Текст книги "Сын погибели"

Глава 17

Женщины делятся на два вида: с кем хорошо, но без них еще лучше, и тех, с кем плохо, но без которых еще хуже.

Джакомо Казанова

Побирушка чуть приоткрыл глаза и огляделся. Он сызмальства привык осматриваться, чуть приподняв ресницы и не показывая виду, что бодрствование сменило глубокий сон. Заря еще не занялась. На сеновале, где расположились он и его собрат по нищенскому цеху, больше не было ни души. Рыцарь, Федюня и их приятель с переломанным носом ночевали в доме, под крышей. Молчаливые варяги, меняясь, сторожили всю ночь. Можно было спорить на что угодно: старая, римских времен, ферма, давшая приют путникам, никогда не видела таких гостей.

Хозяин с многочисленным семейством, заметив подъезжающий к воротам небольшой отряд, схватился было за вилы, но, трезво оценив обстановку, вовремя передумал. Когда же щедрый рыцарь, заговорив о ночлеге, бросил ему золотой, крестьянина будто подменили. Он с домочадцами перебрался в стоящую поодаль кухню, уступив гостям жилое помещение, заодно, на всякий случай, взяв под контроль хранившиеся там продукты.

Вчерашние нищие коротали ночь на сеновале, глядя, как светлеет горизонт, и очертания предметов обретают привычную четкость.

– Эй. – Побирушка толкнул сопящего в обе дырки соседа.

– А? – коротко отозвался тот.

– Тихо, не галди. Мне самое время исчезнуть, чтобы поутру вернуться, как господа просыпаться начнут.

– Ага.

– Ну что «ага»? Ты видал, какие звери на воротах стоят?

– Это да.

– Вот и я говорю – с ними не пошуткуешь. Можно попробовать незаметно выскользнуть, но вдруг учуют – не сносить головы!

– И чего?

– «Чего»… А того. Идти надо напрямую. Мол, сюда поблизости, в лесок, ягод-грибов набрать…

– Хитро.

– Это я и без тебя знаю. Так, стало быть, я сейчас корзинку раздобуду и вместе пойдем. А дальше: ты хоть разбейся, а ягод-грибов набери, а я – в монастырь. Уразумел?

– Угу.

– Тогда покуда глаза протри да солому из головы выбери. А я за лукошком и обратно. – Побирушка скользнул вниз по сеновалу. – Слышь, не спи!

– Не-а, – раздалось сверху, но того, к кому были обращены слова, ответ не интересовал.

Нищий бросился к дому, туда, где в первом нежилом этаже хранилась всевозможная необходимая в хозяйстве утварь. Но едва проник он в каморку под лестницей, как та неожиданно осветилась, заставив вчерашнего попрошайку испуганно прижаться к стене.

– Не губи, – прошептал он, – я ж…

Он начал мелко креститься:

– Я ж все как надо… Как ты сказал.

– Не ходи никуда, – послышался негромкий, но оттого не менее требовательный голос.

– А как же ж…

– Не спрашивай. Делай, что я говорю. Куда бы Сын погибели отныне ни пошел – иди за ним. В пламя пойдет – иди за ним. Да всегда кинжал держи наготове.

– Зачем кинжал? – обмирая, спросил побирушка.

– Чтобы вонзить его, – жестко ответил звучавший из сияния голос.

– Да не смогу я…

– Сможешь. Я удар направлю и силу дам.

– Да не по мне это! И грех какой!

– В этой смерти нет греха, как убил бы ты змею, что грозит матери, породившей тебя. Жди знака!

Сияние вмиг исчезло, оставляя перепуганного голодранца в кромешной тьме, моментально спустившейся после яркого света.

Нищий постоял несколько минут, прижавшись спиной к стене, не в силах отдышаться и унять дрожь в теле.

– Господи! И зачем я только увязался за этим проклятым мальчишкой! – и незаметно выскользнул из каморки.

– А корзина где? – поражая искусством риторики, поинтересовался его приятель, сонно глядя на вернувшегося товарища.

Бледный побирушка дернул щекой и буркнул, пряча глаза:

– Без грибов обойдутся.

Порт был полон народу. Невзирая на запрет церковного суда Уэльса, толпы зевак подбирались поближе к пирсу, чтобы самолично увидеть Сына погибели и героев, его схвативших. Городские стражники отгоняли чересчур любопытных от корабля, но те лезли на деревья, крыши домов, выходили на лодках в море. Еще бы: Сын погибели, чье имя последние дни держало в страхе всю округу, был изловлен и в сопровождении мрачных, как сторожевые псы, северян привезен сюда – именно к тому месту, где не так давно вершил свои бесчинства.

