Текст книги "Большая жизнь"

Работа в «Октябре», в «Новом мире» и на телевидении

Сергей Сергеевич Смирнов

Сергей Сергеевич Смирнов был в шестидесятых годах самым популярным писателем в нашей стране.

Я познакомился с Сергеем Сергеевичем, когда его слава была в полном расцвете – он вел тогда на Центральном телевидении передачу «Поиск». Была она настолько популярна, что люди собирались у телевизоров в соседних квартирах, где можно было посмотреть эту передачу (тогда еще мало было телевизоров).

О себе он рассказывал так:

– Родился в Петрограде в 1915 году в семье инженера-электрика. Не собирался быть ни журналистом, ни писателем. Отец, его друзья были технической интеллигенцией. Само собой разумелось, что и я пойду по этой стезе. После окончания седьмого класса я поступил в Харьковский электротехникум и одновременно стал рабочим – электриком Харьковского электромеханического завода. Отец тогда приехал на работу в этот город.

В 1932 году родители вернулись в Москву, где я стал студентом Московского энергетического института.

В общем, даже в мыслях не было о чем-то писать. И вот черт дернул меня написать фельетон «Чудеса кинематографии», который напечатали в «Вечерней Москве».

И все– бацилла творчества попала в мою кровь! Когда видишь написанное тобой напечатанным, слышишь отклики друзей и знакомых – инфекция тщеславия начинает развиваться, и, в конце концов, ты переходишь в иной мир – имя которому журналистика.

Со временем новая профессия захватывает навсегда. Приходит понимание общественной значимости этого дела, вирус тщеславия преодолен, начинается трудная, повседневная и, я бы даже сказал, повсенощная работа.

Поняв это, я не стал даже защищать диплом в энергетическом институте, а перешел в Литературный институт имени Горького.

Как мне близки и понятны эти суждения Сергея Сергеевича, я тоже, имея за плечами два диплома военных академий, успешную службу в армии, все же решил поступить в Литинститут. Правда, вирус писательский бродил во мне с детства. Писать начал лет с десяти. Но уже взрослым понял, что кустарничаю, и стал подводить под свою литературную инфекцию теоретический фундамент, который надеялся получить (и получил) в Литинституте.

Дальше Сергей Сергеевич продолжил рассказ о себе:

– Одновременно с учебой я стал литсотрудником в газете «Гудок». Она тогда была очень популярна, в ней печатались Олеша, Ильф, Петров, Булгаков. Писал очерки, рассказы обо всем, как говорится, был «мастер на все руки». Несколько сборников издал. Пришло время защищать диплом в Литинституте, но не состоялась защита – грянула война. Вместе с товарищами по институту я вступил в истребительный батальон Советского района Москвы. Летом в 1941 году окончил школу снайперов.

Когда положение на фронте немного стабилизировалось, дипломников отпустили для окончания учебы. Но вскоре началось наступление немцев на Москву, и Литинститут, вместе с правлением Союза писателей, эвакуировали в Среднюю Азию. Ну, тут уже не до учебы, поступил я в военное училище зенитной артиллерии в Уфе. Окончил его ускоренный курс и в январе 1943 года командиром взвода попал на Северо-Западный фронт, сначала под Старую Руссу.

Теперь уже не вирус, а журналистская кровь не давала покоя, и я писал в армейскую газету. Ну и дописался до того, что меня перевели на должность литсотрудника в редакцию газеты 27-й армии «Мужество», с которой я прошел через Курскую дугу, Корсунь-Шевченковскую, Ясско-Кишиневскую операции, освобождение Румынии, Венгрии, Чехословакии и Австрии. В общем, окончил полный курс университета «жизни и смерти»…

Сегодня новое поколение (те, кто читает книги) знают Сергея Смирнова как автора знаменитой «Брестской крепости», о которой Ираклий Андроников сказал:

«Каждая эпоха создает свои эпопеи о людях, которым хотят подражать, следовать их примеру. В нашей литературе в 1920-е годы это был “Чапаев” Дмитрия Фурманова. В 1930—1940-е – книга Николая Островского “Как закалялась сталь”. Кажется, не было в нашей стране в те времена юноши, девушки, кто не читал бы этих книг… “Брестская крепость” Сергея Смирнова – произведение этой же категории…»

Но, повторяю, еще до написания этой прекрасной эпопеи героизма Сергей Сергеевич имел огромную популярность и всесоюзную известность по передачам на телевидении, в которых рассказывал о замечательных фронтовиках и тружениках тыла.

