Текст книги "Большая жизнь"

Из Афганистана речка несла десятки трупов. Пограничники выловили 77 погибших. Когда попытались передать их афганским представителям, те ответили: «Аллах дал, Аллах взял». Едва уговорили их забрать утопленников.

Вообще наши отношения с афганцами были дружеские. В Кушке был пограничный контрольно-пропускной пункт и таможня. Комендантом этого участка границы был приветливый, спортивного склада майор с оригинальной фамилией – Окороков. Афганские купцы привозили к нам овечью и верблюжью шерсть и сдавали на приемный пункт. Шерсть была упакована в огромные тюки, они возвышались выше кабины грузовика несколькими рядами. Грузовики эти представляли собой любопытное зрелище – кузов разрисован различными яркими цветочками, мягкие сиденья из кабины сняты, вместо них положены простые крашеные доски, капот с мотора тоже снят, мотор работает открытым. Я расспросил шофера, почему так странно выглядит их автомобиль? Он объяснил:

– Машина принадлежит хозяину. Я заключаю с ним контракт на безаварийную работу в течение трех лет. Хозяин в эти годы мне ничего не платит. Я обслуживаю и содержу машину все время, оговоренное в контракте. Но зато через три года машина становится моей собственностью. Главное, продержаться три года. Это не просто. Работы много, хозяин гоняет беспощадно. Машина изнашивается. Вот мы и снимаем все, что можно снять, лишь бы мотор работал. А когда, с помощью Аллаха, машина станет моей, я все на нее надену, и будет она как новенькая.

Купцы и шоферы, приезжая по своим делам, после оформления сделки шли в наш магазин, покупали белый хлеб и самые дешевые конфеты, какие-нибудь подушечки без обертки. Затем садились где-нибудь в тени дерева или от складского помещения, расстилали «бельбаг» – платок, которым они подвязываются как кушаком, раскладывали белый хлеб и конфеты и наслаждались, запивая чаем. Живут очень бедно, одеты почти в лохмотья, нехитрая снедь, купленная в нашем «шикарном» магазине, для них не каждодневное лакомство.

Афганские купцы приобретали в нашем хозмаге металлические изделия – ведра, лопаты, тазы: в их стране это дефицит. Купцы на нем хорошо зарабатывают.

А для жителей Кушки дефицитом была водка. Почему-то ее недостаточно завозили в наш продмаг. Когда приходил поезд, в котором был вагон с водкой, весть об этом облетала мгновенно весь городок, и мужчины спешили к тому вагону. Брали ящиками, в запас. Директору магазина удобно: все распродал без погрузки, разгрузки, без «боя» и отходов. А в магазине нa полках опять нет водки, и кто не успел запастись, сетует на плохое снабжение.

К приходу поезда на перрон приходили для развлечения – кого-то встречать, кого-то провожать. Здесь всегда было весело, шумели подвыпившие уезжающие и те, кто остается. Поезд долго стоял. Пока разгрузится, погрузится почтовый вагон, народ гуляет. Паровоз старинный, с тендером – заливается нашей кушкинской водичкой. Потом он сбегает на разворотный круг или на треугольник, вернется трубой вперед. Отобьет начальник станции в колокол три раза, загудит паровоз – и в обратный путь в Мары. Шум и крики в момент отправления достигают апогея. Но вот скрывался тамбур последнего вагона, и наступает тишина. Народ расходится по квартирам, кто – на проводы или встречу, а кто – в кино или на танцы. Кушка продолжает жить своей тихой жизнью. Нет, не на отшибе, а как тысячи других небольших городков по всей стране. Нет здесь теперь ощущения заброшенности и забытости, просто далеко от Москвы, а жизнь проходит нормально. Теперь это не место ссылки – просто дальний гарнизон.

