Текст книги "Большая жизнь"

Встречи с В.М. Молотовым

16 июня 1977 года.

Утром позвонил поэт Феликс Чуев:

– С вами хочет познакомиться В.М. Молотов, просил меня привезти вас к нему на дачу. Поедите?

– С удовольствием.

– Тогда я сейчас заеду за вами с Шота Ивановичем Кваталашвили, он историк, давний друг Молотова.

С Феликсом у меня сложились очень сердечные отношения сразу после приезда в Москву. Его отец – боевой летчик в годы войны, испытатель после войны, погиб в авиационной катастрофе. В сознании Феликса, как он сам сказал, я ассоциируюсь с его отцом. После гибели отца через год умерла мать. Сироте Феликсу с подросткового возраста не хватало родительского тепла. Вот он и прислонился ко мне. Я это понимал и отвечал ему теплом и вниманием: печатал его стихи еще в «Октябре». Да он и без моей помощи пробился и стал популярным поэтом.

Феликс родился в 1941 году в городе Свободном Амурской области. В 1964 году окончил факультет автоматики и Вычислительной техники Московского энергетического института и работал в вычислительном центре. Занимался в аэроклубе, был авиационным спортсменом, инженером-испытателем. Окончил высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького. На XVI съезде комсомола избран кандидатом в члены ЦК ВЛКСМ.

Автограф Ф. Чуева

Ф. Чуев и В. Карпов

Первое стихотворение Чуева было опубликовано, когда поэту исполнилось 15 лет. Вышли книги стихотворений и поэм «Год рождения 41-й», «Красные асы», «Избранная лирика», «Гражданская лирика», «Ясно солнышко», «Соколиная песня крыла», «Минута молчания», «Отчество», «Пилотка», «Виражи», а также книги поэтических переводов с языков братских народов СССР.

Стихи поэта издавались на языках народов СССР и за рубежом.

Феликс Чуев – лауреат литературной премии имени Н. Островского.

Феликс с Шота Ивановичем заехали за мной, и мы отправились на дачу Молотова в район Барвихи, в поселке Жуковка.

Дача небольшая деревянная, двухэтажная, внизу столовая и веранда, на втором этаже кабинет и спальня.

Вячеслав Михайлович встретил нас радушно. Здороваясь со мной, спросил Феликса:

– Тот самый Карпов, о котором вы мне много рассказывали?

– Тот самый, Вячеслав Михайлович! – весело отозвался Феликс.

Разумеется, я с любопытством рассматривал когда-то всемогущего соратника Ленина и Сталина, с которыми он сблизился еще в подполье до революции.

Ему в день нашего знакомства было 88 лет. Среднего роста, лобастый, круглоголовый, глаза без старческой усталости (сколько и скольких они видели!)

Говорит не то чтобы заикаясь, а как-то поперхиваясь.

Лицо, знакомое по многим портретам в печати, в кинохронике, да и в жизни мне довелось с ним встретиться. Однажды я чуть не застрелил его во время выполнения особого задания. (Об этом расскажу позже.)

Теперь волосы его поседели, на лице старческие пигментные пятна.

Но держался он бодро, память превосходная, в беседе без напряжения вспоминал имена людей даже второстепенных, с которыми встречался в двадцатые годы. Рассуждает обо всем неторопливо, не категорично, но уверенно.

Прошли на веранду, он спрашивает Чуева:

– Какие новости в мире?

Меня спросил:

– Что скажете о проекте новой Конституции?

Я признался, что не читал проект внимательно:

– Познакомился бегло с текстом в газете, когда возвращался в самолете из Севастополя.

Феликс тут же подхватил:

– Если вы об этом заговорили, значит, у вас есть какие-то замечания. Поделитесь с нами.

– Да, у меня есть замечания. Пишу их сейчас в ЦК КПСС. Не вижу надобности скрывать их. Может быть, меня за это письмо выселят из этой дачи, но допишу и пошлю. Вот несколько главных, на мой взгляд, замечаний: в проекте ничего не сказано о диктатуре пролетариата. Снимать этот вопрос рано. Он во многих компартиях других стран будет действовать. И если мы его снимем из нашей Конституции, то, ориентируясь на нас во всем, снимут его и в других странах, где не произошла еще революция, а он – краеугольный камень революции! Это очень опасно и вредно. Не разъяснено четко в проекте, что такое «развитой социализм», а точно сформулировать и разъяснить суть этого понятия надо, потому что по нынешним трактовкам после развитого социализма следует коммунизм, который Хрущев обещает построить к 1980 году! Значит, скоро наступит? А до него еще очень и очень далеко. Развитой социализм – это длительный период, в течение которого должны исчезнуть классы, потому что коммунизм – это бесклассовое общество.

