Текст книги "Миссия – любовь"

Тёмное прошлое

Я очнулась, почувствовав холод на лбу. Осторожно открыв глаза, я увидела Роберта – он стоял рядом и смотрел на меня с отчаяньем. Попытавшись сесть, я застонала и опять легла.

– Прости! Прости! Прости! Мне нельзя даже дотрагиваться до тебя! – несчастнейшим голосом проговорил Стронг. – Прости. Я не хотел причинять тебе боль. Я контролировал себя, но ревность превратила меня в монстра.

– Не вини себя. Это целиком моя вина, – ответила я, тщательно подбирая слова. Мозг категорически не хотел работать после очередного сотрясения. «Черт подери! Сентябрь богат на сюрпризы. Уже второй раз за месяц теряю сознание. Если так пойдет и дальше, то вряд ли мне удастся сохранить рассудительность. Скоро, наверное, я совсем помешаюсь, воображу себя великим путешественником и отправлюсь навстречу приключениям в Антарктиду, или куда там еще можно отправиться?» Я улыбнулась своим бредовым мыслям и спокойно продолжила: – Ты меня спас. И уже не в первый раз. А я, вместо того чтобы сказать «спасибо», стала обвинять тебя черт знает в чем. С моей стороны это было свинством. Кстати, где это мы?

– У меня дома, – мрачно ответил Роберт.

– У тебя дома?! Но… как мы здесь очутились? Как ты пронес меня сквозь толпу охраны Вадима Олеговича?

– Не задавай ненужных вопросов, – устало попросил он.

«У него дома! Как же я хотела здесь очутиться еще совсем недавно! Именно в доме Роберта мне хотелось впервые заняться любовью! Кто бы мог подумать, что я попаду сюда – вот так? И что Роберт запретит себе даже пальцем прикасаться ко мне! О-о-о! Это какой-то кошмар!»

Я внимательно огляделась. В огромное окно пробивались первые лучи солнца. «Рассвет, – подумала я. – Сколько времени прошло с тех пор, как я здесь очутилась?»

Комната была большой и очень светлой. Я лежала на кровати. Огромная, с мягкой спинкой из белой кожи, она больше походила на царское ложе, чем на постель обычного человека, – впрочем, Роберт не был ни обычным, ни человеком. Стены, оклеенные светло-бежевой тканью, слегка поблескивали, когда на них попадали слабые лучи восходящего солнца. Всю противоположную стену, от пола до потолка, занимал объемный шкаф-купе. На потолке красовалась огромная бронзовая люстра со вставками из матового стекла. Больше в этой комнате ничего не было.

– Спасибо тебе, – снова заговорила я, – и прости, что наехала на тебя. Просто, до того как ты появился, мне так промыли мозги, что я на время перестала понимать, кто со мной, а кто против меня. А потом стукнулась головой, и все сразу встало на свои места.

– Я знаю о вашем разговоре, – хрипло ответил Роберт, усаживаясь на пол возле кровати. Сейчас он больше всего напоминал огромного породистого пса у ног хозяйки, готового повиноваться любому ее приказу.

– Знаешь?

– Просто не сразу смог вмешаться. Самурай очень грамотно тебя обработал. Он мастерски перемешал правду с откровенной ложью. Это было очень убедительно. Он уговаривал тебя уточнить мои координаты, но ты отказалась. Тогда он решил поменять тактику и попытался сделать тебе больно, чтобы я точно почувствовал твои страдания и телепортировался на место происшествия. Обычно я не использую этот способ передвижения, но по-другому мне было просто не успеть. Я был слишком далеко.

– Он надеялся, что в первые несколько секунд ты будешь уязвимым и он сможет убить тебя, а ты не дался.

– Да, потому что у меня есть защита на такой случай. Я же говорил – мою жизнь не так просто взять. В отличие от твоей. – Роберт посмотрел на меня долгим взглядом, полным нежности и тоски. – И откуда ты только взялась? С тех пор как ты появилась в моей жизни, я не могу ни о чем думать, кроме тебя. Ты забрала мою душу, оставив взамен пустоту, которую только сама же и можешь заполнить. А быть рядом с тобой – сумасшествие. – Почему? – прошептала я.