* * *

В кушкинском Доме офицеров была хорошая бильярдная, стояли два огромных стола, крытые зеленым сукном. Столы дореволюционного изготовления. Не одно поколение офицеров коротало здесь свои скорбные годы. Играли, наверное, на деньги и просто так. Кое-кто, как это бывает и сегодня, заставлял проигравшего пролезть или посидеть под столом. Свидетельства тому остались на днище бильярдных столов, там обнаружили интересные автографы. Когда мне сказали об этом, я слазил под стол, почитал такие вот надписи: «Поручик Иноземцев сослан в Кушку за дуэль. Только жаль, что я не убил до смерти тебя, подлеца». «Штабс-капитан Аникин, отбываю в Кушке пятый год». «Поручик Емельянов проиграл свою свободу в карты. Кушка 12.5.1906 г.». «Живу в Кушке 6 лет и гадаю, неужели навсегда, майор Борзых».

В бильярд я не играл, все свободное время посвящал книгам и рукописям. Меня за это недолюбливали – ни на охоту, ни на рыбалку, ни в преферанс. Еще в Кизил-Арвате офицеры попытались вовлечь меня в охотники, они подарили мне на день рождения тульскую двустволку, купленную в складчину. Но охотиться я не ездил. Офицеры шутили: «Заржавеет ружьишко». В Кушке я пользовался этой двустволкой как отмычкой. Письменный стол в моем домашнем кабинете стоял вплотную к подоконнику, для того чтобы открыть форточку, надо было встать коленом на стол, иначе не дотянешься до окна. Вот я и приспособился открывать ружьем – держу его за приклад, а стволами толкаю форточку – она и распахнется. Удобно. Поэтому я и называл свое ружье отмычкой. Однажды в магазины привезли прекрасные охотничьи ружья новой конструкции, у них стволы расположены не горизонтально, а вертикально. Очень мне понравилось такое ружье – изящное, легкое, с красивой насечкой. Я загорелся купить его. Стоило оно в два раза дороже (хотя как подарок досталось мне бесплатно). Я рассказал жене о своем намерении. Она посмотрела на меня с иронией:

– Зачем тратить деньги? Ты, когда открываешь форточку, держи свои стволы не горизонтально, а вертикально, и будет тот же результат.

Посмеялись. Ружье я не купил. Форточку открывал по-прежнему, но каждый раз при этой процедуре кричал жене:

– Женечка, я держу стволы вертикально!

Была в Доме офицеров и старинная библиотека с дореволюционными изданиями, которые собирал еще Сливицкий. Немало часов провел я здесь, перелистывая давние журналы и книги. Искал сведения о Кушке. Уже тогда созрела идея собрать материал и написать книгу именно с названием: «Дальше Кушки не пошлют». Однако, кроме статьи в Военной энциклопедии, ничего о Кушке не обнаружил. Почерпнул кое-что в беседах с пожилыми местными жителями. Но непосредственных участников революционных событий не было.

В Кушке свалилась на меня великая литературная радость. Именно литературная! Я имею в виду не журнальную или газетную публикацию своих рассказов. Их я, конечно, встречал с удовольствием. Читал и перечитывал. Показывал жене. Но радость, о которой я завел разговор, была для меня очень крупномасштабная. Получил я из Москвы пухленькое, небольшого размера заказное письмо. Что могло быть в такой нестандартной упаковке? Кто меня вспомнил в столице? Открыл и обнаружил членский билет Союза писателей СССР! И маленькая сопроводиловка, напечатанная на пишущей машинке: «Уважаемый Владимир Васильевич, поздравляем и высылаем членский билет. Желаем успехов в творчестве». Надо ли писать, с каким душевным трепетом я держал в руках эту красную книжечку? Читал и перечитывал официальные короткие вопросы: «фамилия, имя, отчество, год рождения, дата вступления…» Они были напечатаны типографским шрифтом, а ответы написаны тушью, и только одна подпись «Г. Марков» нанесена живыми чернилами. Эта живая подпись первого секретаря Союза писателей СССР меня очень взволновала. Я думаю, каждый писатель, получив такую заветную книжечку, не скрывая радости, показывал ее родным и друзьям. В отличие от них, я никому не показал это драгоценное удостоверение, кроме жены. Она тоже была счастлива. Сослуживцам и даже военным друзьям ничего не сказал об этом событии, знал их несколько ироничное отношение к моему литературному увлечению. А начальство высокое в Ташкенте, как передавали мне доверительно штабные знакомые, относилось к моим литературным делам вообще неодобрительно, и между собой говорили: «Хороший командир полка Карпов, но есть один у него большой недостаток – пишет!»