Мы обедаем за большим столом на веранде – подавала пожилая женщина, родственница умершей жены Молотова – Жемчужиной. Угощали – суп, жаркое с картофелем, затем чай с конфетами. Пили сухое вино.

Во время обеда шел оживленный разговор. Больше всех шумел Шота. Да и Феликс не отставал от него, тоже парень заводной. Много задавали вопросов о Сталине.

Молотов отвечал, не торопясь. Приведу коротко некоторые его ответы.

«Я называл гениальным только Ленина. Сталина называл в печати и сейчас считаю великим руководителем. Если бы не он, то в борьбе с такими мощными китами, как Троцкий и прочие, неизвестно, чем бы все кончилось. Сталин тогда спас Советское государство. А индустриализация, коллективизация, руководство войной, после войны восстановление разрушенного хозяйства – ни у кого другого не хватило бы нервов, воли, настойчивости, чтобы вынести все эти трудности. Рассуждения о культе личности я не одобряю. Сам Сталин не очень-то одобрял это. Подшучивал об этих излишествах, недолюбливал не в меру ретивых льстецов, например, Кагановича, когда тот на Политбюро предложил переименовать Москву в город “Сталин” на том основании, что есть город Ленина – Ленинград, пусть будет и город Сталина. Сталин строго отверг это предложение.

Однажды Сталин сказал: “Я жалею, что не русский. Может, меня недолюбливают как грузина. Такой великой страной должен руководить русский, но, к сожалению, я не вижу среди русских достойного занять это место”».

О репрессиях:

– Это были вынужденные, крайние меры, так как вопрос стоял о спасении Советского государства. У троцкистов, и после изгнания Троцкого, у заговорщиков были очень агрессивные намерения. Поэтому их надо было ликвидировать. Были, конечно, излишества на местах, пострадали невинные люди. Вот вы, например, Владимир Васильевич, мальчишка, болтун, а сделали из вас “врага народа”. Хорошо, что вы не озлобились, не встали на путь мести, даже героем стали. Это на местах были перегибы, хотели отличиться количеством разоблаченных врагов местные карьеристы. А настоящих врагов было предостаточно. Три громких открытых процесса в Колонном зале над Бухариным, Крестинским, Рыковым, Ягодой и другими лучшее тому доказательство. Что бы ни писали сегодня «демократы» о якобы фальсификациях показаний подсудимых, это пустые разговоры, все подсудимые публично признали свою виновность. Никаких жалоб на насилие или принуждение в даче этих признаний ни один не высказал. А заговор Тухачевского и его сообщников – крупных военачальников? Тоже много болтают об их невиновности. Но я знал лично, что они ставленники и выкормыши Троцкого еще в годы Гражданской войны, он сам писал об этом. Да и они не отрицали своей вины и тоже признались в своих намерениях арестовать руководителей партии, устроить кремлевский переворот, на поддержку народа в их гнусных намерениях у них надежды не было. У Тухачевского и Гамарника был детальный план осуществления этого. Я видел документы. Я всегда знал Тухачевского как зловещего негодяя. Если бы их не ликвидировали перед войной, они принесли бы огромные беды в борьбе с фашистами, как их пятая колонна.

О своей роли в войне с Германией:

– Я считаю самой большой заслугой то, что сумел привлечь Америку и Англию в нашу коалицию в борьбе с фашистами. Если бы они в этой войне встали на сторону Германии, наша страна погибла бы. В этом деле, конечно, Сталин сыграл главную роль.

Со мной Вячеслав Михайлович поговорил отдельно:

– Мне сказали, что вы намереваетесь писать книгу о Сталине?

– Да, много думаю об этом.

– Очень похвально, буду всегда рад помочь вам в этом благородном деле. Приезжайте ко мне без шумной компании».

1 июля 1977 года.

Был у Молотова с Чуевым. Очень интересный рассказ о беседах Молотова с Гитлером. Я записал этот рассказ на магнитофон, включив его незаметно. В.М. не любил, чтобы его записывали и фотографировали.

