Текст книги "Миссия – любовь"

Наблюдатель

На перемене я упросила Антона сопровождать меня, и мы вместе вышли на улицу подышать воздухом. Плюхнувшись на ту самую скамейку, где мы сидели двумя днями ранее, приятель вытащил пачку сигарет. Я машинально отметила про себя, что не знала о его привычке. Считая любую зависимость несвободой, я никогда не пробовала табака, не говоря уже об алкоголе и наркотиках.

Антон с наслаждением затянулся. Задумавшись, я взяла из его рук зажигалку. Мне хотелось унять дрожь в пальцах, и я принялась щелкать, высекая огонь. Меня успокаивал маленький язычок пламени, который вспыхивал, угасал и снова вспыхивал.

– Ну, как тебе лекция? – спросил мой приятель.

– Скучно. Как и все в этом университете, – призналась я.

– Ну, не все здесь скучно. Могу тебе напомнить, что кое-кто большие деньги заплатил, чтобы учиться именно в нашем вузе. И этот кое-кто – мировая знаменитость. А где еще так научат русскому языку, как не у нас? Хорошо хоть, с россиян в этом университете денег не берут, а даже стипендию выплачивают.

– Да, – согласилась я.

– А вот и твой кое-кто. Как говорится, легок на помине, – восхищенно выдохнул приятель, толкая меня в бок.

Я встрепенулась: Роберт Стронг, собственной персоной, шел прямиком к нам.

– Мне надо отойти ненадолго, – поднялась я со скамейки.

Антон хмыкнул, но промолчал.

Я посмотрела на Роберта, и мир закружился у меня перед глазами. Его лицо было неподвижным и холодным. Глаза, как всегда ясные и чистые, словно омытые волшебной водой, обжигали меня своим огнем. Он двигался по направлению ко мне, не отводя взгляда. Казалось, англичанин не замечал никого вокруг, кроме меня. Было такое ощущение, будто он – ракета, направленная к месту цели, а я – та самая цель. На мгновение стало страшно – я вспомнила, что он едва сдерживается, чтобы не разорвать меня на куски, и борется с желанием сделать мне больно.

Я опустила глаза, чтобы не дать ему возможности прочитать в них мои мысли. Затем, отступив на два шага назад, кивнула головой в сторону стоянки автомобилей. Мне хотелось отойти туда, где никто нас не увидит и не сможет подслушать наш разговор.

Я торопливо направилась к его «Рэйнджроверу». Стронг послушно шел сзади, и мне казалось, что я чувствую жар его дыхания. Наконец, я остановилась между двумя большими джипами, посчитав, что здесь мы надежно скрыты от любопытных взглядов. Глубоко вздохнув, я выдала:

– Это ты сделал или не ты? Скажи, что не ты, умоляю тебя!

Роберт ничуть не удивился моему вопросу. Он рассматривал меня, холодно и бесстрастно, как в первый раз.

– Ты сомневаешься, что я могу быть жестоким? – спросил он после недолгого молчания.

Теперь настала моя очередь рассматривать его – с удивлением и недоумением, словно мы заново познакомились. Мне показалось, или он ответил утвердительно? Я смотрела на его прекрасные губы, искривленные странной полуулыбкой, которая казалась мне теперь хладнокровной усмешкой маньяка. Я заглядывала в глаза Роберта, силясь прочесть там ответы на свои вопросы, но они были непроницаемы.

Я немного помедлила и, развернувшись, побежала к людям. Я не могла больше находиться наедине с Робертом. Его присутствие одновременно пугало и возбуждало меня. От Стронга исходила такая сила, что я чувствовала себя хрупкой и легко ломающейся.

Повернувшись к нему спиной, я перечеркнула наши будущие отношения. Возможно, мне больше никогда не почувствовать вкуса его горячих нежных губ, будто специально созданных для поцелуя.

