Текст книги "Император полночного берега"

– Похоже, жена-потаскушка все же довела нашего правителя до могилы, – заметил он, ухмыльнувшись. – Интересно, кого царь застал в ее постели на этот раз?

– Мне больше интересно, где искать царицу, – отозвался Онессес.

– Да ну ее к дьяволу – отмахнулся Аксес. – Нет времени на эту шлюшку. Заберем нашего столичного гостя, и в путь. Разговорим его по дороге. К рассвету нам лучше быть подальше отсюда.

* * *

Длинный хлыст со свистом рассек воздух и ожег плечи сразу троих невольников. Кривоногий коренастый хишимер заорал по-ногарски:

– Поднимайтесь, арамейские ублюдки! Вас ждут каменоломни!

Три десятка арамеев, проданных царем Хорума хишимерам, принялись подниматься с земли. Получалось это довольно неуклюже, так как руки у всех были стянуты за спиной пеньковыми веревками.

Ночь по-прежнему озаряли сотни огней гипитов, словно пламя разлилось по степи. Кочевники все так же сотрясали землю в танце Огня.

– Я думал, они дождутся конца праздника, – заметил один из арамеев.

– Ага, – проворчал седовласый великан Тороний. – Еще и медком угостят.

– Пошевеливайтесь! – снова заорал кривоногий хишимер с хлыстом.

Ударами плетей хишимерские воины заставили арамеев присоединиться к колонне других невольников. Правитель Хорума был щедр в этом отношении, хишимерские каменоломни получали немало рабов из подвалов его крепости.

Вооруженные всадники окружили невольников. Кривоногий взобрался в седло и повел колонну за собой. В руке он держал факел, хотя сейчас в этом не было необходимости – свет от огненного танца гипитов разливался далеко по степи. Охранники щедро рассыпали пинки и удары плетей, подгоняя рабов.

– Интересно, который из них наш хозяин? – полюбопытствовал молодой пленник, обводя взглядом хишимеров в богатых одеждах и дорогих доспехах, собравшихся на склоне холма и наблюдавших за огненной пляской кочевников.

– Больше ничего спросить не мог? – сердито отозвался Тороний.

Еще один сказал:

– Теперь наш хозяин сам царь Хишимера. Каменоломни принадлежат только ему.

– Тороний, я слышал, ты бывал в хишимерских каменоломнях. Это так? – снова спросил молодой.

– Довелось по молодости примерить колодку, – неохотно ответил Тороний. – Ничего, сбежал тогда, сбегу и теперь.

– Не забудь и нас позвать, когда вздумаешь дать деру, – сказал кто-то сзади.

Арамеи невесело рассмеялись.

Невольники не успели пройти и полсотни шагов, как вдруг вся колонна остановилась. Кривоногий хишимер окинул взглядом светловолосого человека с копьем, неожиданно появившегося прямо на пути.

– Ты кто? – гневно спросил хищимер по-ногарски.

– Мое имя Хорруг. Я пришел за арамеями.

– Сейчас присоединишься к ним, – пообещал хишимер.

Он поднял коня на дыбы, намереваясь бросить его вперед и сбить дерзкого с ног. Хорруг вскинул копье. Бронзовый наконечник, пробив шею гиппариона, вонзился в сердце его седока. И конь, и всадник мертвыми рухнули на землю.

Схватив факел, выпавший из руки кривоногого предводителя конвоя, Хорруг бросил его в лицо другому всаднику, затем обнажил клинок.

Воспользовавшись заминкой, к невольникам арамеям сквозь конвой пробрался Демилий и принялся лихорадочно перерезать путы на их руках.

– Ты? – изумился Тороний, узнав сына. – Почему ты не дома с матерью и младшими?

– Я пришел за тобой, отец, – ответил юноша.

– Когда вернемся домой, выпорю! – грозно пообещал Тороний.

Получив свободу, он взревел:

– Арамеи, к бою!

Набросившись на ближайшего всадника, великан опрокинул его на землю вместе с гиппарионом.

Колонна рассыпалась, освободившиеся арамеи набросились на конвой, стаскивая охранников с седел и забивая кулаками, ногами и отнятыми у них же клинками. Прочие невольники, воспользовавшись суматохой, разбегались кто куда.

