Текст книги "Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал"

Прожектор помогал слабо, вот сверкнувшая молния осветила вокруг всё довольно прилично, ударив своим ветвистым копьём в воду буквально в ста метрах от катера. Светлый, благодаря известняку, берег, хорошо прорезался по левому борт, позволив мне рассмотреть как саму бухту, так и строения на берегу. Более того, в бухте стоял у пристани шнелльбот, силуэт знакомый, спутать трудно. На берегу и вокруг я никого не заметил, в такую непогоду на открытый воздух никто не выходил, все укрывались как могли.

Подумав, я сам неожиданно для себя повернул в бухту, входя в её спокойные воды, и направился к боту. Спокойные по сравнению с бушующим морем. Вахтенных снаружи не было, прожектор был выключен, и, честно говоря, в темноте подходить к его борту было очень опасно, могу врезаться, но тут сериями начали бить молнии, что и позволило мне, подойдя, выбежав из рубки, перепрыгнуть на бот и пришвартовать судно. Почти сразу откинулся один палубный люк, видимо услышали шум швартовки. Выстрелив в немца из парабеллума, я скользнул к люку и, спрыгнув вниз с двумя пистолетами в руках, сразу же перерезал доступ к арсеналу. Стрелять я начал сразу, потому что немцы постоянно лезли. Так и стрелял, сменив магазины, пока не положил всех. На борту оказалось шестеро моряков, остальные видимо на берегу непогоду пережидали, на что я и надеялся. Пробежав по боту и дострелив одного подранка, сразу занялся делом. Авантюра, конечно же, такой захват, но ничего не могу с собой поделать, мне нужно было топливо. Всё, что нужно, я нашёл быстро и поглядывал на берег в редкие теперь молнии, выстрелов никто так и не слышал, да гром грохота куда сильнее. Так вот, прокинув шланги, я стал заливать дизтопливо в баки катера, монотонно работая рукоятью ручного топливного насоса. Тут на боте вместе с шлангами нашёл, я знал, где они должны храниться. И насос, и шланги я планировал взять с собой.

Стрелка топливного датчика уже давно на нуле была, я шёл на последних каплях солярки и, если бы не свернул в бухту, то встал бы с заглохшими двигателями, и кто его знает, куда бы меня унесло, ветер от острова был. Так что моё решение ограбить шнелльбот на топливо было не только из-за отчаяния, но и оттого, что другого выхода не было. Или так, или никак. Когда баки заполнились, я обыскал боцманскую, то помещение, где нашёл насос и шланги, и довольно закивал, три канистры, пригодятся. В две залил дизтопливо, а третья и так не пустая была, масло машинное в ней. Пригодится. Канистры спустил вниз, убрал в кладовку.

Только после этого я наконец занялся шлюпкой. Нет, я про неё не забыл и нет-нет да выглядывал, освещая ручным прожектором на длинном кабеле. Ныряя волны, выныривала, встряхивая с себя воду, она следовала за мной. Заметно, что осела, значит, тент воду плохо держал, но что странно, всё ещё за кормой находилась. Я и не думал, что та столько продержится, всё же речная лодка. Нож при мне был, если бы на дно пошла, перерезал бы канат, но та путь выдержала, пусть чудом, но смогла. Подтянув шлюпку, я частично снял тент и стал откачивать насосом воду. Насос электрический, тоже с бота трофей, а подключил его к сети катера, штекеры подходили. Скачав воду, я натянул тент как был, поправив его, оставил шлюпку продолжать дрейфовать рядом с кормой.

