Текст книги "Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал"

– Как дела, как живёшь?

– Нормально, жаловаться не на что. Что-то случилось?

– Да нет, как обычно, сегодня срыв эфира, окно образовалось, решили тобой заткнуть. Тем более к нам тонны писем приходят с просьбами повторить многие песни, причем, чтобы ты снова исполнял. Очень у тебя, Саша, много поклонников образовалось. А песни у тебя действительно хорошие.

– Ну да, слышал я по радио, как некоторые певцы и певицы мои песни исполняют. Между прочим, даже не спросив разрешения.

– Ой да ладно, война.

– Война, а бардак разводить не надо. Всё равно как-то подло выглядит, как будто они их у меня украли.

Когда я это говорил, по моим губам скользнула усмешка, но Лабухин этого не заметил, да и не нужно мне это было, так, свои мысли о плагиате. Хотя я сам хорош. Ладно, хоть все эти песни я успел зарегистрировать в нужной службе.

– Это ты с главредом говори на эту тему, ему указание сверху пришло. Я о другом сказать хочу, у тебя полчаса времени только на песни. Начало эфира в восемь вечера. Но ты приезжай пораньше, часов в пять, у нас будет собран совет, послушать решили, какой ты юморист. Если что понравится, выпустим сегодня вместе с песнями пробно. Всё что хотел, сказал.

– Это да. Кстати, что там с призами?

– Ах да, призы. Наверное, слышал имена победителей?

– Да, конечно.

– Во Владивосток я лично летал попутным самолётом и вручал подарок на работе победительнице. На фронт улетел военный корреспондент, он и вручит. У меня лично всё хорошо прошло, торжественно, только обратно долго добирался на поезде. Вчера вернулся. А так, просили тебе передать большую благодарность. Вот, передаю.

– Спасибо.

Ещё немного поговорив, мы разошлись. Лабухин по своим делам, а я в класс. Ученье свет, как говорится.

Месяц и двенадцать дней спустя. Одиннадцатое ноября

1941 года. Москва. Дом Поляковых. 16 часов дня

Оббив ноги на входе, я ещё прошёлся дополнительно по валенкам веником, специально стоявшим в сенях. Миновав кухню, зашёл в свою комнату и стал собираться, открыв два шкафа: бельевой и оружейный. Путь предстоит долгий, нужно подготовиться ко всему. За последние два месяца время пролетело как-то не заметно. Больше схваток с бандитами не было, они как будто забыли обо мне. Кстати, я чуть позже встречался с тем следователем, и тот сообщил, что Король не сам действовал, навели его на меня недоброжелатели в верхах. Какие – он не говорил, но признал, что их серьёзно прижали, а некоторые потеряли свои места, кто на лесоповал, а кто и на фронт отправился. Значит, не один был.

Я у себя в ангаре организовал неплохую мастерскую и работал. Машина у меня там как стояла, так и стоит, о ней никто не знал, в ангар я никого не пускал, моя вотчина. Машина не пригодилась, откровенно говоря, Егор все проблемы снимал, когда была у него такая возможность, но всё равно терять этот трофей не хотелось. Стоит и ладно, всё равно когда-нибудь пригодится. Жаль, движок на ней откровенно слабый, на баркас не поставишь, но была у меня одна идея. О ней чуть позже.

Ну а о жизни я скажу так, она у меня вошла в привычную колею. Учился в школе, выступал на радио с песнями или юмористическими рассказами с анекдотами, даже время эфира в определённые дни недели своё, там было много свежих, так что встречали анекдоты с охоткой. Известность моя, надо сказать, росла, что меня не особо радовало. Много раз подкатывали ко мне, что нужно произнести патриотичную речь тут или там. В общем один раз скатался, а в следующие разы всегда твёрдо отвечал – нет. Не моё.