Лагерь хишимеров пришел в движение, зазвучал гонг, поднимая тревогу. По склону вниз устремились воины с обнаженными клинками, из-за холма появились всадники.

– Здесь нам не устоять, – заметил Хорруг, глядя на приближающихся хишимеров.

Каданг был хладнокровен, словно находился не в центре побоища, а мирно отдыхал где-нибудь на лужайке, даже дыхание его было ровным и спокойным.

– Это точно, – так же невозмутимо согласился Тороний, взяв в руки копье.

Сына он отшвырнул себе за спину и приказал:

– А ты не высовывайся.

– Я воин, отец! – оскорбился юноша.

– Выпорю! – снова пригрозил Тороний.

Освободившиеся арамеи быстро вооружились кто чем мог, приготовившись к бою. Окинув взглядом степь, Хорруг хлопнул Торония по плечу и крикнул остальным:

– Умереть мы еще успеем! Все за мной!

Заметно прихрамывая, он первым устремился в самый центр танцующих огней. Тороний отвесил подзатыльник слегка растерявшемуся Демилию.

– Чего пасть раскрыл? Шевели костями!

Арамеи последовали за Хорругом. Вслед за беглецами в шеренги танцующих огнепоклонников вломились хишимерские воины. Порядок танца нарушился, ряды факельщиков смешались, завязалась драка.

С вершины холма царь Азгадер наблюдал за вспыхнувшей потасовкой между сбежавшими арамеями, хишимерскими воинами и огнепоклонниками.

– Где твой проводник, советник? – спросил царь главу ногарского посольства. – Тебе не кажется, что ожидание слишком затянулось?

– Я сам в недоумении, царь, – обескураженно ответил Аскеннос. – Я уже отправил людей узнать, в чем дело.

– Твои люди не слишком расторопны, – сурово заметил Азгадер. – Если окажется, что я зря приехал сюда и напрасно побеспокоил нашего покровителя пустой клятвой…

Советник сцепил пальцы в замок, чтобы дрожью не выдать своего волнения. Жестокие нравы хишимеров были хорошо известны всему побережью, а своей вспыльчивостью царь Азгадер нисколько не уступал импульсивному ногарскому императору.

К шатру подбежали двое ногаров, которых Аскеннос посылал вслед за первым гонцом к Икестосу.

– Говорите! – вместо советника приказал Азгадер.

Ногары в нерешительности взглянули на главу посольства. Советник кивнул, разрешая им говорить.

– Наши люди перебиты, – сообщил один из посланников. – Икестос исчез.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что в этом замешаны мои воины? – с угрозой спросил царь.

– Среди убитых люди правителя Хорума, – сообщил другой ногар.

– Значит ли это, что правитель Хорума решил наложить руку на золото Бельфеддора? – поинтересовался Азгадер, недобро прищурившись.

– Похоже, что так, – ответил советник, стараясь не выдать свое волнение.

– Вот что бывает, когда в стране нет единого правителя, – сурово заметил царь Азгадер. – Каждый аристократ, владелец поместья и горстки рабов считает себя царем. Ну и что ты предложишь мне теперь, советник? Чем я должен утешиться?

– Император накажет предателя, – попытался заверить его Аскеннос.

Азгадер скривился в злой усмешке.

– Похоже, ты сам не очень-то веришь в свои слова, советник.

К царю приблизился воин. Припав на одно колено и склонив голову, он сообщил:

– Мой царь, из Хорума выехал отряд и направился на полночь.

– Мне думается, это те, кто захватил нашего проводника, – произнес Идигер. – Дай мне людей, повелитель, и я верну его.

– Да уж постарайся, – со злобой ответил Азгадер. – По твоей милости я потратил уйму времени и усилий напрасно, и я не в восторге от этого. Долго еще будут бесноваться эти дикари?!

Царь перевел взляд на равнину, где сотни огней смешались в беспорядочном хаосе.

– Разогнать их отсюда! – приказал царь, указав на факельщиков. – Рабов схватить и наказать. Этих перебить, – он кивнул в сторону ногарских послов. – А город сжечь! Не стой, жрец. Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным, и привези обещанное золото. Доведи до конца то, что начал. А я возвращаюсь в Мархаб. Подать коня!