Пока немцев нет, и тревога не поднялась, нужно этим пользоваться, трофеев на боте хватало, но я сначала посетил пассажиров. М-да, зря я ведро поставил и карами грозил. Снайпер недоделанный, ведро чистое было, вонь стояла ещё та. Поругавшись, помыв его и дав попить, проверил адмирала и сводил его в гальюн, выводить наружу не стал, погода штормовая. Да тот и сам это понимал, слышал опытным ухом. Проведав пассажиров, я перебрался на борт и начал собирать всё, что мне пригодится, карты штурманские и измерительные инструменты. В оружейке покопался. Два МГ и несколько ящиков патронов уволок. Всего два автомата было и солидно патронов к ним. Забрал. Нашёл в стойке два карабина в снайперском исполнении, забрал, как и патроны к ним. Других карабинов не было, видимо у команды на берегу. Дальше оставалось ждать. А не мог я покинуть бухту, сейчас это смерти подобно. Одно было ясно, тревога поднимется раньше, чем уляжется непогода, пошлют проведать команду на боте и всё, его я перехвачу, немцы забеспокоятся пропажей, пусть не сразу, и дальше только уходить останется.

Катер был пришвартован хорошо, на два каната, хотя желательно на три, но в этом случае о быстром отходе останется только мечтать. Шлюпку привязал под кормой, чтобы её не мотало в разные стороны, и сидел в нижней рубке и поглядывал на берег в редкие минуты вспышек молний, а они пока не прекращались. Скоро светать начнёт, но я не думаю, что сильно посветлеет и люди появятся на улицах. Нет, все непогоду будут пережидать.

Час шёл за часом, время уже ближе к обеду было, пассажиры и позавтракать успели и пообедать. Я даже повторно отмыл каюту генерала, морщился, но мыл. Причём с постоянной беготнёй, каждую минуту выглядывал наружу, берег в бинокль осматривал, но пока всё тихо было. Тем более сходни с бота на пирс я убрал, если кого пропущу, тот криками сам привлечёт к себе внимание. Усталость я чувствовал страшную, но уснуть не мог, не на кого оставить наблюдение, поэтому изредка спускался на кухню и варил крепкий кофе. Он мне и помогал. Хороший кофе, настоящий, не эрзац какой. В рубке, чтобы не сидеть без дела, всё оружие перечистил и привёл в порядок.

Всё же посыльного я пропустил, как и ожидалось, тот сам криками поднял меня и ведь докричался через завывания ветра снаружи. Ничего, я выглянул и короткой очередью срезал его. Как он не заметил рубку моей яхты, что возвышалась над палубой бота, сам не понимаю, но не заметил, ну или решил, что так и надо. Стоял боком и капюшоном плаща прикрывался. Вот я его и срезал из автомата. Самого посыльного хватились только часа через два, сразу группа из немецких моряков на берегу показалась. Подпустив их поближе, срезал из ручного пулемёта. Вот теперь меня услышали. Сбросив пулемёт с палубы бота на корму яхты, ленту я всего наполовину выпустил, а сам занял кресло наводчика кормовой автоматической зенитки. Она снаряжена была, а чехол я заранее снял. Стреляя, моряки пытались прорваться к катеру, пули так и звенели, попадая в щит. Меткие гады. Их было с полтора десятка, видимо остатки экипажа, остальные уже лежали, кто во внутренних отсеках шнелльбота, а кто на берегу. Спаренная зенитка неожиданно громко стала бить, оглушая, я перемешал с землёй все укрытия, и что уж говорить, домам тоже перепало. Наводчиком я с непривычки оказался аховым. Вот дом, где виднелась высокая антенна, я уже расстрелял прицельно, да так, что крыша завалилась внутрь, и одна стена в дуршлаг превратилась. Может и вторая, я её не видел.

Когда короба опустели, я отвязал швартовочные канаты и, с палубы яхты бросив внутрь открытого люка бота немецкую «колотушку», забежав в рубку, на полном ходу стал отходить в сторону, буксируя шлюпку. Когда всё, что мне было интересно, я с бота снял, то внутрь насосом топливо закачал. Грохнуло не сильно, хлопок, но из люка вырвалось пламя, да у второго крышку сорвало, и бот стал разгораться. Ливень перешёл в дождь, но думаю, даже он не погасит это пламя.

