Текст книги "Никон (сборник)"

Часть 6
Кудеяров стан

Глава 1

1

Городок стоял вокруг озера. Избы просторные, с печами и трубами, со слюдяными оконцами, с хлевами и амбарами. За деревней частокол: тонкие бревна в два ряда, остро заточенные и чуть наклоненные к лесу. За частоколом ров, за рвом другой частокол, массивный и высокий. За этим частоколом еще один ров и скрытые от глаз ямы и капканы. Всего одни ворота, с подъемными мостиками через ров. А еще были ходы подземные. Про них не каждый разбойник знал.

Кудеяр взял железный пестик и трижды ударил в било.

Захлопали двери в избах. Наспех одетые люди бежали к дому Кудеяра. Когда все собрались, Кудеяр сказал:

– Радуйтесь, люди! Авдотья, жена Аксена, родила вольного человека.

– Ура! – озорно завопили разбойники, жены их и чада.

– Разводи огонь под большими котлами. Отпразднуем счастливый день нашего товарища!

– Ура! – снова крикнули разбойники и побежали по местам: кто дрова носить, кто печь топить, кто на скотный двор по мясо.

Площадка перед Кудеяровым домом опустела, а радостный Аксен помрачнел вдруг и полез пятерней в затылок.

– С попом-то как быть? Крестить мальчишку надо.

– Попа спрашивай с дружка своего. Микита Шуйский, помнишь, ты мне о попе говорил, который тебя за царя-то принял?

– Помню! Помню! – торопливо сказал беглый стрелец.

– Возьми троих ребят и вези попа со всем скарбом. Хороший поп-то?

– Хоть куда! Четверть выпьет – стоит. Ни туда ни сюда не сдвинешь. Вторую выпьет – сядет.

– Сколько же ему надо, чтобы лег? – засмеялся Кудеяр.

– А в лежачем состоянии отца Михаила ни я не видывал, ни кто другой.

Подошел Холоп к Кудеяру.

– Теперь меня послушай, атаман. Затеваешь пир, а хлеба на неделю осталось. Артельской скотины на сегодняшнее хватит, а на завтрашнее…

– Бери двадцать человек. Поезжайте после пира. Да смотри, Холоп, крестьян не трогай. Набег сделаешь в сторону второй Белгородской черты. Понял?

– Далеко, атаман.

– Сбить надо с толку воевод. Пусть Кудеяра под Воронежем ищут.

2

В длинной высокой избе, построенной для пиров и общих сходов, собрались на крестины вольные люди Кудеяра. За столом сидели дубовым, на устланных волчьими шкурами лавках. В конце стола место Кудеяра. По правую и левую руку два полнехоньких котла. В одном обарный мед, шипучий, хмельной, на пуд меда полпуда хмеля, вскислый, на льду остуженный. В другом котле мешанина. Все, что было, слили в одно: и водку простую, и добрую боярскую, и двойную. На закуску грибки да огурчики – грибки с ноготок, огурчики с мизинчик. На еду запрещенная попами зайчатина с репой под взваром. А чтоб знали наших – куриные пупки, шейки, сердца, печенки, чего бояре не каждый день кушают.

Поросята целиком были поданы, а на артельские щи пошла корова.

Подле Кудеяра сидели мужики с женами, подальше холостой народ. В другой половине избы был накрыт стол для детишек.

Детишки, поев, заиграли в домбры.

Кузнечик хоть и немец был, хоть вся беда в собакинских деревнях от него пошла, а сгинул – затосковали мужики, им обученные, по музыкам. В лесу свободного времени много. Раздобыли удальцы для себя и чад своих домбры, бубны, рожки, дудки. И пошла по лесу игра. Не та, конечно, какую немец игрывать заставлял, а свойская, для русской души.

Запели чада про молодчика:

 
Вдоль по улице молодчик идет,
Вдоль по широкой удаленький.
Ой, жги! Ой, жги! Говори!
По широкой удаленький.
 

С песней завалились ребята ко взрослым, а те им тоже песней ответили. Кудеяровой:

 
Собралося нас, усов,
Полна хата молодцов.
Много!
Ай да усы, ай да усы,
Усы, усы, усы, развалисты усы!
И на лавке усы,
И под лавкой усы.
Тесно!
Впереди сидит усище,
Атаманище.
Ну а после такой песни в пляс!
 

