Текст книги "Сын погибели"

Глава 11

Когда б не манера создавать себе проблемы, человечество до сих пор тупо любовалось бы оградой райского сада.

Аль Капоне

Анджело Майорано с размаху опустил секиру на узловатый ствол вяза, затем выдернул и ударил вновь, пытаясь хоть как-то выплеснуть клокотавшую ярость:

– Чертов святоша! Дьяволово копыто ему в глотку! Это из-за него, из-за него все неприятности! Еще вчера я был вельможей, а сегодня? Какие-то гнусные ублюдки хотят загнать меня, как оленя, и украсить моей головой стену! Ну, нет! Не выйдет!

Притихшие соратники, не один год ходившие с бароном и сражавшиеся под его командованием как на море, так и на суше, прекрасно знали, что в такие минуты от него лучше держаться подальше. Не терявший хладнокровия в бою пират, прозванный сарацинами Мултазим Иблис – «мытарь дьявола», – редко впадал в буйство, но горе было тому, кто оказывался под рукой в этот миг. Сейчас жертвой его гнева стал ни в чем не повинный вяз, раскинувший мощные ветви на склоне холма.

Спутникам Майорано показалось, что их предводитель вдруг остановил коня, посмотрел на дерево, помнившее еще легионы Цезаря, и с рычанием, схватившись за боевой топор, бросился в атаку. Никто и представить себе не мог, что в это мгновение Анджело Майорано воочию увидел раскачивающееся на ветвях собственное тело, а заодно и всех его лихих гвардейцев, подвешенных за шею.

– Ну, нет! Не бывать этому! Вот тебе! – самозабвенно кричал он. – Вот, получай! Это тебе за мой замок! Это – за часовню! Это – за шандал из чистого золота! Это – за философский камень! Это – за капитанство! Подлый Бенчи, все из-за тебя, паскудная свинья!

Он в изнеможении опустился в высокую, усеянную щепой траву у корней дерева.

– Что с вами, синьор Анджело? – наконец осмелился спросить простецкого вида детина, недавно выдававший себя за лесника.

Майорано сидел, прикрыв глаза, слушая, как литаврами на дромоне стучит его сердце, подавая сигнал гнать что есть мочи.

Лесник подошел чуть ближе, опасаясь, что его не слышат:

– Что с вами, синьор?

– Теобальд, – приоткрыл глаза барон, – кажется, мы здорово влипли.

– Я ходил под вашим знаменем семь лет, капитан. И всякий раз, когда мы здорово влипали, вы находили, как извернуться и уйти, да еще и с хорошей добычей.

Ди Гуеско смерил «лесника» долгим благодарным взглядом:

– Значит, так, – он поднялся, опираясь на секиру, – путей у нас немного, и каждый из них хорошо известен. Из Пармы наверняка уже выслали погоню, а заодно и гонцов к соседям. Уверен, они ждут, что мы отправимся или на юг – под крыло Его Святейшества, либо же через Пьемонт и Савойю во Францию. Если мы и впрямь сунемся туда – прощай голова! Но пока нас обложат, словно волка флажками, остается еще один путь – в Империю.

– Но туда просто так не пройти. Необходимо пробираться по горным тропам, где сложно отыскать укрытие – особенно, не зная местности. К тому же придется двигаться мимо Бергамо, а в городе обязательно поинтересуются, куда это направляется отряд папской гвардии. Да и… этот мертвец…

– К черту Папу, к черту его гвардию! И Бенчи – тоже к черту! Будь он трижды проклят, акулий выродок! Забудьте о том, что вы были на службе Его Святейшества. В Империи всегда найдется великое множество князей и герцогов, которые не жалуют Папу и рады будут принять на службу таких парней, как мы. Главное сейчас – оказаться по ту сторону границы.

– Но как? – вразнобой послышалось из застывшей в ожидании вожака колонны.

– Когда я был совсем мальчишкой, мои земляки, – улыбаясь воспоминаниям, начал Майорано, – решили раздобыть для себя мощи евангелиста Марка. Они направились в Александрию, где тот претерпел мученическую смерть, похитили его останки, а чтобы обойти мытарей-сарацин, поверх мощей святого нагрузили сала. Магометане погнушались досматривать сундук с мощами. И с тех пор, как все вы знаете, святой Марк является небесным покровителем Венеции. Теобальд, мне нужен гроб…

– Вы что же, намерены предать земле тело святого отца?

