Текст книги "Сын погибели"

Глава 27

В бою не успеешь оглянуться, и оглядываться уже нечем.

Йохим Мюрат

Стража у покоев Его Святейшества отсалютовала, увидев перед собой храброго капитана ди Гуеско. Дежуривший у дверей секретарь папского камерария,[72]72
  Камерарий – начальник канцелярии.


[Закрыть] приветственно кивнув барону, приоткрыл дверь, спеша доложить Папе Гонорию II о прибытии капитана его гвардейцев.

 
– Свои разносят сплетни по всей стране клеветники,
Умей хранить молчанье наветам вопреки.
Немногословный рыцарь дамами всегда любим.
Он человек надежный. Куда спокойней с ним!
Пока язык болтает, не надейся на успех!
Внакладе пустомеля: болтунам – и смех, и грех,[73]73
   Стихи Мейнлоха фон Сефелингена.


[Закрыть] —
 

слышалось из глубины кабинета наследника апостола Петра.

– Прервись, Эрманн. – Голос за дверью звучал властно, хотя и негромко. – Пусть он войдет.

Анджело Майорано набрал в грудь воздуха, выпустил его сквозь сомкнутые губы и рывком, едва не задев стражника, открыл дверь.

– Ваше Святейшество, – Мултазим Иблис ворвался в папские покои и рухнул на колени, звеня кольчугой, – о милосердии умоляю! Виновен, mea culpa! Это мой грех!

– Что случилось, Анджело? – Понтифик удивленно поднял брови. Прежде ему никогда не доводилось лицезреть своего бравого капитана в столь неловком и неопрятном виде: доспех покрыт пылью, как древний фолиант, гербовая котта висит клочьями, щетина на щеках минимум неделю не встречалась с бритвой.

– Ужасное, ужасное горе! Дон Гуэдальфо Бенчи, этот святой человек… Его больше нет с нами! – Майорано опустил голову, точно подставляя шею под удар меча.

– До меня доходили какие-то странные нелепые слухи, будто ты и твои люди умертвили его близ Пармы.

– Это подлый навет! Я спас его от коварных убийц, иначе, осмелюсь спросить, был бы я сейчас здесь? Решился бы я предстать пред тем, кому дана власть над ключами Царствия небесного и врат Преисподней? Я спас его, но, увы, увы… недолго мне суждено было радоваться.

– Я не поверил слухам и решил дождаться твоего прибытия, мой храбрый Анджело. Когда б не вернулся, тебя бы отыскали и в гареме султана Египта. Но я знал – ты честный рыцарь, и вижу, что не обманулся. Говори же, что произошло.

– Не смею, – всхлипнул старый пират, исподтишка разглядывая драгоценные камни в перстнях, унизывавших пальцы Гонория II.

«Черти б его разорвали! – крутилось у него в голове. – Готов поспорить, Его Святейшество варит золото и превращает булыжники в этакие сокровища. Но где же он хранит свой дьяволов гримуарий? Эх, остаться бы с Папой наедине! Хоть не на день, хоть на полдня!

– Отчего же? Если нет на тебе греха – ты ни в чем не виновен. Если же грех невольный – я прощаю его.

– Ваше Святейшество, не мне судить о том, грешен ли я. Господь свидетель – я делал, что мог, но, увы, спасти преподобнейшего фра Гуэдальфо оказалось выше человеческих сил.

– Говори толком! – потребовал слуга слуг Господних.

– Близ Пармы нам удалось уйти от коварных убийц, посланных вашими тайными врагами. Мы, сделав изрядный крюк, добрались до Франции, но там нас ждала новая беда. – Майорано тяжело вздохнул. – Имя ей – волк в овечьей шкуре – аббат Бернар из Клерво!

– Что? – нахмурился понтифик. – Что на этот раз позволил себе этот гнусный выскочка?! Один раз он уже изгнал моего посланца, в самых мерзких выражениях изъявив непочтение к Риму. Во имя Господнего милосердия я не стал карать его, объявив лишь свое недовольство, а теперь этот негодяй поднял руку на моего легата?