На секунду захотелось обернуться и посмотреть на Роберта, но я быстро справилась со своим порывом и прибавила шаг. Влетев в фойе университета, я заметалась. Надо было узнать, в какой аудитории проходит следующее занятие. Мне просто необходимо было сесть на заднюю парту и привести мысли в порядок. К счастью, я увидела в толпе студентов девочку с белыми кудряшками, которая вчера плавала в бассейне. Она торопливо шла к лифту. Я догнала ее и сказала:

– Привет! Меня зовут Мила. Я из твоей группы. Помнишь меня?

Девочка молча кивнула.

– Где лекция будет? – спросила я, когда мы ехали в лифте.

– В четыреста семидесятой, – коротко ответила кудрявая.

Девица почему-то не смотрела на меня. Ее бесцветные глаза были устремлены в пол. «Наверное, я вызываю у нее сильную неприязнь. Что ж, нормальная реакция для женщины». – Я не стала навязываться и просто последовала за одногруппницей.

Мы вошли в огромный конференц-зал – столов там не было вовсе, стояли только красные кресла. Девочка с кудряшками поспешно уселась в первом ряду, а я забилась подальше, в самый темный угол. Мне очень хотелось, чтобы про меня забыли, не замечали совсем, но этого не произошло. Когда вся группа, в полном составе, собралась в этом большом помещении, туда стремительно вошел, почти ворвался, высокий молодой мужчина лет тридцати.

– Здравствуйте! – энергично сказал он, обводя нас внимательным взглядом.

Я вжалась в кресло: «Похоже, лекции не будет. Ее начинают по-другому. В аудиторию неспешно входит преподаватель и начинает нудеть. Сейчас – все иначе. В лучшем случае – семинар, в худшем – практическое занятие. А это значит, что нужно будет принимать участие в общей беседе, а не отмалчиваться, делая вид, что конспектируешь сказанное».

– Меня зовут Вишневский Юрий Романович. Я веду у вас практические занятия по психологии.

«Черт возьми! Точно не удастся посидеть спокойно. Надо было лучше изучать расписание. Хотя что же, я не пошла, если бы знала? Глупости».

– Сегодня у нас – первое занятие. Конечно, по расписанию мы должны были встретиться еще на прошлой неделе, но обстоятельства сложились так, что я смог появиться на работе только сегодня. Довожу до вашего сведения, что я не вхожу в основной преподавательский состав данного учебного заведения, а являюсь, так сказать, приглашенным педагогом, так как обладаю уникальной квалификацией и богатым опытом в сфере психологии семейной жизни. Именно этот предмет мы и будем обсуждать на наших занятиях. Вы как будущие педагоги должны не только передавать ученикам знания, но и быть для них еще и, своего рода, психологами. Вы станете невольными свидетелями их личной жизни, будете общаться одновременно и с ними, и с их родителями. Будете разруливать конфликты, которые часто возникают между близкими людьми. Будете свидетелями зарождающихся чувств между мальчиками и девочками. На ваших глазах может вспыхнуть новая любовь, и ваша задача – сделать все возможное и невозможное, чтобы это закончилось хорошо.

Высказавшись, психолог снова обвел нас изучающим взглядом и, конечно, на меня смотрел особенно долго, а потом отвел глаза и неожиданно поинтересовался:

– У кого в семье происходили случаи насилия?

По аудитории прошел легкий гул. Все недоуменно переглянулись, но никто не высказывался. «Действительно, а что? Давайте смелее, признавайтесь, кого дома избили или изнасиловали! Лес рук! – Я усмехнулась. – Вот это психолог. Разве так до чего-нибудь докопаешься? О таком, даже если это было, надо аккуратно спрашивать в приватной беседе, после того как налажен очень тесный контакт с пациентом. А вот так, нахрапом… Он же понимает, что ему никто ничего не скажет. А может, он специально задает глупые вопросы? Может, если он приглашен нашим деканатом, то ему все равно, у кого что спрашивать и кто что усвоит? Он просто примет зачет в конце семестра и отчалит восвояси, выслушивать своих богатеньких клиентов». Мне казалось, что клиентура у психолога должна быть состоятельной – он выглядел высоко – и частооплачиваемым. Вместо мешковатого затертого костюма – униформы профессуры – на нашем новом преподавателе красовался модный пиджак из тонкой кожи и черные прямые джинсы, ансамбль дополняла красивая водолазка. Его обувь тоже была в порядке: блеск дорогих начищенных ботинок был виден с последнего ряда. Вишневский явно добирался за город на личном автомобиле, а не трясся в метро, а затем в маршрутке, как это делали большинство наших педагогов. На запястье нового преподавателя блеснули часы из розового золота – мужчина явно разбирался в моде и следил за тенденциями.