Тут подошел тихонько к атаману Гришка, бывший воевода стольного града, надежный человек. Сегодня был он поставлен на караул, в башенке над воротами сидел. Пошептал Кудеяру Гришка на ухо, а тот аж в ладони хлопнул.

– Зови на пир!

Привел караульный кузнеца Егорушку. Обнял его Кудеяр, посадил рядом с собой, налил ему полный кубок меду, встал, и разбойники смолкли.

– Выпьем за друга нашего! Посылали мы прошлый раз к нему Холопа, с пустыми руками вернулся посланник наш. А вот он сам пожаловал, кузнец Егор, с подарочками.

– Погоди, Кудеяр, похваливать! Погляди сначала работу!

Толпой выкатились на мороз. Сбросил с саней Егорушка сено, под сеном рогожный куль. Вспороли рогожу, а в куле две дюжины сабель, две дюжины наконечников для пик, пяток боевых топоров, пяток рогатин, сотни две наконечников для стрел.

Взял Кудеяр саблю, провел по рукаву тулупчика – мех наружу.

– Хороша работа! Айда пировать, ребята! У нас, Егор, великий праздник – свободный человек родился.

– Погоди, у меня и для тебя подарочек есть.

– А ну, доканывай, кузнец!

Сбросил Егор кафтан с себя, а под кафтаном у него кольчуга, колечки с головастиков, что из икры только вылупились.

– Пали, Кудеяр, мне в грудь!

– Ну нет! – сказал атаман. – Такого друга угробить!

– Пали, Кудеяр! Ты в той рубахе под пули пойдешь, вот и проверь крепость ее. Выдюжит – никто тебе не страшен, не выдюжит – вот мастеру и награда.

Вытащил Кудеяр пистолет из-за пояса, отошел на десять шагов, нацелил. Замерли разбойники, а кузнец улыбается: не страшно ему. Только все же над бровями шишечки означились. Не стал его томить Кудеяр, пальнул, и кузнец упал.

Ахнул атаман, швырнул пистолет, подбежал к Егору, а тот лежит на снегу и смеется.

– Силен огненный бой! С ног сбило, а рубашечка-то ведь целехонька!

Поднял Кудеяр Егора, расцеловал. Говорил кузнецу Кудеяр:

– Помогаешь ты, Егор, не разбойникам, помогаешь делу большому и новому. Ты погляди, как дружны мои люди. Погляди, какие справные дома в моем стане. Бабы друг другу не завистницы: все у нас поровну. Пока негусто в хлевах, а летом поставим по две коровы на избу да по три лошади. Поросят, овец и птицу я велю держать в артельских хлевах. Это еда для всех.

Кузнец головой покачал недоверчиво.

– Помогать я тебе буду, Кудеяр, жизнью и счастьем обязан. А к тебе не поеду. Коли все на коней сядут, кто ж подкует коней твоих?

– Кто? Перебьем бояр да царских захапистых слуг – тогда и разберемся!

И опять покачал головой Егор.

3

Вечером привезли попа Михаила. Привез его Микита Шуйский чуть живехонького: перепил батюшка.

По невозможности растолкать и поставить служителя на ноги крестины отложили, да тут к атаману опять Гришка-страж пришел на ухо шептать. Кудеяр от новости на ноги вскочил.

– Жены, ведите мужей спать. Приготовьте им на утро похмелье и квасом перед сном напоите. Утром в поход.

– Кудеяр, ты хотел половину отряда со мной за хлебом послать, – напомнил Холоп.

– О себе потом будем думать!

Глава 2

1

За околицей степной деревушки, утирая мокрые лица, стояли бабы с детишками и горестно крестили обоз, уходящий в белые неведомые снега по немереной дороге.

Нагрянули стрельцы в деревню, забрали с каждого двора по мужику с конем и санями, а женам этих мужиков обещали, что недели через две кормильцы вернутся.

Много ли поспоришь со служилым человеком? Да и все по правилам делалось: русский мужик обязан был отбывать тягловую повинность.

Государево дело! То послов возить, то ратников, а то и хлеб в Малороссию. Чудно?

В Малороссии кормов поболе, чем в России, только на службе-то у царя простых людей не бывает, одни умники…

В 1630 году при Михаиле продала Россия Франции семьдесят четвертей пшеницы. И пошло. Понравился Европе русский хлеб. Европа, воевавшая без роздыху и оглядки, к тому времени вконец изголодалась. Шведы стали покупать хлеб, голландцы. Появились денежки в дырявой русской мошне. Да не залежались они там. Не та мошна.