– Попав в земли Франции, мы очень скоро угодили в западню, о которой и гадать не могли. Граф Тибо Шампанский – цепной пес нечестивого аббата, возомнившего себя пророком, – остановил нас и потребовал от преподобного фра Гуэдальфо следовать за ним в Клерво. Мы готовы были драться, покуда кровь хотя бы каплей оставалась в жилах, но благороднейший, добрейший фра Гуэдальфо запретил нам: он еще верил, что слово истины поможет одному служителю Господа понять другого. Мы были вынуждены повиноваться… Лишив коней, а заодно с тем – оружия, нас выпроводили прочь из земель графа Шампанского.

– Да как он смеет! – Понтифик грохнул кулаком о вызолоченный подлокотник. – Разоружать моих людей, моих гвардейцев?! Отлучаю! Отлучаю от церкви его и всю Шампань!

– Это не все, Ваше Святейшество. Не теряя времени, я бросился на поиски короля Людовика, и небо было так благосклонно, что очень скоро нашел его, но было уже поздно. Мне неведомо, каким ужасающим пыткам Бернар Клервосский и его мерзкие ублюдки подвергли столь благородного и великодушного человека, каким был фра Гуэдальфо Бенчи, но только вскоре после моего прибытия к христианнейшему королю Франции стало известно, что на владения его наложен интердикт.

Бледность залила аристократическое лицо Папы Гонория, и его тонкий античный нос стал похож на ястребиный клюв.

– Мятеж… Подавить! Я наложу такую епитимью! – Он с хрустом сжал пальцы. – Кровавыми слезами оплачут негодяи день, когда они появились на свет.

– Король был добр и выделил мне сильный отряд, чтобы я смог отыскать фра Гуэдальфо и освободить его. Должно быть, узнав об этом, сам Бернар или же его подручные коварно умертвили настоятеля Санта Мария делла Фьоре и скрыли тело его. Мне удалось отыскать лишь слугу его преподобия – он и поведал, что люди графа Шампанского ночью куда-то увезли легата. Мы преследовали их и даже нагнали, но было поздно. Слишком поздно, – обреченно вздохнул Анджело Майорано, расстегивая поясную суму. – Вот это мы нашли среди вещей убитого.

Он положил к ногам Папы наперсный крест и перстень настоятеля храма.

– Я не смог уберечь его и достоин кары.

– Ты достоин награды как верный и храбрый воин, – после недолгой паузы заговорил понтифик. – Так же, как враги твои достойны геенны огненной.

«Хорошее сравнение, – предательская улыбка чуть не искривила губы барона ди Гуеско. – Ах, как играет свет в рубине на его указующем персте! Проклятие, этот указующий перст был бы хорош и без рубина!»

– Но довольно о мертвых, – продолжал Гонорий II. – Всевышний упокоит великомученика среди праведников своих, и ангелы в царствии небесном воспоют ему осанну. Мы же покуда на земле и займемся делами земными. Во-первых, следует незамедлительно отменить интердикт.

– Если мне будет позволено сказать – это весьма уместно. Король Людовик ныне сражается с мятежниками как в Шампани, так и в Нормандии. И стоит ему ударить по одним, как он тут же оборачивается спиной к другим. Интердикт же лишает его возможности опереться на рыцарство и простой люд даже в собственных землях.

– Молчи, Анджело! Я знаю, что такое интердикт, – оборвал его ключник святого Петра. – Эрманн, ты говорил, что герцог Конрад Швабский был бы предпочтительнее на императорском троне, нежели иные претенденты?

– Я и продолжаю это утверждать, Ваше Святейшество. Герцог не по возрасту мудр. Храбростью он не уступает пылкому яростному Генриху Льву, и куда моложе, а стало быть, энергичнее и выносливее старого Лотаря Саксонского. К тому же его благочестие известно всякому, кто живет в землях Империи.