Исполняя приказ повелителя, воины тут же изрубили ногаров. К тем, кто пытался отыскать среди гипитов сбежавших арамеев, присоединилась еще сотня воинов, разгоняя факельщиков.

Шатры и палатки были свернуты. Часть войска во главе с царем Азгадером выступила к Мархабу, часть выдвинулась к Хоруму.

Барабаны огнепоклонников смолкли. Старший барабанщик, размахивая факелами, громко призывал проклятия на головы святотатцев, посмевших нарушить священный танец Огня. Вожди гипитов, хоть и были также недовольны срывом торжества, однако не поддержали своих племенных шаманов. На Праздник Огня они привели с собой слишком мало воинов, чтобы противостоять бесчинству хишимеров. Колесницы правителей племен в сопровождении немногочисленных телохранителей потянулись прочь. За ними последовал простой люд. Лишь факельщики оказывали сопротивление хишимерским воинам, впрочем, не настолько решительное, чтобы заслужить немилость царя Азгадера и пасть жертвами немедленной расправы.

Арамеи рассыпались в стороны, затерявшись среди гипитов.

– Где Аррелий? – спросил Хорруг у Торония. – Я не видел его среди вас.

– А его тут и не было, – ответил великан. – Когда всех выводили из подземелья, его отогнали в сторону. Не знаю, куда его увели.

– Значит, придется еще раз наведаться в крепость, – решил Хорруг, расталкивая огнепоклонников.

– Не придется! – воскликнул Демилий. – Смотрите!

Разбрасывая в стороны факельщиков-гипитов, прямо к ним мчался всадник. Поравнявшись с беглецами, всадник натянул поводья. Это оказался Аррелий. Перед ним поперек седла лежал завернутый в плащ человек и издавал жалобные звуки. Похоже, это была женщина.

– Так и знал, что найду тебя здесь, дружище! – расхохотался Аррелий. – Где заваруха, там и ты! Ты всегда прешь напролом?

– Всегда, – ответил Хорруг. – Кого ты приволок с собой?

Аррелий снова самодовольно рассмеялся и хлопнул лежавшую перед ним женщину по заду.

– Мой трофей, – гордо пояснил он.

– Гнусный ублюдок, ты поплатишься за все свои дерзости! – послышалось из свертка.

– Не обращай внимания. – Аррелий вновь расхохотался. – Она от меня без ума!

– Смотрите, нас заметили! – воскликнул Демилий.

Огнепоклонники уже большей частью разбежались прочь, и к горстке арамеев, оказавшихся на открытом пространстве, устремились несколько всадников.

Перехватив копье, Тороний бесстрашно шагнул навстречу всадникам и наотмашь нанес удар под копыта гиппарионов. Древко переломилось в двух местах, сразу двое гиппарионов рухнули на землю вместе с седоками.

К Хорругу, Аррелию, Торонию и Демилию присоединились еще несколько арамеев. Два десятка верховых хишимеров, размахивая клинками, мчались на беглецов. Пешие и кое-как вооруженные арамеи ни за что не устояли бы против конных воинов, но вдруг хишимеры натянули поводья и развернули гиппарионов.

– Хорруг, это твоя рожа их так напугала? – ухмыльнулся Аррелий, провожая взглядом отступивших хишимеров.

– Чья рожа здесь и способна кого-то напугать, так только твоя, – мрачно отозвался Хорруг.

– Оглянитесь, парни, – посоветовал им Тороний.

Хорруг, Аррелий, а за ними и остальные обернулись назад. Небо на восходе уже начало светлеть, в предрассветных сумерках было видно приближающийся отряд в полсотни всадников.

– Арамеи, – сразу опознал их Аррелий.

Когда всадники приблизились, стало видно, что Аррелий прав, люди в одеждах из шкур действительно оказались арамейскими воинами. Более того, это были воины их племени и вел их сам сотник Килоний.

– Каким дьяволом вас сюда занесло? – спосил Хорруг.

Килоний смерил его взглядом и сурово произнес:

– Пора тебе знать, чужеземец, арамеи не бросают своих родичей в беде. Обоз я доставил, теперь вернулся за нашими людьми. Здесь все?

– Остальные где-то там в степи, – ответил Тороний.