– Хочешь ответа? – Он усмехнулся, поднялся с пола и вышел из комнаты, но быстро вернулся, держа в руках небольшое овальное зеркало.

– На! Полюбуйся и знай, что это целиком и полностью – моя работа.

Я поднесла зеркало к лицу и, убедившись в самых худших своих опасениях, бодро сказала:

– Губы очень быстро заживают. Там просто кожа очень тонкая, вот ты и не рассчитал.

По правде говоря, зрелище действительно вызывало ужас: опухшие губы занимали пол-лица и представляли собой огромную рану с запекшейся по краям кровью. «Как теперь показаться маме?» – пронеслось в голове, но я немедленно откинула эту мысль, чтобы не огорчать Роберта своей мрачной физиономией.

– На затылке у тебя большая ссадина, я ее обработал, – обреченно сказал Стронг, – это я тебя оттолкнул и не рассчитал, что ты такая хрупкая и не удержишься на месте.

– Ты же не хотел!

– А на плечах у тебя огромные синяки. Опять моя вина.

Я вспомнила, как он схватил меня за плечи, словно боялся, что я начну вырываться.

– Расскажи мне все, – решительно попросила я, с трудом усевшись на кровати и опершись о мягкую кожаную спинку.

– Вид у тебя поистине королевский, – неожиданно усмехнулся Роберт.

Я прыснула – хороша королева. Гордая осанка, храбрый взгляд, только слегка потрепана…

Через секунду Роберт опомнился и посерьезнел.

– У меня много вопросов, – напомнила я, – и если уж ты поклялся меня не трогать, даже пальцем, то можешь хотя бы объяснить все с самого начала?

– А если я не сдержу слово и все-таки трону тебя? – надломленным голосом спросил он, наклоняясь ко мне.

Я шутливо нахмурилась и сказала тоном капризной принцессы:

– Ну вот еще! У меня губы не казенные, пусть сперва заживут!

Конечно, больше всего мне хотелось страстных, бесконечных поцелуев, но это было невозможно. Роберт резко отстранился и произнес:

– Не пытайся сделать вид, что тебе не больно. Я представляю, что ты сейчас испытываешь. Час назад у тебя была температура тридцать восемь и восемь.

Я машинально потрогала свой лоб – горячий. «Надо же, а я и не заметила, что вся горю».

– У тебя глазищи сверкают, словно у голодной кошки, – сказал Стронг, – тебе надо поспать.

Я послушно кивнула и скользнула под одеяло. Просто не было сил сопротивляться усталости. Подушка показалась мне просто раскаленной, и я сдвинула ее в сторону. Потом у меня начался страшный озноб, и я вернула ее на место. Затем закуталась в одеяло. Мне сразу стало невыносимо жарко, и я сбросила его на пол. Роберт молча наблюдал.

Наконец, когда я начала проваливаться в спасительный сумрак, послышался его голос:

– Да, температура повышается. Ее знобит, а потом ей делается жарко.

Я догадалась, что он разговаривает по телефону. «Видимо, скоро приедет доктор и осмотрит меня. Что ж, хорошо», – подумала я и отключилась.

Мне снился отец. Он стоял передо мной, подавленный и виноватый. «Вероятно, я что-то путаю. Это Роберт ведет себя, как провинившийся школьник. А отцу-то чего?» Тем не менее, он стоял, низко опустив голову, а я пыталась поймать его блуждающий взгляд.

– Эй! Привет! – окликнула я его. – Почему такой грустный?

Но он молчал, затем закурил и подошел ближе. Я увидела, что в правой руке у него сигарета, а в левой – небольшой пакетик с белым порошком. «Опять этот порошок! Недавно же было – кто-то мне предлагал… Кто?.. Не помню…»

Отец, докурив, не бросил бычок, а воткнул его себе в ладонь. Я почувствовала его боль как свою.

– Зачем? – заорала я. – Ты что, сукин сын, делаешь? С ума сошел? Больно же!