В общем, стал я полноправным новеньким членом Союза. Подпись Маркова грела меня!

Господи, воистину говорят, пути Твои неисповедимы! Мог ли я в тот день даже подумать – ни во сне, ни в самой завихренной фантазии не могло прийти в голову, – что я, кушкинский офицер, прозябающий на краю света, начинающий писателишка, спустя не так уж много лет встречусь с Марковым, буду с ним дружить, а спустя совсем уж много лет – сменю его на посту первого секретаря! Так в далекой Кушке я сделал первый шаг в большую литературную жизнь.

Не забыл меня в этой дали и председатель Союза писателей России Леонид Сергеевич Соболев. Он был председателем комиссии, когда я защищал диплом в Литературном институте в 1954 году. Прошло с той поры почти десять лет, а он меня помнил, прислал свой «Капитальный ремонт» с надписью:

«Гвардии полковнику Владимиру Васильевичу Карпову.

Приятно, все ж таки, обнаружить своего дипломника на полезной военной работе.

Я, видно, знал, кому вручаю диплом.

Капитан 1 ранга

Л. Соболев. 1965. 04. 2.

Извините за неприличную задержку, было небольшое событие: 2-й съезд. Л. С.».

Шутил мэтр – небольшое событие – съезд!

Как выяснилось позже, не все сослуживцы относились с иронией к моему писательству. Произошло в Кушке настоящее литературное ЧП, о котором многие не раз вспоминали.

Приехал осенью в наш гарнизон командующий округом генерал армии Федюнинский с небольшой группой штабных офицеров для проверки хода боевой подготовки. Дальше я опускаю мои заботы как начальника штаба – встреча, размещение членов комиссии, обеспечение их транспортом, представление подразделений, назначенных для проверки к указанному времени на стрельбище, танкодром, спортгородки и т. д. Все это работа моего штаба. Члены комиссии побывали на занятиях в разных полках, проверили выборочно несколько подразделений по всем видам боевой подготовки. Все шло нормально, результаты проверки были удовлетворительные. Командующий приказал собрать офицеров. Подвел итоги проверки и дал указание на будущее.

После официальной части Федюнинский вышел в вестибюль Дома офицеров и спросил:

– Какие развлечения на вечер предложит командир дивизии?

Борисов быстро ответил:

– Привезли новый кинофильм «Огненные версты». Говорят, очень интересный.

– Я этот фильм уже видел в Ташкенте. Действительно хороший. Советую всем вам посмотреть. А мы с Карповым займемся нашими литературными делами. Поговорим, посоветуемся. Двум пишущим есть о чем потолковать. Я сейчас пишу мемуары.

Это был шок не только для меня, но и для окружающих. Командующий покидает всех и уединяется с начальником штаба! Естественно, никто не выразил по этому поводу недоумения. Все пошли в кинозал, а меня генерал армии спросил:

– Где посидим?

Я не осмелился, просто язык не повернулся пригласить его к себе домой. Да и нечем было угощать такого высокого гостя.

– Вот здесь рядом кафе, можно зайти туда, там чисто и довольно уютно.

В кафе мы прошли к столику в углу, который и предназначался для начальства. Официантка, оробевшая до дрожи в голосе, что-то нам предлагала перекусить.