Учился, дважды в неделю в двух госпиталях небольшие концерты дал, радиовыступления, ну и по дому дела, как же без них. Наконец открыли выставку с моими фото на дороге смерти, большие, качественные с описанием, где снято и кто на снимках. Выставка пользовалась огромным успехом. Мы при торжественном открытии присутствовали всей семьёй, по приглашению. А так туда и бойцов водили перед отправкой на фронт, что хорошо мотивировало их. Про охоту я тоже не забывал, хотя бы раз в неделю обязательно. Так что свежее мясо на столе было. Участковому своему иногда тушку зайца отправлял с кем-нибудь, бонус к столу. Тот же Пахомыч, мой старый участковый, тоже не обходился без таких приятных подарков. Да и жена у него часто у нас бывает, говорил же, они с мамой подружки. А так они переехали в квартиру сослуживца Пахомыча и жили там. Мы у них на новоселье были.

Мама училась. Вечерами или в воскресенье только дома была, дед работал через день. Бабушка по дому и хозяйству. Изредка к Тане ездили проведать, вкусностей завезти, яиц или сала. В общем, нормально жили, я бы даже сказал хорошо. По крайней мере, куда лучше, чем многие другие беженцы. Сравнить было с чем. Всё это при том, что немцы, усилив свою группировку, двигались к Москве, и некоторые дивизии вермахта уже находились где в двухстах, а где и в ста пятидесяти километрах от окраины Москвы. Начались строительства баррикад, узлов обороны по Москве. Я в этом не участвовал, своя жизнь, больше давал настрой на оборону в своих передачах. Сталин один раз отзвонился после особо разгромной передачи о действиях немцев, передавал благодарность за рассказы и военные песни. Я с того первого раза с ним так и не встречался, да как-то и не нужно. Что плохо, Ленинград снова в блокаде, но в городе остались только нужные специалисты, рабочие заводов, остальных успели эвакуировать, и того геноцида жителей, как в моей истории, уже не будет. Хоть в чём-то рад за свои действия с теми письмами. Хм, неделю назад ещё одно письмо отправил, в основном это казалось внешней политики.

Песни мои, конечно, выстрелили, ещё бы их в той моей жизни слушали целые поколения, отшлифованные, доведённые до полного идеала. Ранее я пел то, что помнил, и сказать, что у меня был прямо такой большой репертуар, не могу. Однако ещё на дороге смерти, пока мы двигались к Москве, удивительное дело, но я стал замечать, что тексты и мелодии некоторых песен, которые я слышал давно, даже в раннем детстве, и также давно подзабытые, как-то сами собой всплывают в голове в полном объёме. В первое время ещё напрягался, пытаясь полностью вспомнить песню и наиграть её, чтобы закрепить результат, а в последнее время и напрягаться не нужно, сама всплывает.

Я тут на днях прикинул, подчитал, и получается, что я уже сейчас могу по памяти исполнить порядка полутора тысяч песен, и это ещё не предел. Эти два месяца я уже трижды с мамой ходил в соответствующую организацию, мы чуть не своими там стали, где мне оформляли авторство. Помногу не носил, по двадцать-тридцать песен, так что я сейчас владел на законных основаниях ста тридцатью шестью песнями, и у меня уже был готов четвёртый список с нотами.

Музыкальная школа. Нет, я про неё не забыл и честно после уроков шёл постигать новое для меня. Однако ещё на первых порах я договорился с учительницей о сокращении объёма обучения. Та проверила мои способности в музыке и согласилась с моей просьбой. Мы проходили в основном только нотную грамоту, и нам хватало часа каждый день на уроки. Вон, последнюю неделю начались музыкальные диктанты. Я всё схватывал на лету, несмотря на то, что в музыкальной школе бываю всего по часу, учусь, получаю новые домашние задания и сдаю старые. Плотный график, но успеваю, хоть в нотах стал разбираться, теперь и музыку буду записывать, и относить в соответствующую организацию для авторства.

Исполняемые мной песни пошли, не без этого, уже достаточно певцов и певиц пели их и на радио, и на разных концертах, даже бригады стали ездить по фронтам. Авторские потекли хоть и небольшой, но полноводной рекой, есть на что жить. Три дня назад вышел первый альбом пластинок с моими песнями. Только с моими, но с разными исполнителями. Я успел урвать тридцать штук. Шестнадцать уже разошлись по знакомым и друзьям, остальные пока держу, можно сказать – НЗ. Я не скажу, что исполнение местных именитых певцов мне нравилось, в некоторых случаях испорчено произведение было так, что терялся сам смысл. Это на мой взгляд, хотя народу всё равно нравится.