– Лучше бы и нам не торчать здесь, пока эти не вернулись, – заметил Хорруг, кивком указав в сторону отступивших хишимеров.

– Им сейчас не до нас, – отмахнулся Аррелий. – Смотри.

Он протянул руку в сторону Хорума. Над городом поднималось зарево.

– Пока они этот город разграбят…

– Отпусти же меня, грубый варвар! – послышался сдавленный женский голос из плаща.

– Кого ты там замотал в эту тряпку? – полюбопытствовал сотник.

Аррелий размотал плащ, из него на землю выпала полуодетая молодая женщина. Тороний удивленно присвистнул.

– Да это же царица Хорума! – воскликнул один из арамеев, побывавших в ногарском плену.

– Мерзкие ублюдки! – в гневе взвизгнула Минессис. – Вас всех повесят на площади в Хоруме!

Аррелий схватил ее за волосы и рывком небрежно поднял женщину на ноги.

– Смотри! – Он указал на город, охваченный огнем. – Вот твой Хорум.

Увиденное так поразило царицу, что она сразу притихла.

– Ты знал, что все будет именно так? – осторожно спросил Хорруга Демилий. – Ты специально все подстроил? Я помню, ты ведь обещал горожанам, что уничтожишь их город.

Хорруг хищно оскалился.

– Я всегда держу свое слово, – произнес он с нескрываемой злобой.

Взглянув на Килония, Хорруг сказал:

– Собери своих людей, сотник, и уводи их в лес. Задерживаться здесь все-таки не стоит.

– Я и без тебя это знаю, – грубо отозвался Килоний.

– А ты что задумал, приятель? – спросил Хорруга Тороний.

– Мне еще есть чем заняться в Хишимере. Там мой меч.

Аррелий хохотнул и понимающе кивнул, глядя Хорругу в глаза.

– О, да, я помню этот твой взгляд. Ты становишься просто одержимым, дружище, когда кто-то посягает на твой клинок. Я пойду с тобой.

– С чего вдруг? – недовольно спросил Хорруг.

– Чтоб ты знал, Ния и с меня взяла клятву, что я не дам тебе пропасть в походе. Арамеи тоже умеют держать слово. Ния ждет тебя, друг, я не могу вернуться домой без тебя.

– И я с вами, – произнес Тороний. – Не вздумай возражать, парень. Ты спас меня, а я не привык долго оставаться в должниках.

– Я с тобой, отец! – горячо воскликнул Демилий.

– А ты отправишься домой к матери! – рявкнул Тороний.

– Без тебя я домой не вернусь, – решительно сказал юноша.

– Выпорю!

– Все равно пойду с тобой!

Перепалку отца с сыном прервал Килоний.

– Делайте, что хотите, но знайте, я не приду за вами снова, – предупредил он.

– Меня это не пугает, – мрачно ответил Хорруг.

Он повернулся и, прихрамывая, зашагал прочь.

– Меня тоже, – беспечно поддержал друга Аррелий.

Он бесцеремонно забросил Минессис в седло, взял гиппариона за повод и повел коня вслед за Хорругом.

– Это твоя рабыня? – спросил Хорруг.

– У арамеев нет рабов, – ответил Аррелий. – Это моя женщина.

Тороний похлопал сотника по колену:

– Передай моей жене, что мы с сыном скоро вернемся домой.

Кивком позвав Демилия с собой, он направился вслед за Хорругом и Аррелием.

– Как ты собираешься заполучить обратно свой меч, дружище? – поинтересовался Аррелий. – Неужели мы пойдем прямо в царский дворец?

– Ты же сам сказал, что я всегда прусь напролом, – угрюмо отозвался Хорруг. – Это так и есть.

Аррелий ухмыльнулся.

– Это мне нравится.

* * *

Царевна Немея сидела на скамеечке в саду близ круглого бассейна, с безразличным видом глядя на воду. Лицо девушки было белым, как мрамор облицовки бортиков бассейна.

За спиной царевны стоял император, держа раскрытую ладонь над головой дочери. Лицо Нокатотоса все более омрачалось.

– Почему ты нерадостна, дочь моя? – спросил император.

– Мне тоскливо, отец, – тихо и равнодушно ответила девушка.

– Ты тоскуешь по Икестосу? – продолжал спрашивать Нокатотос.