– Так вот, подготовь ему письмо. Если он силой оружия поддержит короля Франции, я признаю его права на императорский трон и сочту уместными его притязания. Подготовь энциклику,[74]74
   Энциклика – обращение Папы Римского к верующим.


[Закрыть] в которой я снимаю интердикт с Франции и отлучаю от Церкви еретика и братоубийцу Бернара и всех, кто посмеет следовать за ним.

– Сегодня же все будет готово, Ваше Святейшество.

– Уверен, ты прекрасно справишься.

– Дозвольте мне лично доставить ваше послание королю Франции, – расправил плечи барон ди Гуеско. – Я обещал государю, что на коленях буду умолять вас спасти его королевство, и мне было бы весьма лестно, если б Ваше Святейшество позволили засвидетельствовать мою честность по отношению к христианнейшему королю Людовику.

– Ты настоящий рыцарь, дон Анджело. Такой, каким подобает быть истинному сыну церкви, опоясанному мечом. Но ты устал, измотан…

– Даже если я умру через мгновение после того, как вручу ваше послание Людовику Французскому, нет для меня большей награды, чем эта.

Гонорий II восхищенно причмокнул и улыбнулся:

– Я рад, что мне служат такие ревностные воины. Ступай, отдохни пока. Я предоставлю ту награду, о которой просишь, и сверх того награжу от себя. – Папа Римский осенил капитана гвардии крестным знамением и, благословив, протянул руку для поцелуя.

Майорано едва зубами не впился в вожделенный перстень и лишь усилием воли заставил себя чуть прикоснуться губами к изнеженным перстам. Сделав это, он поднялся и направился было к двери.

– Приди вечером за письмом королю. Я лично отпишу ему. И… – Понтифик чуть помедлил, задумавшись. – Возьми. Вот тебе за верную службу. – Он снял с пальца перстень с рубином.

– О, не знаю, как благодарить вас, – склонился Мултазим Иблис.

«Быть может, сейчас он сохранил себе жизнь», – мелькнуло в голове пирата.

Выйдя из папского кабинета, Майорано остановился, примеривая кольцо. Оно налезало лишь на мизинец. Внутренний огонь, пылавший в рубине, завораживал, не позволяя оторвать глаз.

 
– От этой доброй вести прошла печаль моя,
Вернулся мой любимый в родимые края, —
 

послышалось из приоткрытой двери.

– Оставь, Эрманн, не до того, – раздраженно бросил Гонорий II. – Займись лучше энцикликой и посланием герцогу Швабскому!

– Всенепременнейше, Ваше Святейшество! – «Крестный отец» Никотеи, поклонившись, вышел из кабинета и направился по коридору в свои покои.

– Ваше преосвященство, – Анджело Майорано поравнялся с ним и склонился перед святым отцом, – быть может, желаете на словах передать что-нибудь своему племяннику?

Задумчивые меланхоличные волы медленно влекли огромную повозку по старой римской дороге. Сейчас дорога уже не выдерживала требований, предъявлявшихся некогда к этим кровеносным сосудам Европы: экипаж невесты уж точно не разъехался бы здесь с катафалком.

По сути, то, что теперь посреди императорского войска катилось по Франции, представляло собой павильон на колесах – внутри него был накрыт стол, на колоннах, поддерживавших расшитый звездами купол, висели клетки с певчими дроздами. Завершали интерьер «выездной резиденции» лежавшие повсюду восточные ковры.

Стража, со всех сторон окружавшая экипаж, страдальчески отводила носы от аппетитных запахов, тянувшихся шлейфом за повозкой. За обеденным столом в павильоне удобно расположились восхитительная императрица Никотея и ее доблестный товарищ по дальним странствиям Вальтарэ Камдель.