– Чаю, – коротко бросил ей Федюнинский, – а мне сказал: – Я действительно хочу с вами посоветоваться. Взялся за написание мемуаров, и, оказывается, это ужасно трудное дело. В голове вроде все складывается хорошо, а на бумагу выложить не могу. Просто чертовщина какая-то – обдумаю фразу, вроде складно, а пока мысль проходит через руку, через ручку на бумаге выписывается совсем не то.

Это уже был мой конек, я мог о творчестве говорить часами, не только потому, что Литинститут окончил, но еще и потому, что сам много лет наслаждался муками творчества – этой сладкой каторгой.

Отвечая командующему, я впервые чувствовал себя выше генерала. Раньше, когда я с ними говорил о военных делах и проблемах, разница в звании иногда сковывала. А о творческих вопросах я заговорил свободно и с удовольствием видел: Иван Иванович признает мое превосходство, слушает с большим интересом. Он делился своими переживаниями и трудностями в непривычном для него писательском (он сам так говорил) деле.

Когда ведут литературный разговор двое пишущих, без рюмочки вина или водки, беседа просто немыслима. Я до того осмелел, что предложил:

– Может быть, по рюмочке коньяку, чтоб разговор наш не был сухим?

– Удобно ли, здесь люди…

В ту пору шла очередная борьба с алкоголизмом, выпивать считалось предосудительным, тем более ему. Я понял намек – выпить он не прочь, но надо сделать это незаметно. Пошел к буфету, шепнул официантке, чтоб вылила в чайник бутылку коньяку и принесла нам еще и пустые стаканы в подстаканниках. Она все это проделала. И вот сидели мы с командующим, наливали «чаек»» из чайника, у нас в стаканах даже чайные ложки болтались, изредка прихлебывали, без всяких тостов, и пошла у нас такая душевная беседа о творчестве, что пришлось просить у официантки еще один полный чайник.

Когда мы почувствовали себя совсем уж коллегами, я предложил Ивану Ивановичу:

– Надо бы закусить. Может, перейдем ко мне, я тут рядом живу.

Наше появление привело Женечку в большое смущение. Сам командующий и вдруг так запросто! Она быстро собрала на стол все, что было на этот день, и даже открыла припасенную к празднику баночку кетовой икры.

Я показал Ивану Ивановичу свой кабинет, книги, рассказал, как урывками здесь работаю. А когда продемонстрировал, как и почему открываю форточку ружьем, держа стволы вертикально, он от души хохотал.

Поговорили мы о литературных делах часов до трех ночи. Осушили еще пару бутылок коньяка, на сей раз в открытую, без чайника. Наконец, он сказал:

– Ну что же, мне пора. Спасибо хозяйке за угощение. Пойду.

Я проводил Ивана Ивановича до его персонального дома, где ждал нас его порученец майор Дудка, который извелся за эти часы, но не осмелился ко мне зайти и помешать нашему разговору.

Я вернулся домой еле живым. Пока рядом был Федюнинский, я хмеля не ощущал. Но как только я передал его в руки Дудки, меня словно по голове ударили чем-то тяжелым. Я так охмелел, что едва держался на ногах. Меня стало драть и выворачивать наизнанку. Никогда я так много не выпивал – по две бутылки, это же по целому литру на персону. Еле-еле меня отходила и уложила в постель моя милая Женечка. Проспал я недолго. В 6 часов утра меня просто вскинула с кровати страшная мысль – умер командующий! Я сам чувствовал себя почти при смерти, наверное, поэтому подумал, что старый генерал при его возрасте и нездоровье уже точно отдал концы. Это будет ужасно! Умер после гостеванья у меня. Я быстро оделся и побежал к дому командующего. Встретил меня хмурый Дудка. Я боялся спросить, как чувствует себя генерал. Порученец сам сообщил:

– Помчался в полк Ревазова! Поехал к подъему, посмотреть, как зарядка проводится. Все ли из казармы выходят, не кантуется ли кто-нибудь. Бывают ли дежурные офицеры. Мало он видел в своей жизни этих подъемов и зарядок! Поехал!