Создание «Брестской крепости» – это не только описание подвига защитников крепости, но и писательский подвиг. Смирнов отважился поднять голос в защиту фронтовиков, побывавших в плену. Официально всех их считали чуть ли не изменниками. Да, были и такие подлецы среди пленных. Но основная масса неповинна в том, что оказалась в огромных «котлах» в первый год войны, они с немцами не сотрудничали, вели себя достойно, совершали побеги, уходили к партизанам советским и зарубежным, умирали в лагерях от голода и болезней, но не становились предателями. По строгой непродуманной формулировке приказа всех пленных после освобождения из плена подвергали унизительной проверке, осуждали, ссылали в лагеря. Хотя в приказе было сказано – подлежат суду только те, кто сотрудничал с немцами.

И вот, Сергей Смирнов решил побороться за справедливость. Толчком послужила судьба командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова. Он, после нападения немцев, в течение месяца руководил обороной Брестской крепости. Постепенно погибли почти все ее защитники. Он остался один, в подземелье без воды, без пищи, без боеприпасов, но не сдавался.

Военврач Воронович, будучи сам военнопленным, лечил раненых. Он рассказал Смирнову (который уже долго искал Гаврилова) следующее:

– Это было 23 июля 1941 года, то есть на тридцать второй день войны. В этот день гитлеровцы привезли в лагерный госпиталь только что захваченного в крепости майора. Пленный майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощенным до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей. До какой степени дошло истощение, можно было судить по тому, что пленный не мог даже сделать глотательного движения: у него не хватало на это сил, и врачам пришлось применить искусственное питание, чтобы спасти ему жизнь.

Но немецкие солдаты, которые взяли его в плен и привезли в лагерь, рассказали врачам, что этот человек, в чьем теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета и убил и ранил нескольких гитлеровцев. Они говорили об этом с невольным почтением, откровенно поражаясь силе духа советского командира, и было ясно, что только из уважения к его храбрости пленного оставили в живых. После этого в течение нескольких дней из Бреста приезжали германские офицеры, которые хотели посмотреть на героя, проявившего такую удивительную стойкость, такую волю в борьбе с врагом.

Смирнов нашел Гаврилова не сразу, и сам поиск, встречи со многими другими участниками обороны постепенно создают общую картину героического подвига. Очень многих, благодаря своей настойчивости, вызволил из лагерей.

Что касается самого майора Гаврилова, то о нем, видимо, в угоду модному теперь охаиванию всего нашего прошлого, «демократические» СМИ писали, будто бы Гаврилова осудили на 10 лет и только благодаря Смирнову он оказался на свободе.

Это неправда. Сам Сергей Сергеевич рассказывал:

– Все годы вражеской неволи Гаврилов вел себя, как подобает коммунисту и советскому гражданину, не унизился перед врагом. Он легко прошел государственную проверку, был восстановлен в звании майора и осенью 1945 года получил новое назначение.

Однако служить в армии ему пришлось недолго – Вооруженные силы после войны быстро сокращались, прежде всего за счет бывших военнопленных, и он был уволен в отставку, на пенсию. Пенсию ему определили небольшую (в то время бывшим пленным не засчитывали годы войны в срок армейской службы), и жить на эти средства было нелегко.

Вместе со своей второй женой Гаврилов переехал в Краснодар, где долго служил в довоенные годы, и там, отказывая себе во многом, построил на окраине города маленький скромный домик.

Впрочем, материальные лишения не пугали его. Было другое обстоятельство, гораздо больше тяготившее Гаврилова все это время. Дело в том, что он не был восстановлен в рядах партии после возвращения из плена. Он поднимал об этом вопрос, но ему ответили, что он потерял свой партийный билет и, следовательно, должен вступать в партию снова, на общих основаниях. Для него такое решение было бесконечно горьким. Он поделился со мной этим своим горем, и я обещал ему помочь по приезде в Москву.