– …Теперь же, друг мой, настало время покончить с варварским наследием, которое погрузило во мрак земли Империи на много столетий. Единый бог, единый первосвященник и единый император – вот основа мироустройства, дающая покой и благополучие всем подданным без изъятия. Как сказано в послании апостола Павла: «Ни иудея, ни эллина». Королевства, герцогства, княжества – все эти куски бывшей великой Империи лишь ослабляют ее некогда могучее тело. Расчлененный исполин не встанет на ноги. А кому, как не вам, прославившему свое имя в крестовом походе, знать, насколько велика угроза, нависшая не только над землями ромеев, но и над всей Европой.

Не пришло ли время прекратить споры о том, исходит ли Дух святой от Отца небесного, или же от Отца и Сына, когда из самих христианских земель может скоро изойти дух?! Лишь в единении наша сила. – Никотея сделала знак виночерпию, и тот наполнил кубок рыцаря. – Сейчас от вас зависит, станете ли вы мне верным помощником и своими очами увидите рассвет новой Великой Империи, или же, подобно земляному червю, будете копаться в своей привычной грязи. Но вам будет хуже, чем ему, ибо вы знаете, что свет возможен.

– Я не раз доказывал свое искреннее расположение к вам, государыня, – отпивая вино, произнес Камдил.

– Верю, что еще не раз докажете. Наш друг, Мстислав, а тем паче его духовник, брат Георгий, прислушиваются к вашим речам. Убедите их быть со мной в союзе, и ни вы, ни они не пожалеете об этом. Нормандия – законное приданое его жены. К ней я готова прибавить всю Бретань.

– Забирай. Государство не обеднеет, – вмешался Лис на канале связи. – Тем более что государство соседское. Так шо и обеднеет – невелика забота.

– Сергей, погоди. Видишь, девушка предлагает нам проект объединенной Европы.

– Я бы сказал – объеденной Европы.

– Прекрати свои шутки, – остановил Лиса Джордж Баренс. – Сами посудите: если Никотее удастся подмять под себя европейские королевства – а с ее задатками, возможностями Священной Римской Империи, военным рвением Конрада и поддержкой Ватикана это вполне может произойти, – то глобальный железный кулак, так сказать, франков ударит по воротам Константинополя.

– Там чертовски крепкие ворота. И стены в три ряда, шоб всякие энтузиасты со щитами и гвоздями не шарились.

– Я говорю очень серьезно, Сергей! Не исключено, Иоанну Комнину небо поможет сохранить трон и отбить этот натиск. Но какой ценой? И те, и другие будут ослаблены настолько, что вряд ли смогут отразить новый удар – а он непременно придет. Смяв измочаленную ромейскую империю, в Европу ринутся волны сарацинов – ответом на крестовый поход станет нашествие полумесяца. Есть другой вариант: коварством, подкупом или же каким иным способом Никотее удастся устранить дядю от власти и привести ромеев к покорности. Тогда уж туго придется мусульманскому миру. Возрожденная Римская Империя, объединившая Запад и Восток, попросту сотрет его с лица земли. И вся античная культура, сформировавшаяся в тех землях еще со времен Александра Македонского, пойдет псу под хвост. Если вспомнить, какое влияние, вернувшись с крестоносцами, она оказала на Европу…

– Ясно, ясно. То о ней лучше сразу забыть.

– Я прошу тебя, Сергей, не перебивай меня. Но, в целом, ты прав. То, что не снесет бронированный кулак христиан, уничтожит ответный пожар газавата, – подытожил Баренс. – В любом случае, при всей своей несомненной прогрессивности, идеи Никотеи, как говорится, слишком опередили время. Даже если вдруг ей все удастся с блеском и ничего из вышесказанного не произойдет, – новый «мировой порядок» не сможет поддерживать себя сам. Без такого харизматичного лидера, как наша прелестная севаста, он развалится с грохотом, едва только ее не станет. Башня на песке и без цемента! Так было и после смерти Александра Македонского, и после Карла Великого. Тогда последует новый откат в варварство и новые кровавые усобицы. Конечно, есть вариант, что Никотея увязнет в мелких дрязгах: спорах, переговорах, согласовании границ… Но, честно говоря, наблюдая ее манеру действовать, в это верится с трудом.