Радиостанция, которую я снял в радиорубке бота, немного мешалась в ногах, но пусть стоит, потом на стенке закреплю, и будет у меня связь. Длинный хлыст антенны мной тоже был снят, и я даже прикинул, где его установить и как закрепить. А то стыдоба, радио есть, а радиостанции нет. Я ещё из радиорубки целый чемодан запасных плат и ламп вынес, пригодятся. Кстати, про радио в гостиной, оказалось динамики были по всей яхте, их произвольно можно включать и отключать. Радио я проверял со скуки, вполне неплохо ловит, хоть и с сильным шорохом статических помех. Динамик был и в нижней рубке с ручкой громкости, так что, когда я сидел, выглядывая посыльного, то слушал музыку Берлина. Радио смогло уловить нужную волну. Наших нет, почему-то не слышал. А так как помехи мне быстро надоели, я выключил радио, поэтому и услышал посыльного.

Так вот, короб радиостанции в ногах в нижней рубке, конечно, мешал, но сама рубка была достаточно просторной, так что, устроившись в кресле, я повёл катер к выходу. Не хотелось уходить, шторм всё так же бушевал, но делать нечего. Пройдя около километра вдоль берега, я стал дрейфовать под прикрытием суши.

Тут высокий холм хорошо защищал, а на открытую воду выходить я боялся, страшно.

Около часа я старательно отрабатывал двигателями у суши. Нет, у меня так топливо закончится раньше, чем шторм прекратится, и вот набравшись мужества и предупредив пассажиров, у генерала началась истерика, он прошлую болтанку с трудом пережил, и, выйдя из-за прикрытия острова, пошёл навстречу волнам в сторону Швеции. Волны высокими были, но ветер стал не таким сильным, так что терпимо. А так все люки задраены, тент на шлюпке проверен, я присматривал за ней время от времени, и на среднем ходу шёл к Швеции. Едва на ногах стоял от усталости, но крепился. Доберусь до суши, найду укромное место и ночью высплюсь. Да и не на ногах я стою, в кресле сижу, правда монотонная качка так укачивает, чуть дважды не уснул, глаза слипались. Жаль, полный ход дать нельзя, носом врезаюсь в волны, и на среднем ходу дважды волной накрыло так, что с трудом тонны воды сбрасывали.

Перед самой темнотой, когда дождь перешёл в моросящий, я увидел впереди сушу. Да и слева по борту островок мелькнул. Дошёл, уф-ф. Бороться с непогодой было сложно. Вон, треть баков как не бывало. Прожорливые движки, но мощные, этого у них не отнять. Найти укромное место удалось быстро. В шхерах, в мелких островах. Даже смог поставить катер на четырёх канатах, растянув их между двумя островами, катер покачивался, но никуда теперь не денется. А до островков я на шлюпке добирался. И она выдержала испытания. Нет, её я точно до дома отбуксирую, удачливая посудина. Пассажиров обиходил и накормил. Генерал снова не удержал в себе. Но в этот раз я подстраховался, тазик большой поставил, так что просто вынес его и выплеснул, каюта чистой осталась. Потом сам окунулся, водичка холодная была по сравнению с лагуной, но бодрила. Правда бодрость только до каюты продержалась, заперся и почти сразу уснул, как рухнул на койку. Спа-а-ать! Снаружи уже наступила ночь, непогода вроде тоже стихает, но надеюсь, не обнаружат.

Проспал я почти сутки, сам себе удивляюсь. Трижды вставал на стук пассажиров, просили кто в туалет, кто что. Вставал сонный, выводил, кормил, поил, и дальше спать. Так что окончательно я пришёл в себя ближе к наступлению ночи следующего дня. Во я придавил подушку.

Ополоснувшись в воде шхеры, холодненькая, я вытерся на корме полотенцем и с удовольствием осмотрелся, дождь прошёл, тучи уже почти разбежались, так что можно выходить. Волны ещё пока высоки, но для катера это тьфу, после того, что сутки назад было. Хорошенько подкрепившись, я похлёбку сварил и лепёшек напёк, покормив также пассажиров, после чего прибравшись, отшвартовался и, пройдя в рубку, буксируя за собой шлюпку, направился к выходу из шхеры. Уже достаточно стемнело, можно выходить, оставаясь не обнаруженными. На горизонте я приметил дымы, чуть в стороне мелькнули лодки рыбаков, с трудом, но различить можно, и, двигаясь на среднем экономном ходу, напрямую направился к Ленинграду. Если вдоль берега буду идти, топлива точно не хватит, да и тут, больше тысячи ста километров пути. Топливо из канистр я уже в баки слил, небольшой запас, но и он нужен.