«Ничего себе какой!»

Стиляга тем временем продолжал:

– Итак. Тема нашего сегодняшнего занятия – половое влечение. Внимание! Ничего записывать не надо! – торопливо сказал он, заметив, что все раскрыли тетрадки на коленях. – Видите, в этой аудитории даже столов нет, чтобы писать. Просто слушайте и запоминайте.

Все с облегчением захлопнули тетради и уставились на красавчика.

– Я сегодня побеседую с каждым из вас. Лично. После этого выберу особо интересные случаи и проведу консультацию с этими людьми тет-а-тет, – провозгласил Вишневский.

Он поставил два кресла друг против друга и стал приглашать, по очереди, всех учащихся из нашей группы. Усаживал человека напротив себя и громко, чтобы могли слышать все, задавал вопросы. Причем если ответ не казался Вишневскому правдоподобным, он громко протестовал:

– Не может быть! Вы меня обманываете! Не делайте этого, а то я вас запомню и не поставлю зачет, – и сам же хохотал над собственной шуткой.

Так, спросив у одной из наших девиц, в каком возрасте она почувствовала влечение к противоположному полу, и получив ответ: «В шестнадцать лет», он воскликнул:

– Вы лжете! У вас до сих пор не возникало влечения к противоположному полу. Вас привлекают только девушки!

Девица покраснела, Вишневский тут же отправил ее восвояси и вызвал следующего. Казалось, он просто развлекался, потешаясь над нами и не желая воспринимать никого всерьез.

Я повернула голову и нашла глазами Антона. Он сидел в первом ряду. Когда я входила в аудиторию, то была настолько поглощена своими переживаниями, что не обратила на него внимания. А он не окликнул меня, как делал обычно.

Мой приятель заметно нервничал. Возможно, только я одна из всей группы догадалась о его ориентации. Убедившись, что психолог, не стесняясь, прилюдно высмеивает абсолютно все, Антон готовился к разговору как к пытке.

Я несколько минут смотрела на него в упор. Наконец, приятель почувствовал мой взгляд и обернулся. Я улыбнулась ему, мысленно посылая лучи поддержки; Антон благодарно кивнул.

Новый преподаватель перехватил этот взгляд и торжественно предложил:

– Давайте позволим обнажить душу единственному мужчине из вашей группы.

Холеный психовед определенно меня раздражал; зато, слушая его, я почти отвлеклась от мыслей о Роберте.

Антон, понурившись, поплелся к месту допроса.

– Здравствуйте! – добродушно начал преподаватель.

– Здравствуйте, – обреченно промямлил парень.

– У вас полная семья? – поинтересовался психолог.

– Да. Мать и отец. Я у них один.

– Прекрасно, – обрадовался Вишневский, – и что вам запрещается?

Антон удивленно пожал плечами:

– Мне никогда и ничего не запрещали. С самого детства. Меня очень любят. Обо мне заботятся.

– Вам приобретают именно те вещи, которые вы хотели бы купить сами?

– Не всегда. Иногда мама считает, что мне гораздо больше подходит белый вязаный свитер с милым рисунком, а мне бы хотелось надевать что-то более строгое, стильное и желательно черное, – Антон завистливо осмотрел наряд преподавателя, – а мама хочет, чтобы я продолжал одеваться как подросток.

– И как вы выходите из ситуации? Ведь ваши потребности возросли.

– Ну… – задумался мой приятель, – я коплю. Иногда прошу в долг у родителей.

– А чем отдаешь? – просто спросил Юрий Романович, стремительно переходя от «вы» на «ты», – ты ведь не работаешь?

– У меня стипендия, – неуверенно ответил Антон. Он начал покрываться пунцовыми пятнами, и я поняла, что психолог попал в точку.