Царевна вздохнула и все так же безразлично ответила:

– Я не знаю.

Император нахмурился и сжал зубы. Отступив назад, он повернулся и пошел во внутренние покои дворца. Царевна не обратила на уход отца никакого внимания.

У портала входа в галерею императора встретил советник Метоннес. Посмотрев в сторону бассейна, где по-прежнему неподвижно сидела Немея, советник перевел вопросительный взгляд на правителя Ногары.

– Царевна угасает, – ответил император на его немой вопрос.

– Дозволено ли мне узнать, почему? – деликатно поинтересовался советник.

– Жизнь покидает ее, – обреченно произнес Нокатотос. – И я ничего не могу с этим поделать. Она сама не чувствует ничего, но очень скоро царевна сляжет, а затем…

– Но почему? – повторил свой вопрос Метоннес. – Царевна меняется с каждым днем все больше. Я не узнаю ее. Она словно тает. А ведь совсем недавно она радовалась жизни и радовала наши взоры.

– Что ты хочешь сказать, советник? – спросил император, нахмурившись.

– Ты знаешь мою недоверчивость и подозрительность, государь. Мое мнение – ничего не происходит просто так, само по себе. Немея – не простая девушка, она дочь императора. Случаен ли этот странный недуг?

– Ты хочешь сказать, что на царевну намеренно наслали болезнь? – насторожился император.

– Или отравили, – многозначительно произнес Метоннес.

Император ненадолго задумался, затем кивнул.

– Может быть, ты и прав, – пробормотал он, нахмурившись так, что брови волнами сошлись на переносице. – Я не чувствую магии. Недуг царевны неестественен, но магической силы я не чувствую. Да-да, ты прав, это может быть яд…

Неожиданно Нокатотос побагровел, как бывало с ним всегда во время припадков ярости. Схватив советника за плечо, он с такой силой сжал пальцы, что Метоннес едва не вскрикнул от боли.

– Но кто?! – прорычал император. – Кто мог осмелиться?! Кто и когда?!

– Тот, кому это выгодно, – ответил Метоннес, стараясь оставаться спокойным, хотя от железной хватки Нокатотоса немела рука и темнело в глазах. – Надо расспросить дворцовую прислугу.

– Вот ты и расспроси, – распорядился император. – Всех служанок царевны в подвал на дыбу, пытать огнем, пока не скажут правду. Иди!

Он оттолкнул от себя советника и зашагал прочь по галерее, бросив через плечо:

– Узнай мне правду, или сам окажешься на дыбе.

Советник потер плечо и крикнул:

– Стража! Арестовать всю прислугу царевны!

Стражники поспешили исполнить приказ. Часть дворцовых покоев, принадлежавших царевне Немее, наполнилась шумом – гвардейцы хватали девушек-служанок и стаскивали их вниз, в подземелье дворца. В многочисленных пыточных камерах заплечных дел мастера срывали с девушек одежды, подвешивали несчастных на дыбу и раскаляли в огне орудия пыток, приступая к своим обязанностям.

Спустя недолгое время Метоннес вошел в покои императора и замер у входа, склонив голову.

– Что узнал? – свирепо спросил Нокатотос.

Судя по всему, ярость императора не только не улеглась за время ожидания, но напротив, еще более распалилась.

– Ничего, – ответил советник. – Под пытками эти девчонки готовы сказать все, что угодно, и оболгать себя, лишь бы клещи палача больше не касались их нежной кожи. Правды никто из них не знает. Но одна все-таки вспомнила кое-что.

– Что же? – нетерпеливо прорычал император.

– Лучше тебе услышать это самому.

– Веди! – решительно приказал Нокатотос.

В сопровождении советника он спустился в обширное дворцовое подземелье. В пыточной камере взгляду Нокатотоса предстала нагая девушка, подвешенная на дыбу. Ее обнаженное тело покрывали кровавые язвы и ожоги.

Метоннес кивнул палачу. Тот схватил девушку за волосы и поднял ей голову, заставив посмотреть на вошедших.

– Не надо! – сипло взмолилась служанка, ожидая продолжения пыток. – Пожалуйста!

– Говори, – приказал Метоннес. – Повтори для нашего повелителя то, что сказала мне.

– Я ни в чем не виновата, – прошептала девушка. – Молю вас, отпустите.