Я первое время не лез, но однажды всё же не выдержал и, добравшись до концертного зала, где шла репетиция, поговорил с одним мэтром. Этот «профессионал», что через губу со мной разговаривал, в достаточно хамской манере попросил не лезть в те дела, в которых ничего не понимаю. Мол, он своим опытным глазом видит, как надо исполнять. Да ещё нагло присвоил себе музыку для песни, мол, он туда правки внёс. Нет, обиду я не затаил. Какая обида, о чём вы? Я в ярости был. Вот и решил его проучить. Тот исполнял песню «На безымянной высоте», испортив её, честно говоря. И что сделал я? Набрал ребят из своей музыкальной школы, частично со своей улицы, было двое фронтовиков, списанных по ранению, один на аккордеоне отлично играл, другой гитарист. Маму призвал как исполнительницу, и мы неделю тренировались. Всё свободное время угрохали, однако смогли добиться того звучания, что нужно. Специально репетировали в небольшом помещении музыкальной школы, вроде студии, чтобы на месте не теряться.

Когда получаться, на мой взгляд, стало отлично, то на очередной музыкальный эфир, я там лично исполнял некоторые песни, пришёл со всей толпой. Правда, надо сказать, выслушав, как мы исполняем, нас цензура пропустила. Мама тогда, помнится, сильно волновалась. И вот когда я вёл эфир, отошёл от написанного сценаристами текста и поговорил об исполнении другими певцами моих песен. В основном претензий не было, хорошо исполняли, но были и те, за которые обидно, мол, так испоганить песню, это суметь надо. Прошёлся по профессионализму тех, кто всё это готовил, и попросил поставить пластинку с уже набившей оскомину песней, испорченной на мой взгляд. Её поставили, и я вместе с радиослушателями полностью её прослушал в записи. После чего объяснил, что, сочиняя песни, я слышу их целиком, и те, кто их готовит и исполняет, следуя моим указаниям, исполняет правильно, но так делают не все, некоторые «профессионалы» настолько уверены в себе, что напрочь испортили некоторые мои песни, и помянул того мэтра. И вот попросил радиослушателей послушать, как правильно должна звучать «На безымянной высоте».

Мама тогда в студии успокоилась и просто великолепно спела, сильный голос, до дрожи и мурашек пробирал, а моя группа, честно говоря, толком не сыгранная, наиграла тоже на отлично, выложившись полностью. В общем, песня выстрелила, разницу между исполнением заметили даже те, кто не имел музыкального слуха. Ну а я ещё раз по тому мэтру прошёлся, и всё. В прямом смысле всё – я уже два эфира пропустил, как мне сказал главредактор, по его линии прошёл приказ сверху пока передачи с моим участием прекратить. И песенные, и юмористические. Не понравилась верхам такая критика, причём явно правильная. Совсем не понравилась. Видимо у того мэтра серьёзная поддержка в верхах, раз меня так легко выкинули из эфира, ну да ладно. Зато время лишнее появилось, на себя трачу, всегда нужно искать хорошее в происходящем.

А песня та реально выстрелила, я это по обеим своим школам понял, многие подходили, кто меня знал, и сообщали своё видение. Даже звучали такие предложения, мол, этих мэтров пинком под задницу, а меня – готовить песни, чтобы они звучали, например, так, как её пела мама и играла моя группа. Дошло до того, что нас попросили исполнить её в доме культуры для призывников, и мы вчера всем коллективом туда скатались. Там уже мама всем командовала. Тоже хорошо спели, зал имел отличную акустику.