– Стипендию ты еще не получал. Первый раз ты получишь ее не раньше чем через три недели, и будет она невелика, – жестко возразил преподаватель, – так что рассказывай, откуда ты берешь деньги на свои маленькие слабости. У тебя наверняка крутой телефон. Вон обувь хорошая, я вижу. Очень по-взрослому все. Без оленей на свитере. Рассказывай.

Антон буквально вжался в кресло. Его лицо ежесекундно меняло цвета, левая нога непроизвольно дергалась. Мне стало жалко парня, и я, конечно, влезла:

– Послушайте, а вы случайно не в ФСБ работаете? А то там именно так людей раскалывают.

Мне просто хотелось отвлечь внимание Вишневского от Антона, чтобы дать последнему время придумать ответы на каверзные вопросы.

– Фамилия, – бросил Юрий Романович.

– Богданова, – так же коротко ответила я; после вчерашних, да и сегодняшних событий мне было нечего бояться.

– Ну, Богданова, – неожиданно приветливо заговорил психолог, – раз вы так удачно проявились, идите ко мне. С юношей, как мне кажется, мы уже разобрались. Если у кого какие вопросы возникли по этому поводу, можете задать их сейчас.

В аудитории повисла тишина.

– Нет вопросов. Прекрасно. Богданова, прошу вас. – Он жестом пригласил меня присоединиться.

Проходя мимо Антона, который, слегка пошатываясь, шел на свое место, я почувствовала легкое касание его руки. Вероятно, таким образом он благодарил меня.

– Итак, Богданова! – начал Вишневский, развалившись в кресле. – Как вас зовут?

– Мила.

– А по отчеству?

– Игоревна.

– Отлично. Значит, ваш папа – Игорь.

Я не удержалась и съязвила:

– Вы удивительно проницательны.

Вишневский усмехнулся:

– Допустим. И что же ваш папа? Он вас любит?

Я понимала, куда он клонит – комплекс Электры и все такое. Но это не про меня. Мне никогда не хотелось компенсировать отсутствие папы романом с каким-нибудь взрослым дяденькой. Многие девушки, отцы которых живут отдельно, подсознательно выбирают себе кавалеров постарше. Таким образом они хотят восполнить потребность в отцовской любви. А получают престарелых любовников, вот удивительно.

– Мой папа – хороший и добрый человек. А еще он – честный. Когда он разлюбил маму, то прямо так и сказал ей об этом. Он не стал влачить жалкое существование рядом с нелюбимым человеком и ушел.

Я замолчала, но тут же торопливо спохватилась и добавила:

– Мы с ним встречаемся.

– Как часто?

– Несколько раз в год, – соврала я: мы с отцом созваниваемся несколько раз в год, а вот видимся – от силы один.

Юрий Романович скептически посмотрел на меня:

– Вы не обманываете нас?

Я спокойно посмотрела ему в глаза:

– Даже если и обманываю, то это мое личное дело.

– Интересный случай, – пробормотал Вишневский.

– А главное, редкий! – ехидно поддержала я. – У нас ведь все отцы проживают вместе со своими детьми. Семью они, как порядочные люди, не бросают. Живут себе, живут. И только один мой папочка решился на крайний шаг. Пожалуй, вам стоит собрать консилиум по этому вопросу. Я вам все подробненько расскажу, а пока, если ко мне нет вопросов, я, пожалуй, пойду…

Выговорившись, я резко встала и направилась на свое место. За эти пару минут моя неприязнь к психологу только возросла. При ближайшем рассмотрении он производил впечатление вполне нормального, даже очень симпатичного человека. У него было ухоженное румяное лицо, голубые лучистые глаза, которые могли бы принадлежать ребенку, чуть-чуть наивный взгляд. Но я чувствовала, что за этой приятной вывеской скрывается лживая и гадкая натура. Сердцевина у этого психоведа была гнилой.

А в людях он действительно разбирался. Он сразу прочитал недоверие в моем взгляде и посмотрел на меня холодно, не забыв при этом учтиво улыбнуться.