– В пекло святого отца! Обойдется без гроба. Не перебивай. Гроб нужен мне, а еще – гнилое мясо и дохлая кошка.

Толпа странников в серых от пыли плащах с надвинутыми на глаза капюшонами, опираясь на длинные посохи, с воем и стенаниями приблизилась к восьмиугольной каменной башне. Нижняя часть ее живо напоминала о могуществе императорского Рима, в то время как верхняя являлась непреложным доказательством мощи Священной Римской Империи германского народа. Посреди скорбной толпы медленно катила запряженная двуконь повозка с черным, недвусмысленного вида ящиком.

Начальник пограничной стражи и трое его людей заступили дорогу процессии, опасливо поглядывая на гроб.

– Кто такие?

Возница приподнял украшенный свинцовыми образками и морскими раковинами капюшон и уставился на стражника отсутствующим взглядом.

– Я спрашиваю, кто такие?! – повысил голос начальник стражи.

– Божьи люди, – со слезой проговорил возница.

– Откуда, куда?

– Из Святой Земли, из самого Иерусалима. Мы везем тело просветленного учителя нашего – преподобного отца Марка, скончавшегося от мучительной болезни в тех самых землях, где Спаситель принял смерть и воскрес к вящей славе Господней.

Страж границы недовольно поморщился, но, памятуя о долге и предписаниях, подошел вплотную к гробу.

– Снимите крышку!

– Быть может, вам, славный воин, не стоит глядеть на это? – всхлипнул Теобальд. – Эта болезнь… О, как это было ужасно! Он умирал, корчась, в течение двух недель, и ни слова жалобы не сорвалось с его уст, лишь благодарил Всевышнего, что претерпевает муки…

– Ну, полно! Открой крышку!

– Быть может, не стоит… Эта болезнь… Она может быть заразна… Это было так страшно – он весь был покрыт язвами, струпьями, кожа слезала с него клочьями…

Начальник стражи поглядел на возчика без прежнего энтузиазма:

– Хорошо, приоткрой гроб.

– Как скажете, господин, как скажете…

Теобальд отложил кнут и взялся за крышку.

– Куда вы везете его? – в спину ему спросил смотритель.

– В Санкт-Галлен. Мы хотели схоронить его там, в Святой Земле, но преподобный сказал, что, поскольку смерть его так ужасна, он не желает своим, с позволения сказать, гниющим трупом осквернять великую святыню христианского мира. – Возница приподнял крышку гроба, и из щели вырвался настолько зловонный смрад, что начальник стражи невольно отшатнулся, однако увидел сквозь нее лежащего человека в облачении, вернее, даже не человека, а гниющий остов, кишащий червями.

– Закрывай! Проваливайте немедленно! – крестясь, крикнул он.

– Благодарю тебя, храбрый воин, – едва сдерживая рыдания, пробормотал Теобальд, взбираясь на козлы. – Бог наградит тебя за доброту! Какая ужасная смерть для столь праведного человека, – вздохнул он.

Толпа со стоном и плачем двинулась вперед. Страж границы, качая головой, глядел, как сотрясаются плечи его недавнего собеседника и как удаляется по горной дороге скорбная повозка.

– Черт, черт, черт! – донеслось из гроба. – Проклятие! А ну сдвиньте крышку, иначе я и впрямь сдохну тут!

Заплаканный Теобальд перестал сотрясаться от беззвучного хохота и бросился выполнять приказ командира, но вдруг…

– Погодите, дон Анджело! Нас догоняют какие-то всадники.

– Этого еще не хватало, – ответили из гроба. – Кто такие?

– Не разберу. Похоже, имперцы. Впереди рыцарь, у него на котте двуглавый орел, но не такой, какой принят по ту сторону Альп.

– С дороги, с дороги! – раздался резкий окрик, по которому всякий, кто хоть раз слышал, мог опознать северянина. – Освободите путь герцогу Сантодоро!

– Зачем так, Брэнар, – возразил на звучном ромейском наречии первому голосу второй, как будто смутно знакомый Майорано.