Смирнов только вернулся из Краснодара, пошел в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и рассказал там все, что знал о майоре Гаврилове.

Работники Комитета посоветовали мне написать Гаврилову, чтобы он немедленно прислал заявление о восстановлении в рядах партии. Надо ли говорить, что он не замедлил это сделать?

Со своей стороны Смирнов тоже представил в Комитет заявление, где осветил роль майора Гаврилова в обороне Брестской крепости и описал его подвиг. Кроме того, он обратился ко всем людям, которые рассказывали о Гаврилове, с просьбой прислать свои, заверенные печатью, свидетельства.

Все эти документы были переданы в Комитет партийного контроля, и вскоре Партийная комиссия при Главном политическом управлении Министерства обороны начала проверку дела Гаврилова. Гаврилов был вызван в Москву, и 22 апреля 1956 года вопрос о его партийности был наконец рассмотрен. Смирнова тоже пригласили на это заседание, и он познакомил членов Комиссии с материалами, которые удалось собрать.

Постановление Комиссии оставалось неизвестным до утверждения его высшими органами. Гаврилов, с волнением ожидавший решения своей судьбы, жил это время у Смирнова… И вот однажды наступил день, когда на квартиру позвонил работник Партийной комиссии и сообщил, что решение утверждено, и Гаврилов восстановлен в рядах Коммунистической партии Советского Союза.

А еще несколько месяцев спустя, в январе 1957 года, появился Указ Президиума Верховного Совета СССР. За доблесть и мужество, за выдающийся подвиг при обороне Брестской крепости Петру Михайловичу Гаврилову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Свою многолетнюю работу над книгой «Брестская крепость» Сергей Сергеевич завершил трогательным теплым письмом, которое во всех изданиях публикуется как «Вместо предисловия» (привожу некоторые абзацы).

«Дорогие мои друзья!

Эта книга – плод десятилетней работы над историей обороны Брестской крепости: многих поездок и долгих раздумий, поисков документов и людей, встреч и бесед с вами. Она окончательный итог этой работы…

Десять лет назад Брестская крепость лежала в забытых, заброшенных развалинах, а вы – ее герои-защитники – не только были безвестными, но как люди, в большинстве своем прошедшие через гитлеровский плен, встречали обидное недоверие к себе, а порой испытывали и прямые несправедливости.

Сейчас Брестская оборона – одна из дорогих сердцу советских людей страниц истории Великой Отечественной войны. Руины старой крепости над Бугом почитаются как боевая реликвия, а вы сами стали любимыми героями своего народа и повсюду окружены уважением и заботой.

Теперь в крепости есть хороший музей, где полно и интересно отражен ваш подвиг.

С выходом в свет этой книги я передаю музею крепости весь собранный за десять лет материал и прощаюсь с темой обороны Бреста.

До конца дней я буду гордиться тем, что моя скромная работа сыграла какую-то роль в ваших судьбах. Но я обязан Вам больше. Встречи с Вами, знакомство с Вашим подвигом определили направление работы, которую я буду вести всю жизнь, – поиски неизвестных героев нашей четырехлетней борьбы с германским фашизмом.

Вот за этот бесценный для литератора подарок я низко кланяюсь Вам, дорогие друзья. И если в своей литературной работе мне удастся передать людям хоть частицу всего этого, я буду думать, что не зря ходил по земле.

До свидания, до новых встреч, мои дорогие брестцы!

Всегда Ваш С.С. Смирнов».

В 1972 году Смирнова избрали секретарем Московской писательской организации. Однажды он позвонил мне, просил зайти. Без долгих подступов он сказал:

– Володя, я не смогу теперь вести телепередачу, не будет время на поиски, съемки. Да, откровенно говоря, и устал я от этой работы. Мне кажется, ты должен продолжить это дело. Больше никого не вижу кроме тебя.

– Там специфика, съемки, я этого не знаю.