Отличие этого Вишневского от других мужчин было очевидным: он не запал на меня, а лишь профессионально заинтересовался. Возможно, если бы в последние дни моя жизнь протекала размеренно и мирно, я бы не заподозрила ничего дурного. Но теперь приходилось быть начеку.

Я беспрепятственно прошла на свое место. Меня никто не окликнул. В аудитории царила мертвая тишина.

– Теперь минуточку внимания! – почти вскрикнул Юрий Романович.

Я вскинулась.

– Вы сейчас могли наблюдать типичный пример того, как сильная личность этой девушки смогла счастливо избежать инцестуозной фиксации своего либидо, но все же я полагаю, она может быть не вполне свободна. Явным отзвуком этой фазы развития является ее возможная серьезная влюбленность в немолодого, обладающего авторитетом мужчину, который может оживить в ней образ отца, – торжественно возвестил психолог.

Тишина в аудитории стала звенящей. Затем взгляды присутствующих обратились ко мне. Первым моим желанием было провалиться сквозь землю, но я решила не сдаваться. Моя спина распрямилась, лицо приняло безразличное выражение.

– Престарелые кавалеры никогда меня не привлекали, – громко, чтобы все слышали, объявила я.

Психолог умиленно заулыбался, словно любящая мамаша, чей отпрыск впервые заговорил, и вместо традиционного «мама» или «папа» выдал слово «писька».

Я не могла понять, зачем меня пытаются выставить нелюбимой дочерью, кидающейся на шею любому престарелому папику. Мне знакомы были труды Фрейда. Вишневский сейчас дословно его цитировал. Зачем это все нашему преподавателю? Чего он добился, публично унизив нескольких человек, в том числе и меня?

– Все остальные случаи, кроме последнего, кажутся мне банальными. Мы будем рассматривать их на последующих занятиях. Совсем другое дело – Мила Богданова. С вами я поработаю отдельно, с глазу на глаз, без свидетелей. И, возможно, смогу помочь вам, – громко и четко проговорил Вишневский, – а теперь продолжим семинар. Дальше начался вполне обычный опрос – преподу нужно было понять уровень нашей подготовки. Вишневский задавал общие вопросы, на которые смог бы ответить даже девятиклассник. Аудитория оживилась, все хотели похвастаться своими познаниями. Я была удивлена, поняв, что наша группа начитанна и неплохо подготовлена к серьезной работе. Почти все слышали о Юнге, легко расшифровали понятие «бихевиоризм». Вишневский живо переговаривался с присутствующими, его лицо, казалось, было приветливым и благодушным, но мне оно напоминало маску. Он о чем-то думал, его мозг напряженно работал, я могла в этом поклясться.

Семинар закончился, и наши девицы, а с ними и Антон, быстро вылетели из аудитории. Я не торопилась. К концу занятия мне стало ясно, что со мной желают поговорить.

Наконец мы с Вишневским остались одни. Он торопливо подошел к двери и, достав из кармана ключи от класса, запер дверь. Затем, повернувшись ко мне, сказал:

– Прости, Мила, за клоунаду. Мне самому не очень понравилось щипать этих ягнят. Просто о себе надо было оставить определенное воспоминание, так сказать, зафиксировать. В следующий раз на моем месте будет другой человек, но вести он себя будет так же. Никто не заподозрит подмену.

Этот мир не переставал меня изумлять!

– Кто вы? – наконец пробормотала я.

– Спектр, – просто ответил Юрий Романович и, видя мое недоумение, добавил: – Наблюдатель. Так понятно? А вообще, привыкай. Теперь вокруг тебя будут появляться все новые и новые персонажи. Скоро ты перестанешь удивляться.

Я молчала, не зная, как к этому относиться.

– У нас мало времени, – мягко произнес Вишневский, – присядь.

– А почему я должна вам верить? – вдруг, неожиданно даже для себя, взорвалась я. – Вы меня пять минут назад перед всеми извращенкой выставили!

– Успокойся, они уже обо всем забыли. Осталось только размытое воспоминание. Определенное настроение. Так было надо, я тебе уже объяснил зачем. Не бойся меня. Небольшой разговор, и ты пойдешь по своим делам. Здесь никто никого не обидит.

