Текст книги "Рим. Цена величия"

XXXV

Гай витал в небесах, потягивая вино на пиршественном ложе. Тучный Силан без конца толкал его в бок, поднимая золотую чашу. Калигула отмахивался от пьяного прилипчивого тестя, ожидая, когда за ним придут, чтобы вести его на брачное ложе.

Со смехом вбежали Ливилла и Друзилла. Их белоснежные столы были в винных пятнах, они шатались, поддерживая друг друга.

– Брат, готовься! – крикнула Друзилла. – Фабий уже усадил твою супругу на колени Приапа. Не боишься, что его фаллос покажется ей более привлекательным?

Довольная своей шуткой, она громко расхохоталась, ей вторила Ливилла, а следом и те, кто расслышал эту фесценнину. Гай потянулся к столу и, ухватив полную чашу, плеснул в сторону сестер. Они завизжали и спрятались за широкую колонну. Пьяный Фабий взял Калигулу за руку и повел его в кубикулу новобрачных. Напевая непристойные куплеты, рядом с трудом плелись те, кто еще смог подняться.

– А где мой посаженый отец? – громко поинтересовался Гай у входа. – По обычаю, он должен распахнуть предо мной занавес!

Несколько голосов услужливо принялось звать Невия Сертория. Он появился, пошатываясь, с мрачным лицом.

– Мой Невий! Что ты грустишь в этот счастливый день? – спросил Калигула. – Моя супруга уже заждалась.

Сзади подталкивали друг друга с ухмылками Лициний и Ганимед. Макрон сделал над собой усилие, молча подошел к пурпурному занавесу и резко отбросил его. Раздалось нестройное пение. Под эти звуки Гай шагнул внутрь, и занавес выпал из неожиданно ослабевших рук посаженого отца.

Юния сидела, робко прижавшись к деревянной статуэтке. Глаза ее были широко открыты и смотрели с какой-то отрешенностью. Казалось, она не заметила появления супруга. Отблески слабого огонька светильника плясали в ее черных как ночь зрачках.

– Любимая, о чем ты задумалась?

Гай приблизился и нежно взял ее холодную руку. Она слегка вздрогнула, будто очнулась от глубокого беспамятства.

– Гай, дорогой мой! Мне виделись странные вещи. Наш ребенок…

И замолчала.

– Что наш ребенок? – спросил он, улыбнувшись. – Это мальчик, сильный, как я, или девочка, красивая, как ты, моя звездочка?

– Не знаю, – неуверенно протянула она, по-прежнему глядя мимо в пустоту. – Я не хочу детей!

– Но почему? Любимая, что за вздор тебе чудился, пока эти пьяницы не привели меня?

– Будто наш ребенок танцевал на пепле моего погребального костра, – тихо сказала она.

Калигула вздрогнул и передернул плечами, сделав рукой жест, отгоняющий злых духов:

– Не волнуйся, любимая! Я знаю, что за богиня навеяла тебе эти худые мысли. Та, что предназначила нас друг другу с рождения и которую мы не почтили благодарственной жертвой.

– Геката, – выдохнула Юния, и Калигула заметил, как оживился ее взор.

– Я предусмотрел все. Нам надо переодеться, не собираемся же мы проводить здесь нашу первую ночь.

Юния удивленно посмотрела на него.

– Я приготовил нечто такое, что запомнит весь Рим, помимо глупых свадебных торжеств. Наша богиня получит свои жертвы, и ее лик будет омыт благодарственной кровью.

Клавдилла в экстазе соскочила с деревянных колен Приапа и страстно обняла мужа:

– Гай, я не просто хочу тебя, я жажду близости с тобой! Возьми же меня, любимый!

– Позже, милая, доверься мне, и мы вместе исполним, что я задумал. Я хочу, чтобы наша брачная ночь запомнилась нам на всю жизнь.

Из-под украшенного цветами ложа Калигула извлек заранее припрятанные темные туники и глухие плащи с низкими капюшонами.

– Переоденься, звездочка, нас уже ожидают. Не задавай мне вопросов, ты сама все увидишь и узнаешь, когда настанет время.

– Повинуюсь тебе, мой господин. – И улыбка осветила ее прекрасное лицо.