Так всю ночь и шёл, экономя топливо, я бы и быстрее добрался, но всё упиралось в запасы солярки, которые что-то очень быстро уходили. Или это я нервничаю, часто поглядывая на топливный датчик на приборной панели, или движки такие прожорливые. Чтобы чем-то занять себя, закрепив штурвал, и поглядывая, как катер держит курс, я стал крепить радиостанцию на боковой стенке катера. Тут такая удобная ниша, как будто та действительно так и стояла. А когда примериваться начал, понял, что как раз и стояла. Кабели остались. Подключил к ним рацию, питание шло, и проверил, как закреплена сама коробка. Потом пробежался по кабелям и нашёл место, где антенна стояла. В потёмках всё делать было не совсем удобно, хотя глаза привыкли к темноте, но включать освещение, я не идиот. Установил антенну, крепление было немного другим, но я смог переделать и теперь был в нём уверен, проверив радиостанцию, довольно кивнул, приём чистый. Потом проверил сначала немцев, их радиостанций в эфире хватало, несмотря на ночь, несколько временами работали где-то поблизости, видимо сторожевые корабли, слышимость была отличная. Как бы мне на них не напороться. Наших послушал. Вот ухари, почти всё в открытую говорят, но и морзянки хватало, да и шифровок тоже. Сам я держал полное радиомолчание.

Прошёл я Хельсинки и Таллин осторожно, держась так, чтобы до обоих берегов было одинаковое расстояние. Карта минных полей вплоть до Ленинграда у меня была, с бота, но всё равно шёл осторожно, трижды заметив темные массы впереди и по бокам, и обходил их стороной. Это и были сторожевики немцев, а возможно и финнов. Одно плохо, сближаясь с родными берегами, я видел, как светлеет с одной стороны горизонт, а мне только до Кронштадта ещё километров семьдесят. В общем, я рискнул, хотя топлива осталось не так и много, стрелка уже почти лежала, и дал полный ход. Вот он и есть тот рывок, который мне был нужен.

Когда я впереди рассмотрел Кронштадт и берег, самого Ленинграда пока ещё не видел, то полностью рассвело. Волн почти не было, после прошедшего шторма стоял штиль, и катер скользил по воде как по зеркалу, что заметно сказалось на его скорости в лучшую сторону. Тридцать шесть узлов давал. Но ручку газа я не убирал, и катер летел на полном ходу. Шлюпка, подпрыгивая, скакала по кильватерной струе, но канат крепкий, пока не сорвалась. Сейчас подо мной сплошные минные поля, и я проносился над ними. На карте не все они тут отмечены, экипаж бота тут не работал, только так, края отмечены, чтобы случайно не нарваться, но без подробностей. Когда поднялся первый крупный всплеск метрах в ста слева по борту, пристрелка шла, я сначала удивлённо посмотрел на него, после чего, зафиксировав штурвал, включил радиостанцию и, настроившись на волну советских моряков, ночью их слушал, заорал в эфире:

– Вы охренели там по мне стрелять? А я сейчас до берега доберусь, то так по вашим волосатым задницам ремнём с пряжкой пройдусь, всю жизнь отпечатками якорей на заднем месте гордиться будете…

Я ещё немного успел передать морских загибов, как получил ответ. Радист, что работал на этой волне, забормотал в эфире:

– Неизвестное судно на траверзе Кронштадта, назовитесь.