– Эй, – знатный ромей подъехал ближе к катафалку, – судя по тому, как много вас и какой дальний путь вы проделали, тот, кто лежит в этом гробу, был весьма достойным человеком.

– О да, монсеньор, – начал Теобальд, – воистину, святой жизни. Немало чудес он сотворил в прежние годы.

– Прискорбно, – вздохнул его собеседник. – Всегда печально видеть, как умирают лучшие из лучших…

Майорано услышал звон монет.

– Вот, держи. Увы, это все, что я могу сделать для вас. Не в моих силах оживлять мертвых, но долг христианина позаботиться о живых. Вы, должно быть, давно не ели…

– Господь видит доброту вашу, – скороговоркой затараторил Теобальд.

– Воля Аллаха, – прошептал барон ди Гуеско, – да ведь это же Гаврас! Святая Дева, он-то здесь откуда? Как бы то ни было, Всевышний определенно на моей стороне, раз уж послал сюда старого знакомца.

Майорано притянул колени к груди, уперся ногами в крышку гроба и отбросил ее.

– Богородица Дева и святой Федор Стратилат! – в ужасе выдохнул Симеон Гаврас, с трудом удерживая норовистого коня.

– К черту! Маскарад окончен! Разбирайте оружие! – заорал ди Гуеско, радуясь возможности снова вдохнуть чистый воздух и отодрать с лица гнусные нашлепки из червивого мяса. – Симеон! Друг мой! Ты оживил меня!

Городок Шварцфельд понемногу приходил в себя. Когда близ него вдруг появился вооруженный отряд под неведомым знаменем, горожане подумали, что какой-то очередной разбойничий барон решил пощупать мошну у местных торговцев. Но пока снаряжалось ополчение и запирались ворота, ошибка стала уже ясна и высокий гость Шварцфельда, герцог Сантодоро с эскортом, были достойно приняты в городской ратуше и размещены с максимальным почетом.

Анджело Майорано, шокировавший горожан своим запахом, теперь отмытый в купальне и умащенный ромейскими благовониями, восседал за столом перед герцогом, попивая вино и жалуясь на тяжелую долю:

– После того как мы расстались с вами, я решил навсегда распрощаться с прежней жизнью и поступил на службу Его Святейшества. Вы же знаете, я честный малый. К тому же Господь не обидел меня отвагой, да и в военном деле я кое-что смыслю, так что Папа Гонорий начал отличать меня среди других командиров, сделал бароном и капитаном своей гвардии. Но, увы, злая судьба… Как говорят у нас в Италии: «Если вы увидели, что ручей потек вспять, то, значит, где-то кто-то ответил добром на добро…»

– Что же случилось?

– О, не спрашивайте, друг мой, не спрашивайте! Это ужасная тайна, из-за которой я чуть не лишился жизни… Да и теперь, – Майорано оглянулся, будто выискивая притаившихся врагов, – лучше, чтобы здесь не называли мое имя.

Он сделал паузу.

– Но вы, герцог, вы имели полную возможность убедиться в моей преданности, когда я доставил вас от Светлояр-озера к самому Херсонесу.

– Рассказывайте и ничего не бойтесь!

– Я узнал страшное, – переходя на шепот и приближаясь к Симеону Гаврасу, сообщил барон ди Гуеско. – Святейший Папа, глава Католической церкви – чернокнижник! До меня и прежде доходили слухи, что он больше любит изящную словесность, чем Святое Писание, что раздает епископские шапки стихотворцам и ораторам, нимало не беспокоясь об их благочестии. Тогда я думал, что это лишь злые языки, наветы и козни завистников… Но как-то мне воочию довелось увидеть лабораторию, в которой понтифик с какими-то темными личностями варил золото и вызывал демонов. И я узрел книгу, полную диковинных значков, которую читали все они, исполняя ритуал-заклинание. Ужас обуял меня, когда я узнал все это, и не смог удержать стон, коим выдал себя. А на другой день Гонорий II велел мне отправляться в Парму – якобы для того, чтобы охранять по дороге во Францию почтенного святого отца. То была ловушка – Гуэдальфо Бенчи, которого все считали святошей, на самом деле был главой сицилийских пиратов! Ему приказали лишить меня жизни, но в самый последний миг я сумел разгадать его замысел. Мы сражались в честном бою, прелат был повержен, я же – вынужден скрываться. Вот она, злая судьба! Вот они – несчастья, преследующие благородного человека по пятам, точно псы – Актеона[34]34
   Миф о несчастном охотнике Актеоне. Юношу, увидевшего купающуюся богиню Артемиду (Диану), она в гневе превратила в оленя, которого растерзали собственные псы.