– Мне тоже, – согласился Камдил. – Можно попробовать использовать Мстислава, чтоб остановить нашу очаровательную подругу. Думаю, со времени отравления королевы Матильды, его нежное отношение к Никотее слегка подувяло.

– Я бы не ставил на это, – отверг идею стационарный агент. – Во-первых, вблизи чары Никотеи могут выветрить из Мономашича грустное воспоминание. А во-вторых, Мстислав нынче собирается вернуться на Русь.

– Отчего вдруг?

– Горек хлеб эмигранта, – сокрушенно вставил Лис, – и соленый пот монарших трудов не делает его слаще.

– Ничего смешного. При штурме Тмуторокани погиб Великий князь Святослав.

– А что же будет с английским престолом?

– До возвращения его займет Матильда, а вернется король Гарольд или нет, похоже, ему и самому неизвестно.

– Государыня, – склонил голову рыцарь, – должен сказать, что еще после нашего первого разговора я послал человека в Британию, дабы он поведал королю о вашем дружестве к нему. Однако вести, доставленные мне сегодня, неутешительны. Гарольд, или уж лучше его теперь снова назвать Мстиславом, возвращается в отчие земли.

– Зачем? – насторожилась императрица.

– Там погиб его брат, Святослав.

– Значит, он снова станет во главе руссов? Это очень хорошо. А кто займет английский трон?

– Покуда ваша недавняя знакомая Матильда, дочь Генриха Боклерка.

– Ма-ти-льда, – по слогам произнесла государыня, и на лицо ее набежала легкая тень задумчивости. – Когда б не Мафраз… – Она не окончила фразу. – И все ж, полагаю, мы с ней найдем общий язык.

Никотея на некоторое время замолчала, просчитывая ситуацию и со вкусом поглощая выложенные перед ней куски жаркого.

– Отведайте, граф, очень вкусно! Раз уж мы вспомнили мою злополучную служанку, должна сказать, что давно не пробовала столь прекрасных, изысканных приправ, как нынче. Одна Мафраз знала в этом толк. Правда, нынче я бы поостереглась брать еду из ее рук.

Камдил чуть заметно скосил глаза, будто высматривая, не появится ли вдруг рядом с повозкой дерзкая физиономия персиянки.

– Спасибо, я нынче пощусь.

Никотея с удивлением взглянула на рыцаря. Наконец молчаливое вкушение хлеба насущного наскучило ей, и она снова обратилась к своему гостю:

– А скажите, мессир Вальтарэ, давно ли вам доводилось видеть своего родственника – короля Сицилийского?

– Давно, – честно сознался Камдил.

– Я всегда восхищалась им, всегда мечтала познакомиться. В его деяниях есть истинный размах. Думаю, вы бы могли меня ему представить?

– Вероятно, моя госпожа. Но, увы, скоро я должен буду оставить вас. Хотя, господь свидетель, как трудно покинуть такое приятное общество.

– Покинуть меня? Что заставляет вас?

– Мой долг крестоносца. Я и так слишком много времени пробыл вне Святой Земли. Обеты, данные в Иерусалиме, требуют, чтобы я вернулся как можно скорее.

– Обеты? – поразилась Никотея. – А как же Англия? Вы же обещали… – Ее ресницы обиженно затрепетали.

– Прошу извинить, я вынужден… Это превыше меня.

– Мой дорогой племянник, куда это ты собрался? – возмутился лорд Баренс.

– К Бернару Клервосскому. С Федюней.

– Да ты что, мой дорогой, ума лишился? Федюня с его паранормальными способностями, конечно, очень интересен, но сейчас есть проблемы поважнее. Тем более что там опасно – против Бернара ополчилась едва ли не вся Европа. И, кстати, не забывай, что во многом этот внутренний «крестовый поход» инспирирован как раз Никотеей. Ее нельзя оставлять без присмотра!