Поскольку расшифровка этого разговора есть, пересказывать его не буду.

В этот приезд познакомился с зятем В.М. (женат на его дочери Светлане) Алексеем Дмитриевичем Никоновым. Он доктор наук, работает в институте США и Канады АН СССР, очень эрудированный и знающий человек.

15 июля 1977 года.

С Алексеем Дмитриевичем и Светланой Вячеславовной ездили на дачу к Молотову.

Весь день пробыл у него. Обедали. Гуляли по аллеям городка.

Разговор о литературе. Кто самый крупный сейчас в литературе?

Рассказывал В.М. о своих встречах с Горьким, А. Толстым.

Спросил меня о Леониде Леонове:

– Как вы его воспринимаете?

Я:

– Как большого патриота, который пытается подняться выше государственных рамок – царских и социалистических. Он за Россию в самом высоком и широком понятии.

– А, по-моему, он темнит, многое недоговаривает, – сказал Молотов.

Ругал Евтушенко:

– Ведет себя подло, все получает: и звания и награды, и тут же гадит.

16 августа 1977 года.

Был на даче у В.М. Молотова (с Феликсом и Шота).

Вячеславу Михайловичу предварительно позвонил Феликс, тот сказал, что рад будет нас видеть.

Перед этим, 10 августа, я говорил с В.М. по телефону, он посмотрел мою передачу по телевидению о Севастополе и сказал, что она ему понравилась: «Хорошо, просто и, главное, о настоящих героях, тех, кто своими руками защищал родину». Еще сказал о моей книге «Взять живым», которую я ему раньше подарил:

– Прочитал с интересом, написана хорошо, и события интересные, приезжайте, поговорим.

О книге поговорить не пришлось, как обычно очень горячо и много говорил Шота, это даже стало раздражать В.М. (было заметно).

Феликс привез маленький магнитофон и потихонечку записывал разговор, а потом снимал кинокамерой Вячеслава Михайловича, когда он подписывал мне на память фотографии.

Выглядит В.М. для своих 88 лет очень хорошо:

– Живу на даче круглый год, так что и зимой сюда приезжайте. Каждый день минимальная норма – 2 часа прогулки. Когда долго сижу, ноги затекают и даже судороги сводят.

Мы сидели с 11.30 до 15.30. Он выходил один раз на кухню, другой раз за бумагой.

Шота и Феликс пили коньяк (привез Шота), мы с В.М. – апельсиновый сок, но из графинчика и рюмочек (я за рулем, а В.М. крепкое не пьет, в прошлый раз пил сухое вино).

Сначала Феликс рассказывал о поездке на Кубу, откуда он только что вернулся. В.М. слушал его с большим интересом. Радовало, что Фидель и особенно Рауль настоящие революционеры, коммунисты.

– Хорошо, что они понимают, что без нас, без нашей поддержки их давно смяли бы.

Феликс:

– Они не поддержали развенчания культа Сталина, Фидель сказал: «Это внутреннее дело русских, и если мы будем осуждать Сталина, то тем самым будем бросать тень и на СССР».

Молотов:

– Молодцы. Разобрались!

Феликс:

– Но у них культ Фиделя, и кубинцы говорят, мы сами это понимаем, но что поделаешь – мы очень любим Фиделя!

Молотов смеялся над этим от души.

В. М.:

– Сталин спас советскую власть и все, что сделал Ленин. Была после смерти Ленина ожесточенная борьба троцкистов и «правых» с ленинцами. Это была очень жестокая борьба. Теперь мало кто понимает, что вопрос стоял – быть или не быть социализму. У них были тоже большие силы, и они объединились: и троцкисты и «правые». Сталин сумел объединить вокруг себя ленинцев, большевиков и провел эту борьбу умело. Когда у нас накопились силы, мы взяли верх. Надо было физически уничтожить наших врагов, иначе они бы не успокоились, и неизвестно еще как навредили бы во время войны, которая была не за горами. Троцкисты и «правые» уже тогда искали и нашли связи с гитлеровцами. Военный заговор Тухачевского, Гамарника и других существовал, это все были ставленники Троцкого (в свое время). Репрессии были просто необходимы. Этого требовала обстановка. Конечно, как это бывает, перегнули на местах, брали и невинных людей. Вот вы (расспросил Шота, за что Берия уничтожил его отца). И вы (вспомнил обо мне еще раз) за что были репрессированы! Вот видите, это, конечно, несправедливость и жребий. Но в целом те репрессии были необходимы, без них было бы всем плохо нам.