Опять схлестнулись русские с поляками.

Царь Алексей Михайлович сначала платил своему войску, стоявшему на Украине, деньгами. Но война запрудила серебряный ручеек, бежавший из Европы, а своего серебра в России не умели найти.

Денег не было, а хлеб в амбарах гниет. В чем же дело! И через всю Россию потянулись обозы с хлебом. Подвод у государства казенных не было. А за все, чего у царя нет, мужик в ответе. Забирали подводы у крестьян.

Хлеб везли в Брянск. В Брянске строили суда и дальше везли хлеб по воде. Копеечная московская пшеница в Киеве уже стоила по семи рублей за четверть.

2

В русских снегах не разминешься.

Бабы в сугробы полезли, когда влетели на рысях сытые кони Кудеяровой вольницы.

С горки далеко видать. Поднес Кудеяр рукавицу к глазам и смотрел на медленную черную цепочку уходящего обоза. И на другую цепочку, юркую, как ветерок, летящую обозу наперерез. Кудеяр дождался, когда быстрая цепочка перебежит дорогу медленной, и поднял руку.

Кони ринулись в долину!

Обоз замер, но впереди вдруг бахнуло страшно. Крики, стоны, шум, звон сабель, выстрелы. И смолкло все.

Обозные лежали в санях, забившись между мешками с зерном. Вдоль обоза к Кудеяру, утопая в снегу по грудь, прискакал Микита Шуйский.

– Все целы?

– Нет, Кудеяр. Гришке голову снесло, и дружок его молчаливый никогда уже не разговорится… Семь возков прорвалось. Пушка у них.

– Шуйский, крестьян распусти по домам. Хлеб забирай в лес.

Обернулся к дружине.

– Ребята! Отомстим царевым псам за товарищей! Коней не жалеть! Пуль не беречь! Пусть у каждого сабля обагрится кровью!

3

Версты полторы проскакали – никого впереди. Хороши, видно, кони в санях у стрельцов. Дорога на косогор вынесла. До беглецов – рукой подать. Под гору мчат, да с оглядкой. Подшибут сани лошадь – пропал.

Перед стрельцами поле, версты на две-три, потом лес, за лесом опять поле, а за полем крепостенка.

Стрельцы погоню углядели. Верховые отставать начали – заслон поезду. И вот уже снег из-под чужих копыт бьет в лицо. Была бы пика!

Парами стрельцы скачут, назад не оборачиваются. Четыре пары всего, а там уже и возок.

Кудеяр саблю за плечо, чтоб уронить ее на стрелецкую голову… И вдруг стрельцы ускакали вперед, а на Кудеяра из саней глянула, как пропасть, мортира.

Сани покачивались на раскатанной дороге. Мортира поводила бездонным оком, а пушкарь, вцепившись одной рукой в сани, другой, с горящим запалом, никак не мог попасть огнем на полку. Миг – и смерть.

Шпоры врезались в конские бока, раздирая их в кровь. Захрипел конь, взлетел, и очутился Кудеяр сбоку саней. Плеснула голубой молнией его сабелька на голову пушкаря, только мгновением раньше гром прогремел-таки. Сани подбросило. Кудеяр оглох, задохнулся дымом. Глянул назад – мешанина. У кого коня разнесло, кого самого задело.

– Вперед! – закричал Кудеяр.

Да где уж там! Пока лошадей ловили, ускользнули стрельцы в лес.

– Вперед!

Не глядя на дорогу, не склоняясь над убитыми, помчались. Может быть, догнали бы, а может, и нет. Только видят – стоит санный поезд в лесу. Стрельцы, за санями укрывшись, заряжали пищали. Придержал Кудеяр лошадь – и в лес, в снег.

– Спешиться!

Укрылись разбойники за деревьями, а стрельцы на виду.

– Смотри, Кудеяр, – показал Микита Шуйский, – чужие задержали стрельцов.

– Потом разберемся!

Вытащил Кудеяр пистолет, прицелился в стрелецкого начальника, пальнул, а пуля начальнику в ноги упала, недолет. Начальник рукой взмахнул. Стрельцы, обращенные в сторону неведомого отряда, дали залп. Шуму много, а убили одну лошадь. Отогнали все же наседавших.