– И тем не менее, дядя, я чувствую, ключ к решению проблемы находится именно там.

– Ты говоришь ерунду! Как встреча Федюни Кочедыжника и Бернара Клервосского может сорвать планы Никотеи?

– Пока не знаю. Но может.

– Ты не в силах привести ни одного внятного довода!

– Зато есть куча невнятных. – Лис сделал многозначительную паузу. – Как ни напрягай межушное пространство, не объяснишь. Но век статуи Свободы не видать – идти надо.

– Отдохнуть вам надо, – возмутился Баренс. – Вы всю Систему, всю здешнюю цивилизацию под удар ставите. Это что, непонятно?

– Понятно. Непонятно другое. Мы ее ставим под удар, если идем или если остаемся?

– Вы – опытные оперативники, у вас отменное чутье, но то, о чем вы говорите, – нонсенс! Вся ответственность за результат «похода» ляжет на вас, – отрезал раздосадованный Джордж Баренс, отключая связь.

– А было по-другому?

– Когда вы желаете ехать? – огорченно спросила императрица, и в тоне ее слышалось плохо скрытое недовольство.

– Как можно скорее.

– Тогда не смею вас задерживать. – Никотея вежливо улыбнулась, давая понять, что аудиенция окончена. – Гринрой, – позвала она, когда Вальтарэ Камдель отъехал на достаточное расстояние, – мы недооценили господина рыцаря. Он лжет и что-то скрывает. Проследи, куда направятся он и его люди. И помни: никто из них не должен достичь Бернара Клервосского. Ах да, – императрица остановила собравшегося было уходить рыцаря Надкушенного Яблока, – возьми этот золотой и передай тому, кто готовил нынешнюю трапезу. Она была отменна.

Ворота замка Монтурлен отворились медленно, точно этот процесс каким-то образом причинял боль цитадели. Командир гарнизона вышел первым, за ним оруженосец, держа белый флаг на древке пики без наконечника. Двое рыцарей: один – с лилиями короля Франции, другой – облаченный в цвета Анжу, стали на пути коменданта, держа упряжное ярмо. Пройдя под ним, комендант расстегнул широкий рыцарский пояс и бросил его на обочину дороги вместе с мечом. Отныне его некогда гордое имя не упоминалось больше в числе рыцарей. Единственное, что оставалось, – это жизнь, подаренная милостью французского монарха.

За комендантом и его оруженосцем последовали другие защитники Монтурлена. Скорбь и отчаяние были в их лицах, но ни капли сострадания не видели они в глазах победителей.

– Воистину, мой дорогой Сугерий, Господь – наилучший полководец. Простого капитана гвардии Его Святейшества он умудрил в военном деле куда более, чем всех моих военачальников. Уж не знаю, хорош ли он в честном рыцарском бою, но, как видишь, его хитрый план оказался верным.

– Господь ясно дает понять, на чьей он стороне, – отозвался аббат Сугерий.

– Это, конечно, так. Но, признаться, до сего дня я все никак не мог поверить, что каверза, предложенная ди Гуеско, сработает. – Людовик Толстый оглушительно расхохотался, и те, кто бросал оружие к его ногам, невольно вздрогнули, предчувствуя недоброе.

План Анджело Майорано действительно оказался весьма неплох. К тому моменту, когда отряд французов подошел к Монтурлену, вся округа только и говорила, что о войске герцога Аквитании, спешащем сюда же для соединения с армией короля Франции. Толпы крестьян, срываясь с насиженных мест, бросились под защиту крепостных стен, надеясь отсидеться в каменной цитадели. Но у самых ворот ждал неприятный сюрприз – летучие отряды французов останавливали беженцев, отбирали скот, зерно и остальные припасы и отпускали. До смерти испуганные землепашцы спешили в городские стены, увеличивая и без того немалое число едоков и паникеров. Когда Монтурлен наконец был взят в полную осаду, в нем оказался переизбыток и тех, и других.