– Говори по делу, – свирепо приказал император. – Виновна ты или нет – решать мне.

– Две недели назад я несла фрукты и вино для молодой госпожи в сад. Меня остановила императрица, велела поставить поднос и отправила за музыкантами. Когда я вернулась, императрица стояла у столика с подносом и что-то прятала в одежде. И у нее было такое лицо… такое…

– Если ты лжешь, смерть твоя будет ужасна, – пригрозил император.

– Я говорю правду, – устало прошептала девушка. – Не мучайте меня больше. Пожалуйста.

– Палачам продолжать свое дело, – распорядился император. – Пусть служанки вспоминают еще что-нибудь. Императрицу допросить.

– Как допросить? – осторожно осведомился Метоннес.

– Так же, как и этих, – со злобой ответил император, кивком указав на служанку. – Обыскать покои императрицы! Обо всем подозрительном сообщить мне.

В то время как подземелье оглашалось отчаянными воплями истязаемых служанок, сам дворец погрузился в гробовую тишину. Слуги испуганно жались в самых отдаленных закоулках, опасаясь, что скоро стража придет и за ними. Даже вельможи, обязанные по долгу службы присутствовать во дворце, совсем не чувствовали себя в безопасности. Император не часто впадал в столь откровенное бешенство, но когда такие припадки случались, мог покарать любого, не считаясь ни с чем и не задумываясь о последствиях.

В такие минуты никто не осмеливался перечить государю, как бы ни были неожиданны его распоряжения. Высокий статус не спас императрицу от гнева супруга – исполняя приказ повелителя, гвардейцы схватили Ксаннею в ее покоях и поволокли в подземелье. Пока в комнатах императрицы шел обыск, Нокатотос лично наблюдал за действиями палачей, пытавших его жену. Сидя в высоком кресле, император бесстрастно смотрел в искаженное гримасой боли и стыда лицо истязаемой женщины, слушал ее вопли. Глаза императора постепенно затуманились, взгляд застыл в одной точке, Нокатотос словно впал в ступор. Из этого состояния его вывело осторожное прикосновение к плечу. Император вышел из оцепенения и взглянул на Метоннеса.

– Она созналась, – сообщил советник. – Это она отравила царевну. В ее спальне мы нашли вот это.

Метоннес протянул императору кисет, перетянутый кожаным шнурком. Нокатотос принял кисет в ладонь, накрыл его другой ладонью. Искушенному в чародействе императору, по праву являвшемуся еще и верховным жрецом Ногары, не было нужды заглядывать внутрь или спрашивать, что это такое. Он сразу понял, что держит в руках.

– Сон Тота, – прошептал Нокатотос. – Он высасывает жизнь из человека.

– Теперь, когда известна причина, наверняка есть возможность противостоять недугу, – предположил Метоннес.

Император покачал головой.

– Против этого зелья нет противоядия. Это не простая отрава. Она уничтожает не тело, а душу. Немея отдает свою жизнь Тоту и просто угасает. Она растает, как свеча, и мы ничего, ничего не сможем с этим поделать.

Он взглянул в сторону дыбы, где пытали его супругу, и спросил:

– Она сказала, зачем это сделала?

– Ревность, – просто ответил Метоннес. – Обычная бабья ревность. Царевна моложе, красивее…

Император вздохнул и склонил голову. Он словно еще больше постарел. Казалось, недавний припадок ярости полностью лишил его сил и на смену бешенству пришла полная апатия.

– Что нам делать с… ней? – осторожно спросил Метоннес.

Он не осмелился назвать Ксаннею императрицей.

– В стену, – глухо произнес император.

– Это окончательный приговор? – все так же осторожно осведомился советник.

Император поднял на него взгляд.

– Эта женщина предала меня, предала империю. В стену ее!

– Может быть, следует еще раз допросить ее? – снова поинтересовался советник. – Может быть, в условиях ее сговора с хишимерским жрецом есть еще что-то, о чем мы не знаем?

– Это уже не имеет значения, – ответил Нокатотос. – Царь Хишимера все равно не получит то, на что расчитывает. Казнить ее!

С последним возгласом ярость, похоже, вновь захлестнула разум императора. В его глазах заплясало пламя безумия.