Кудеяр вышел из лесу и снова поднял пистолет на стрелецкого начальника. Только стрельцы опередили. Залп грянул, а Кудеяр остался стоять, как стоял, – не подвела кольчужка. И опять шагнул он на стрельцов, и затрепетали стрельцы. Видано ли, пуля человека не берет, где уж сабле справиться с таким.

Выстрелил Кудеяр – стрелецкий начальник повалился.

– Вперед, пока пищали у стрельцов пусты! – скомандовал разбойникам Шуйский.

Разбойники набежали на стрельцов, и те оружие побросали.

Кудеяр пальнул в воздух.

– Никого не трогать! Стрельцы сдались сами! Ничего не брать – вы не грабители!

4

Люди Кудеяра собирали пищали, складывали в кучу стрелецкие сабли и бердыши.

Опершись спиной на сани, сидел на дороге стрелецкий полковник – в него-то и стрелял Кудеяр. Стрельцы стаскивали со своего начальника шубу. Стащили, кафтан распороли, разорвали исподнюю рубаху. Плечо было раздроблено тяжелой пулей.

– Что везете? – спросил Кудеяр.

– А ты кто таков, чтоб спрашивать меня? – крикнул полковник и заскрипел зубами, сдерживая стон.

– Я – Кудеяр.

Полковник посмотрел на разбойника с интересом и, не удержавшись, вскрикнул: стрельцы начали одевать своего начальника.

К Кудеяру на лошади подскакал человек из неизвестного отряда. В собольей шубке, в белых валенках, в собольей шапочке. Глаза зелены, как листики по весне, на щеке темный шрам.

– Здравствуй, Кудеяр!

– Здравствуй! Как это ты признал во мне Кудеяра?

– А мне многое ведомо.

– Угадай, что в обозе. Полковник говорить не хочет.

– Деньги, парча, соболя, драгоценное оружие, рыбий зуб.

– Верно? – спросил Кудеяр полковника, а тот уж сомлел от боли.

Стрельцы удивились. Что за чудеса! Одного пуля не берет, другому ведома государева тайнейшая тайна.

– Как тебя зовут, атаман? – спросил Кудеяр отгадчика.

– Варварой меня зовут.

И снова округлились глаза у стрельцов, Кудеяр и тот шапку на затылок сдвинул.

Засмеялась Варвара удивительным смехом своим.

– Чего рот раскрыл, атаман? Давай добро делить, пока помощь стрельцам не пришла.

Полковник очнулся, попытался встать, крикнул на своих:

– Поднимите меня!

Подняли. Посмотрел Кудеяру в глаза.

– Нельзя обоз грабить!

– Это почему же? – засмеялась Варвара, и все разбойники от смеха чуть не попадали.

– Кудеяр! – уж больно говорящими глазами глядел стрелец на атамана: не припомнился ли ему Посольский приказ, а в приказе том сгинувший без следа переводчик. – Кудеяр, я везу поминки крымскому хану. Не получит хан поминок зимой – весной его орда пойдет набегом на русские земли. Кудеяр, не бери этих денег – накликаешь беду на Русь.

Задумался атаман.

– Чего усы опустил! – набросилась на него Варвара. – Ты, Кудеяр, как хочешь, а я свою долю все равно возьму. У меня полковник лошадей побил.

– А у нас людей! – крикнул Шуйский.

– Бей стрельцов! – заорал Аксен.

Кудеяр загородил полковника.

– Други! Вы знаете, не для своей корысти вышел я на дорогу и позвал вас! Мы затеваем Русь без бояр, без тюрем, без палачей. Но полковник прав, нельзя взять эти деньги. Накликаем беду на русские деревни и города.

Варвара даже подскочила в седле.

– С волками жить – по-волчьи выть, а ты разжалобился.

– Кудеяр! Стрельцы побили лучших наших людей! Царь, что ли, о сиротах вспомнит? – страшно закричал Микита Шуйский и бросил саблю в снег.

Разбойники молчали, но никто из них не держал Кудеяровой стороны.

– Возьмите деньги и богатства, – сказал Кудеяр, опуская голову. – Стрельцов не трогать!

– Кудеяр, я возьму себе треть, – сказала Варвара.

– Почему половины не просишь?

– У тебя людей больше. Одна бы я не справилась со стрельцами.

– Сколько же у тебя молодцов?

– Без меня дюжина. У меня всегда дюжина. Больше не беру.

– Не хочешь ли к нам присоединиться?

– Нет, Кудеяр. У меня свои дороги, свои должники. Ты бояр трясешь, а я служителей самого Господа Бога.

– Не боишься?

