Текст книги "Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны"

До «внезапного» нападения осталось 4 часа 15 минут. 21 июня 1941, суббота, 23 ч 00 мин, Москва

«Бегите, товарищ контр-адмирал!»

Около 11 часов вечера в кабинете наркома Военно-морского флота адмирала Кузнецова зазвонил телефон. Подняв трубку, Кузнецов услышал голос Тимошенко: «Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне».

Быстро сложив в папку последние данные о положении на флотах, адмирал Кузнецов, вместе с заместителем начальника Главного морского штаба контр-адмиралом Владимиром Алафузовым, вышел на умытую прошедшим дождем ночную московскую улицу.

Через несколько минут моряки уже поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж небольшого особняка, где находился в эти дни наркомат обороны. Картину, которую увидел Кузнецов, войдя в кабинет Тимошенко, адмирал не забудет всю свою жизнь.

В комнате было очень жарко. Тимошенко медленно прохаживался по ковру и что-то диктовал. За письменным столом наркома сидел генерал Жуков и что-то сосредоточенно записывал. Перед ним лежало несколько уже исписанных листов бумаги, вырванных из большого блокнота.

Увидев входящих моряков, Тимошенко остановился посреди комнаты, прервал диктовку и сказал: «Считается возможным нападение Германии на нашу страну».

Жуков встал и передал Кузнецову телеграмму, которую он заготовил для приграничных округов. Телеграмма поразила адмирала. Он ожидал увидеть хорошо знакомый ему пароль приказа о введении в действие ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ. Но,вместо этого, он увидел длинную депешу – три листа рукописного текста, разъясняющие, что и как следует предпринять войскам в случае возможного «внезапного» нападения.

Вспоминает Кузнецов: «Пробежав текст телеграммы, я спросил: „Разрешено ли, в случае нападения, применять оружие?“ „Разрешено“.

Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову: «Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один! Бегите!»

И контр-адмирал Алафузов побежал. Сорокалетний, полный человек, в белом адмиральском кителе, побежал по залитой прошедшим дождем ночной московской улице.

Начиналась война. Дорога была каждая минута!

Вспоминает Кузнецов: «Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападение можно ждать в эту ночь?

Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!..»

Да, адмирал Кузнецов понял правильно – «внезапное» нападение Германии ждали именно в эту ночь – 22 июня 1941 г.

Когда через несколько минут адмирал вернулся в свой наркомат, ему доложили, что телеграмма флотам уже ушла:

«Оперативная готовность № 1! Немедленно!Кузнецов».

Но передача телеграммы, даже такой короткой, как эта, занимала все-таки несколько минут, а времени не было! И Кузнецов начал звонить командующим флотами по телефону – каждому в отдельности!

Первый звонок на Балтику – вице-адмиралу Трибуцу: «Не дожидаясь получения телеграммы, которая Вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один – боевую! Повторяю еще раз – б о е в у ю!»

Разговор наркома с Трибуцем закончился в 23 часа 35 минут, а еще через 2 минуты в журнале боевых действий Балтийского флота появилась запись: «23 часа 37 минут. Объявлена оперативная готовность № 1».

А Кузнецов продолжал звонить – командующему Северным флотом контр-адмиралу Арсению Головко, начальнику штаба Черноморского флота контр-адмиралу Ивану Елисееву…

И всем один короткий приказ: «Оперативная готовность № 1! Действуйте, без промедления!»

В 2 часа 40 минут 22 июня 1941 г. весь военно-морской флот был уже в полной боевой готовности. Для советского флота «внезапное» нападение Германии не было «внезапным»!

До «внезапного» нападения осталось всего 3 часа 15 минут. 21 июня 1941, полночь, Западная граница

Последний состав!

ДИРЕКТИВА о приведении войск в боевую готовность была уже давно подписана, когда ровно в полночь тяжело груженый товарный состав пересек советскую западную границу. Это был еще один из многих тысяч железнодорожных составов, которые почти два года перевозили стратегическое сырье из России в гитлеровскую Германию.