Из уст в уста пересказывались многочисленные истории о чудесах и злодеяниях вышедшего из озерной глуби посланца тьмы. Рассказы эти были один другого страшней и не имели ничего общего с реальностью. Но об одном случае шептались, пожалуй, чаще других.

Речь шла о чудодейственной земле, присланной самим Бернаром из Клерво, – именно с ее помощью удалось схватить злокозненного Сына погибели, ибо вдруг пыль обратилась в пламя, и то пожрало воинство демонов, овладевших бренной людской плотью. Ни стены, ни хладное железо не могли остановить всеочищающий святой огонь.

– Да, Капитан, – задумчиво глядя на снующих вдоль пирса матросов, сокрушался Лис, – похоже, с рассказкой о страшной силе местного суглинка я перестарался. Но кто ж знал, что легенды о местной почве вовсе не беспочвенны?

– Выходит, что сработали мы на руку этому бесноватому аббату. Теперь целый Уэльс будет шуметь о том, какой он весь из себя святой чудотворец и могущественный повелитель темных сил – здесь такие байки любят, – ответил Камдил.

– Ну а шо было делать? – Сергей оперся кулаками о планшир.[55]55
   Планшир – планка, закрепленная на фальшборте для его упрочения.


[Закрыть] – Слава богу, хоть Федюню вывезли.

Матросы на берегу бойко сбрасывали швартовые с причальных тумб. Другие – на корабле – уже готовились убрать сходни.

– Ладно, глядишь, шумиха уляжется, – без особой уверенности продолжил оперативник. – Как ни крути, а все уже позади.

– Стойте, стойте! – раздалось с берега. – А ну, пропустите!

При этих словах городская стража начала древками копий раздвигать толпу у причала.

– Это еще что за новости? – насторожился рыцарь в белой тунике с алым крестом.

– Это такое… – вглядываясь в спешащего к кораблю толстяка, сказал Лис, – именуется «Глава церковного суда». И такое оно… Изрядных размеров.

Между тем судья с неожиданной для его впечатляющих объемов резвостью взбежал на палубу и бросился к «посланцам Бернара Клервосского»:

– Как хорошо, что я вас застал!

– Кто-то не заполнил таможенную декларацию? Или в порту недопоставка русалок для кортежа?

– Хуже! Много хуже, – не вслушиваясь в слова долговязого ревизора, залепетал судья. – Это Сын погибели! Это его козни!

– Дайте угадаю! У вас прорвало канализацию?

Судья, похоже, опешил. Но тут же, придя в себя, замотал головой:

– Мне неведомо как, но Сын погибели вывел из пламени свое воинство. Оно обрушилось на тех, кто осаждал замок, и несчастные сложили головы.

Судья всхлипнул:

– Сейчас они идут сюда! Имя им – легион! Через пару дней разбойники будут под стенами города! Я уверен – злодеи хотят освободить проклятого мальчишку. Прошу вас, останьтесь! Если мы объявим Сына погибели заложником, мятежники не решатся идти на штурм.

– Каким заложником?! – возмутился Лис. – Да там Бернар нас уже заждался. Мы еще в субботу должны были вернуться, а сегодня уже третье. Или седьмое? – Он повернулся к Камдилу.

– То, что вы просите, невозможно! – отчеканил Камдил. – Мы выполнили свою миссию, вы – делайте свое дело.

– Вот-вот. Слушайте, что говорит этот осанистый медбрат божий, этот активист Красного Креста и железный кулак эволюции.

– Чем дальше Сын погибели будет от этих берегов, – объяснил Вальдар судье, – тем меньше смысла его людям штурмовать ваши стены. В остальном же вручите себя попечению Господнему.

– Точно, – подытожил Лис. – И не забудьте привязывать верблюда. Иначе, – он развел руками, – сами виноваты.

Смиренно потупив взор, Никотея выслушивала список «Кредо» и «Отче наш», которые ей следовало прочесть, дабы загладить прегрешения, упомянутые на исповеди. Самый придирчивый духовник не смог бы упрекнуть новую католичку в пренебрежении молитвами. Никотея и впрямь шептала их много и неистово, правда, окружающие не догадывались, о чем думает прекрасная богомолка в тот момент, когда никто не донимает ее пустой болтовней.

– Ступай с миром, дочь моя, и впредь не греши, – увещевающе произнес святой отец, отпуская герцогиню Швабскую из исповедальни.