Он не отвечал, стараясь не встречаться со мной взглядом. Отец стоял, опустив голову, и словно обдумывал то, что сделает через минуту. Наконец он шевельнул губами и тихо, но упрямо произнес:

– Нет! Слышите? Нет.

Затем он помолчал и вдруг поднял голову, глядя вверх.

– Нет! – заорал он. – Слышите, нет!!!! Я не сделаю этого! Слышите?

Его голос звучал так ярко, так живо, так полно, так сочно, словно был единственным звуком на земле. Тогда я тоже крикнула:

– НЕ-Е-ЕТ!!!

Почему «нет», а не «да», я не знала и знать не хотела. Мне просто стало хорошо и спокойно, оттого что мы с отцом вместе кричим одно и то же. Я еще раз крикнула:

– Нет!

А затем проснулась и резко села на кровати. В комнате царил полумрак. Посмотрев на окно, я поняла, что сейчас ночь, и облизала опухшие губы. Они были намазаны какой-то гадостью. Видимо, пока я спала, Роберт нанес специальный крем, чтобы раны лучше заживали. «Кстати, Роберт! Где он?» Взгляд, уже привыкший к темноте, разглядел силуэт на полу. Стронг сидел рядом с кроватью, скрестив ноги.

– Тебе надо лежать, – успокоил он, видя, что я заерзала на своем гигантском ложе. Роб несильно толкнул меня вниз, чтобы я приняла прежнее положение.

– Вот видишь, – тихо, еле слышно, просипела я, – ты можешь быть нежным со мной. Просто там, в этом дурацком ночном клубе, я неправильно себя вела. Пожалела того, кто постоянно пытался меня убить. Не знаю, что на меня нашло.

В полумраке было сложно разглядеть лицо Роберта, но в его голосе послышалась горечь:

– Наверное, он был очень убедителен.

Я кивнула, забыв, что парень меня не видит. В этой темноте мне было комфортно разговаривать, не заботясь о выражении лица.

– Роберт, – тихо начала я, – помнишь, ты привез меня к дому в районе «Авиамоторной»?

Стронг молчал.

– Ты ведь жил там? Рос в этом дворе? Мастерил самолеты, чтобы потом запускать их в небо?

Я слышала лишь его дыханье, тяжелое и неровное.

– Тебя звали Артем Николаев. Ты был обычным ребенком, пока не почувствовал, что внутри тебя живет кто-то жестокий и безжалостный. Тебе захотелось драться, причинять боль. Я права, Роберт?

Он немного помолчал, потом заговорил:

– Я не знал отца. Мать говорила, что он погиб, и я ей верил. Первые двенадцать лет все было нормально – и с ней, и со мной. Я прилично учился, был послушным ребенком… Но мать все равно была несчастна. Она, красивая и умная женщина, категорически отказывалась встречаться с мужчинами. Говорила, что никто из них не сравнится с моим отцом.

Я слушала его, боясь даже вздохнуть. Поведение матери Роберта напомнило мне образ жизни моей мамы. Хоть она и делала вид, что не любит отца, я понимала, что ей никогда не забыть этого мужчину.

– Однажды мать призналась мне, что мой отец был не совсем обычным человеком. Другого такого на земле не было в буквальном смысле. Еще она сказала, что он сначала бросил ее, а потом уже умер. Что она никогда не оправится от этого. Она и на самом деле все время была сама не своя, безразличная, что ли… Я ее почти не интересовал. Она все время думала о чем-то своем, переживала… Я не мог помочь – мог только не мешать.

Лет с двенадцати во мне стала просыпаться дикая, почти звериная агрессия. На любое обидное слово, сказанное кем-то из одноклассников в мой адрес, я отвечал кулаками. Никто не мог дать мне отпор, потому что я обладал особенной, несокрушимой силой. Однажды, прямо на уроке физкультуры, один мой приятель попытался пошутить, вполне, кстати, безобидно, про всех мам, вместе взятых. Обычная подростковая хохма парня, обласканного домашними. Не помня себя от злости, я подлетел к нему и сильно ударил кулаком в солнечное сплетение. Он сложился, как перочинный ножик, и упал. Наш физкультурник, высоченный качок, ринулся ко мне – и тут же отлетел метра на три, а головой ударился так, что его на «скорой» увезли. А мне все сошло с рук. Учителя замяли конфликт.