Последний состав!

С 1 января 1940 г. по 22 июня 1941 г. Германия получила из СССР миллионы тонн нефти и зерна, миллионы кубометров леса, миллионы тонн проката и цветных металлов, сотни тысяч тонн хлопка и, транзитом из Японии, десятки тысяч тонн сырого каучука.

Без советских поставок, отрезанная от своих традиционных источников сырья английской блокадой, Германия не могла бы вести войну в Европе. К 22 июня 1941 г. долг Германии по встречным поставкам с Советским Союзом составил более миллиарда марок. А это значит, что, кроме сырья, Сталин «подарил» Гитлеру еще и миллиард марок!

И самое удивительное, что Сталин, снабжая Гитлера стратегическим сырьем, на самом деле, не только не имел избытков этого сырья, но даже испытывал в нем недостаток. Для восполнения этого недостатка в 1939 г., вскоре после заключения советско-германского торгово-финансового договора, Анастас Микоян, по приказу Сталина, в глубокой секретности, начал закупки за рубежом большого количества тех же самых материалов, которые СССР так щедро поставлял Германии.

Вспоминает Микоян: «В 1939 г. у Сталина возникла идея закупить на случай войны стратегические материалы, которых у нас было мало, и создать запас, о котором абсолютно никто не знал бы.

Об этом он мне сказал с глазу на глаз и поручил действовать. В мое личное распоряжение он выдал большую сумму валюты… За довольно короткий срок было закуплено за границей значительное количество высококачественного остродефицитного стратегического сырья: каучук, олово, медь, цинк, свинец, алюминий, никель, кобальт, висмут, кадмий, магний, ртуть, алмазы, ферровольфрам, феррованадий, ферромолибден, феррохром, ферромарганец, ферротитан, ферросилиций, молибденовый концентрат и др.

Сталин очень интересовался всем этим делом. Я ему регулярно докладывал о ходе закупок и образовании запасов, об организации их хранения…»

Между тем, поставки сырья Германии и ее союзникам продолжались и в последние предвоенные дни не только не уменьшились, но по личному приказу Сталина были увеличены. Так, по сообщению газеты «Правда» от 8 июня 1941 г., несмотря на то, что Финляндия не выполнила своих обязательств по торговому договору, Сталин приказал поставить ей дополнительно еще 20 000 тонн зерна. А сегодня, 21 июня 1941 г., ранним утром сухогруз «Днестр» доставил в германский порт Штеттин еще 3500 тонн отборного зерна, отправленного из Ленинграда – города, в котором уже в ноябре 1941 г. будут расстреливать за полбуханки «украденного» черного хлеба. Сколько человеческих жизней могло бы спасти это вывезенное в Германию зерно!

Полночь. Западная граница. Медленно ползет тяжело груженый состав. С удивлением взирают на этот «чудо» германские солдаты, с минуты на минуту ожидающие сигнала – «Дортмунд».

Сталин снова, в который раз, показывает миру, что он и не подозревает о приближающейся войне. Что может быть убедительнее, чем этот тяжело груженый состав? Ведь ни одна страна не будет поставлять стратегическое сырье потенциальному противнику за несколько часов до военного столкновения!

До «внезапного» нападения осталось около трех часов. 22 июня 1941, воскресенье, после полуночи, Москва

В эту ночь

И почти одновременно с тяжело нагруженным составом, пересекшим советскую западную границу, большая стрелка часов на Спасской башне Кремля медленно, словно нехотя, пересекла цифру двенадцать.

Наступило трагическое для страны воскресенье – 22 июня 1941 г.