– Катер «Графиня Ольга», порт приписки теперь будет Москва, владелец Александр Поляков. Меня немцы в гости пригласили, разрешения не спрашивая, ну мне их гостеприимство не понравилось, я и ушёл. По-английски, не прощаясь. Правда с взрывами, стрельбой и упавшим сбитым самолётом. По пути этот катерок попался. Немцы, суки, мой баркас утопили, на Дону из танковой пушки расстреляли, так этот я взамен забрал. Разменом доволен, катер мне понравился. А когда уходил, пару пленных прихватил. Генерал-полковника и адмирала, командующего подводным флотом кригсмарине. Они на этом катере на рыбалку собрались. В общем встречайте. И генерала, эту скотину заберите, он мне всю каюту заблевал. Поторопитесь, и наших летунов поднимите, немцы не допустят, чтобы пленники нашим достались, наверняка скоты слушают, сейчас серьёзный налёт устроят, чтобы меня остановить. Так что поднимайте ястребки и не говорите потом, что я вас не предупреждал.

– Принято, ожидаем. Направляйтесь к бухте Кронштадта.

– Ещё чего. В Ленинграде передам пленных, и домой побыстрее, пока навигация есть. Топливо дадите?

– Куда так торопишься, Саша? – услышал я голос другого человека, не молодого радиста, этот заметно старше был.

– Так у меня уроки в школе, уже неделя прогулов. Ничего, я справку у немцев взял, мол, по независящим от меня обстоятельствам поздно учиться начну. Те, правда, справку не давали, но добрым словом и пистолетом уговорить удалось…

– Ладно, юморист. Ожидай группу сопровождения, они тебя проводят.

– Только пускай встречающие будут на катере с дизелями. Баки пустые, на парах лечу по воде.

– Принял, встретят как надо.

Встретили меня действительно отлично, два бронекатера вышли из Невы и устремились навстречу. Когда я сбросил скорость, они, догнав, встали по обоим бортам, пришвартовавшись, а потом моряки хлынули на палубу и долго кидали меня в воздух под смех и шутки, и под мои вопли, чтобы поставили туда, откуда взяли. Когда закончили выражать радость, то несколько матросов стали заправлять баки катера, дикари, вёдрами через воронку заливали, я показал командирам обоих катеров моих пленных. Двое пожилых практически обнажённых мужиков не произвели на них особого впечатления, да ещё тяжёлый запах в каютах, но когда показал аккуратно повешенную форму, впечатлились. Да и документы я им предъявил.

В воздухе несколько звеньев висело, крутясь на разных высотах. Некоторые пары спускались ниже да приветливо качали крыльями, похоже, уже все знали, что я от немцев сбежал, и как могли, приветствовали меня. Потом катера отошли, и мы направились к пирсу, где уже организовывали торжественную встречу. В этом мне признался один из командиров катеров. Немцы всё же появились, видимо собрали всё, что можно, даже финнов подтянули, и эту армаду бросили на Ленинград. Тут выяснилось, что советских истребителей было даже больше, чем я видел, не пять звеньев, а несколько полков – точно. Потянулись к водам залива первые траурные дымы, но немцы рвались к нам упорно. Сами мы уже входили в устье Невы. Драка шла в воздухе страшная, к нашим то и дело подходили подкрепления, не понятно, откуда здесь столько истребительных полков, включаясь в ту свалку, что шла. Около тридцати минут шли воздушные бои, но немцы прорваться к городу не смогли, зенитчики только эпизодически участвовали в этом сражении. Когда мы подходили к нужному пирсу, один бронекатер подошёл ближе. Второго не было, ушёл в бухту, на случай, если потребуется поднимать с воды наших лётчиков. Туда всех бросили. Так, с его слов, наши потеряли около двадцати истребителей, немцы около восьмидесяти бомбардировщиков, точно чуть позже сообщат, но прорваться к городу им не дали.

На катере я был не один, с тремя моряками, что мне оставили командиры бронекатеров. Пока один управлял катером, он рулевым был, это дело знал, ну а я указал, какие приборы за что отвечают, так что разобрался быстро. Второй помогал, а третий стоял у открытых дверей обеих кают с ППШ на груди, пленных охранял. Их развязали, чтобы привели себя в порядок. Пока мы двигались, я в основном наблюдал за воздушным боем. Когда ещё такое эпическое сражение увидишь. Вот и я считал, что это редкость, иначе не спровоцировал бы, когда открыто сообщал о пленных. Не скажу, что это подстава, это я про наших лётчиков, хотя так можно подумать, скорее я как немцам, так и нашему высшему руководству сообщал о своём триумфальном возращении. Люди разные, особенно наверху, уж я-то это знаю, много недоброжелателей, которые в уши шепчут про меня всякую грязь. А сейчас им останется только засунуть язык в задницу и молчать, а лучше сесть на неё. Я должен был сделать своё возвращение ярким.