Роберт замолчал, и несколько минут было слышно лишь его прерывистое дыхание; наконец он снова заговорил:

– Меня буквально распирало от ярости, а в те немногие мгновенья, когда я был спокоен, в голову приходила только одна мысль: «Кто мой отец?» Я понимал, что свой прекрасный характер унаследовал именно от него и с этим надо что-то делать, пока не стало слишком поздно.

– И что ты сделал? – тихо спросила я.

– Ребята во дворе рассказали, что есть одна секция, где учат восточным единоборствам – карате, кун-фу, тайскому боксу, кумите и много чему еще. Я решил, что спарринг поможет стравить агрессию. Надо понимать, что были восьмидесятые, совсем другие времена. Если сейчас вокруг сотни секций, клубов, кружков для всех желающих, то тогда все было гораздо сложнее. Наш клуб был подпольным. Если бы его накрыли, что, впрочем, и произошло позже, всем светило длительное заключение в известных, не столь отдаленных местах. Мы все об этом знали, это было нашей реальностью. Наш руководитель, Александр Кудимов, был человеком жестким, даже жестоким. Он проповедовал идею о том, что настоящий боец, воин, не должен сомневаться. Он обязан идти до конца, не испытывая ни боли, ни жалости. Официально нашей секции не существовало, поэтому никто из родных или близких не мог предъявить претензий, если их родственника били так, что он потом долго не мог ходить.

– Тебе стало легче, когда ты попал туда?

– На время. Знаешь, в основном у нас тренировались ребята из плохих семей. Их родители не хотели думать о том, где их чадо пропадает. Это были озлобленные, несчастные подростки, которые хотели одного – стать очень крутыми. Чтобы показать всем, кто их недооценивал: смотрите, я – лучший, самый сильный! Они были фанатиками своего дела, тренировались сутки напролет, не жалея ни сил, ни времени. Но даже в такой компании я чувствовал себя щенком ротвейлера среди безобидных болонок.

Каждый мой спарринг заканчивался одинаково: противника уносили. Я почувствовал – мне нет равных по силе. Нет, я не возгордился, не стал упиваться своей исключительностью. Нет! Просто попросил Кудимова вывести меня на настоящих, взрослых соперников. Он тоже не сомневался, что мне это необходимо, поэтому помог.

– Ты стал принимать участие в настоящих боях, где зрители делали ставки на того или иного бойца, – проговорила я.

Роберт не ответил. Затем он встал и вышел из спальни, не зажигая света. В коридоре вспыхнул тусклый огонек и сразу погас. Я почуяла запах табака, потом услышала шаги Стронга. Роберт вернулся к кровати и сел на прежнее место, на пол.

– Прости, я вышел, чтобы взять сигарету, – хрипло объяснил он.

Маленький кружочек вспыхнул в темноте, затем Роберт шумно выдохнул. По комнате поплыл запах дыма.

– Я не знала, что ты куришь.

– Нет, не курю. Просто была нераспечатанная пачка сигарет – и вот пригодилась. Тебе неприятно?

– Да, нет. Даже нравится иногда нюхать. Что-то в этом есть… Родное. Знаешь, я помню, как в детстве мы выходили с моим папой на балкон, и он курил, а я жадно вдыхала запах сигарет. Мне было очень хорошо с ним, моим отцом. До тех пор, пока он не ушел от нас, мы были почти неразлучны. Я и маму-то не помню в то время, настолько незначительной она была для меня. Был только отец. Я не сводила с него глаз, подражала каждому его движению. Пока он не ушел…

Роберт снова затянулся, потом сказал:

– Наверное, так было нужно. Для твоей души.

Я промолчала. Конечно, он знал, о чем говорит.