Я был потрясен. Надо же – я молодой, полный сил мужик едва не околел сегодня ночью. А он как ни в чем не бывало – в полк поехал к 6 часам утра к подъему! Вот это закваска у старшего поколения. Не то что мы – литр выкушал и чуть жив!

Автограф генерала армии И.И. Федюнинского

А Федюнинский действительно из поколения тех особых, еще довоенных командиров, в Красной Армии с 1919 года. Жуков его заметил и назначил командиром полка еще на Халхин-Голе, где Иван Иванович в 1939 году был удостоен звания Героя Советского Союза. В 1941 году в самые тяжелые бои за Ленинград Федюнинский командовал армией и даже недолгое время Ленинградским фронтом. Участвовал во многих сражениях, довел свою армию до Берлина.

Генерал армии И.И. Федюнинский в Кушке

* * *

В прежние времена Кушку не посещали высокие начальники ввиду ее отдаленности и опасности караванного пути, где могли напасть местные разбойники. В годы, когда я служил, до Кушки доехать было несложно: несколько раз в неделю курсировал пассажирский поезд от Мары до Кушки. В Марах кушкинский вагон, или несколько, прицепляли к скорым поездам, и можно было без пересадки доехать в Ташкент и даже в Москву поездом Ашхабад – Москва. Был на окраине нашего поселка свой военный аэродром, он принимал небольшие самолеты и вертолеты. Дивизии была придана половина эскадрильи вертолетов, которые постоянно находились на нашем аэродроме. Командовал ими капитан Шовкопляс. Для комдива и меня были закреплены персональные вертолеты. Так что времена «оторванности» и «глубинки» для Кушки ушли в прошлое. Как подтверждение этому приведу такой эпизод. Однажды мой узел связи получил срочную шифрограмму, в которой сообщалось:

«К вам поездом следует маршал Москаленко, программу пребывания определит сам маршал. Встречайте».

Я доложил об этом командиру дивизии, и мы поехали к приходу поезда не на вокзал, а на нашу военную погрузочно-разгрузочную платформу, с которой мы обычно грузили танки, артиллерию и грузовые машины, отправляясь на учения.

Паровоз подал персональный вагон маршала к этой площадке. Мы подошли к открывшейся двери вагона. Первым вышел маршал. Он был маленького роста, что не соответствовало его высокому званию.

Борисов представился, как и полагается в таком случае, коротко доложил, чем занимается дивизия.

Москаленко поздоровался с нами за руку (кроме нас, никого не было, Данилов находился в отпуске).

– Любопытно, – сказал маршал, оглядывая окружающие горы. – Я думал, у вас песчаные барханы, а тут горы! – Затем он объяснил цель своего приезда: – Я не буду нарушать ваши планы, занимайтесь по распорядку. Приехал я сюда из любопытства. Генеральный штаб проводит стратегическое командно-штабное учение. Наш штаб руководства находится в Марах. Я никогда не бывал в этих краях, а тут смотрю – рядом знаменитая Кушка, дальше которой не пошлют. Вот и решил посмотреть. Буду у вас один день. Не готовьте, пожалуйста, никаких приемов, ни угощений. Прошу вас, командир дивизии, выделить мне одного офицера, который меня познакомит с городком и расположением полков. Ну и машину, разумеется.

Борисов тут же предложил. Я даже не ожидал от него такого решения:

– Товарищ маршал, предлагаю вам в сопровождающие нашего начальника штаба полковника Карпова. Он у нас писатель, собирает материалы и о Кушке. Лучше его никто не знает историю и современность Кушки.