Я буравила Вишневского недоверчивым взглядом. «Психолог» уселся в кресло и жестом показал мне на место рядом с ним.

– Ты, наверное, уже заметила, что в последнее время твои способности стали приносить много проблем, – вкрадчиво начал он.

– Вы о чем? – Я захлопала глазами: неужели этот разодетый щеголь действительно что-то знал обо мне?

Он определенно знал.

– Мила, мы можем долго препираться с тобой, и, в конце концов, я приведу тебе ряд веских доводов, после которых станет ясно, что мне можно доверять. Не усложняй задачу. В аудиторию скоро придет другая группа и другой преподаватель. Если мы не поговорим сейчас, мне придется приглашать тебя еще раз. Это будет уже совсем другое место. Кто знает, понравится ли тебе там? Эти слова он говорил спокойным, даже убаюкивающим голосом, словно я должна была заснуть сразу после произнесенной им фразы.

Я кивнула, давая понять, что осознаю последствия своего упрямства. Он чуть заметно улыбнулся.

– Вот и хорошо. Теперь расскажи, когда все это началось.

– Я точно не помню. Может, год назад. По крайней мере, с одним из моих… поклонников я встретилась почти сразу, как мне исполнилось семнадцать. Я сразу поняла, что ко мне испытывают нездоровое, болезненное влечение, от которого невозможно избавиться. До этого ничего похожего не замечала. – Я закашлялась: горло словно свело спазмой от воспоминаний о Рудневе.

– Много было таких знакомств?

– Не очень. Когда я начала понимать, что к чему, то постаралась не болтаться среди мужчин.

– Что у тебя с ними были за отношения?

– Не такие, – я помолчала, – в общем, сексом я еще не занималась. Ни разу.

– Тебе это ни к чему. Ты и так все получаешь, – задумчиво произнес Вишневский.

Я вскинулась:

– Никогда и никого не использовала в корыстных целях! «Психолог» усмехнулся:

– И почему вы, женщины, всегда и все так усложняете? А? Ну, используешь ты мужиков. Вытряхиваешь из них деньги на машины, шмотки… И что? Почему нельзя называть вещи своими именами?

– Да потому, что это неправда! – заорала я.

– Иномарка у тебя откуда? – прикрикнул на меня Вишневский, тоже показывая возможности своего голоса.

Я затихла.

– Мне предлагали больше. Но я взяла ровно столько, чтобы хватило на самую дешевую «Мазду».

– Ну, вот, видишь. Значит, я прав. Ты, Мила – аферистка, использующая мужчин в корыстных целях.

– Если бы тот человек был беден и отдавал мне последнее, я бы не взяла, – тихо промямлила я, отчетливо осознавая, что «психолог» прав.

– Тоже мне, Робин Гуд в женском обличье, – фыркнул он, – берешь деньги только у богатых. Ты еще скажи, что после этого идешь к метро и там щедро раздаешь пожертвования бедным. Так сказать, восстанавливаешь утраченную справедливость.

Я промолчала.

«Его отправили выяснить подробности моей интимной жизни. Все это неспроста. Со стороны я действительно кажусь расчетливой сволочью, но не в этом дело. Кто послал Вишневского ко мне?»

– Что еще, кроме денег, ты получала от мужчин? – жестко спросил Вишневский.

– Были случаи, когда я принимала помощь, – мне вспомнился знакомый из ГИБДД, который помог с правами, – очень редко, когда сама не справлялась.

– Благородно, – насмешливо протянул Юрий Романович, – в последнее время часто приходилось сталкиваться с агрессией в свой адрес?

Я похолодела, вспомнив вчерашний день. «Кто бы он ни был, я больше ничего не скажу! Даже если он знает о вчерашней схватке, от меня он про Роберта не услышит! Ведь, если начать откровенничать, придется рассказать все».

– Мне пора, – ответила я.

Воцарилась тишина.

– А кто такие Спектры? – вдруг вырвалось у меня. – Spectre по-французски – это призрак. Бестелесная субстанция, которую, впрочем, можно увидеть.