Отец теперь постоянно был на связи через военную почту. Письма ему писали за неделю несколько, ну и он раза четыре в месяц присылал, уже не плохо. Отец у нас не большой любитель бумагу марать. Последнее письмо было шесть дней назад, и стояли они всё так же у Старой Руссы. А тут вот в чём дело, один из раненых, поступивших в госпиталь, где я час назад давал концерт, оказался из дивизии отца, которую как раз в течение двух последних суток перебрасывали в полном составе под Москву. В общем, отец не так и далеко, и я решил твёрдо скататься к нему. А что мне семьдесят шесть километров преодолеть? Ну, заодно и другие планы решу.

А выезжать нужно сейчас, стемнело, самое время. На ночёвку остановлюсь в деревушке под Москвой, как раз там к вечеру буду. Места для постоя должны быть, она далече от дорог, глухие места. Тем более возможность была, перед радиослушателями я был свободен, раз мои выступления отменили, а в школе Марина сообщит, что я, например, заболел. В мызыкалку тоже забежит, а я за это время скатаюсь к бате.

Готовился я к подобному походу уже давненько. Мама сшила белый маскхалат, у меня были заготовлены вещи, некоторые сам шил или делал. С месяц назад на рынке я купил широкие охотничьи лыжи и большие охотничьи санки. В прошлый выход на охоту брал их с собой, нормально, к поясу сзади привязаны, и я тянул их за собой, много груза не увезёшь, но всё равно прилично получается. У меня была палатка, та самая, трофейная с бронетранспортёра, вот её я беру с собой. Ватное одеяло для постели, одно шерстяное, подарки отцу, несколько грампластинок думаю взять, пригодятся, посуда и продовольствие. Еду для лаек не забыть, они все со мной идут. Если не заночую в деревне, с ними и в лесу не пропаду, даже при тех морозах, что вокруг стояли.

Пока о том, что я решил прогуляться к отцу, в доме никто не знал. Дед вон зашёл, громыхая пустым ведром, он сегодня отдыхал. Бабушки нет, в основном она пропадала в той половине, где мама с остальными проживала, Киру нянчила, а сейчас, наверное, ужин собиралась готовить. Скоро мама придёт. Сейчас снег везде, велосипедом она не пользовалась, на трамвае ездила постигать науку медика. Конечно, не сообщить всем о своих планах я не мог. Не думаю, что меня попытаются удержать, несмотря на то, что уже стемнело и мороз стоит, если я говорил, что дойду, значит дойду. Смог я за этот год составить о себе мнение человека слова.

Ещё одна причина отправиться на передовую к отцу была, конечно, в баркасе. Когда я заимел имущество Бирюкова, среди него имелся и лодочный сарай. Про дом в Горьком я тоже помню. Как каникулы начнутся, так и скатаюсь. Скоро должны быть. Мы с дедом изучили этот сарай, как только выдалось свободное время. Ну что я могу сказать: сарай как сарай, даже высокий, обычная на вид деревянная, крепко сбитая коробка. Мы туда чуть позже нашу лодочку перегнали, сняли мачту и заперли. Внутри всё равно ничего ценного не было, а если что и было, то милиция забрала. Так что наша лодочка зимовала в том сарае. Вот баркас там не уместится, поэтому как стоял он на нашем частном пляже под склоном, так и стоит, я изредка проведываю его. Проблема с мотором всё так же не решена, вот я и решил на передовой, если найдётся возможность, позаимствовать его. Если сам не найду, обращусь к командиру дивизии, где служит отец, с такой просьбой. Есть же где-нибудь расстрелянные с воздуха автоколонны, ещё не обобранные. Мне нужен целый двигатель от грузовика, желательно ЗиСа, причём с документами. Мол, «от командования такой-то дивизии подарок Полякову А. К». Это чтобы не отобрали ушлые тыловики. Это всё планы, а по сути дела посмотрим. Главная моя задача отпросить отца у командования на побывку домой хотя бы на неделю. На это и буду упирать, когда с мамой поговорю, иначе не отпустит.

Дед в соседней комнате возился с печкой, дрова подкинул, холодно на улице, морозы, и ко мне зашёл, чтобы подтопить, ведь Кира за стенкой, тут всегда печка тёплая. Он удивлённо разглядывал тот беспорядок, что я устроил, отбирая нужные вещи.

– Собрался куда? – разобрался тот в причинах беспорядка.