В эту ночь, самую светлую, – самую короткую в году, многим так и не удалось уснуть. В эту ночь по всей стране молодежь праздновала окончание школы. В московских парках неистовствовали духовые оркестры, а из распахнутых окон школ лились звуки вальсов. В Ленинграде, вдоль Невы плыли стайки почти невесомых девушек в белых платьях, а за ними почетным эскортом выступали шеренги повзрослевших юношей. В Одессе в эту ночь молодежь по традиции собралась на Приморском бульваре у бронзового памятника дюку де Ришелье, ни на минуту здесь не смолкали шутки, не смолкал смех. А на Западе, в приграничных военных городках, молодые бойцы и командиры, получившие в этот субботний вечер неожиданный отпуск, самозабвенно отплясывали на танцплощадках модную «Рио-Риту» и, пропустив для храбрости по «сто грамм», прижимали к себе млеющих девушек.

Эта последняя предвоенная ночь была счастливой! Эта последняя предвоенная ночь запомнится всем, кому посчастливится пережить войну. После войны, прославленному маршалу Жукову задали вопрос:

«Война длилась 1418 дней. Какой из этих дней был для вас самым тревожным, самым тяжелым, самым счастливым ?»

Жуков ответил: «Пожалуй, самым тревожным был день накануне войны, 21 июня 1941 года…»

Но, наверное, еще более тревожной для Жукова была эта, последняя, предвоенная ночь.

Москва готова к «внезапному» нападению

Со вчерашнего вечера противовоздушная оборона Москвы была, фактически, в боевой готовности – на позиции уже была выведена почти половина всех войск ПВО. А сегодня, где-то за полночь, на командный пункт ПВО Москвы, находившийся в самом центре города, на глубине пятидесяти метров под землей, поступил новый приказ Кремля: «Выводить на позиции всю зенитную артиллерию».

Приказ был выполнен. Для предупреждения о приближении самолетов люфтваффе вокруг Москвы были развернуты 580 наблюдательных постов. Столицу защищали более 100 аэростатов заграждения, шесть зенитных артиллерийских полков – около 1000 орудий, и еще 6-й истребительный авиационный корпус – более 600 лучших советских истребителей – Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3.

А около часа ночи в Москве была введена полная светомаскировка.

«На всякий случай»

Студент Московского педагогического института немецкий эмигрант Вольфганг Леонгард, принимавший когда-то участие в первомайском параде на Красной площади, хорошо запомнил эту необыкновенную ночь, когда сверкающая огнями Москва вдруг погрузилась во тьму. В эту ночь Вольфганг не спал. Вместе с товарищем, польским студентом Бенеком Гершовичем, он готовился к экзамену.

Вспоминает Вольфганг Леонгард: «Вечером 21 июня мы сидели с моим товарищем по комнате, польским студентом Бенеком Гершовичем, над нашими книгами. Вдруг послышался стук в дверь.

«Кого это черт несет?» – возмутился Бенек…

Стук упорно продолжался. За дверью послышался полупросительный, полутребовательный голос: «Откройте!» Тот, кто стоял за дверью, по-видимому, не был студентом. Я раздраженно рванул дверь. Передо мной стоял маленький человек с большим свертком не то бумаги, не то картона под мышкой.

«Товарищи студенты, я бы вам не помешал заниматься, но меня прислало управление института, чтобы наладить маскировку окон в вашей комнате». Он завозился около окна, прибил какую-то планку и прикрепил к ней бумагу. Мне стало не по себе.

Но Бенек, участник войны в Испании, оставался спокойным. Он даже спросил с улыбкой: «Да разве мы в такой опасности?»

Маленький человек махнул рукой: «Помилуйте. Это лишь общие меры предосторожности. У нас обстановка мирная, но в Западной Европе война-то в полном разгаре. Эти меры предосторожности так, на всякий случай».

Погасли огни Москвы

Москва погрузилась во тьму. Не видно было света в окнах Кремля, не было света в окнах Генерального штаба Красной армии, в окнах Московского горсовета, в окнах горкома партии. Но за этими, плотно зашторенными окнами, шла напряженная работа, шла лихорадочная подготовка к «внезапному» нападению Германии.