[Закрыть]… – Он смахнул слезу. – Теперь я здесь, в Империи, хотя ума не приложу, куда податься далее.

– Я направляюсь ко двору герцога Швабского.

– Вы думаете, ему понадобятся отважные воины? – не замедлил с вопросом Майорано.

– Быть может, – предположил Симеон Гаврас, прикидывая, что уж ему-то отважные воины точно пригодятся. – Я еду туда на турнир в честь бракосочетания герцога…

– Да, турниры здесь часто случаются, местные храбрецы любят вышибать друг друга из седла. В честь свадьбы, в память святых и бог весть еще ради чего.

– Но в этом случае речь идет о свадьбе герцога Конрада Швабского и Никотеи.

– Вот оно что! – На лице Майорано обозначилась задумчивость. – Значит, вот как. – Он вдруг усмехнулся. – Что ж, если ваша светлость подождет до завтрашнего дня, пока мои парни перегонят сюда коней с той стороны границы, я буду рад присоединиться к вам и, как водится, служить верой и правдой.

Лис поглядел на валлийцев, недоверчиво взиравших в сторону чужаков, на спасенного некогда в херсонесской тюрьме мальчишку, и со вздохом развел руками:

– Капитан, ну ты это видел?

Капитан видел это и был ошеломлен не менее напарника: обезумевшая от восторга толпа, подхватив Федюню на руки, несла его впереди себя, точно переходящее знамя. Каждому не терпелось прикоснуться к несомненной святости диковинного мальчишки, и потому всякий норовил подержать его за руку, подставить ему плечи… Звуки протеста и просьбы Федюни тонули в общем гомоне.

– Теоретически, – смеривая взглядом нескольких вояк, оставшихся охранять «пленников», сказал Камдил по-русски, – уйти отсюда не составит никакого труда.

– И шо оно нам даст? – в тон ему спросил Лис.

– В том-то вся и беда.

– Если валлийский ускаканец, соорудивший здесь мышеловку, успел разнести по округе весть о том, как нас тут заровняли под асфальт, миф о терминаторах святого Бернара растворится, шо тот «Нескафе-классик» – в смысле, без остатка и с отвратительным вкусом. Но тащиться в обозе, будто маркитанская фура, – несерьезно как-то.

– Ясное дело – несерьезно. Да и времени нет. Если руководство настаивает на переброске в Империю, значит, прелестная Никотея развила такую бурную деятельность в лучшем византийском духе, что плоды ее трудов грозят, созрев, проломить не одну коронованную голову.

– А я-то думал, для чего ж дужки на короне сверху прилепили… А это шоб плоды Никотейских происков на голову не падали! Но мы ж тоже не Ньютоны…

– Ньютоны не Ньютоны, а раз Институт настаивает на нашей переброске, значит, основания для этого более чем веские.

– Так шо ж, – Лис с обидой поглядел на торжественное шествие аборигенов, несущих в качестве живого знамени мальчишку, жестикулирующего и безуспешноно пытающегося что-то втолковать окружающим, – уйти, не сказав Федюне ни «здравствуй», ни «прощай»? Устроили, понимаешь ли, забег под девизом «Для бешеной собаки семь верст не крюк», зашугали местных попов, образцово-показательно отгребли в торец и, утершись, пошли спасать Империю от юной топ-модели?

– Лис, я этого не говорил, – остановил напарника Вальдар. – Но справедливости ради должен заметить, что Империю, вероятно, спасать придется. Хотя мне самому пока непонятно от чего.

– Зато ясно от кого. Во девка развернулась! А ты-то хорош! «Небесное создание»… Буквально ангел во плоти! Не все, что с неба – от бога. Радуйся, что страусы не летают.