Я спросил, читал ли В.М. во вчерашней «Правде» от 15.08 статью о Рутзутаке.

– Нет, не читал… А что там?

– Отметили его 90-летие, очень хвалили. Он ведь много лет был вашим заместителем в Совнаркоме.

– Рутзутак был профессиональный революционер, в отличие от других своих земляков латышей, они настолько медлительны и прямолинейны в мышлении. Рутзутак был более деятельным. Рутзутак до революции побывал в ссылке. Потом возглавлял профсоюзы. И однажды Ленин даже сослался на его документ в полемике с Троцким, который был за администрирование и закручивание гаек. А Ленин сказал, чего мы ищем способы демократии, вот у Рутзутака, в свое время, были хорошие предложения о демократичности, массовости и т. д., а мы не придали значения его предложениям. После такой поддержки Ленина Рутзутак стал быстро выдвигаться и был одним из моих замов. Он занимался транспортом и хозяйственными вопросами. Но в последние годы то ли устал, то ли не хотел работать, очень много внимания уделял отдыху, самообеспечению и обеспечению своих друзей.

– А когда его арестовали, вы не интересовались, справедливо или сфабриковано обвинение?

– Интересовался. Не один я, а с Микояном, Ворошиловым и с кем-то еще из членов Политбюро. Поехали в ведомство государственной безопасности и потребовали допроса Рутзутака при нас. Рутзутака привели. Он сказал, что его заставляют признавать то, что он не хочет. Но он не подписывает признания. Потом, уже без него, нам объяснили, что он упорно борется со следователем, держится, не сдается, а вот материалы о его связи с Рыковым, Бухариным и что он имеет связь с военной группой Тухачевского и других. Нам показали эти материалы. И я верю, что все это было так. Рутзутак был на это способен.

План квартиры И.В. Сталина в Московском Кремле, нарисованный В.М. Молотовым.

На рисунке вверху подписи:

К　– кухня, Св.　– комната Светланы, cтоловая, место, где сидел Сталин (помечено крестом), Б　– библиотека, Сп.　– спальня.

На рисунке внизу подпись:

«Квартира Сталина. Чертил В.М. Молотов 16.8.77　на даче в Жуковке»

План дачи В.М. Молотова в Барвихе. План составлен автором книги.

Я расспрашивал В. М.:

– Где проходили совещания Госкомитета обороны, Ставки?

– Чаще всего в кабинете Сталина или на станции метро «Кировская», или в кремлевском бомбоубежище. Каждый раз при приглашении указывалось, где будет заседание. Бывал я часто и на квартире Сталина, и на его даче.

– Нарисуйте, пожалуйста, В. М., и расскажите, как выглядел кабинет и квартира Сталина, – попросил я.

Вячеслав Михайлович начертил на одном листе схему кабинета, на другом – квартиры, пояснил, где какая была мебель. Я эти чертежи взял с его разрешения.

Шота он отдал схему двора Кремля, показал, где, в каком месте был кабинет Сталина.

Феликс:

– Наверное, к 60-летию Октябрьской революции будет амнистия.

По этому поводу я пошутил:

– К 60-летию, наверное, вас, В.М., как старейшему большевику, все же выдадут партийный билет.

Молотов:

– Амнистируют? – И засмеялся. – Меня амнистировать не за что. Были, конечно, у меня ошибки, как и у каждого, кто работает, но не такие, чтобы держать меня 15 лет вне партии. Я коммунист без всяких формальностей. А если думают «амнистировать» на 60-м году революции, то почему этого не сделали на 59-м или на 58-м году? Все это ерунда. Я был и есть коммунист, большевик.

Он проводил нас до машины. Раньше Феликс приезжал на «Жигулях», поэтому, увидев мою «Волгу», В.М. пошутил:

– О, это другая машина – более жирная.

На прощание сказал:

– Я уезжаю на сентябрь в санаторий под Чехово (подмосковный город. – В.К.), приезжайте меня навестить.

Подождал, пока мы сели, согрели машину, помахал рукой на прощание.

