Знамени, не так уж часто встречающийся, – девичье сердце дрогнуло. Это была любовь с первого взгляда. Они прожили счастливо три года, а потом пришла беда. Муж вылетел на очередное задание и не вернулся. Обломки самолета обнаружили на склоне сопки. Все, что осталось от летчика, запаяли в цинковый гроб, который на похоронах даже не разрешили открыть. Так она стала вдовой.

Через пять лет, когда уже подросла дочурка от первого брака, а раны на сердце немного затянулись, она встретила свою судьбу. Он не был военным – форма постоянно напоминала ей о трагедии, и она сторонилась офицеров – и занимал невысокую, в общем-то, должность в одном из министерств. Подкупило ее то, что ее новый избранник и дочурка сразу прониклись друг к другу симпатией, и на брак, возможно, она только потому и согласилась, что не хотела оставлять ребенка без отца, пусть и не родного. Любви не было, но была привязанность, а это для нее, проведшей пять лет в одиночестве, значило многое. Они жили, дни шли чередой, и казалось, что наконец-то обретено душевное спокойствие, но судьба иногда любит покуражиться. Тем летним днем ничто не предвещало несчастья. Они ехали на дачу. После страшного удара она ничего не помнила. А уже в больнице узнала о гибели супруга и дочери.

В последующие восемь лет вместилось очень многое. Попытка самоубийства, длительное лечение, еще одна попытка, тоже неудачная, потом хотела удочерить девчушку из детского дома, но ей не позволили этого сделать, а жизнь шла, шла… Казалось, что с каждым днем она становится все бессмысленнее, как вдруг объявился Он. Настоящий рыцарь, и это все объясняло. Он смог понять ее истерзанную душу и принять свою избранницу такой, какая она есть. Он заменил ей весь мир, и от него исходило столько тепла и участия, что через какое-то время она с удивлением обнаружила, что воспоминания уже не вызывают у нее ощущения непоправимости, а осталась одна лишь щемящая грусть, с которой все же можно было жить. Она поняла, что это ее последний шанс, и ничего уже в жизни не будет.

Только одно обстоятельство ее тревожило. Ее рыцарь по долгу службы частенько наведывался в Казань и всегда принципиально игнорировал поезд. Он летал только самолетом, и женщина знала, что это судьба. Ей никто ничего не пророчил, она не верила гадалкам, но верила своему сердцу, а оно кричало о близкой беде. Не будь у нее столь страшного опыта, она, возможно, относилась бы ко всему много спокойнее, но она была уже дважды вдовой и в какой-то момент поняла, что скоро овдовеет вновь. Это не был вещий сон или что-либо в этом роде, это явилось как знание, аксиома, рок. Она умоляла мужа ездить поездом, просила и грозилась, он же успокаивал ее как мог и продолжал летать по-прежнему.

Про нас она подумала случайно. Однажды смотрела нашу программу, в которой мы нашего героя отправили в прошлое, в одна тысяча девятьсот восьмидесятый год, и вот тут ей в голову пришла мысль о розыгрыше. Это должен был быть страшный розыгрыш, розыгрыш на грани фола, и, когда она рассказала нам, каким ей видится сюжет с участием ее мужа, я понял, насколько далеко зашли ее страхи.

– Это невозможно! – заявил Илья.

– Если вы откажетесь, – произнесла с угрозой женщина и сверкнула отчаянным взглядом, – я в таком случае…

– Подумайте о своем супруге, – успокоил я. – Каково будет ему?

– Он останется жив! – сказала женщина. – Понимаете? Он будет жить – долго-долго!

Она очень боялась его потерять. Мы пообещали ей подумать. Думали долго, целый месяц. Это было похоже на попытку спустить дело на тормозах и через некоторое время благополучно о нем забыть. Но в один из дней Светлана вдруг сказала:

– А почему бы и нет? Эта история с самолетом – вы только представьте, как все будет смотреться на экране!

Мы представили. Смотреться будет действительно похлестче, чем в голливудском фильме. Да и женщине поможем. Мы решились. И начали готовиться.