– Я тоже начинал с нуля. Тем более ты не один будешь готовить передачу: у тебя целая бригада – режиссер, редактор, оператор. Я читал твои очерки, передача почти то же самое, только озвученное. Не отказывайся, интересная работа. Я уверен, ты увлечешься.

После моего согласия Сергей Сергеевич представил меня на Центральном телевидении «начальству» всех уровней, разумеется, с самыми лестными для меня рекомендациями.

Так я стал ведущим телепередачи «Подвиг». Изменил только название, у Смирнова был «Поиск», я назвал так потому, что занимался не столько поиском, сколько рассказом, популяризацией подвигов фронтовиков. Хотя и поиск порой был сложный и интересный. Десять лет я отдал этой интересной, но нелегкой работе. За кадром, чего не знают телезрители, напряженная организационная работа. Каждая командировка в город, где будет снята очередная передача, связана с хлопотами о билетах, гостинице, транспорте на месте, кинопленке (которая лимитировалась, тогда еще не было записи на видеокассеты). Ну и еще отрыв от писательского стола, приходилось бросать рукописи на неделю и больше. К тому же я уже был главным редактором «Нового мира». За десять лет я написал сценарии, отснял и представил на экране более 100 телепередач по 30 минут каждая, два раза в месяц. Если сравнить с художественным фильмом, который длится часа полтора, то мои сто получасовых передач потянут на 20–30 полнометражных кинокартин. За каждый сценарий я получал 500 рублей.

Сергей Сергеевич смотрел мои передачи, отзывался очень одобрительно. Я, как и он, получал тысячи писем от телезрителей. Надо было на них отвечать. Это тоже трудоемкая работа. Смирнов говорил по этому поводу:

– У меня на даче весь чердак и половина полок на втором этаже заняты такими письмами. Крепись, казак, коли взялся за гуж!

Но пришло время, когда и я не мог уже из-за перегрузки вести телеальманах «Подвиг». Пришлось отказаться от этой почетной работы и, прямо скажу, создававшей большую популярность: меня узнавали в метро и троллейбусах, подходили, спрашивали, советовали, благодарили.

Однако пришли времена пересмотра и переоценки всех ценностей. Теперь даже в День Победы и юбилейные даты великих сражений больше говорят о просчетах, потерях, о том, что одержали победу не благодаря героизму фронтовиков и работников тыла, а завалили врагов трупами. Кощунство дилетантов и хулителей всех мастей процветает. Из ста снятых мною телепередач о героических делах фронтовиков ни одну не показали ни в праздники, ни в будни! И напрасно. Многие герои этих передач ушли из жизни. Разве не интересно послушать сегодня мою подробную беседу с Героем Советского Союза Ляпидевским, у которого «Золотая Звезда» номер один? Или о первом коменданте рейхстага полковнике Зинченко, о том, как он, после водружения Знамени Победы, еще несколько дней выбивал эсэсовцев из подвалов. А «Дом Павлова» в Сталинграде, о котором знала вся страна?! Через много лет я с Павловым побывал в нескольких квартирах этого отремонтированного дома. Невозможно было без волнения смотреть, как взрослые семейные люди обнимали Павлова. Когда-то они были детьми, сидели в подвале, а сержант не только защищал их от немцев, но и подкармливал, делясь солдатским пайком.

Сергей Сергеевич Смирнов умер в марте 1976 года. Жил он в Переделкино на улице Серафимовича. Проходя мимо этого дома, я иногда думаю – куда делись письма телезрителей, которые, как он говорил, заполняли весь чердак. Может быть хорошо, что Смирнов не дожил до нынешнего нищенского житья-бытья ветеранов войны и оскорбительного отношения не только к бывшим военнопленным, но и к тем, кто, не щадя жизни, добывал Победу.

В этом же 1972 году, когда начал работать на телевидении, меня пригласил в «Октябрь» его главный редактор Анатолий Андреевич Ананьев и предложил мне должность своего первого заместителя.

Я согласился и с большим удовольствием проработал в этом журнале два года.