Слухи о подходе аквитанцев быстро докатились и до коннетабля де Вальмона, который легко выяснил, что Людовик Толстый с основными силами стоит на месте без движения и явно ожидает, когда герцог Аквитании обрушится на фланг общего врага. Де Вальмон отправил нескольких гонцов к графу Тибо Шампанскому, прося его отвлечь на себя короля, и вскоре получил сообщение, что граф незамедлительно придет на помощь.

Сообщение не было подлогом, но пообещать это Тибо Шампанскому оказалось легче, чем сделать. Неожиданная, точно эпидемия чумы, напасть охватила графство от северных границ до южных. По всей его земле горели замки, деревни, обрушивались мосты, полыхали виноградники – все указывало на целенаправленные действия бандитских шаек, стремительно нападавших и еще более стремительно уносивших ноги при первой же опасности. Шампанские бароны со своими отрядами разъехались по замкам, надеясь защитить свои угодья, а если повезет, то поймать и вздернуть разбойников. И в том, и в другом успех их был невелик. Как ни силился Тибо Шампанский собрать вассалов под знамена, атаковать Людовика Толстого ему попросту было не с кем.

Успокоенный обещанием союзника, коннетабль де Вальмон ринулся на помощь Монтурлену, полагая успеть до прихода аквитанцев и не дать врагам соединиться. Именно этого и ожидал Людовик Толстый. Его удар по растянувшимся на узких проселочных дорогах рыцарским колоннам, обозам и уныло шагающим пешим отрядам был сокрушителен, как удар молота. Никогда прежде Франция не видела такой неправильной войны.

Остатки нормандцев во главе с де Вальмоном бежали к морю, оставив Монтурлен без подмоги. К чести коменданта, он стойко выдерживал осаду и даже сделал попытку вырваться из кольца. Быть может, ему бы и повезло: запертые в крепости силы едва ли не вдвое превосходили осаждавших французов. Но судьбе было угодно распорядиться по-другому.

В то утро, когда нормандцы, открыв ворота, атаковали позиции французов, со смотровой башни донжона раздался крик: «Они идут!» Скоро с крепостных стен уже было видно, как в клубах пыли к Монтурлену движется рыцарская кавалерия и, увы, совсем не с той стороны, откуда ожидался подход коннетабля де Вальмона. Крик «Аквитания!» повис над полем боя.

Как выяснилось чуть позже, это была не Аквитания, а рыцари Анжу. Людовик в достаточно красочных выражениях описал герцогу Анжуйскому, какую травлю виконт де Вальмон и его сыновья устроили юному Фульку, и триста рыцарей Анжу – втрое больше, чем тот должен был выставить согласно вассальной присяге, – спешили на соединение с французами к стенам Монтурлена. Теперь для защитников цитадели все было кончено – шансов вырваться из западни не оставалось, да и вырываться, по сути, было некуда. Потому, едва узнав о приближении Людовика Толстого, комендант выслал ему навстречу парламентера, предлагая сдать крепость.

Почетную капитуляцию и выход с оружием король отверг, предоставляя осажденным лишь милость победителя. Милость, но отнюдь не милосердие. И теперь они проходили, склонив голову, под ярмом и бросали свое оружие к ногам торжествующего монарха.

– Правильно говорили древние: «Так проходит слава земная», – ликуя, заметил Людовик Толстый. – Все они могли верно служить мне, но восстали. Восстали против Бога, вручившего мне корону! И теперь слава и честь их повергнуты в прах.

– Все в руке Господней, – напомнил Сугерий. – Без корон и доспехов приходим мы в этот мир и уходим из него, оставив живым всю тщетность земного бытия. Милосердие приличествует христианнейшему королю.

– Оставь, Сугерий. Тем более что, как мы помним, христианнейший король поныне находится под интердиктом.

– Я послал в Рим надежного человека, и, надеюсь, он скоро будет уже там. Уверен, Его Святейшество не допустит столь вопиющего попрания справедливости и божеских законов.