– Не ломай голову, позже все узнаешь, – равнодушно ответил Вишневский, – просто мы наблюдаем за теми, кто нам нужен. То есть к нашим обычным обязанностям прибавляется еще и эта. Я должен выявлять и анализировать.

– Сложно как у вас! – равнодушно отозвалась я. – Спасибо за информацию.

– Откровенность за откровенность, – парировал Юрий Романович.

Я встала, он тоже. Был еще один вопрос, который я таки решилась прояснить:

– На вас ведь не действует? Ну, мой… – Я запнулась.

– Как видишь. Это действует лишь на живых.

«Он что, и правда призрак?!»

У меня, наверное, был такой ошеломленный вид, что наблюдатель усмехнулся. Затем, снова став серьезным, он достал ключи от аудитории и направился к двери. Снаружи, в коридоре, гомонили студенты.

– Мы с вами быстро закончили, – бодро прощебетала я.

– Вряд ли мы что-то закончили. Скорее, все только начинается, – спокойно и мрачно ответил Вишневский, – ты просто должна понять, что может начаться война. Ты не понимаешь, какую разрушительную силу таят в себе твои проклятые способности.

Помолчав, он добавил:

– Все-таки, странная вещь – генетика.

С этими словами он быстро отпер дверь и стремительно вышел из аудитории. Я стояла, не в силах пошевелиться: «Война? Мои способности? Разрушительная сила? Генетика? О чем он вообще?»

Студенты из параллельной группы стали заходить, деликатно обтекая меня с двух сторон, будто загораживать проход было в порядке вещей. Я не двигалась с места, снова и снова вспоминая разговор с «психологом». Ему ничего не удалось выяснить. Похоже, руководство снабдило его более подробной информацией о моей жизни, чем я сама.

Поняв, что долго стоять на одном и том же месте неправильно, я отправилась в очередной раз искать свою группу.

Медленно и неуверенно я спустилась на первый этаж, чтобы узнать на стенде номер аудитории, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Причиной тому было мое нежелание видеть кого-то из моих… новых знакомых. Это определение, почти издевательское, было навязано Роберту Стронгу за то, что он убил моего друга. Я еще немного поразмыслила, прибавив: и спас меня. «Вот бы посоветоваться со знающими людьми – что в такой ситуации положено чувствовать. Благодарность? Страх? Гнев? Ненависть? Огромное желание видеть этого человека, прикасаться к нему? Да, последний вариант ближе к истине. Только бы не встретиться с ним сейчас! В таком состоянии я что угодно способна отколоть: могу кинуться на него с кулаками или наброситься с поцелуями».

На этот раз я узнала номер аудитории без приключений – из расписания, – и двинулась на второй этаж.

Вся группа уже сидела в кабинете, дожидаясь преподавателя логики. Навесив на лицо приветливое выражение, я засеменила к парте, за которой сидел Антон.

Вопреки моим ожиданиям, парень вовсе не был смущен унизительным разоблачением. Он сидел в наушниках и с блаженным видом слушал музыку. Я подсела к нему и вынула наушник из его правого уха:

– Привет!

– Привет! – радостно закивал Антон и выключил плейер. – А ты где так долго шлялась? Со Стронгом своим ненаглядным целовалась?

Я опешила. После этого странного семинара по психологии меня, у всех на глазах, попросили задержаться, чтобы индивидуально разобрать мой необычайно «тяжелый» и «интересный» случай. Удивительно, что Антон этого не заметил. Возможно, он был шокирован обнажением своей тайны: теперь вся группа догадывалась, что Антон любит а) мужчин, б) пожилых и в) с деньгами.

– Кстати, прикольное занятие было сегодня. Ну, по психологии, – весело прощебетал мой приятель.

«Он что, издевается? Или ему так неловко, что он пытается острить?»

Словно опровергая мои слова, Антон отвернулся от меня и обратился к Марине, с которой раньше вместе сидел – Слушай, Марин, а у тебя конспекты остались с прошлого семинара?

– По психологии? – будничным тоном уточнила та.