Ираклий Луарсабович Андроников

Летом 1977 года пришла большая радость в мою семью. Много трудностей пришлось нам пережить при переезде в Москву. У меня по сей день сохранился обидный документ секретариата Московской писательской организации.

Я, как писал выше, намеревался поселиться с семьей в утепленном гаражном блоке. И вот прошло пять лет, мое положение в Москве так утвердилось, что тот же секретариат Московской писательской организации выделил мне четырехкомнатную квартиру!

Постановление cекретариата СП РСФСР с отказом улучшить жилищные условия

Мне посчастливилось: к лету 1977 года завершилось строительство стоквартирного дома писателей в Астраханском переулке, недалеко от метро «Проспект Мира», почти в центре Москвы. Рядом в Безбожном переулке стояли четыре шестнадцатиэтажные башни работников Совета Министров СССР.

Наш новый дом был восьмиэтажный, но с четырьмя подъездами, невысокий, но длинный, поэтому его назвали «лежащий небоскреб».

Получили квартиры многие московские писатели – Ананьев, Кузнецов, Проскурин, Костров и другие. Мне дали квартиру в четвертом подъезде на четвертом этаже. На втором этаже поселился критик и публицист Заславский – жертва репрессий 1937 года.

Я думаю, мне, как и Заславскому, квартиру дали не потому, что я Герой Советского Союза, а как ранее репрессированному, в те годы была мода помогать жертвам сталинских репрессий. В общем, получилось по поговорке: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

На третьем этаже поселились прозаики Петелин и Карелин, на пятом – Георгий Свиридов, мой земляк по Ташкенту. Он тоже тренировался у Джексона, написал о нем хорошую книгу «Джексон остается в России». На пятом – поэты Шестинский и Панкратов. На шестом – Ираклий Луарсабович Андроников, у него была хорошая квартира на Пушкинской площади, но в ней произошла трагедия: дочь покончила с собой, Андроников не мог там жить, все напоминало погибшую дочь, поэтому он переехал в наш новый дом.

Мы с ним подружились с первых дней. Я очень уважал его как уникального эрудита, который был ученым, исследователем творчества многих классиков, особенно Лермонтова. Ираклий Луарсабович выступал с сольными концертами, залы всегда были переполнены: он мастер, артист, автор и режиссер своих устных рассказов. Блестящий ум, тонкий юмор, неповторимое исполнение покоряли зрителей.

Понимая, как ему тяжело после постигшей беды, я навестил его, желая чем-нибудь помочь. И вовремя! Он страдал от одиночества, я отвлекал его от печальных переживаний, рассказывая по его просьбе о моих фронтовых делах. Он читал мою книгу «Взять живым», она ему понравилась, и он просил: «Расскажите еще что-нибудь, что не вошло в вашу книгу». И я рассказывал. Он слушал с удовольствием, подолгу не отпускал меня и потом часто звонил:

– Владимир Васильевич, зайдите, пожалуйста, я без вас соскучился.

Он мне тоже рассказывал много интересного, что не входило в его концертные программы. Дарил книги вот с такими автографами: «Владимиру Васильевичу Карпову с уважением и удивлением. У него 79 “языков” на счету, а у меня только один, которым рассказана, а потом написана эта книга. Ираклий Андроников. 1977. VI. 30».

Через несколько лет он уже не мог сам писать (был сильный тремор), но продиктовал жене, и она напечатала на машинке дарственную для его книги «А теперь об этом»:

«Дорогой Владимир Васильевич!

Ваша судьба, Ваши книги, Ваши увлекательные устные рассказы, беседы с Вами оставляют неизгладимое впечатление.

Благодарю Вас от всего сердца.

Январь 1984 г.

Ваш Ираклий Андроников».

Но все же он сказал:

– Дай я сам подпишу! – и, поддерживая левой рукой правую, все-таки подписал.

Автограф И.Л. Андроникова

Ираклий Луарсабович был такой обаятельный, обворожительный человек – я просто затрудняюсь подобрать нужные слова, чтобы хоть в малой степени показать этого великого, неповторимого мастера в им самим созданном жанре устного рассказа. Не знаю, не видел, не встречал человека, который не слушал бы его с величайшим наслаждением. Его сольные концерты длились часами. Те, кому не посчастливилось слушать Андроникова, наверное, не представляют, как можно смотреть на одного человека на сцене, без декораций и каких-либо сценических эффектов, и слушать его несколько часов.