Та вышла и, не поднимая глаз, направилась к дверям храма, заставив глядевшего ей вслед священника невольно вздохнуть, любуясь грацией высокородной прихожанки.

Эскорт ее высочества ждал появления Никотея.

– Гринрой! – властно позвала герцогиня. – Следуй рядом, остальные пусть едут чуть поодаль.

– Как прикажете, моя госпожа. – Рыцарь Надкушенно– го Яблока придержал стремя хозяйки, помогая ей усесться в седло.

– Есть ли новости? – поинтересовалась севаста.

– Как сообщают из Кельна, нанятая вами толпа плакальщиков из балтийского Поможжа так рыдала у стен дома архиепископа, что тот, опасаясь наводнения, был вынужден самолично выйти к несчастным и полдня выслушивать их вдохновенные стенания.

– И каков результат?

– Как и предполагалось, терзания несчастных христиан, утесняемых полчищами диких язычников, настолько впечатлили Его преосвященство, что он, потрясая своим посохом, точно копьем, поклялся не знать отдыха, покуда вблизи границ христианских земель творятся такие бесчинства.

– Он объявил крестовый поход?

– Конечно. Объявил и послал своему викарию – моему дяде – в Рим письмо с требованием добиться от Папы Гонория благословения этого богоугодного предприятия.

– Вот и прекрасно. Сообщи дяде, что нас это вполне устраивает. Более того, надо предпринять все возможное, чтобы Его Святейшество назначил главою христианской церкви всех балтских земель именно нашего дорогого архиепископа – он засиделся в Кельне.

– Считайте, что уже сделано, – улыбнулся Гринрой.

– Что, кстати, сообщает преподобный Эрманн?

– Пока ничего серьезного. Пишет, что понтифик – милейший человек, большой любитель риторики и поэзии.

– Это и так все знают.

– Но мой дядя и сам, между нами говоря, слагает недурные песенки. Может, слышали? – Он начал напевать. – Твое лицо нежнее розы, когда б еще и аромат…

Никотея закатила глаза:

– Гринрой, мне ни к чему вирши твоего дяди!

– Странно, а Его Святейшеству понравились… Папа Гонорий каждый день призывает к себе дядю. И ваш покорный слуга с выражением читает ему…

– Стихи?

– Иногда стихи. Но в основном корреспонденцию, приходящую к Его Святейшеству. Дядюшка пишет, что не исключает варианта провала нашего замысла добыть ему шапку архиепископа Кельнского, ибо Папа Гонорий намерен оставить дядю при себе.

– Это хорошая новость. Очень хорошая.

– Моя госпожа, что я слышу? Впервые мне доводится наблюдать, как срыв ваших планов становится хорошей новостью!

– Только у мертвых не меняются планы. – Никотея повернула лицо к своему наперснику.

– И то верно, – вздохнул Гринрой. – Вот я, к примеру, и думать не думал, что стану рыцарем. А теперь – изволь, готовься к турниру.

– Ты боишься?

– Нет. Но видит Бог, мне невдомек, что за удовольствие под гул толпы вышибить кого-либо из седла. А уж тем паче самому шлепнуться на землю на всем конском скаку. Как хотите, но эта забава не для меня. Я пускаю в ход оружие, только когда не хватает слов. А здесь?.. – Гринрой развел руками.

– Раз так, – Никотея устремила на паладина чуть насмешливый взгляд, – пожалуй, я смогу освободить тебя от печальной необходимости вылетать из седла на потеху толпе. Раз уж слова нравятся тебе больше рыцарского меча, ты будешь сражаться этим оружием.

– Да? В самом деле?

– Я никогда не обещаю попусту.

– И… – Гринрой вопросительно взглянул на Никотею, ожидая подвоха, – что я должен сделать?

– Отправиться во Францию.

– Во Францию?

– Ну да. Ко двору короля Людовика.

– Зачем?

– В качестве папского легата.

– Кого?! – Глаза Гринроя вылезли на лоб.

– Не останавливайся и не привлекай внимания. Ты поедешь в качестве папского легата…

– А, понимаю, вашему высочеству хочется меня обезглавить. Но почему во Франции, а не здесь?

– Ерунда. Я как раз очень рассчитываю на твою голову: я видела, как ты изображал в Англии то купеческого слугу, то неотесанного мужлана-наемника. У тебя дар, большой дар. Ты сможешь сыграть легата, быть может, лучше, чем настоящий легат… А учитывая детство при монастыре…

– Хорошо, предположим… – польщенный высокой оценкой актерских дарований, согласился Гринрой. – Но зачем?