– Ага, а то я поленился чего-то и не записывал. Помню все, но как-то смутно.

– Так никто не записывал, – спокойно ответила Марина. По ее добродушному лицу было видно – она уже простила Антона.

– Слушай, а что он давал-то? Я не могу вспомнить тему семинара, – растерянно произнес парень.

– Было вводное занятие. Он просто опрашивал всех, наши знания выявлял. Ну, про Карнеги, Юнга, еще про что-то вопросы задавал. А у нас группа подготовленная, вот мы ему и отвечали развернуто. На это все время ушло. Он обещал, что в следующий раз мы будем разбирать какую-то интересную тему. Сублимацию или что-то в этом роде.

«Вишневский говорил, что никто ничего не вспомнит, так и случилось. А еще он сказал, что в следующий раз на его месте будет другой и никто не заметит подмены. Держу пари, это будет совершенно обычный преподаватель, самым отдаленным образом напоминающий Юрия Романовича. Хотя, думаю, имя и фамилия будут совпадать. Интересно, а может ли кто-нибудь описать этого психолога?»

Я осторожно дернула Антона за рукав.

– Слушай, по-моему, этот преподаватель был какой-то агрессивный.

– Да, что-то такое было, – неуверенно отозвался парень, – я точно не помню.

– Было, было, – неожиданно вмешалась в наш разговор девочка со светлыми кудряшками и в очках, которую я видела вчера в бассейне, а сегодня – в лифте. Она сидела за соседней партой и, похоже, слышала кое-что из нашего диалога.

– Ты о чем? – насторожилась я.

Она повернулась к нам, неудобно изогнув спину. Ей, видимо, хотелось посплетничать.

– Он резко высмеивал тех, кто на его вопросы по Фрейду отвечал, замалчивая некоторые термины. Ну, например, есть такое понятие – «полиморфно-извращенные склонности», или «младенческая мастурбация». Ну, он меня спросил, а мне стыдно стало произносить все это. А он сказал, что настоящий педагог не должен стесняться таких естественных процессов. Он, наоборот, должен все вещи называть своими именами. Бушевал минут десять. Устроил целый прогон на эту тему.

Девочка помолчала.

– А как тебя зовут? – спросила я, воспользовавшись паузой в разговоре. – Что-то я пока мало кого знаю в нашей группе.

– Оля, – ответила девочка и добавила: – А мне так стыдно стало… Неловко как-то…

Было видно, что бестактное поведение преподавателя очень ее волнует. Вот только диалога, который она описала, на самом деле не было. Вишневский, или как его там звали, на самом деле просто вызывал всех по очереди, прощупывал, комментировал. Да, он был эксцентричным и грубоватым, – видимо, именно такими качествами обладает настоящий Юрий Романович Вишневский, который будет вести следующее занятие. А сегодняшний красавчик, если не соврал, больше у нас не появится – похоже, он свою миссию выполнил. «Миссия! – Это слово вспыхнуло в моем сознании, вызывая нервное возбуждение. – Миссия! Роберт говорил мне, что перед моим даром не может устоять ни один мужчина, кроме того, который выполняет свою миссию. Значит, Вишневский кого-то или что-то защищает, и его занятость защищает его самого!»

Я вспомнила, как Стронг выкрикнул в порыве отчаяния: «На меня не должны были подействовать твои чары! На Ясных это не действует!» Тогда я не придала особого значения его словам – но сегодня я разговаривала с Вишневским, на которого не действовала моя сила. Следовательно, и он выполнял какую-то миссию. «На страже чего он стоит? Кому понадобилась моя скромная персона? Налоговой инспекции, которая хочет долю со всех подарков, сделанных мне разными мужчинами? – Я усмехнулась. – Тут все серьезнее. Каким образом к этому причастен Стронг? Ведь он говорит о себе как о человеке, у которого есть миссия. И на него, как и на наблюдателя Вишневского, не должно действовать мое очарование. Они знакомы? Кто такие эти Ясные? Кто такие Спектры? Боже! С чем я соприкоснулась и как мне теперь действовать?» Вопросов было много, ответов – ни одного.