По словам рулевого, до места торжественной встречи осталось минут десять. Так что я рванул вниз, готовить пассажиров. Когда мы подошли к пирсу, там и флотский оркестр был, и толпы ленинградцев, народу хватало. Даже оцепление выставили из милиционеров, генералитета хватало, корреспондентов и, конечно, адмиралов, которые тут и командовали парадом. Когда катер причаливал, двое матросов на пирсе помогли, сам я в этом не участвовал, оркестр заиграл, все приготовились, и многие ахнули, когда я вывел на палубу полностью одетых пассажиров, со всеми их регалиями. Только несмотря на торжественность момента, выводить их на пирс по сходням я не спешил, а поставив на палубе, стал щёткой проходить по форме, убирая мелкие недостатки. Тут ещё заметив, что сапоги у одного не очень ярко блестят, достал из кармана тряпочку и начал наводить блеск.

– Александр, может, поторопишься? – услышал я с пирса знакомый голос.

Мой музыкальный слух утверждал, что именно с ним я общался вместо молодого радиста. Обернувшись, я посмотрел на адмирала, стоявшего в первом ряду.

– Да вы что? – воскликнул я. – Тут такая торжественная встреча, а мои пленники будут выглядеть как шаромыжники? Да я же умру со стыда. Сейчас я, быстро. Всё должно быть идеально.

В этот раз мне не мешали, наоборот, с интересом смотрели, что будет дальше. Заметив грязный след на щеке у генерала, я достал носовой платок и, поплевав на него, стал оттирать щеку, зрители за спиной, которые это видели, начали посмеиваться. Достав из кармана монокль, я посмотрел на Дёница, он бы ему хорошо подошёл, да и адмирал мне нравился, не хотелось его так позорить, как генерала, так что, подойдя к последнему, попытался вставить. Генерал дёрнул головой и отшатнулся, этого издевательства он уже не выдержал. За спиной у меня уже откровенно звучал смех. Сунув тому под нос кулак, да и моряк громко клацнул, взводя автомат, так что генерал покорился, и я вставил ему монокль. Я его в кармане того капитана нашёл. Задумчиво держась пальцами правой руки за подбородок, обойдя эти две скульптуры на палубе, я ещё раз внимательно посмотрел на немцев, как художник на своё творение. Щетина, сбрить бы, но я пользоваться бритвой не умел, изрежу всех, а давать им в руки… Нет, уж пусть небритыми ходят.

– Вроде нормально! – громко сказал я. – Можно начинать.

И тут же зрители взорвались воплями радости, орали все, от простых зрителей до генералов. Просто безумие какое-то так выплёскивать свою радость и восторг. Да-а-а, такой встречи у меня ещё не было. И опять качать начали, подбрасывая в воздух, и генералы с адмиралами. Как дети малые.

Когда это буйство немного стихло, снова заиграл оркестр, он вообще всё время поддерживал эту встречу, только сейчас его стало слышно. Оказалось, на пирс подогнали машину с большими рупорами, и мне дали немного допотопный микрофон, на радио в студии у нас куда лучше были. В общем, попросили описать, кого я привёз. Поздоровавшись со всеми присутствующими, в первых рядах корреспонденты были, несколько раз срабатывали вспышки фотоаппаратов, я начал рассказ:

– Всё описывать я, извините, не буду, потому что уже сейчас это является военной тайной, вон, как видите, некоторые чекисты согласно кивают. Описывать, как я попал в плен, тоже не буду, меня нагло похитили, а вот остальное без подробностей кратко расскажу. Так получилось, что мне удалось сбежать, причём в воздухе, когда меня перевозили на транспортном «юнкерсе». Воспользовался безалаберностью охраны. А когда перебил их, не ожидали они этого от мальчишки, выпрыгнул с парашютом. Управлять я не умел, а лётчики погибли, когда граната в салоне взорвалась. Самолёт упал в двух километрах от окраины Берлина. Вот скажите, если бы с вами случилось подобное, неужели вы бы не воспользовались и не погуляли по улицам Берлина, логову наших врагов? Я не стал убегать к нашим быстрее собственного визга, а пошёл смотреть, как живут берлинцы. Оказалось, о моём побеге знают, тела в обломках самолёта не нашли, и уже начались поиски, все германцы, даже жители столицы Германии искали Полякова. Я сам не раз видел на улицах Берлина, как избивали несколько мальчишек, похожих на меня. Изучая город, я купил несколько газет на память, так там на всю страницу моё фото и сумма за мою голову, если кто-то меня найдёт. Вот она, газета, я её с собой взял. Кому интересно, можете посмотреть, только с возвратом. Я её на стену повешу, память какая-никакая… Так вот, погулял по городу, набрал припасов и решил, что пора домой. Тем более школа, уроки начались. Так, путешествуя по Германии и уходя от облав, добрался до берега Балтийского моря. Там мне с многочисленными приключениями удалось угнать этот катер, что стоит за моей спиной. Сейчас рассказывать не буду, но я надеюсь написать за зиму мемуары. Вместе с катером мне достались вот такие пассажиры. Один командующий подводным флотом кригсмарине, адмирал Дёниц, моряки его знают, слышали, а вот о втором хочу рассказать особо. Я сделал всё, чтобы этот генерал попал в руки советского правосудия, слишком много на его руках крови наших сограждан…

Если до этого многие из слушателей переговаривались, делясь с соседями впечатлениями, тот тут всё стихло, все превратились в одно больше внимание, как военные, так и простые граждане. Особенно чекисты напряглись, тут взвод НКВД был, наверняка и особистов разных хватало. Ну а я продолжал, под пристальными взглядами слушателей, которые переводили взгляды с меня на генерала и обратно, описывать прегрешения этого нациста:

– Итак, Герман Рейнеке, генерал пехоты, с началом войны Германии с Советским Союзом начальник Службы военнопленных. Именно он заявлял, что главная цель каждого советского человека состоит в том, чтобы уничтожить Германию, следовательно, все советские люди должны рассматриваться как смертельные враги рейха, и относиться к ним нужно соответственно. Осенью сорок первого года Рейнеке отдал приказ: «Большевизм является смертельным врагом национал-социалистической Германии. Впервые в истории германский солдат сталкивается с врагом, который имеет не только военную подготовку, но и опыт большевистской политической школы, пагубно отражающейся на людях. В связи с этим на русских не распространяются требования Женевского соглашения относиться к ним как честным солдатам» Исходя из таких установок, Рейнеке отдавал приказы о жестоком обращении с советскими военнопленными, в случаях отсутствия других возможностей, размещении их под открытым небом, о расстреле пытавшихся бежать из плена. Жёсткие меры Рейнеке привели к тому, что смертность среди советских военнопленных достигла семидесяти процентов… Я лично прошу арестовать генерала Рейнеке как военного преступника и судить его со всей суровостью советских законов.

Шум поднялся не слабый после того, как я закончил, оглушал, возмущения было много, но милиция быстро навела порядок. Адмирал Трибуц, тот самый, что командовал встречей, принял адмирала с генералом и получил их документы. Мы немного отошли в сторону, воспользовавшись краткой передышкой, и тот вдруг сообщил:

– Товарищ Берия вылетел в Ленинград. Попросил тебя его дождаться. А то говорит, что ты очень быстрый.

– Ну да, я сегодня вечером хотел оправиться домой… Ладно, подождём. Кстати, я тут на абордаж в одиночку шнелльбот взял, ну и свежие карты с минными полями позаимствовал. Те, что на выходе из залива мельком обозначены, а вот все остальные очень подробны. Интересует?

– Ещё как интересует. Сейчас вызову командира оперативного штаба, он и за контрразведку отвечает, замещает выбывшего по ранению коллегу, он всё и примет. Ну а с тебя рассказ.