– Сережа, это к делу не относится. – Камдил состроил недовольную физиономию. – Сейчас мы рассматриваем один-единственный вопрос: задерживаемся тут, чтобы выяснить, какая муха укусила нашего мальчика, или же обижаемся донельзя и отправляемся выполнять институтское задание?

Между тем шествие продолжалось, и среди нестройных криков вдруг послышался чей-то сильный голос, распевно выводивший древнюю балладу.

– Слушай, а че это он там поет? – вдруг напрягся Лис, временами ревниво относившийся к возможным конкурентам менестрельного цеха. – Про какого-то поросенка…[35]35
   Поэма ирландского отшельника Мирддина, в которой он обращается к своему ручному кабану.


[Закрыть]

Вальдар прислушался к словам:

 
– Почему ты думал о сне?
Слушай водяных птиц в брачный сезон!
Владыка из-за моря придет в понедельник,
Да возрадуются валлийцы его замыслу!
 

– Час от часу не легче. – Лицо рыцаря помрачнело. – Это пророчество Мирддина, который здесь, в Уэльсе, почитается не менее, чем Мерлин во всем остальном цивилизованном мире. Похоже, нашего Федюню всерьез принимают за обещанного владыку, пришедшего из-за моря.

– Он, конечно, заморыш, не без того, однако попрошу учесть, шо за время службы у нас он все-таки слегка отъелся, и его теловычитание приняло легкую видимость телосложения. Но при всем при том, какой из него властитель?

– Лис, не до шуток. Для всех этих людей – он обещанный пророчеством властитель из-за моря! Это Уэльс, здесь пророчества обязаны сбываться, здесь сказать кому-нибудь, что не существует эльфов, фей и прочих изысков фантазии Творца Предвечного – все равно что расписаться в собственном невежестве. И не просто расписаться, а поставить большую круглую печать…

– Лучше треугольную, как на больничном. Не, я все понимаю, но прикидываю – получается, шо Федюня из Сноудона вынырнул никак не в понедельник, а так в среду-четверг.

– Это ты уже никому не объяснишь. Если завтра сей марш протеста сам по себе не увянет, то послезавтра в Уэльсе найдется добрая сотня очевидцев, которые, как ты говоришь, бия себя пяткой в грудь, расскажут в деталях, что Федюня ходил по воде, и именно в понедельник.

– Ага, и вода закипала у него под ногами.

– Не подсказывай!

– Да это я так, к слову… Меня тут вдруг заинтересовало: ежели Андай обладал даром предвидения, узрел за тысячу верст нашего мальчика и так все устроил, что мы вместе с ним приперлись к этому Светлояр-озеру, то не был ли поход задуман только для того, чтобы заполучить Кочедыжника Федора Батьковича в Китежскую школу младших командиров, или как там она называется… Так сказать, подготовка кадрового резерва.

– Если убрать турусы на колесах, – задумчиво сказал Камдил, – ты предполагаешь, что Федюня – новое вместилище Андая?

– Ну-у-у… Что-то типа того. А шо тебя, собственно, так смущает? Обычные змеи время от времени меняют шкуру, а Андай – необычная змея, он вот голову поменял. Учитывая невозможные возможности волновой генетики, ничего нереального тут нет.

– Очень занятная версия. Пока что все имеющиеся данные в нее укладываются, как рука в перчатку. Например, странное поведение мальчишки… В нем, должно быть, сейчас борются два начала – собственное, человеческое, и Андая. Опять же Мстислав…

– Шо уже – шо? Уже Великий князь тебе недостаточно велик? С ним-то что не так?

– С ним все так, но вот какая незадача, пойми меня правильно… Я говорю это вовсе не потому, что я англичанин, а он – русский князь. Его английские корни мне известны, возможно, лучше, чем прочим. Но не понимаю, зачем Андаю было устраивать воцарение Мстислава в Англии. Вернее, до этого момента не понимал…

– И шо, упав с коня, наткнулся на мысль?

– Есть предположение. Поправь, если что-то покажется тебе нелогичным. Англия – остров, вернее, группа островов, и довольно сильно изолирована от всей прочей Европы.

– Очень верное наблюдение.

– Король Британии – самая могущественная фигура на острове.

– Это смотря какой король.

– Гарольд III.

– Скорее «да», чем «нет». Но пока еще скорее «нет», чем «да».