– Да. Чуть позже расскажу. Сейчас идём в половину мамы, там всем сразу и расскажу, чтобы это не делать несколько раз. Кстати, она не пришла?

– Пока не видел, но должна уже быть.

– Ага.

Из вооружения я брал свою излюбленную мелкокалиберную винтовку, запас патронов, который я недавно пополнил, да там же куда шкурки сдавал, выделили, ну и наган с запасом патронов. Ещё брал пару гранат с леской для растяжек, про ножи и говорить не стоит. Пожалуй, всё? Хотя нет, Браунинг Короля возьму, так же на ноге закреплю. Удобная штука для крайних случаев. Тот сидор, что в амбаре у соседа участкового спрятал, я давно уже перепрятал. Часть оружия тут, в тайниках, часть в том новом доме, где Таня с подружками уже полностью освоилась и проживала.

В остальном вещи собраны. Что ж, пора идти. Мама уже пришла, покормила Киру, и мы уселись за стол, полдничать. Время пять часов уже. Ел я быстро, плотно набивая желудок. На мясо и сало налегал. Лаек я уже покормил, выдав тёплого варева – похлебки с накиданным туда старым хлебом, так что думаю, они тоже готовы к походу. Теперь самое главное, поговорить со своими. Когда мы приступили к чаю, а некоторые ещё ели, я сказал:

– Новости есть об отце. Его дивизию под Москву перекинули, и не так и далеко, в семидесяти километрах находится. Я решил его проведать. Отправлюсь сейчас с лайками. Маршрут уже приготовил, ночевать буду в деревне, завтра к вечеру буду у отца. Главное успеть, чтобы их часть снова не отправили куда-нибудь. Если получится, постараюсь уговорить командира дивизии дать отцу отпуск, всё же дом рядом. Надеюсь, мне не откажет. Вот это моя основная цель. Выхожу через полчаса, вещи и оружие, свою охотничью винтовку, я уже приготовил. Всё, что хотел сказал, теперь вам слово.

Да уж, такого я не ожидал. Конечно, новость о том, что отец уже где-то рядом, многих воодушевила и даже обрадовала, но шум стоял за десятерых. Ещё и мама тут прямо говорила, что никуда меня не отпустит, тем более ночью. Пришлось громко хлопнуть ладонью по столешнице.

– Вы не поняли. Я не прошу совета, идти мне или нет, я иду, и вы меня не остановите, просто примите это как данность. Я успел уже обдумать всё и прикинуть, есть ли у меня шансы дойти, и по всем прикидкам они очень высоки, поэтому я иду. У вас мало времени, через полчаса уйду. Приготовьте подарки отцу. Деда, нужен шмат солёного свежего сала, поищи хороший окорок, думаю, отцу он придётся по нраву. Бабуль, батя – охотник, готовить умеет, собери пару связок сушёных грибов и разных приправ. Остальные пишите письма, передам… Марин, тебе отдельная просьба, нужно будет сообщить в обе школы, что меня не будет несколько дней. Причину сама придумаешь. Про болезнь лучше не надо, узнают, что не правда, доверять перестанут. Просто скажи, что на фронт уехал на несколько дней, допустим с выступлениями. Гитару я брать не буду, но думаю, на месте мне её найдут, так что это почти правда, выступать перед фронтовиками точно буду. Просто не отпустят без этого, по своему опыту знаю.

После моего такого спича особых возражений больше не было, и я уже спокойно стал собираться. Набрал немного продовольствия с собой, дня на три, на себя и псов, дед санки проверил, добротные, крепкие, потом мы во дворе вместе всё на них грузили, связав верёвкой и накрыв куском старого брезента. Немного всё же тяжело получилось, но думаю, дотащу. Я из-за этого и палки лыжные взял. Сам я оделся хорошо: утеплённое нижнее белье из рубахи и кальсон, двойная пара шерстяных носков и валенки, ватные штаны, свитер, телогрейка, бабушкины вязаные перчатки, поверх них меховые рукавицы. Потом поверх белый маскхалат, сверху белый треух. За спиной сидор. На санках лежал тулуп. Это если замерзать буду или ночевать в лесу. Всяко может быть.