– Короля Франции донимает аббат Бернар из Клерво, он ищет на Бернара управу у понтифика. Я хочу, чтоб твой дядя в ближайшее время предоставил Его Святейшеству отчеты, которые вынудят Папу Гонория наложить интердикт[56]56
   Интердикт – временное отлучение от Церкви.


[Закрыть] на французское королевство.

– И я… – Гринрой ошарашенно вытаращился на герцогиню.

– Именно так, мой славный рыцарь, именно так.

Тяжелая и величественная башня Тауэра возвышалась над Лондоном, надменно глядя через реку на болотистый низкий берег. Когда-то, покорив эти земли, Вильгельм Завоеватель велел построить эту цитадель залогом своей власти. Чтобы затруднить подходы к ней, он отдал приказ не трогать непролазные топи, занимавшие десятки миль в округе, нимало не смущаясь болотной сыростью, которой тянуло с Темзы даже в самую жаркую погоду.

В отличие от сурового нормандца жена его сына – Эдит Матильда – никак не могла приспособиться к царившей вокруг атмосфере военного лагеря. Ей, внучке князя руссов, с детства слышавшей рассказы доброй матушки о роскошных садах вокруг теремов, невдомек было, отчего вдруг повелительнице Британии выпало жить в мрачном каменном мешке. И улучив момент, она уговорила мужа найти близ крепости место посуше и насадить там сад.

Уходу за своим любимым детищем королева Мод посвящала все свободное время. Годы, проведенные в стенах монастыря, приучили ее к тщательности и скрупулезности; сад рос на диво хорошо, привлекая своей небывалой роскошью лордов со всей Британии. Правда, даже сад не смог уберечь любимую жену свирепого короля: сырость и несносный нрав мужа рано свели ее в могилу. Но и сам Генрих Боклерк, и его дочь, Матильда, любили проводить время, гуляя меж аккуратных, как на подбор, яблонь, груш и зарослей сирени. Сейчас яблоки уже опадали, сад желтел, но все еще радовал взор.

Садовник с двумя мальчишками-подручными, увидев приближающуюся королеву, оставил тяжелую корзину, полную ароматных плодов, и поспешно склонился перед государыней. Но та лишь кивнула, не прерывая беседы с гостем.

Высокий, худощавый юноша, почтительно следовавший рядом с Матильдой, что-то оживленно ей говорил на непонятном садовнику наречии, слышанном им от приезжающих из-за моря господ.

– …Но вы же не станете отрицать, мадам, что король Людовик как властитель Франции и помазанник Божий осуществляет то, что ему предначертано от века. Нормандия никогда не была самостоятельной державой.

– Да, – мягко улыбаясь, согласилась Матильда, – не была. Король Франции, предок нынешнего короля, вручил моему предку земли Нормандии, дабы защитить себя с его помощью от ярости викингов. И мой предок сумел его защитить. Мой дед, мой прадед, дед моего деда – все они были честными вассалами королей Франции. Что же теперь? Не опасаясь более набегов с севера, Людовик Толстый решил отобрать наши владения? Да, мой отец воевал против него. Но если завтра король пожелает отнять Анжу у твоего рода, неужели ты будешь безропотно покоряться и склонять шею? – Она с интересом поглядела на собеседника.

Тот вспыхнул и потянулся рукой к поясу – туда, где в прежние времена висел меч.

– Я, – он замялся, чувствуя, что отчего-то краснеет под взглядом хозяйки этого чудесного сада, – я не ведаю, – пробормотал он, не сводя с королевы восхищенных глаз.

Ни Анжу, ни Нормандия не интересовали его в этот миг. Фульк вспоминал берег моря, терзающую его боль и чудесное лицо, возникшее, словно из тумана его сознания. Таким ликом могла обладать лишь фея, и вот теперь он шел рядом с этой волшебной феей по волшебному саду, пытаясь осознать и принять факт, что перед ним – земная женщина. И это совершеннейшее творение Господне награждает его своим вниманием.

– Вот видишь, – продолжала Матильда, – я уверена, и ты бы не отдал без боя свои земли.

– Пожалуй, – ответил Фульк, не особо думая, что говорит, лишь бы доставить удовольствие спасительнице.

– Я крайне раздосадована тем, как поступил король Людовик. Разве так ведет себя сюзерен по отношению к вассалу? Ведь по сути он стал скупщиком краденого, приобретающим за несколько монет добытое разбойником с большой дороги, выкупив Нормандию у подлого захватчика, Роже Сицилийского.