Мы неподвижно сидели в мягкой, уютной темноте и старались почувствовать настроение друг друга. Наконец Роберт сказал:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты хочешь понять, был ли я счастлив, когда мне позволили убивать людей легально, то есть почти легально. Я ведь не мучил старушек, не истязал женщин, а всего лишь бил противников, которые были старше меня и ни к кому не испытывали жалости. Мне было очень плохо, но я не останавливался. Даже если бы очень захотел, то не смог бы. Мой тренер понял, что я – его золотая жила, и очень дорожил мной. Еще бы, ведь тот, кто ставил на меня, всегда выигрывал. Бои проводились в разных местах, но каждый раз, когда я перед началом схватки обводил взглядом публику, мне мерещилось одно и то же лицо. Оно удивительно напоминало мое собственное, и это очень нервировало. Я даже стал думать, что незнакомый мужчина, который каждый раз появляется предо мной, – галлюцинация. Это было возможно, ведь я не раз получал по голове и уже не особенно полагался на собственное здравомыслие.

– Ты действительно сидел в колонии для трудных подростков? – спросила я. Мне хотелось проверить, все ли, что рассказал мне покойный Маса, он же Вадим Олегович, было правдой.

– Случалось. Только там сумели договориться, за деньги конечно, что в моем деле обозначат совсем другие провинности, а не убийство людей.

– Твой тренер?

– Да, и не только он. За ним стояли те, кто был во мне заинтересован. Я приносил неплохие деньги. Себе не брал почти ничего. Так, для мамы, чтобы ей было легче.

– А как она отнеслась к твоему… увлечению?

– Она не знала или не хотела знать. По-моему, ей было все равно, и она не скрывала этого.

– А как ты объяснял ей свои доходы?

– Я приносил немного, только на самое необходимое – на еду и домашние расходы. Говорил, что разгружаю вагоны по ночам. Она не возражала.

– Ужас! – не сдержалась я. – Если бы мой сын, почти еще ребенок, сказал мне, что надрывает спину, таская мешки…

– Не осуждай ее, – хрипло попросил Роберт, – мертвых не судят.

– Прости. Когда она умерла?

– Это случилось сразу после того, как ее вызвали в морг, чтобы она опознала тело. Мне кажется, в тот день она, наконец, очнулась от своих переживаний и поняла, что потеряла еще одного близкого человека.

– Чей это был труп?

– Мой, – спокойно ответил Стронг.

У меня зазвенело в ушах. Я удивленно таращилась в темноту, туда, где сидел Роберт. Можно было разглядеть лишь его силуэт, и мне безумно захотелось включить свет. Находиться в комнате с призраком было страшновато.

– Не пугайся, – тихо попросил Роберт, – за последнее время ты всего насмотрелась. Дальше – хуже, так что привыкай. Тебе же будет легче.

Я пожала плечами и подтянула колени к подбородку. В то же мгновенье я почувствовала, как по обнаженному бедру скользит теплая ладонь.

– Разве у мертвецов бывают такие теплые руки? – хрипло произнес парень.

– Роб, – тихо выдохнула я, – не надо.

Рука немедленно исчезла, и Стронг сказал:

– Я просто хотел проверить твою температуру. Ты все еще горячая.

– Надо лоб трогать, а не ноги, – назидательно заметила я.

– Разрешаешь?

– Да.

Роберт поднялся и потянулся ко мне всем телом. Он коснулся моего лба, но не рукой, а губами, как это делает заботливая мамаша, проверяя температуру обожаемого отпрыска.

Меня словно подожгли изнутри, но это пламя не причиняло боли. Скорее, наоборот, будоражило и возбуждало. Казалось, оно исцеляло мое тело и душу.

– Поцелуй меня, – хрипло попросила я.

Роберт резко отпрянул и опять уселся вниз, на пол рядом с кроватью.

– Твои губы… Я поцеловал, и вот что получилось.

– Круто, – бодро согласилась я, – я и забыла. Кстати, а доктор сказал, когда все это заживет?

– Заживет. Когда – не знаю. Знаю одно: чтобы целоваться или заниматься сексом, я не должен любить. Тогда все получается нежно и гладко. А с тобой так не выходит, так что давай не будем провоцировать друг друга.

– Хорошо, – устало пробормотала я, – так, говоришь, это было твое тело?

– Да. После этого мальчик Артем Николаев исчез навсегда. И еще, физическая гибель тела просто необходима, когда из полукровки тебя превращают в настоящего Ясного.