– Это строго обязательно… М-да, Берия, значит? Чую непростой разговор предстоит, – пробормотал я себе под нос. – Ну и правильно, давно пора. Да и хватит с меня приключений. Просто жить нужно.

Более шестидесяти лет спустя. Прибрежные воды Туапсе.

Вечер

Встав, я поднял бокал и осмотрел всех своих многочисленных родственников, что сидели за длинным столом на закрытой палубе арендованного прогулочного лайнера. К сожалению, в Советском Союзе всё же не принято иметь личные яхты, а вот арендовать их у государственных компаний – вполне.

– Дорогие мои, как же я рад, что мы наконец собрались вместе. Восемь лет уже не собирались так всей своей дружной семьёй вместе. Да и в прошлый раз это было из-за печального повода, мы хоронили и прощались с нашей любимой мамой, бабушкой… ну и для кого-то с тёщей. Сейчас же у нас радостный повод встретиться, наш с Мариной юбилей. Восемьдесят лет всё-таки…

Я говорил и говорил, рассматривая постаревшие лица таких родных для меня людей, жены, сестёр и братьев, своих и их детей, внуков. Друзей, в конце концов. Уже по ним видно, что жизнь прожита не зря. Не было развала Союза, хотя он сам изменился и изменил внешнюю политику в лучшую сторону. К частной собственности относиться стали замено свободнее, заметно лучше стала жизнь. Границы были открыты, туризм процветал. Пусть в правительстве сидел генсек, пятидесятитрёхлетний Артур Александрович Поляков, мой сын, он тоже тут, пусть, жизнь стала гораздо лучше, даже пусть люди остались теми же, честными и открытыми, но я не считал себя причастным к этому. Только радовался, что жизнь в Союзе стала куда лучше. Да что это, мобильные телефоны в свободном доступе для граждан уже появились в начале девяностых, а личные компьютеры с середины семидесятых. Примерно тогда же был запущен Галонет, тот же интернет.

Жизнь моя протекала не совсем так, как я спланировал. Я не стал врачом и мореходом, как хотел, хотя и остался в искусстве. Я стал кинорежиссёром, оставаясь композитором и поэтом. Мой первый фильм осенью сорок третьего вызвал шквал восторга простых людей и критики от богемы. Это была копия фильма «Крепкий Орешек». Румянцевой у меня, конечно, на роль не было, а та великолепно сыграла, но я нашёл не менее отличную актрису, и, на мой взгляд, фильм только от этого выиграл. Фильм ожидал ошеломительный успех. И вот так постепенно я и дошёл до того, что стал ведущим режиссёром Советского Союза. Специализировался в основном на комедиях, но и серьёзные фильмы были. Мемуары о своём похищении написал, почти миллионным тиражом вышли.

Что-то я в сторону ушёл. Начну по порядку, после того бегства из плена я всё же поговорил с Берией. Прижал тот меня в углу. Пришлось сознаваться. Да, я из будущего, вселенец в тело. Говорили мы долго, почти сутки, после чего я на своём катере отправился в Москву. С парой парней из людей наркома и двумя матросами. Берия тогда интересовался, как так, два разных почерка, как так получалось? Вот я и раскрыл секрет. В школе писал почерком местного молодого Александра Полякова, а те письма, что в Кремль отправлял, почерком настоящего Полякова, а они разные. Ну да ладно, меня, конечно, отругали, что так долго столько секретов хранил, но включили в дело. Несколько месяцев я сразу после школы отправлялся в одну организацию, где общался с теми людьми, которым была доверена Тайна. В кино меня сам Сталин спровадил, сообщив, что это важное направление, и его надо развивать, а кому как не мне, если я всё своими глазами видел? Весной сорок третьего помогал одному режиссёру ставить военный фильм «Звезда» об армейских разведчиках, сам так загорелся, что к концу осени закончил снимать «Крепкий Орешек» в должности режиссёра. Сталин видимо на это и рассчитывал, так как везде мне был зелёный свет, да и фильм получился очень даже. Не знаю, где столько взяли цветной плёнки, она большой редкостью была, но фильм был первым в Союзе цветным.