Граф Анжуйский вспыхнул было снова, желая сказать что-то резкое в защиту своего государя, но прикусил язык, понимая, что любое противоречие разрушит очарование прогулки.

– Господь мне свидетель – всякий может подтвердить, я не люблю войну и никогда не хотела кровопролития. Но король Франции своим низким коварством толкает меня на этот шаг. Я была бы очень благодарна вам, граф, если б по возвращении во Францию вы стали моим заступником перед своим господином. Вам, конечно же, известно – хоть Гарольд III больше ромей, нежели нормандец, его военная слава бежит куда дальше, чем летят стрелы руссов. И точно так же, как некогда мой дед, пришедший сюда из-за моря, завоевал Англию, Гарольд может перейти Английский пролив в обратную сторону и сокрушить престол графов Иль-де-Франса. Мне достоверно известно, что многие бароны Нормандии с радостью поддержат дочь своего герцога и ее мужа.

У Фулька Анжуйского стучало в висках, он чувствовал, что земля вот-вот уйдет у него из-под ног. Душа его рвалась на части: с одной стороны, он понимал, что должен как можно скорее спешить к королю и, если это возможно, предотвратить зреющую бурю, но в то же время сознание, что придется расстаться с королевой его грез, лишало сил и делало ноги ватными.

Матильда остановилась, стараясь разглядеть на лице собеседника впечатление, произведенное ее последними словами. В темных, распахнутых глазах Фулька читались смятение и боль.

– Тебе плохо, мой мальчик. – Она встревоженно прикоснулась рукой к его лбу.

– Да, – выдавил из себя анжуец, чувствуя прилив крови к щекам.

Матильда невольно улыбнулась – еще никто и никогда не глядел на нее так. Она даже объяснить не могла как. Покойный супруг, император Генрих, постоянно смотрел куда-то вдаль, лишь изредка с удивлением замечая ее. От Конрада – герцога Швабского и наперсника ее детских игр – так и веяло страстью, но Матильду он только желал. А любил корону. Король Гарольд, которому отец вручил свою дочь как награду, был грубовато-нежен, но чересчур суров. Матильда опасалась встречаться с ним глазами, подсознательно ощущая, что, не меняясь в лице, ее суженый может снести голову неугодному и, вернув меч в ножны, как ни в чем не бывало продолжать беседу.

Этот юноша глядел на королеву так, будто в мире не существовало более ничего, достойного внимания. Она почувствовала себя неловко оттого, что завела с гостем беседу о своих законных притязаниях на Нормандию, о войне…

– Ты, должно быть, беспокоишься о близких? – чтобы как-то сгладить впечатление, спросила Матильда. – Можешь не волноваться: сюда, в Лондон, недавно приходил корабль из Нормандии – я велела передать Людовику и герцогу Анжу, что небо по-прежнему хранит тебя и, благодарение Господу, вскоре ты будешь совсем здоров.

– Корабль из Нормандии? – сконфуженно переспросил Фульк.

– Да, мой дальний родич – виконт де Вальмон – прислал вино для королевского стола. Род де Вальмонов уже в четвертом поколении имеет привилегию поставлять ко двору вина из Шампани, Бургундии и с берегов Луары. – Она заметила, что лицо юноши начало бледнеть. – Что-то не так, мой друг?

– О нет, – сдерживая волнение, проговорил юноша. – Я благодарен вам за заботу.

Он порывисто схватил руку Матильды и, опускаясь на колено, как перед священнослужителем, припал к ней губами. Сердце колотилось, словно стремясь вырваться наружу. Анжуйцу казалось, что Матильда оскорбится, разгневанно вырвется и уйдет прочь, но теперь, когда дарованное ему Господом убежище так нелепо было открыто, медлить долее казалось невозможным. Кто знает, не поджидают ли прямо возле выхода из сада присланные де Вальмоном убийцы?

На удивление Фулька, рука королевы не двинулась под его губами. Он поцеловал ее еще раз, затем еще, почувствовал, как вторая ладонь Матильды ложится на его волосы…

– Ну что ты, встань, – прошептала взволнованная женщина, закусывая губу. – Встань, нас могут увидеть!

Ночь застала корабль в гавани. Корабельный плотник с парой свободных от вахты матросов ладил избитые вчерашним штормом борта, покачивая головой и с опаской глядя на кормовую часть, где располагался знатный рыцарь, его свита и диковинный арестант.