– Остальных? – спросил советник.

– Продолжайте пытать, – безжалостно процедил император сквозь зубы и поднялся с кресла. – Пусть умрут в мучениях.

С этими словами император пошел прочь.

Следуя приказу повелителя, палачи под руководством Метоннеса сняли опальную императрицу с дыбы и, как есть – нагую, потащили в дальний конец обширного дворцового подземелья. Там в толстых стенах основания дворцовой громады зияли отверстия – не слишком широкие, но достаточные, чтобы мог протиснуться человек. Эти узкие ходы вели в тесные камеры, где можно было только сидеть на корточках. Палачи подтащили свою жертву к одному из таких ходов.

Холод подземелья немного привел в чувство женщину, ослабевшую от пыток. Увидев черный провал в стене, Ксаннея содрогнулась – она поняла, какая участь ей уготована.

– Давай не будем все усложнять, – произнес Метоннес. – Полезай туда самостоятельно.

Ксаннея прижалась спиной к холодным камням. Прикрывая руками свою наготу, она со страхом и ненавистью смотрела на советника.

– Это ведь ты все начал, – сипло произнесла она. – Ты навел императора на подозрения. Сам бы он не догадался. Зачем тебе это? Мы же не были врагами.

– Ты недооцениваешь нашего повелителя, – бесстрастно ответил Метоннес. – А начала все ты, а не я. Начала тогда, когда вступила в сговор с хишимерским жрецом. Я же просто служу империи. И, в отличие от тебя, служу ей верно.

– Империи уже нет, – со злобой прошипела Ксаннея. – Кому нужна твоя верность?

– Мне, – твердо сказал Метоннес. – А для тебя уже все кончено. Полезай туда.

– Будь ты проклят, советник, – снова со злобой прошипела женщина. – Будь уверен, за свою верность ты поплатишься. Император не оценит твою преданность.

С этими словами она полезла в камеру.

– Может быть, – сказал ей вслед Метоннес. – Но ты этого уже не увидишь. Очень скоро ты умрешь от недостатка воздуха, а до этого сойдешь с ума от холода и страха.

Он кивнул палачам.

– Замуровать.

В отверстие лаза тут же вставили тяжелые каменные блоки, швы замазали глиной. Отныне никто не смог бы отыскать в стене то место, где была заживо погребена императрица Ксаннея.

В то время, как его отвергнутую супругу предавали одному из самых жестоких видов казни, сам император поднялся на балкон дворцовой башенки. Воздев руки к небу, император взмолился:

– О, великие боги, помогите мне сохранить дочь!

На некоторое время он замер и даже закрыл глаза, словно ожидая ответа.

– Видимо, правы служители Тени, – простонал Нокатотос, сжав голову руками. – Нет больше силы у богов Ногары. Нет покровителей у империи.

Император обессиленно навалился на перила балкона, склонившись и опустив седую голову на руки. Но через мгновение он вдруг резко распрямился, снова вскинул руки к небу и воззвал:

– О бессмертные девы, жрицы ветров, к вам взываю я! Донесите мой призыв до великого Ксальмоннатоса! Я, Нокатотос, правитель Ногары, призываю бессмертного мага!

Порыв ветра всколыхнул одежды императора и оттолкнул его назад. Нокатотос замер, с надеждой вглядываясь в небесные дали. И надежда его оправдалась.

В воздухе заклубилось малиновое облако, из которого появился челн. На носу суденышка стоял лысый безбородый старик в черной тоге с серебряной каймой, на корме возвышалась могучая фигура в тоге белого льна. Человек в белой тоге держал в руках собственную голову, ибо на плечах у него не было ничего.

– Счастье твое, император, мой замок был неподалеку, – произнес старик в черном. – Знаю, в недобрый час ты призвал меня.

– Это так, великий Ксальмоннатос, – с горечью ответил император.

В его голосе звучали почтение и благоговейный трепет. Нокатотос, имевший весьма сомнительную власть над развалившейся империей, утраченную его предшественниками, но державший в страхе столицу и окрестные города, сейчас робел, словно безусый юнец, под суровым взглядом чародея. Несмотря на то, что Нокатотос, как верховный жрец, сам являлся одним из сильнейших магов, в этом искусстве он не смог бы тягаться с самим Ксальмоннатосом, тысячи лет назад своей волей поднявшим в небо свой замок и обессмертившим себя и всех обитателей воздушной цитадели.