Маршал внимательно меня оглядел, еще раз подал мне руку и сказал:

– Вот и прекрасно. А вас прошу – и вы, и вся дивизия занимайтесь своим делом, не обращая на меня внимания.

Борисов все же попытался как-то сблизиться, не каждый день к нам маршалы жалуют:

– Может быть, после ознакомления, товарищ маршал, когда вы устанете и вообще придет время пообедать…

– Нет, нет. Этого не надо, и уеду сегодня же с вашим пассажирским поездом. Мой вагон прицепят, не нарушая расписание.

Борисов пытался гнуть свое:

– Мы бы успели до отхода поезда. У нас здесь можно попробовать прекрасный шашлык из джейрана. Нигде и никогда не будет у вас такой возможности.

– Джейран это кто? Или что?

– Это дикие козочки. Мясо у них бесподобное.

– Заманчиво, но, к сожалению, не успею. Хочу подробно осмотреть Кушку. Спасибо вам за приглашение, но отложим до следующего моего приезда, теперь дорогу знаю.

Борисов козырнул и отбыл, как ему было приказано.

Москаленко что-то сказал своему порученцу, который все время стоял сзади.

Я обратил внимание на то, что под кителем у маршала надет шерстяной свитер. Посоветовал:

– Товарищ маршал, в свитере вам будет жарковато, все же самая южная точка.

Он как будто не расслышал моих слов. Порученец из-за его спины делал мне пальцами какие-то непонятные сигналы. Я замолчал. Маршал сказал:

– Ну что же, вперед, товарищ полковник.

Мы пошли к моей машине. Позднее порученец объяснил мне свои знаки. Оказывается, у маршала постоянная нормальная температура 35 градусов, жара наша ему очень приятна.

Я показал и рассказал Кириллу Семеновичу все, что читателям уже известно, поэтому повторяться не стану.

Вечером Борисов пришел к вагону попрощаться с гостем. Он все же всунул порученцу объемистый пакет, как я догадываюсь, с шашлыком из джейрана. Традиция!

Вот так у меня состоялось знакомство с Маршалом Советского Союза Москаленко. Позднее я встречался с ним в Москве, когда он был уже в «райской группе» (так называли своеобразное подразделение, в которое входили маршалы и генералы армии, их по статусу в запас не увольняют, они якобы выполняют отдельные поручения министра обороны и начальника Генштаба). При встрече в Москве Москаленко имел много свободного времени и вообще был более доступен в беседах. Однажды Кирилл Семенович рассказал мне очень подробно, как он арестовывал Берию. Но это уже другая, не кушкинская тема.

Посетил Кушку позднее министр обороны маршал Малиновский Родион Яковлевич. Но подробностей этого визита я не знаю, потому что отсутствовал на этот раз, находился в отпуске. Сопровождали маршала Борисов и Данилов. Кушка и дивизия министру очень понравились. Правда, произошел тогда комичный эпизод. Маршал в столовой полка Ревазова сказал:

– Вот здесь я и пообедаю.

Сел за солдатский стол и приказал:

– Принесите мне сюда обед.

Столовая, посуда, столы были чистые, краснеть за них не пришлось. Борщ наваристый, гречневая каша с мясным соусом ароматная. Министр ел с удовольствием. Остальные стояли вокруг стола и, улыбаясь, наблюдали эту трапезу. Все шло хорошо и закончилось бы благополучно, как вдруг вывернулся – и откуда он взялся! – капитан – начпрод полка, он поставил на стол хрустальную вазу, наполненную фруктами – яблоки, виноград, сливы.

Малиновский нахмурился:

– Это входит у вас в солдатский рацион? Я же сказал – обед мне солдатский!

Начпрод лепетал в свое оправдание:

– Фрукты тоже… бывает, даем солдатам. Правда, без вазы.

– Дурак, аппетит мне испортил!

Маршал встал, не доедая кашу. Настроение его испортилось. При дальнейшем осмотре посыпались строгие замечания. Вот и такое у нас случалось.