Совсем недавно, когда судно отчаливало от берегов Уэльса, плотник смотрел на странного мальчишку со смешанным чувством испуга и жалости – ему никак не представлялось, что щуплый парнишка способен наделать столько шума, заставить величать себя не абы как, а Сыном погибели. Так продолжалось до прошлой ночи. Море, устав смирно нести на спине большие и малые корабли, взъярилось не на шутку и начало перебрасывать их суденышко, как детвора – набитый тряпками мяч. Ни искусство капитана, ни расторопность матросов, ни даже молитва святому Николаю, казалось, были не в силах спасти терпящих бедствие из зияющей пасти морской пучины.

Но произошедшее дальше заставило позабыть страх перед бездной. В какой-то миг корабль вздрогнул, точно сел на мель. Экипаж уже приготовился распрощаться с жизнью, но не тут-то было – повинуясь неведомой силе, судно вдруг понеслось без руля и ветрил поперек волны так, будто волокла его чья-то сильная рука. Однако плотник был готов поклясться, что не рука: во вспышке молнии он ясно видел, как в развале меж волн мелькнуло нечто, до жути напоминающее огромную змеиную голову – мелькнуло и исчезло в пенных валах. Не он один заметил чудовищную длинную шею, извивающуюся в воде. Но поутру, когда шторм стих, рыцарь с алым крестом на тунике потребовал от экипажа хранить молчание, заверяя, что никакого чудовища не было, а были лишь рожденные страхом призраки.

Как бы удивился сейчас плотник, узнав, что творится в голове самого крестоносца.

– Дядюшка Джордж, это не течение, да и откуда здесь течение? Это был змей. Причем не какой-нибудь гигантский угорь, а вполне разумное существо.

– Ты хочешь сказать, что вас спасал кто-либо из ближайших родственников Андая?

– Вероятнее всего. И, возможно, не один. Мне показалось, что корабль поддерживают с обеих сторон.

– То есть, получается, род Андая не просто воспринимает как должное переселение души своего предводителя в безвестного мальчишку, а возлагает на него какую-то миссию.

– Да, – согласился Камдил. – Причем что это за миссия, Федюня и сам скорее всего понятия не имеет. А уж какая нам в ней отводится роль – не знает и подавно.

– Прекрасно, – вздохнул Баренс. – Ангелы требуют вывести реинкарнацию Андая из этого мира, Андай со своим даром предвидения делает какую-то непонятную ставку на вас в своей игре, а еще – нам так, между делом, надо остановить прелестную Никотею, которая, судя по поступающим из Империи сведениям, уже начала играть в ромейские шахматы.

– Есть что-то конкретное? – поинтересовался Камдил.

– Да. Крестовый поход на балтийских славян.

– Зачем?

– Пока точно не знаю. Предположительно – чтобы сплотить коалицию сторонников мужа и под знаменем крестового похода собрать в своих руках достаточную для захвата власти силу.

– Милая девочка, нечего сказать.

– Само очарование, – вспоминая лучезарную севасту, подтвердил лорд Баренс. – А потому, мой дорогой племянник, желательно, чтоб вы как можно раньше оказались рядом с этой затейницей.

– Интересно, что по этому поводу думает Федюня. У меня сильное предчувствие, что если это противоречит его планам, то вряд ли удастся до нее добраться.

– И все же попробуйте.

– Куда ж мы денемся. Сейчас только бойцов своих на борт примем. Спасибо, кстати, что позаботились направить их сюда.

– Да ну, пустое. В Лондоне им все равно делать нечего.

– О, вон и они!

К стоящему у пирса кораблю двигался небольшой отряд. Во главе его шел помощник капитана, посланный в город за «пассажирами».

– Вот и славно, все в сборе, – автоматически считая воинов, подытожил Камдил. – Хотя нет. Даже не так – на одного больше.

– Эй, ты, – рыцарь с алым крестом на белой тунике нахмурился и подошел к сходням, – кого ты там еще прихватил?

– Монсеньор, – замялся помощник капитана, – я не хотел. Женщина на корабле – к несчастью. Но она сказала, что вы будете рады ее видеть.

Невысокая фигурка в темном дорожном плаще с капюшоном ловко обогнула замершего на сходнях моряка, как огибает змея сухую ветку, и, легко взбежав на палубу, опустилась на колени перед рыцарем. Глухой капюшон отлетел назад, освобождая волну антрацитно-черных волос.

Камдил едва сдержал себя, чтоб не отшатнуться:

– Мафраз?!