Потом было недолгое прощание, я честно предупредил, что отсутствовать буду минимум три дня, максимум неделю. В общем, рано пусть не ждут. Фонарик был, под телогрейкой, чтобы не замёрз, но он мне пока без надобности, это на крайний случай. Лайки, подзываемые свистом, радостно скакали вокруг, они ещё не догадывались, какой длинный путь нас ждёт. Ничего, вся четвёрка вокруг, никто не отстал, доберёмся. Хм, а Шарик как сидел на цепи у деда с бабушкой во дворе, так и сидел. В новый дом переводить мы его не стали.

Я двигался, на лыжах, работая палками. Двигался через Москву, но окраинами, не выезжая на центральные улицы, где хватало баррикад и патрулей. Через районы с частными домами шёл, везло, удавалось так проходить, чтобы на глаза патрулям не попадаться. Комендантский час начался, когда я уже покинул территорию Москвы. Бежал на лыжах, практически не останавливаясь, изредка переходя на шаг, чтобы перевести дух. Лайки уже не носились, вокруг всё обнюхивая, после редких охот они немного разжирели, начали форму терять, вот этот наш поход их и встряхнёт, а сейчас шли сзади по моей лыжне, вывалив языки и часто дыша. Притомились уже. Ничего, втянутся.

На выезде из Москвы меня всё же тормознули, обыскивать не стали, посмотрели на винтовку, а я сказал, что состою в охотведомстве и сейчас иду к бабушке в деревню, и меня отпустили. А документов всё равно нет, какие документы в двенадцать лет? Это после четырнадцати комсомольский билет дают, для некоторых деревенских единственный их документ. А так антураж сработал, собаки, лыжи, винтовка, мальчишка-охотник. Бывает и такое. Так что отпустили легко без всяких проверок. Дальше согласуюсь с картой, я её купил на рынке, довольно подробная, хотя и старая, тридцатых годов, свернул с дороги на снежную целину и стал напрямую прокладывать дорогу к деревне, изредка поглядывая на компас. Мне тут нужно пять километров пройти, три из них по полю, а дальше по лесу, а если по дороге, то крюк получается почти в шестнадцать километров. Оно мне надо? Вот и я думаю, что нет, тем более по такому нетронутому снегу, что скрипит под лыжами и санками, ходить я умею. Лайки в принципе тоже учёные, строго по лыжне за мной идут.

Поле я прошёл достаточно быстро, оставив в стороне искорёженные остовы двух зениток. Самой батареи тут уже не было, видимо перенесли в другое место. Там виднелись присыпанные снегом пустые ящики, в основном повреждённые, а так сами зенитки, остов сгоревшей машины и всякая мелочь вроде воронок. К остову грузовика я даже не дёрнулся, мало того, что тот сгорел, так ещё, похоже, попадание в кабину было, ничего не осталось, рама да обода от задних колёс. Сам не сразу понял, что увидел. Шёл, прикидывая маршрут так и эдак. У меня их три было, можно соскочить на какой-то из двух других, если первый будет недоступен. Насчёт деревни я думаю, она без военных должна быть. Стоит в центре крупного лесного массива, зенитчикам там делать нечего, тыловым частям тоже. Далеко от дорог, значит, одни местные жители. Постучусь к кому-нибудь и переночую.

Тут Белка сзади зарычала. Уже по этому рычанию я понял, в чём дело, добычу почуяла. Остановившись, я обернулся и по повёрнутой голове определил, куда она смотрит.

– Зайца учуяла? Это ты молодец. Вижу-вижу косого.

Сняв с плеча винтовку, ремень через голову перекинут был, не совсем удобно для быстрого использования, я прицелился и выстрелил. Ушастый, что привстал на задних лапах, рассматривая нас, упал ничком. Сто пятьдесят метров, да тут докинуть можно. Совсем ничего не боятся. С той стороны окраины Москвы, где я живу, таких уже не осталось, подчистил территории, приходилось подальше уходить. Теперь знаю, что вот тут неплохие охотничьи угодья.