* * *

Как я уже сказал, крест-часовню на горе Верблюжке соорудили в 1913 году. Такие же кресты в честь 300-летия дома Романовых по указу царя Николая II были воздвигнуты на самой восточной окраине – на Чукотке, на самой западной – в Бресте, на самой северной – на Новой Земле и на самой Южной – у нас в Кушке. Хранили эти кресты благословенную Российскую империю. Так было до революции. Говорят, из четырех крестов сохранился только наш, и тот теперь не боголепная часовня с иконами и лампадой, а просто пустой склеп с окурками на полу, набросанными посетителями.

Крест виден отовсюду, он как бы витает над Кушкой. Может быть, поэтому навел он на мысль соорудить здесь нечто современное. Первым об этом, наверное, подумал Данилов, как и положено по его политической должности. По счастливому совпадению в эти годы служил срочную службу молодой скульптор. Василий Александрович спросил его, сможет ли он создать фигуру солдата – защитника южных рубежей нашей родины, размером не меньше креста, и воздвигнуть ее на пьедестале, на соседней горе. «Без проблем», – ответил молодой маэстро. Заняться любимой работой ему, конечно, было приятней, чем под палящим солнцем мотаться по учебным полям.

Данилов рассказал о своем замысле Борисову, тот одобрил. Посвятили и меня в эту затею. Мы подготовили рабочее место для скульптора на противоположном берегу реки Кушки, в просторном пустующем помещении бывшего депо. Обеспечили цементом и необходимым инструментом. Дали в помощники мастеру пятерых солдат, они сварили металлический каркас будущей скульптуры. И работа закипела. Длилась она несколько месяцев. И вот осталась память о нашем поколении кушкинцев – встал солдат на вершине Верблюжки в створе с царским крестом. Он выше этого креста, стоит лицом в сторону границы, на груди его автомат. Солдат бережет нашу Родину на самой ее южной точке.

А мы отслужили положенный каждому срок и разъехались в разные края необъятной родины.

Я уволился по состоянию здоровья в мае 1965 года. Отслужил 25 календарных лет. Нажил за эти годы два чемодана вещей: в одном моя парадная форма с орденами, смены белья и рукописи, в другом одежда жены и двух детей – сыну Васе было 8 лет, он пошел в Кушке «первый раз в первый класс». Оленьке – всего три годика. И вот перед седеющим полковником, как говорится, распахнулся весь мир. Куда ехать? Где жить? Квартира в Кушке у меня была хорошая, но если бы я обклеил все столбы во всех городах с объявлением, что меняю свою квартиру на любую в другом городе, наверное, ни один идиот не согласился бы на такой обмен. В общем, начиналась обычная невеселая жизнь офицера, уволенного в запас. Еще хорошо, что у меня была гражданская профессия литератора, которая помогла мне и дальше жить интересной и даже бурной жизнью.

На память о Кушке у меня сохранились вот такие документы:

«ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА

МИНИСТРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

ПО ЛИЧНОМУ СОСТАВУ

№ 030

8 января 1965 года гор. Москва

В соответствии с Положением о прохождении воинской службы офицерами, генералами и адмиралами Советской Армии и Военно-Морского Флота, УВОЛИТЬ с действительной военной службы:

В ЗАПАС по статье 59 пункту «б» – (по болезни), с правом ношения военной формы одежды

25. Полковника КАРПОВА Владимира Васильевича, начальника штаба – заместителя командира войсковой части 11904.

За долголетнюю и безупречную службу в Вооруженных силах полковнику КАРПОВУ В.В. ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ МИНИСТРА ОБОРОНЫ СССР

МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА А. ГРЕЧКО».

И еще.