– Зачем? – воскликнула я.

– Чтобы не было вопросов по поводу происхождения, нужно родиться от Ясного отца и такой же, Ясной, матери. Как Лиза. Она абсолютно чистая. Ее не надо переделывать. У нас был общий отец, а вот матери – разные. Я – случайность. Побочный эффект отцовского дара. Некоторые из Ясных мужчин созданы для продолжения рода. Их главное предназначение – делать других Ясных. Такие дети уже готовы выполнять свою миссию, их не надо искать в толпе, обучать чему-либо, объяснять их предназначение.

Вся ирония в том, что обычные, земные женщины странно реагируют на Ясных отцов. Они влюбляются так сильно, что остальные мужчины для них перестают существовать. Навсегда. А Ясные отцы не могут долго с кем-то жить, это невозможно. Ясный уходит, и жизнь его земной избранницы останавливается. Нет, конечно, она не умирает. Но из её души исчезает что-то главное, нужное для счастья. Так случилось с моей мамой, да и с твоей, думаю, тоже. От таких союзов получались вполне обычные дети. Исключение, пожалуй, только мы с тобой.

– Я не умею драться, – шутливо возразила я, понимая, конечно, что Роберт имеет в виду.

– Ты унаследовала способность притягивать мужчин, сводить их с ума. До этого ни одна девочка, тем более рожденная от простой матери, не наследовала этот дар.

– Как? А Ясные женщины? Они что, не привлекают мужчин?

– Им это не нужно. Не обязательно любить и быть любимой, чтобы стать хорошей матерью. Ясные женщины живут как королевы, их не тревожат ни по какому поводу. Их очень мало, как и самих Ясных. Правда, с твоим появлением кое-что изменилось… К тебе невозможно относиться равнодушно, – улыбнулся Роберт.

Меня немного удивили его последние слова, но и они немедленно потонули в огромном потоке новой информации.

– Я вообще не могу понять, кто такие Ясные и что они делают на земле вместе с обычными людьми? Почему у вас все так сложно?

– А ты уверена, что этот мир населяют лишь те, кого принято называть «обычными людьми»? Ты уверена, что только Ясные – не люди? Зря ты так думаешь. Вокруг полно существ, назовем их так, совсем не человеческой природы.

– Например, Самураи, которые после смерти превращаются в золу?

– Да, верно. Твоего поклонника в этом воплощении звали Вадимом Олеговичем. Он возродился из небытия, как и обещал своим воинам перед тем, как все они совершили коллективный обряд сепукку. Тогда они проиграли бой, и, чтобы не познать позор плена, Киемаса Хоси и шестьдесят его приближенных добровольно расстались с жизнью, вспоров себе животы. Так они доказали, что не боятся смерти и что их мысли чисты. Такие тогда были нравы.

Я вздрогнула от отвращения. Мне непонятно было, как человек может себя убить, но мало ли что еще мне не понятно. Наверное, в Древней Японии понятия о чести и достоинстве, о доблести и вере были несколько другими.

– Что они делают в нашем времени? – наконец спросила я.

– Они поклялись возродиться еще семь раз.

– Зачем?

– Отомстить. Только их обманули. Для них лучшей долей была бы война, но…

– Так сложилось, что им пришлось жить в мирное время.

– Да. Кому-то было выгодно, чтобы они появились именно сейчас. Как ты успела заметить, Маса все же преуспел в этом воплощении. Он занимался бизнесом, пользуясь своими способностями, коих у него, поверь, было немало. За ним стояли те, кому это было выгодно. Те, кому известен главный секрет: как вызывать из вечности неприкаянные души и давать им новую жизнь. А затем обращать все в свою пользу.

– И все-таки я не совсем поняла, какие цели Самураи преследовали в этой жизни. Стать богатыми и влиятельными? Бред какой-то. Мелко для их масштаба.

– Ты права. И все же они появились. Могу только сказать, что ни один человек не знает о своем предназначении. Звезды так встают, что на свет появляешься ты, именно ты, а не кто-то другой. Возможно, тебе суждено сделать что-то важное – совершить подвиг или прославиться, – а может, ты проживешь свою жизнь тихо и незаметно и так же тихо уйдешь, не оставив о себе никакого напоминания.