Сталин еще несколько часов назад вызвал в Кремль Василия Пронина, того самого Пронина, которому он всего две недели назад, 5 июня 1941 г., приказывал «все разговоры об эвакуации Москвы прекратить», и приказал ему задержать всех секретарей районных комитетов партии на рабочих местах. При этом Сталин сказал: «В эту ночь возможно нападение немцев».

И эта ночь уже наступила.

До «внезапного» нападения осталось всего 2 часа 45 минут. 22 июня 1941, воскресенье, 00 ч 30 мин. Москва

Передача «Директивы» еще и не начиналась

Прошло около трех часов с тех пор, как Тимошенко и Жуков вернулись в Генштаб, а ДИРЕКТИВА о приведении войск в боевую готовность все еще лежит на письменном столе в кабинете наркома обороны – на том же месте, где в 11 часов вечера видел ее адмирал Николай Кузнецов.

Передача ДИРЕКТИВЫ в приграничные округа еще и не начиналась! Неужели военачальники не понимали, какими могут быть последствия задержки директивы? Неужели не понимали, какой опасности они подвергают страну? Неужели не понимали, что рискуют миллионами жизней солдат и гражданского населения? Неужели не понимали, что рискуют собственной головой?

Директива о приведении войск в боевую готовность не могла быть передана в округа без однозначного приказа Сталина. А Сталин пока такого приказа не давал. Он все еще надеялся на то, что теперь, когда рабочий день в Берлине уже закончился, Деканозов сумеет встретиться с Риббентропом и вручить ему «Обвинительную ноту».

А после этого можно будет начать передачу ДИРЕКТИВЫ в округа.

Между тем, в Берлине Валентин Бережков уже более 12 часов сидит у телефона. Теперь он почти каждые несколько минут звонит в министерство иностранных дел. Сменяющиеся дежурные чиновники отвечают советскому дипломату любезно и терпеливо, однако, смысл их ответов один. Вспоминает Бережков: «Когда я в очередной раз позвонил в министерство иностранных дел, взявший трубку чиновник вежливо произнес стереотипную фразу: „Мне по-прежнему не удалось связаться с господином рейхсминистром. Но я помню о вашем обращении и принимаю меры“. Вновь и вновь я звонил на Вильгельмштрассе, но безрезультатно…»

А в это время в Москву, в Генеральный штаб, почти непрерывным потоком шли донесения из приграничных округов. И с каждой минутой эти донесения становились, к возмущению Тимошенко, все более «паническими». На самом деле, «паника» округов была вполне обоснованной – вдоль всей границы уже был слышен шум заведенных танковых моторов, а ПЛАН ПРИКРЫТИЯ все еще не был введен в действие, и граница, фактически, не была прикрыта!

По свидетельству маршала Баграмяна, в эти роковые часы «даже большинство соединений прикрытия было рассредоточено в значительном удалении от государственного рубежа, а корпуса второго эшелона находились от него на расстоянии в 250—300 километров».

«Начинается!» Это слово, кажется, было у всех на устах в эту ночь – и на границе, в штабах армий и округов, и в Москве, в Генеральном штабе и в Кремле.

Вспоминает сын Лаврентия Берия, профессор Серго Гегечкори:

«Отец позвонил в ту ночь из Кремля: „Начинается… Слушайте радио!“ Непосвященному эта фраза ни о чем не говорила, мы же с мамой прекрасно знали, что хотел сказать отец. Начиналась война…»

В полночь в Генеральный штаб позвонил из Тернополя командующий Киевским округом генерал-полковник Кирпонос и доложил, что к нему доставлен немецкий перебежчик – солдат 74-й германской пехотной дивизии, по фамилии Ханс Шлюттер, который утверждает, что «в 4 утра германские войска перейдут в наступление». Жуков позвонил Сталину. Сталин был в это время в Кремле.