Но те, кто слушал, знают, почему так происходило. В нем самом, в его меняющемся голосе, копирующем до полного сходства того, о ком рассказывает, было нечто потрясающее. Жесты и мимика его очень и очень отобранные и ненавязчивые. Его артистический гипноз уносил (без всяких декораций и костюмов) во времена, о которых он говорил, или за кулисы театров к великим актерам, которых он изображал. Когда заканчивался спектакль (да, это был настоящий спектакль, в котором Андроников был и автор, и режиссер, и актер), никто не хотел уходить из зала. Я видел это своими глазами – люди не бежали в гардероб за одеждой, они стояли, как околдованные, и ждали, – может быть, он выйдет и еще о чем-нибудь расскажет. И он выходил и еще рассказывал по просьбе публики.

Господи! Как много он знал! Он был не только писатель, но и ученый, исследователь. Рассказ его о том, как он искал, какие сложности преодолевал на подступах к главной теме, он преподносил увлекательнее любого нынешнего остросюжетного детектива. Мы слушали, затаив дыхание, найдет или не найдет, откроет или не откроет еще одну тайну из жизни или гибели Лермонтова или Пушкина.

Билеты на концерты Андроникова достать было почти невозможно. С появлением телевидения его мастерство стало более доступным для широкого зрителя. Пришла к нему любовь поистине всенародная. Люди не хотели с ним расставаться надолго, по их просьбам стали выпускать патефонные пластинки с устными рассказами Ираклия Луарсабовича. Тогда еще не было видеокассет. Кстати, он мне подарил и эти пластинки.

Успех Андроникова не случаен, он эрудит, окончил историко-философский факультет Ленинградского университета. Доктор филологических наук. Углубленно занимался поиском архивных документов, текстологическим их исследованием. Стремился и умел показать людям увлекательность процесса исследования. Он поведал нам (буквально просветил), о чем мы никогда не узнали бы в жизни и творчестве Лермонтова, Пушкина, Толстого, Шаляпина, Горького, Остужева, Михоэлса, Яхонтовой и некоторых наших современников.

Была бы моя воля, я бы ввел в школьные программы изучение творчества Андроникова, с показом его выступлений (многое сохранилось) и прослушиванием граммофонных пластинок или аудиокассет. Я представляю, с каким увлечением ребята слушали и ждали бы эти уроки! Какая великая польза была бы от этого – здесь почти вся история нашей литературы. Оптимизм, зажигательность Андроникова воздействовали бы на юные сердца гораздо благотворнее, полезнее, чем мрачные картины «Архипелага Гулага» Солженицына, которые их заставляют изучать, как классику перестроечной литературы.

Какой страшный контраст, какая пропасть между родниковой нравственной чистотой произведений Андроникова и той помойкой, которая выплеснулась на книжные полки в последнее десятилетие!..

Ираклий Луарсабович Андроников

На седьмом этаже – не помню кто. На восьмом, поближе к небу, поселили космонавта дважды Героя Советского Союза Аксенова, не только летающего, но и пишущего, человека с философским мышлением. Разумеется, мы с ним как «звездные» братья дружим по сей день.

Не стану рассказывать, с каким удовольствием мы всей семьей доделывали свою квартиру: клеили новые обои, перегородили большой холл, получалась отдельная, пятая комната для Оли и Васи.

В общем, зажили мы в этой квартире, как никогда прежде: просторно и счастливо.

* * *

1 ноября 1977 года.

Позвонил Вячеславу Михайловичу Молотову, рассказал о своей поездке в Америку (коротко).

– А вы еще в Среднюю Азию ездили недавно. (Все помнит!)

– Да, был там и прошу вас включить телевизор, через 20 минут по первой программе я буду рассказывать вам о хороших людях.

– С удовольствие посмотрю.

Я сказал, что устал от путешествия и поеду отдыхать в Сочи, в санаторий.

– Это дело нужное, желаю вам хорошо отдохнуть, а когда вернетесь, приезжайте ко мне, поговорим.

– Приеду обязательно и покажу слайды об Америке.

На прощание поздравил его с праздником Октябрьской революции, для которой он сделал так много.

– Да. Занимался этим когда-то, – пошутил он. – Спасибо за добрые слова.