– Да уж, от этих парней только и остается, что горстка золы. Подвигов они тоже не совершали, насколько мне известно.

– Ты не права. Ты знала только четверых Самураев. Все они покинули этот мир при твоем непосредственном участии. Остальные пятьдесят шесть – видные политики и общественные деятели.

– Постой, постой! – воскликнула я. – Давай посчитаем. Маса, Майкл, татуированный и…

– Твой преданный поклонник Алексей Львович Руднев. Я ахнула:

– Значит, и здесь Вадим Олегович не соврал. Руднев – на самом деле – Самурай? Но… как?

– Я могу понять, что он чувствовал. Воин не должен любить. Слишком много задач. Ты – первая женщина, сумевшая разжечь костер в суровом сердце Самурая. Руднев просто не справлялся и решил покинуть этот мир, потому что страсть разъедала его изнутри, словно опухоль, прогрессируя день ото дня.

– Но это невероятно! Он был так нежен со мной! Никакой грубости, никакой неучтивости!

– И что тебя удивляет? Самураи тоже бывают разные. Он мог бы взять тебя силой, как это сейчас могу сделать я. Ты такая беззащитная, такая хрупкая. Не можешь сопротивляться. – Голос Роберта стал глуше, как будто его схватили за горло.

– Так чего не берешь? – тихо спросила я.

– Я не должен причинять тебе вред. Ты не сможешь выдержать мою силу, и потому я скорее покончу с собой, чем… – Он замолчал.

– А Руднев? Он тоже… предпочел умереть, чем причинить мне боль?

– Он любил тебя.

– Ты точно его не убивал? – Я решилась на откровенный вопрос.

– Он обошелся без моей помощи.

– Почему тогда Маса не был таким благородным?

– Он был другим. Привык получать все, что хотел. Иначе он не стал бы полководцем, не приобрел бы авторитета и власти в той, прошлой жизни. Таким он и возродился. Он был готов к тому, что ты не выдержишь его чувств и погибнешь. Его страсть убила бы тебя мгновенно, но он презирал смерть – свою и чужую. Он не придавал особого значения такой мелочи, как человеческая жизнь. Он жил одним днем, не задумываясь о будущем. Захотев тебя, Маса начал искать; а то, что ты сопротивлялась, еще больше его распалило.

– Кто был тот, с татуировками?

– Самурай, как и Маса. Его правая рука Такаси Окамура. Они были неразлучны и возродились вместе.

– А с Рудневым они были близки?

– Видишь ли, новая жизнь многое изменила. Кое-кто из Самураев пересмотрел понятия о чести и, приняв другой облик, утратил былые цели. Конечно, твой поклонник активно использовал свои возможности для того, чтобы подняться на самую вершину власти. Это, конечно, было заметно. Толпа охраны, кортеж из черных джипов…

– Да, и у одного, и у другого, – добавила я.

– Методы у них были приблизительно одинаковые, только действовали они уже не сообща, бок о бок, а параллельно, издалека наблюдая за действиями друг друга. Они уже не были сплоченной командой. Пройдя через такой длинный временной коридор, они почувствовали себя другими.

– Только любовь к сэпукку осталась, – мрачно добавила я.

– Да. Убить себя для них – до сих пор самый верный способ решить проблему проблем. Это своеобразная перезагрузка, которая позволяет исправить все ошибки.

– Значит, Алексей Львович предпочел исчезнуть, но не причинить мне боль? – тихо спросила я.

– Да. И знаешь, ты этого достойна. Я тоже об этом подумываю, – серьезным голосом сказал Роберт и неожиданно фыркнул. Я почувствовала, что он улыбается в темноте.

– Ах, ты!.. – негодующе воскликнула я. – Только попробуй! Кто тогда меня защищать будет от всех этих бесконечных поклонников?

– Да ты и сама неплохо справляешься. Я помню, что ты вытворяла на поле!