– Не боюсь, Кудеяр! Оттого нам с тобой и не по пути. Твои люди кровь льют, а потом лбы бьют. Мои ребята с Богом не в ладах! Есть, Кудеяр, один монастырь. Помоги сжечь его. Возьмем монастырь – все твое. Деньги, золото, камни, жемчуг, древние книги и образа. Но монахи – мои. И что я с ними сделаю – мое дело.

– Есть и у меня монастырь на примете. Игуменом там Паисий.

– Кудеяр, твое сердце вещун. По рукам, Кудеяр!

– Взять монастырь налетом хоть и трудно, но можно. Мне, Варвара, нужны сокровища монастыря, только не те, что в сундуках казначея, а те, что в тайниках… Чтобы выведать тайники, хитрость нужна.

– Кудеяр, сердце у меня горит! До весны подожду, а больше нет. Съезжу я к одним должникам теперь, а потом в стане твоем буду, про монастырь Паисия покумекаем.

Атаманы говорили, а разбойнички работали. Хороша была у них работка в тот день.

Часть 7
Вор

Глава 1

1

В Можары пожаловал Шишка. С ним было пятеро удальцов. Возле Емельяновых хором спешились. Емельян выскочил с хлебом-солью.

– Горшечник! – удивился встрече Шишка. – А я думал, ты со страху голову свернул. Рад, что живехонек, и хлебу твоему рад. Буду пировать у тебя.

Емельяновы девки попрятались в курятник, и Анюта с ними. Но Емельян за нею сбегал, приволок в горницу и, поклонившись разбойнику, сладко молвил:

– Воспитанница моя Анюта изволит прислуживать честному пиру.

Шишка зарделся от удовольствия.

– Созывай, горшечник, сиволапых мужиков. Они на меня в обиде, ну да я им прощаю. Зарок даю: целый год не трогать ни скота вашего, ни сундуков ваших!

Пришли мужики на гулянье. Куда ж денешься-то? Шишка осерчает – ограбит, Емельян осерчает – по миру пустит. Всем ему обязаны, все ему должны. Емельян дома помог поставить, Емельян от голода уберег – хлеб купил для можарцев. Емельян работу дает и деньги за работу платит.

Сидел Шишка за столом, шапки не снимая. Пил ковшами ставленный мед, хмелел. Чем больше хмелел – тем пуще на Анюту щурился.

– Горшечник, у меня день ангела, а подарков, я гляжу, никто мне дарить не собирается?

Емельян спину пошел гнуть в поклонах.

– Не знаем, чем угодить.

– Подари мне девицу свою.

– С превеликой охотой!

Анюта аж вскрикнула.

Встал Шишка из-за стола, подошел к девушке, за косу взял.

– Поцелуй!

Молчит Анюта.

– Поцелуй! – шепчет Емельян.

– Поцелуй! – И стал Шишка косу девичью на руку наматывать.

Ближе Анюта, ближе. Да хвать у разбойника из-за пояса кинжал, провела по косе, оставила косу в руках Шишки. Сама за дверь, да во двор, да в лес.

А Шишка к пиру лицом поворотился и шапку свою на затылок со лба сдвинул. А на лбу-то у него клеймо выжжено: «Вор».

– Так-то вы меня почтили? – И, косой помахивая, спросил: – Кто у вас в Можарах самый честный человек?

И все сказали:

– Сеятель Петр!

– Встань, Петр, посмотрю на тебя!

– Нет его здесь, – говорят.

– Приведите!

Привели Петра.

– Тебя односельчане, не сговариваясь, назвали самым честным человеком на деревне, – сказал ему Шишка.

– Спасибо им на слове.

– Слыхал, что у меня день ангела?

– Слыхал.

– А чего подарка мне не принес?

– Так ведь не за что.

Засмеялся Шишка.

– Правда твоя! Не за что. Ну а я тебя одарю.

Мигнул, и за спиною Петра встали удальцы.

– Гляди мне на лоб! – приказал Шишка.

– Гляжу.

– Богом клянусь, зазря поставили мне это клеймо. По напраслине! – Засмеялся. – Теперь-то я его заслужил. И вот мой тебе подарочек: отныне ты будешь ровня мне.

Бросились удальцы Петру руки крутить, а тот и не шелохнулся. Усмехнулся Шишка.

– Отпустите ему руки. Он терпеливый, видать.