Сталин не покинул Кремль, как это принято считать, и не отправился спать на дачу. В 23.00 вместе с Молотовым, Берия и Маленковым он перешел из кабинета в свою кремлевскую квартиру. Здесь они проведут эту короткую и такую длинную для них предвоенную ночь.

Новое донесение Жукова подтверждало не раз уже названное время «внезапного» нападения: «3—4 часа утра». Выслушав донесение Жукова, Сталин спросил о ДИРЕКТИВЕ.

Вспоминает Жуков: «Все говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе. Об этом мы доложили в 00.30минут ночи Сталину. Он спросил, передана ли директива в округа.

Я ответил утвердительно».

Но ДИРЕКТИВА не была передана!

И только теперь, после вопроса Сталина, в 00 часов 30 минут, за 2 часа 45 минут до «внезапного» нападения начнется «срочная» передача ДИРЕКТИВЫ в округа. О точном времени начала этой «срочной» передачи сохранилось множество свидетельств, в том числе свидетельства маршалов Василевского и Баграмяна.

Маршал Василевский: «Все работники нашего Оперативного управления, без каких либо приказов сверху, почти безотлучно находились в те дни на своих служебных местах. В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генштаба Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву в адреса командования Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов…

В 00.30минут 22 июня 1941 г. директива была послана в округа».

Маршал Баграмян: «В 0 часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тернополе начал прием телеграммы из Москвы. Она адресовалась командующим войсками всех западных округов.

Нарком и начальник Генерального штаба предупреждали, что «в течение 22—23.6.41 возможно внезапное нападение немцев», и требовали, не поддаваясь ни на какие провокационные действия, привести «войска в полную боевую готовность и встретить внезапный удар немцев и их союзников…»

Заменяла ли директива о приведении войск в боевую готовность приказ о введении в действие ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ-41, или не заменяла, – это, практически, уже не имело значения. Ни для кого ни в Москве, ни в Кремле, ни в Генеральном штабе, не было секретом, что выполнить ее уже не удастся. И даже Жуков, упорно отстаивавший после войны версию о том, что передача ДИРЕКТИВЫ была не начата, а закончена в 00 часов 30 минут, вынужден был признать, что эта директива… могла запоздать.

Жуков: «Директива, которую в тот момент передавал Генеральный штаб в округа, могла запоздать и даже не дойти до тех, кто завтра утром должен встретиться лицом к лицу с врагом…»

Именно так все и произойдет. Директива о приведении войск в боевую готовность не успеет дойти до тех, кто уже через несколько часов, окажется под смертоносным катком гитлеровской военной машины.

До «внезапного» нападения осталось всего 2 часа 15 минут. 22 июня 1941, воскресенье, 1 ч 00 мин, Минск

«Будьте поспокойнее и не паникуйте»

А последняя предвоенная ночь все еще продолжалась. Эта ночь была все-таки почему-то особенно праздничной! По мановению чьей-то невидимой руки по всей стране, во всех театрах, во всех клубах, на всех открытых подмостках шли праздничные представления, праздничные концерты, выступления самодеятельности.

В оперном театре Каунаса выступал ансамбль пограничников, в севастопольском Доме флота шел большой концерт, а в минском Доме Красной армии спектакль приезжего московского театра – «Свадьба в Малиновке». Переполненный зал Дома Красной армии то и дело оглашался взрывами смеха, громом аплодисментов.

В центральной ложе, в окружении командиров штаба, сидел, сверкая орденами, сам командующий округом, Герой Советского Союза, генерал армии Дмитрий Павлов. Спектакль доставлял ему видимое удовольствие. Павлов громко смеялся и азартно хлопал. Но неожиданно в ложу командующего вошел начальник разведки округа полковник Семен Блохин. Наклонившись к Павлову, он что-то сказал ему шепотом.