Псы сразу рванули за добычей, это их работа, а я, присев, отстегнул лыжи и стал готовиться к разделке. Полкилометра всего до опушки леса не дошёл, и уже первая остановка. Когда Волк принёс в клыках добычу, я отблагодарил его и Белку сухариками, что носил специально в кармане, лайки их любят. Воду для разделки использовал из фляги, она, как и фонарик с револьвером, под телогрейкой была, тёпленькая. Так что, закончив с этим делом, убрал отмытую тушку в специально подготовленный мешок, а тот на санки. Пока я отмывал руки и собирался, тушка висела мокрая на одной из воткнутых в снег лыжных палок и, когда я уже был готов к движению, успела промёрзнуть на лёгком ветерке, покрывшись слоем льда. Это хорошо сохранит её. Войдя в лес, пошёл уже осторожнее, сторожась. Ходить по лесу зимой, да ещё ночью, это уметь нужно. К счастью, я умел и шёл хоть и осторожно, но достаточно бодро и быстро.

Пару раз лайки подавали сигналы, что что-то чуют, но я шёл дальше, отвлекаться уже не мог, весь резерв времени на того упитанного зайца потратил. Шкурку его взял, кому из деревенских предложу, в принципе и зайца я для этого же брал, в качестве оплаты. Чтобы ещё утром супчику сытного сварили не только мне, но и собакам. Добыча хороша, не думаю, что кто-то откажет. Когда я преодолел лес и вышел на опушку, то сразу рассмотрел помигивание свечи в одной из хат, похоже, кто-то не спал, вот мы и двинулись дальше. Ветер не сразу от нас дуть стал, поэтому деревенские псы поздно начали подавать голос, а уж потом, особенно когда Белку почуяли, устроили шум на всю деревню. Хорошо так пробудили местных. Многие уже спать должны были.

Выбравшись на дорогу, накатанную санями, направился дальше по ней, тут метров двести до околицы было. А когда сблизился с ней, неожиданно услышал:

– Стой, кто идёт! Стой, иначе стрелять буду!

– Я тебе выстрелю промеж глаз, стреляльщик хренов, – возмутился я.

– Так бы и сказал, что свой, – обиженно пробурчал часовой. – Это из-за тебя, что ли, столько шума?

– Из-за меня. Псы у меня охотничьи, сучка есть. Вот её и почуяли. Вон как надрываются.

– А сам что так припозднился? Местный?

– Можно и так сказать, недалеко живу, да вот опоздал с охоты. Тут у кого переночевать можно, я местных не знаю?

– Ничего себе. А ты не боишься в таком возрасте по ночам по лесу один ходить?

– Ну, вообще-то я не один. К тому же я охотник, отец лесником был, обучен. Для меня лес отец родной, что ночью, что днём. Просто далеко ушёл и засветло к своим не успел, решил тут переночевать.

– Ясно. Наша часть только три избы заняла, вон те крайние, в остальные стучись.

– Ага, ясно, спасибо.

Двинул дальше, зимой благодаря снегу всё же светлее, так что я смог рассмотреть молоденького бойца. Мне его даже жалко стало, в тоненькой шинельке да на таком морозе. Ладно, хоть валенки были, но и в них он притоптывал, думаю, часовых тут часто меняют, чтобы не помёрзли. Пройдя дальше, на другую сторону дворни, выбрал домик не такой большой, судя по дымку из трубы, жилой и стал стучаться в сенные двери. Меня привлекло ещё в этом доме то, что собаки не было, проще будет. Открыла старушка, оказалось, не спала, иначе не добудился бы, услышала и вот почти сразу вышла. Договориться о постое труда не составило, причём она предложила ночевать в её баньке, топила сегодня, ещё теплая, выстудиться не успела. Я легко согласился. Честно отдал ей и шкурку, и самого зайца, договорившись о завтраке для меня и собак, а сам, раздув угли в печке бани и подкинув нарубленного валежника, что тут был заместо дров, убедился, что санки и остальные вещи в предбаннике в порядке, устроился на полке. Её хватало, чтобы вытянуть ноги. Лайки спали на полу внизу, со мной. Вот так устроив лежанку, я спокойно уснул, накрывшись полушубком.