– Я тоже на это надеюсь. Однако до той поры, пока твой человек достигнет Рима, получит аудиенцию, убедит Папу снять интердикт и вернется в Париж, я намерен без всяческого христианского милосердия отрубить голову шампанскому изменнику, а дальше, если пожелаешь, со всей кротостью передать в твои руки предтечу антихристова – Бернара из Клерво.

– Эти речи полны злобы и гордыни, – скорбно ответил аббат Сугерий. – Тебе надлежит каяться. Но в одном ты прав – нынче самое время ударить по Тибо Шампанскому. Когда мы направлялись сюда, в лагерь прибыл гонец из Аквитании…

– Ну же, ну же. – Король расплылся в насмешливой улыбке.

– Герцог сообщает, что наконец собрал войско и выступил на помощь вашему величеству.

– Хитрец. Он думает, я поверю… – Король махнул рукой. – Ну да ладно. Конечно же, он ждал до последнего, наблюдая, чья возьмет. Теперь, когда он убедился, что удача на моей стороне, то, конечно, поспешил присоединиться к победителю. Хорошо… Если ему так угодно, пусть со своими людьми первый вступит в Шампань.

– Ваше величество! – крикнул один из королевских драбантов,[75]75
   Драбант – телохранитель.


[Закрыть] удерживая чуть в стороне кучку бедно одетых крестьян. – Здесь какие-то рыбаки с побережья доставили вам дары: свежих угрей, треску, камбалу…

– Позже. Рыбаки? Позже, – отмахнулся король.

– Я так и сказал, но тут один требует встречи с вами.

– Это что-то новенькое – рыбак требует встречи с королем. А ну, веди его сюда.

Послушный воле хозяина, драбант бесцеремонно ухватил за плечо какого-то бородача и потащил его за собой. Когда до Людовика осталось несколько шагов, рыбарь вдруг ловко вывернулся из захвата и стремительно бросился к восседавшему на коне государю.

– Стой! – Телохранитель обнажил меч, но в тот же миг рыболов сдернул широкополую войлочную шляпу, а вместе с ней – седоватые лохмы.

– Мой государь! Это же я!

– Фульк?! – воскликнул Людовик. – Сугерий, погляди, это же Фульк Анжуйский! Ах, шельмец!

– Прошу простить меня, мой король! – вслед за париком срывая накладную бороду и усы, заговорил граф Анжу. – Я явился к вам так быстро, как только смог. Но поскольку мой путь лежал через земли, – Фульк замялся, – врага… Я был вынужден одолжить вот эти украшения в английском бродячем театре.

– Ай да ловкач, – рассмеялся король.

– У меня плохие новости! Королева Матильда намерена оказать военную помощь мятежникам-нормандцам! Ее войска либо уже высадились во Франции, либо высадятся со дня на день!

– Проклятие! – Брови короля сдвинулись. – Как не ко времени! Теперь де Вальмон опять воспрянет. Мало загнать лису в нору, надо ее оттуда выкурить, а затем содрать шкуру. Что думаешь об этом, Сугерий? – обернулся он к аббату.

– Признаться честно, я еще не размышлял о том… Сейчас меня заботит иное.

– Что еще может тебя заботить? – возмутился Людовик.

Сугерий молча указал на дальний холм. С него, торопя коней, спускались несколько всадников, над которыми вился по ветру длинный вымпел Парижа.

– Это гонцы. Что-то произошло.

– Произошло… мне испортили победу! – хмуро буркнул король.

Считанные минуты спустя парижане, едва держась на ногах, предстали пред монаршим взором.

– Ваше величество, – хриплым голосом заговорил старший, – к столице движется войско.

– Чье?

– Императора.

– Какого императора?

– Священной Римской Империи.

– Но у них еще нет императора!

– Уже есть.

Людовик по-детски беспомощно взглянул на советника:

– Сугерий, если это Лотарь Саксонский, то мы здорово влипли.