– Я готов выслушать тебя, император, – произнес Ксальмоннатос.

– Моя дочь умирает, – простонал Нокатотос. – Она во власти сна Тота. Бог Смерти высасывает из нее жизнь.

– От сна Тота не существует противоядия, – заметил Ксальмоннатос. – Я не могу излечить твою дочь, и тебе это известно.

– Но некоторым ты продлеваешь жизнь, хотя это кажется невозможным, – ответил император.

Он бросил многозначительный взгляд на безглавую фигуру человека в белом, стоявшего на корме неподвижно, словно статуя. Ксальмоннатос кивнул.

– Мой замок парит в воздухе между небом и землей, между Жизнью и Смертью. В его стенах время остановилось, только поэтому я и все мои слуги живем тысячи лет, не старея. Но ступив на землю, все мы снова станем смертны. Он умрет первым, – чародей кивнул в сторону безглавого человека. – Согласна ли твоя дочь отказаться от всех радостей жизни ради вечности?

– Она уже от них отказалась, – ответил император. – Моя дочь угасает, ничто ее не радует. Еще немного, и она совсем превратится в безвольную куклу, а затем умрет. Молю тебя, прими мою дочь в свою обитель!

– В безумии своем ты способен причинить немало бед зависимым от тебя людям, – заметил Ксальмоннатос. – Пожалуй, будет лучше избавить тебя от горечи безвозвратной потери. Я приму твою дочь в свой замок, но с одним условием.

– Все, что только пожелаешь! – с готовностью поклялся Нокатотос.

– Вместе с Немеей ты отдашь мне всех ее служанок. Они страдают незаслуженно. Достаточно того, что главная виновница уже поплатилась за свое преступление.

– Я согласен, – не стал возражать Нокатотос.

– Что ж, быть посему, – кивнул чародей.

* * *

Минессис вскрикнула, оцарапав плечо колючей веткой.

– Я не могу идти дальше! – заявила она. – Я устала!

Аррелий бесцеремонно взвалил женщину на плечо. Минессис взвизгнула и забила ногами.

– Немедленно поставь меня на землю, грубый варвар! Ты обращаешься со мной, как с куклой!

– Тогда шевели попкой, крошка, – посоветовал Аррелий, так же бесцеремонно сбросив ношу с плеча. – У нас нет времени на твои капризы.

– Я не просила тащить меня с собой! – гневно напомнила Минессис. – Ты сам взял меня, так что терпи, крестьянин!

Гиппарион, захваченный Аррелием в крепости Хорума, сломал ногу, угодив копытом в глубокую нору. Коня пришлось прирезать, и дальше Минессис шла пешком наравне с мужчинами, чем и возмущалась почти беспрестанно.

– Ну и шуму от твоей кобылки, – заметил Тороний, поморщившись. – Ее визги выдадут нас с потрохами.

– Ты думаешь, отец, мы можем нарваться на засаду? – опасливо спросил его Демилий.

– Нет, в своих лесах хишимеры на людей не охотятся, – успокоил сына Тороний. – Но все равно лучше не шуметь, мы в их землях.

– Ты уверен, что мы идем верной дорогой? – спросил Хорруг. – Похоже, до нас через этот лес вообще никто не ходил.

– Может быть, и не ходил, – ответил великан. – Но идем мы верно, Мархаб в той стороне. Если пойдем по дороге, нарвемся на хишимерский разъезд, а в полях мы вообще как на ладони. Через лес идти безопасней. Ты лучше скажи, как собираешься отнять свой меч у самого царя Азгадера?

– Войду во дворец и заберу, – просто ответил Хорруг.

При этом голос каданга прозвучал с таким мрачным спокойствием и убежденностью, что усомниться в его уверенности просто было невозможно. Тороний покачал головой:

– Тебе действительно неведомы обходные пути. Ты упрямо готов бить в одно место, словно таран.

– То, что мое, принадлежит только мне, – мрачно сказал Хорруг. – Я никогда не ищу обходных путей, если могу ударить в лоб.

– Можешь ли? – с усмешкой поинтересовался великан.

– Могу, – заверил его Хорруг.