– Среди прочих королевств на Британских островах Уэльс населен людьми с наиболее, пожалуй, развитым мифологизированным сознанием.

– Тебе виднее…

– Поверь на слово, – усмехнулся Камдил. – Так вот, Мстислав, во втором поколении пользующийся услугами Андая, становится королем Британии, которая, как мы уже сказали, изолирована от остальной Европы. Таким образом, он больше настроен на сотрудничество с потомками Ангуса[36]36
   Подробнее см. книгу В. Свержина «Лицо отмщения».


[Закрыть] и, насколько я могу понять, определенно чувствует вину за гибель Андая.

– Перед кем?

– Перед собой, перед отцом, который теперь обитает в Китеже.

– Может, и так. Дальше что?

– Дальше появляется Федюня, которому Мстислав, как ни крути, свой. Причем является к королевскому двору не сам, а во главе бушующей толпы, видящей в нем обещанного древним пророчеством властителя из-за моря, спасителя и избавителя.

– Ага, запал ввернут в гранату, осталось только дернуть за кольцо.

– Именно так. Усилиями короля Гарольда III с подачи Федюни Кочедыжника Англия может стать великолепным плацдармом для создания новой, – Камдил замялся, – возможно, религии. Но я бы сказал – концепции мироустройства.

– Концепция… Не путать с контрацепцией. Эк ты завернул! Хорошо бы узнать, что по этому поводу сам Федюня думает.

– Это верно. Значит, делаем так: как только брожение народных масс устанет бродить и расположится на привал, мы берем нашего мальчика и задаем ему напрямик все накопившиеся вопросы.

– А эти? – Лис кивнул на бредущих рядом стражей.

– А что эти? Придется обездвижить. Без особого членовредительства, однако надежно.

А между тем над толпой неслось:

 
Разве вы не видите порывов ветра и дождя?
Разве вы не видите, как сталкиваются дубы?
Разве вы не видите, как море кидается на землю?
Разве вы не видите истины в его трудах?
Разве вы не видите солнце, как оно спешит по небу?
Разве вы не видите звезды, как они падают?
Разве вы не поверите в Бога, доверчивые люди?
Разве вы не видите мир в опасности?
О, ради тебя, Господи, да не набросится море на сушу!
Что осталось нам такого, из-за чего мы останемся здесь?
Некуда бежать от мельницы страха,
Негде переждать. Томительное ожидание!
Нет ни совета, ни ключа, ни пути
Изгнать из наших душ смятение страха. [37]37
   Плач по Лльюэлину ап Гриффиду, последнему валлийскому королю.


[Закрыть]
 

– Знать бы еще, куда они идут, – наблюдая за движением вооруженного сброда, вздохнул Лис.

– Думаю, скоро выясним.

Плененный рыцарь оказался прав – не прошло и получаса, и на очередном открывшемся взору холме путники увидели громоздкую четырехугольную башню, окруженную шестиярдовой зубчатой стеной. У подножия холма виднелось большое селение, должно быть, мнившее себя городом.

– Капитан, ты у нас спец, – приглядываясь к развевающемуся над замком флагу, сказал Лис, – я шо-то не разберу: там нарисован какой-то обрубок мужика в шарфике – что это за валлийский геральдический прикол?

– В шарфике? – Камдил напрягся и стал вглядываться в плещущее на ветру полотнище. – Ну да, я должен был догадаться…

– О чем, Капитан? Шо не слава богу?

– Я сам пока толком не пойму, к чему это все, но только там не мужик, а мальчик, и на шее у него не шарф, а змея. Это замок кого-то из семейства Варвин. Есть в Уэльсе такой древний род. По легенде, мать прародителя его заснула в саду и проснулась от того, что по ней ползла змея. Девушка, конечно, всполошилась, вступила в неравный, но успешный поединок, а через некоторое время у нее родился сын с очень характерным родимым пятном на шее – будто змеиный след. И стал он в Уэльсе известным героем, и множество семейств ведут от него свой род.

– И опять мальчик, и опять змея, – закончил Лис. – Хитро, – он приподнял уголок губ, усмехаясь старой легенде, – непонятно, что сия аллегория означает, но меня сейчас другое интересует: рупь за сто даю – эти офедюнившие энтузиасты собираются штурмовать замок.