Ответ командующего прозвучал достаточно громко: «Этого не может быть!» – воскликнул Павлов и, обратившись к своему заместителю, генерал-лейтенанту Ивану Болдину продолжил: «Чепуха какая-то. Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска, якобы, приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы».

Затем, по свидетельству Болдина, Павлов, приложив палец к губам, показал на сцену и, с «олимпийским спокойствием», продолжал смотреть «Свадьбу в Малиновке». Это так не похоже на генерала Павлова, который еще в феврале 1941 г. был обеспокоен ситуацией на границе и требовал от Сталина создания оборонительных сооружений, всю последнюю неделю почти ежедневно просил наркома обороны дать, наконец, приказ войскам прикрытия занять полевые укрепления.

Нет, наверное, чего-то не понял, или не захотел понять Болдин.

В действительности, беспокойство ни на минуту не покидало Павлова – обстановка на границе не предвещала ничего хорошего. Гитлеровские войска, сосредоточенные на границе, явно были готовы к нападению, проволочные заграждения уже были сняты, и все последние дни был слышен шум многочисленных танковых моторов. Все это видел командующий округом и, в то же время, не мог ничего предпринять без приказа Москвы. Об этом своем мучительном положении с болью скажет Павлов после начала войны прибывшему на Западный фронт эмиссару Сталина Ворошилову.

ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ АДЪЮТАНТА ВОРОШИЛОВА

В ночь с 27 на 28 июня 1941 г.

Станция Полынские хутора

«…прошу понять мое положение. Знать нашу далеко не достаточную плотность на границе, неполную укомплектованность и несколоченность многих соединений и особенно мехкорпусов, быть убежденным, что враг не сегодня—завтра может нанести удар, ив то же время не иметь возможности должным образом на это реагировать, было мучительно».

Но Павлов, по его собственным словам, был «солдатом», а для солдата – «приказ есть приказ». И в эту последнюю предвоенную ночь, что бы там ни было у него на душе, Павлов сидел на виду у всех в центральной ложе Дома Красной армии и громко смеялся, демонстрируя полное «олимпийское спокойствие», демонстрируя полное пренебрежение к слухам о «внезапном» нападении Германии. В двенадцатом часу ночи спектакль, наконец, закончился, и командующий округом мог, наконец, возвратиться в свой штаб. Прошел еще один тревожный час и Павлову позвонил из Москвы нарком обороны Тимошенко. О том, что произошло дальше, мы узнаем из рассекреченного протокола допроса арестованного Павлова Д. Г., проведенного следователями Третьего управления наркомата обороны – старшим батальонным комиссаром Павловским и младшим лейтенантом госбезопасности Комаровым.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЮ ПАВЛОВА Д.Т.

7 июля 1941

Архивно-следственное дело № Р-24000 Вопрос: Вам объявили причину вашего ареста?

Ответ: Я был арестован днем 4 июля с. г. в Довске, где мне было объявлено, что арестован я по распоряжению ЦК. Позже со мной разговаривал зам. пред. совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель.

Вопрос: В таком случае, приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.

Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по независящим от меня причинам.

Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.

Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях как командующего фронтом не было. Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.

Вопрос: Как же в таком случае это произошло?

Ответ: Я вначале изложу обстановку, при которой начались военные действия немецких войск против Красной армии.

И Павлов рассказал.

8 час ночи в штаб Западного фронта позвонил нарком обороны и спросил: «Ну, как у вас, спокойно?»

Павлов доложил: «…очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-й армией Кузнецова, в течение полутора суток в Сувальский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны. По его же донесению, на участке Августов—Сапоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения…»

Нарком обороны успокоил командующего: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации – позвоните».

На этом разговор и закончился. Павлов старался «не паниковать».

К этому часу ДИРЕКТИВА, которую полчаса назад начали передавать в округа, в Западный округ еще не поступила. И, вот что удивительно – беседуя с Павловым в час ночи и требуя от него «не паниковать», нарком ни словом не обмолвился о ДИРЕКТИВЕ.