Разбудила меня возня в предбаннике и стук в дверь. Хозяйка будила. Утро, светать скоро начнёт, завтрак вот-вот будет готов. Топить печь я не стал, хотя за ночь банька успела остыть, выпустил лаек на улицу, им освежиться надо, и долил воды в миски, вчера они всё выхлебали, что дал. Сделав зарядку, я собрался, часть вещей сложил на санки, ну и сам оделся для похода. Поел я в избе за хозяйским столом, довольно сытную и вкусную похлёбку из зайчатины, лайки в сенях своими мисками шумели, насыщаясь перед походом. Хлеба не было, так я свой слегка подмороженный достал. Разогрел его на печи, чтобы резать можно было. Он из-за того был немного сыроватый. Но ничего, и мне и хозяйке пошло только так. Даже собакам в похлёбки накрошил.

Когда мы уже закончили и пили чай, тоже мой, у хозяйки его не было, морковный пила, я услышал ворчание собак, и чуть позже к нам постучались. Оказалось, немолодой кряжистый сержант пришёл из той части, что тут стояла, часовой при разводе караула сообщил обо мне. Сержант кадровый, это сразу заметно. Опросил меня, я назвался вымышленным именем, пару раз в Москве так было, назывался настоящим, так еле вырываться удавалось, да и то не сразу. Чуть не затискали, так что я пока опасался опознаваться. Узнав, что я тут проездом, возвращаюсь в своё село, он спросил, откуда я, и немного пообщавшись, охотно согласился похлебать хозяйский супчик. Кто это такие, я уже знал. Тут пост воздушного наблюдения был, сами работники, включая радиста, ну и охрана. На этой охране так же поиск сбитых немецких лётчиков, о чём сержант гордо говорил. На их счету уже двое отловленных. Почему они в лесу сидят, не совсем понял, но сержант разъяснил. На опушке у деревенской околицы высокая ель, там на верхушке пост наблюдения, где бойцы сидят днём и ночью. Слушают. По телефону прямая связь с избой, где радист и командир жили, так что, если что, услышат, сразу шёл сигнал дальше. Молодцы, неплохо устроились. Я вышку как-то не приметил, не подумал, что нужно вверх смотреть, а наблюдатель голоса не подавал, не обнаруживал себя.

– Значит, Матвей тебя зовут? – сделав глоток чая, тот хитро взглянул на меня. – А я ведь тебя сразу узнал по той фотографии из газеты, где ты оружие передавал бойцам коммунистического батальона. Хорошее фото, не спутаешь. Чего другим именем назвался-то и тут чего делаешь?

– К отцу еду, узнал, что их часть сюда перекинули, на Московское направление. Нужно успеть, пока куда в другое место не отправили. Ну а то, что имя другое говорю, слава – такое дело, не всегда помогает. Может задержать в пути.

– Молодец, – серьёзно ответил сержант. – Достойный сын. Кстати, раз пока время есть поговорить, уточню. А почему твои передачи пропали? Мы все у радио собирались, слушали их, так там другое стали передавать.

– Тот мэтр, которого я неделю назад ославил за отвратительную аранжировку моих песен, нажал на рычаги, ну меня и сняли.

– Вот скот, – ругнулся сержант и, спохватившись, виновато глянув на активно греющую уши хозяйку, добавил: – Как твоя мама исполнила «На безымянной высоте», песня у меня сразу стала самой любимой. И не у меня одного, первую версию я действительно сравнивал с исполнением твоей мамы, отвратительно, тут ты был прав.

– Да он почти всё испортил, что аранжировал. Я только на одной показал, а исправлять нужно все, что он испоганил. Мы с мамой и коллективом решили этим заняться. Думаю, на радио ход мне уже закрыт, будем исполнять в госпиталях. В ближайших госпиталях от дома, где живу, я иногда устраиваю концерты, раненым нравится. Иногда задерживаться приходилось, что-то повторять, не отпускали.

– Это ты молодец.