Вынул из-за пазухи клеймо. Всегда, что ли, при себе держал? Накалили клеймо в печи, подали разбойнику.

Выскочил из-за стола Никита. Только стукнуть-то злодея нечем. Схватил тарелку оловянную, замахнулся…

Эх, коли бы все на пятерых-то! А все ни живы ни мертвы, руки под стол, ноги под себя – кутята.

Окружили Никиту пятеро и отошли, а Никита на пол сел, на бок завалился. И не охнул бедняга, только ручьями кровь.

Шишка и не посмотрел в его сторону. Поднял клеймо и приложил его ко лбу Петра. А Петр не шелохнулся.

Паленым запахло – не шелохнулся.

Завизжал Шишка, выскочил на улицу, прыгнул на коня – и удальцы его за ним.

Страшно: человека жгут, а он молчит.

2

Анюта бежала, бежала и опомнилась вдруг: чего стоит конному пешего догнать? Знать, не погнались. Нет бы дурочке лесом – через сугробы, а она прямехонько по дороге! Неужто спаслась?

Только подумала, заступили ей путь всадники. Погони не было, а от судьбы не убежала. Встала девушка как вкопанная, опустила руки.

– Никак Анюта!

Что за чудо? Знакомый голос, давно его Анюта не слыхала, с той поры, как Емельян погнал от себя больную обгоревшую Маланью прочь. Подняла Анюта голову – так и есть, Маланья на коне.

– Шубу сестре моей! – приказала атаманша.

Не успела Анюта глазом моргнуть, легла ей на плечи шубка, легкая, как одуванчик, теплая, как печь. Только тут и почуяла Анюта холод. У Маланьи-то из-под шапки волосы в инее. Задрожала Анюта, заплакала.

Спрыгнула атаманша с коня, обняла избавительницу свою.

– А ну, отвернитесь! – крикнула мужикам, прильнула к девушке и заплакала.

Хоть и атаманша, хоть и колдунья, а все баба.

– От кого спасалась? – спрашивает.

– От Шишки, Маланья.

Покачала головой разбойница.

– Маланья померла. Нет Маланьи. Зови меня Варварой. Слыхала про такую?

– Как не слыхать! Спаси нас от Шишки, атаманша. Житья нет. Боярин наедет – правеж, разбойник – грабеж. Защити, Маланья!

– Нету, говорю, Маланьи. Маланья на костре сгорела. И скажу тебе честно: ехала в Можары долги раздать. Угольками можарцам я задолжала.

Отшатнулась Анюта.

– И ты проклятьем на нашу голову. Господи, неужто чаша не полна? – Раскинула руки. – Жги нас! Мсти нам! Грабь! Об одном прошу: затопчи меня своими конями. Избавь мое тело от жизни. И душу вели развеять по волосиночке.

Бросилась на дорогу, распласталась. И помчались кони, да ведь восвояси! Ждала их Анюта, не дождалась.

Без всякого страха вернулась она домой в родные свои Можары.

Вошла в горницу. Емельян один за столом. Увидал Анюту, перекрестился. На колени перед ней встал.

– Прости, дьявол попутал.

Молчит Анюта.

– Про горе слыхала наше? Петру Шишка клеймо на лоб поставил.

– Уйди, Емельян!

Емельян будто ждал Анютиных слов, не противился, не артачился, ушел.

Подняла Анюта кружку с медом, запрокинула было голову, а ее кто-то дерг за подол. Оглянулась – Ванюшка-леший.

– Не узнала?

– Как не узнать, ты мне в гаданье наврал! Ванюшка-леший!

Заплакал Ванюшка.

– Не леший я теперь, в домовых. У вас под печкой живу. Тебя берег и дом, в котором ты жила. Только где ж домовому с людскими бедами справиться?.. А гаданье сбудется…

– Не верю! – закричала Анюта. – Никому не верю. Ни черту, ни Богу! Нет тебя, Ванюшка-домовой. Нет тебя! Сказка ты, и преглупая! Не на кого человеку надеяться!

Смотрит – пропал Ванюшка. В трубе заплакало, и тихо стало.

Пошла Анюта за печь, взяла узелок – и вон из дома.

Емельян в сенцах ей дорогу загородил.

– Откуда шубка-то соболья? Собралась-то куда?

– Все хитришь, Емеля? – засмеялась Анюта, а у Емельяна мураши по спине пошли: Маланья точь-в-точь смеялась.

Ушла Анюта в дом к сеятелю Петру, человеку клейменому.