«Октябрь» – толстый ежемесячный литературно-художественный журнал Союза писателей РСФСР. Он создан в 1924 году по инициативе Ф. Гладкова, Д. Фурманова, А. Фадеева, Б. Горбатова и других русских писателей. С 1926 года по 1929 год главным редактором был А. Серафимович, с 1932 года по 1960 год – Ф. Панферов, с 1960 года – В. Кочетов, его сменил А. Ананьев в 1970 году.

В «Октябре» в довоенные годы были опубликованы главы романа «Разгром» А. Фадеева, первая часть «Тихого Дона» М. Шолохова, роман «Бруски» Ф. Панферова, «Страна Муравия» А. Твардовского и другие произведения известных русских писателей.

В год войны опубликовали «Радугу» В. Василевской, «Это было в Ленинграде» А. Чаковского, «Дорогами Победы» Л. Соболева и другие патриотические произведения.

Когда я работал в журнале, начали печататься совсем еще молодые А. Проханов, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина, Е. Исаев, В. Солоухин и другие, в более поздние годы выросшие в известных писателей. Мариэтта Шагинян печаталась в этом журнале. Чтобы между нами не происходило никаких недоразумений, Шагинян прислала мне прелюбопытнейший «вердикт», ставящий точки над «и» в наших отношениях.

«Дорогой Владимир Васильевич.

Посылаю приветствие «Октябрю» и прошу Вас, как моего будущего шефа, запомнить правила, по которым я позволяю печатать себя (в редколлегии “Октября” старые работники знают первое из них):

1) Никогда не трогать моего текста, даже в области знаков препинания; если что не так – необходимо согласовать со мной – до напечатания.

2) Не разрешаю под своей фамилией печатать мои чины и звания, в данном случае “Лауреат государственной и ленинской премий”. Считаю это бестактным, безвкусным и ненужным. Достаточно одной фамилии. Недавно “Молодая гвардия” под одним из моих предисловий без моего ведома поставила “Лауреат ленинской премии”. Это так потрясло и расстроило меня, что я навсегда отказалась дать что-либо данной редакции.

Надеюсь, Вы посчитаетесь с этим, – тем более, что я хочу предложить редакции “Октября” на июнь-июль полтора листа очерков “Швейцарские письма”. Один из них “Ленин в Швейцарии” (мое название “Швейцарцы о Ленине”) был недавно напечатан в “Известиях”, – это примерно ¹/₄ печ. листа из полутора нигде не напечатанных. Очень прошу ответить мне принципиально, возьмет ли журнал в таком соотношении. А на прочтенье сдам в апреле. Сейчас я работаю над 4-й книгой “Человека и Времени” для “Нового Мира”; закончив, буду дописывать последний очерк из “Швейцарских писем”. В Москву вернусь в первой декаде апреля и надеюсь получить от Вас письмо еще в Ялте. Ставьте индекс и район в адресе “Октября”!

Сердечный привет Вам и журналу, также милой нашей Жене и ребятам.

Мариэтта Шагинян.

17—III—74».

Во всех издательствах М.С. придерживалась этих своих правил, и я (хотя и друг!) не должен быть исключением!

Работал я в «Октябре» до мая 1976 года, не считаясь со временем, и за себя и за главного редактора день и ночь. Ананьев был рад такому заместителю, отдался творческой работе и не появлялся в редакции месяцами. Служащие редакции и не заходили к нему, даже когда он посещал свой кабинет – не было надобности. Это обстоятельство задело Анатолия Андреевича, чувствовал, что теряет авторитет и власть. Заревновал! Однажды он пригласил меня в свой кабинет и прямо сказал:

– Знаешь, Володя, двум медведям тесно в одной берлоге, придется нам расставаться. Ищи себе другую работу.

Это было неожиданно, как летний снег на голову. И оскорбительно: так добросовестно я «пахал» за него и вместо благодарности – такая плюха.

Конечно, я обиделся и ответил ему в таком же тоне, как он со мной говорил:

– Ну что ж, Анатолий Андреевич, спасибо тебе за высокую оценку меня, как медведя. Но ты не медведь, а хорек! Будь здоров.

Вышел из кабинета, написал заявление с просьбой уволить меня «по собственному желанию», оставил заявление секретарше. Ушел и больше в редакции не появлялся…