– Да, а что потом было? Если бы не ты, меня бы тот, в татуировках, порубил в капусту. А после твоего появления он как-то удачно отвлекся от меня, а потом и вовсе в золу превратился. Кстати, а как это получается? Почему от них ничего не остается?

– Так и с обычными людьми бывает. Кто-то умирает в горящей машине или в доме при пожаре, тело могут кремировать, и тогда хоронят лишь пепел. Это вопрос выбора. Того, кто умер, или кого-то другого. Ты так не думаешь?

– Не знаю. А кто решает за них, за Самураев, что их тела должны рассыпаться пеплом? Может, они хотели, чтобы их похоронили по-людски, в земле?

– Скорее всего, те, кто смог призвать, возродить их души в нашу эпоху. Поверь, такое не каждому под силу. Возможно, таким образом подстраховались от лишних вопросов. Знаешь, чем меньше следов, тем лучше для них. – Для кого? – нетерпеливо воскликнула я. – Кому было выгодно призвать этих Самураев в наше негероическое время? Неужели их просто цинично использовали?

Роберт кашлянул, – наверное, от дыма у него першило в горле. Наконец он сказал:

– Мила, ты хочешь знать несколько больше, чем тебе нужно. Поверь, лишняя информация может тебе навредить.

– Хорошо. Другой вопрос. Почему Самураи, получившие в этой жизни возможность существовать отдельно друг от друга, все-таки сбивались в… стаю, – я не удержалась и хмыкнула, – например, татуированный или Майкл, служившие Вадиму Олеговичу. Руднев-то был отдельно…

– Между прочим, ты хорошо охарактеризовала их отношения. Стая. Волчья стая. Один вожак.

– А кто не может стать вожаком, тот прислуживает? – догадалась я.

– Да. И чувствует себя на своем месте. Чувствует, что исполняет свою миссию.

– Не совсем верно. Вот Майкл, например, сказал мне, что почувствовал мои чары, что любовь – это больно. Как сэпукку, – почти кокетливо промурлыкала я и осеклась. Если Роберт снова начнет ревновать, мне мало не покажется.

Стронг молчал. Видимо, моя неосторожная фраза достигла цели. Я чувствовала, что он борется с собой. Сейчас было важно просто не мешать, и я тихонько затаилась на кровати. Наконец Роб сказал:

– Я говорил тебе, что твои чары не действуют на людей, у которых есть миссия. Например, охранять чью-то жизнь. У твоего знакомого Майкла такой миссии не было.

– Как? Он же привел меня к Вадиму Олеговичу. Исполнял его приказы, беспрекословно подчинялся…

– Как послушный сын исполняет волю своего почтенного отца, – спокойно сказал Роберт.

– Отца? – Я подпрыгнула на месте. – Майкл – сын Вадима Олеговича?

– Да. Он просто был при отце. Но это не мешало ему жить своей жизнью. Он совсем не был зациклен на своем долге. Просто делал то, о чем его просили.

– Вот так новости, – пробормотала я.

– Если хочешь знать, Самураи вообще нечувствительны к любви. А твое появление нарушило правила. За этот месяц погибло четверо из шестидесяти. Остальные требуют наказать… – Роберт замолчал, не договорив страшной фразы.

– Наказать меня? Рассчитаться со мной за эти смерти? – спокойно спросила я.

– Да, – словно нехотя сказал Роберт.

– Меня уже пытались убить. Помнишь, следователя Черепанова? – тихо напомнила я.

– Да. Его больше нет. Я опять вмешался, хоть и не должен был.

– Как тебе это позволили? Он ведь – один из вас?

– Ясные не занимаются черной работой. Для этого существуют другие. Здесь Маса тебе соврал.

– И кем же он был на самом деле, этот Черепанов? – изумленно воскликнула я.

– Настанет время, и ты во всем разберешься, – пообещал Роберт.

– Но… как же у тебя получилось убить прирожденного убийцу?

– Я знаю и умею больше, чем многие. Я – боец, – спокойно ответил Роберт и добавил: – Только тебя не просто хотели убить.

– А что еще? – с беспокойством спросила я.

– Они уже давно все решили. С тобой хотят сделать то же, что и со мной тогда, в восемьдесят шестом.