«Полковнику КАРПОВУ Владимиру Васильевичу

Военный Совет Туркестанского военного округа, отмечая Вашу безупречную и долголетнюю службу в Советской Армии, объявляет Вам БЛАГОДАРНОСТЬ и выражает уверенность, что Вы и впредь будете активно способствовать делу укрепления могущества нашей Великой Родины – Союза Советских Социалистических Республик.

КОМАНДУЮЩИЙ ВОЙСКАМИ ОКРУГА

Генерал армии

И. ФЕДЮНИНСКИЙ

ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА —

НАЧАЛЬНИК ПОЛИТУПРАВЛЕНИЯ ОКРУГА

Генерал-лейтенант Н. ДЕМИН

28 января 1965 г.

г. Ташкент».

Эти документы мне не прислали по почте. Командующий округа захотел вручить их мне лично. Меня пригласили в штаб округа на заседание Военного совета Среднеазиатского военного округа.

Среди членов его присутствовал и генерал-полковник Лященко, заместитель командующего, который отстранял меня от командования Ошским горно-стрелковым полком, чтобы попасть в депутаты Верховного Совета Киргизской ССР. Депутатский значок поблескивал на тужурке генерала. Не знаю, испытывал ли Лященко угрызения совести. Наверное, все же испытывал, потому что в более поздние годы после увольнения в отставку он жил в Москве и встречал меня на разных праздничных вечерах, обнимал, целовал и всем объявлял, что я его друг и сослуживец по ТуркВО!

Вел заседание генерал армии Федюнинский. Он еще раз поблагодарил меня за добросовестную службу, вручил приведенные выше документы и от себя, уже неофициально сказал:

– Как-то нехорошо получается, такой вы прекрасный образованный офицер, Герой Советского Союза, полковник, а не удостоены звания генерала. Может быть, примете Марыйскую дивизию, там сейчас должность командира дивизии освобождается. Прежний командир уезжает в Москву на учебу в Академию Генштаба. Покомандуйте годик, присвоим мы вам звание генерала. И, если здоровье не поправится, уволим, но все-таки генералом, что вы, Владимир Васильевич, вполне заслужили.

Вот так! В душе моей был светлый праздник! В доме, где меня в 1941 году судил военный трибунал и сделал «врагом народа», сегодня мне предлагают, нет, просто уговаривают стать генералом.

Но как бы ни было это заманчиво, я отказался, сказав:

– Дорогой товарищ командующий, члены Военного совета, спасибо вам за высокую оценку моей службы. Но если я приму дивизию и буду работать в полную силу, то погублю себя, а если работать спустя рукава, в полсилы, то погублю дивизию. Лучше я уволюсь теперь полковником.

Федюнинский все же еще раз попытался уговорить меня получить генеральское звание. Иван Иванович, наверное, помнил, как просил меня (а не приказывал) «вытащить» 162-й мехполк в Кизил-Арвате из четырехгодичного «неуда» и как я спас этот полк и в течение двух лет получал на инспекторских проверках даже не «удочку», а оценку «хорошо», и еще он, наверное, помнил нашу «литературную» беседу, которая продолжалась до трех часов ночи в Кушке.

Он спросил начальника медицинской службы округа генерала Дадалова:

– Ваше окончательное мнение, доктор?

Дадалов был в полной растерянности. Еще оформляя в окружном госпитале увольнение по состоянию здоровья, я просил его помочь мне уволиться, хотя и не был в действительности сильно больным, просто хотел уйти на литературную работу.

Дадалов обещал и помог получить соответствующее заключение врачей. Но вдруг встал вопрос о генеральстве, и доктор не знал, что отвечать. Я пристально глядел на него и мысленно посылал ему биотоки: «Уволить, уволить…»

И он, видно, понял меня, сказал:

– Товарищи члены Военного совета, пусть лучше будет живой полковник, чем мертвый генерал.

Командующий явно разочарованно протянул:

– Ну, если так…

И Военный совет принял решение о моем увольнении из армии, о чем и ходатайствовал перед министром обороны.