Он помог снять ей фламмеум, но трудность возникла, когда потребовалось развязать геркулесов узел. Калигула расхохотался:

– Вот и первая трудность новоявленного супруга. Не иначе как моя Друзилла путала его.

Юния рассмеялась вслед. Гай схватил кинжал и быстрым движением рассек пояс.

– Вот так поступил и Александр с гордиевым узлом, – решительно сказал он.

Они быстро переоделись, взяли факелы и крадучись вышли. Из триклиния доносились громкие звуки музыки, пьяные выкрики и женский смех.

– Думаю, они прекрасно повеселятся и без нас, – прошептал Калигула.

– Только бы кто-нибудь не вздумал проверить, все ли у нас идет как надо, – тихо ответила Юния.

Они выскользнули из бокового входа и прошли в конюшню. Евтих уже ожидал их с двумя оседланными лошадьми. Юния залюбовалась черной кобылой.

– Она – твоя, – сказал Гай. – Евтих нашел эту красавицу, а я купил для тебя, моя любимая.

Юния погладила лошадь, и та доверчиво ткнулась носом в ее ладонь.

– Чувствует хозяйку, – улыбаясь, заметил Евтих. – Ее зовут Пенелопа.

– Значит, будет верна мне, – ответила Юния. – Но я не умею ездить верхом. Когда-то у меня был печальный опыт в Александрии, к счастью, мое падение произошло в мягкую траву, и я отделалась несколькими синяками.

– Если хочешь, любимая, ты можешь сесть впереди меня, а Евтих поедет на Пенелопе рядом, – предложил Гай, и Юния согласилась.

Они выехали из ворот на темные улицы, спустились с Палатина, обогнув Большой цирк. Часто попадались пьяные прохожие, шатающиеся по всей ширине улицы от дома к дому. Чад кабаков клубился в свете факелов, рекой лились помои.

Калигула крепко прижимал к себе свою жену, нетерпеливой рукой гладя ее грудь и мягкий живот, другой держал поводья, следуя за Евтихом. Они поднялись на Авентин, миновали темный храм Дианы, углубились в рощу по узкой тропке, оставив в стороне жилые кварталы. Юнии казалось, они едут бесконечно долго и скоро пропоют первые петухи, но, высвободив голову из капюшона, она увидела, что звезды на небосклоне еще не совершили обычный круг. Кони шли быстрым шагом, но благодаря поддержке супруга она не ощущала неудобств тряски. Когда выросли черные очертания акведука Аппия, возвышавшиеся над деревьями, Калигула сказал, что их путь близок к завершению. И действительно, скоро они остановились на небольшой поляне. Едва Гай спрыгнул с коня и помог спуститься Юнии, как тьму разорвал яркий свет, Клавдилла вздрогнула, увидев устремившихся к ним черных людей с факелами, но Гай ласково обнял ее за плечи.

– Не бойся, моя звездочка! – громко сказал он. – Они ждали нас. Хочу кое-что объяснить тебе. Видишь ли, император Август давно запретил поклонение Гекате и жертвоприношения в ее честь. И те, кто верует в темные силы, стали собираться в новолуние за храмом Дианы, в священной роще Гекаты, на земле древнего этрусского кладбища. Несколько лет назад я стал главным жрецом подземной богини, неустанно принося ей жертвы, чтобы она вернула мне тебя.

Калигула призвал всех подняться. Юния жадно всматривалась в лица, не находя знакомых. Здесь были и бедно одетые люди, но у многих из-под темных плащей виднелись белоснежные тоги, однако все без сословных различий держались друг с другом запросто. Ее так же бесцеремонно расцеловали, расхваливая дивную красоту и сияющие черные глаза. Калигула довольно улыбался, наблюдая, как Клавдилла начинает осваиваться. Неожиданно она вскрикнула в испуге и указала рукой в сторону. Высокий темный силуэт возвышался в стороне.

– Это Геката, – шепнул ей кто-то. – Священная статуя, около нее мы приносим жертвы.

– Пора начинать церемонию, жрецы! – торжественно произнес Калигула.

Несколько человек отделилось от толпы, один из них приподнял капюшон и неожиданно дружески подмигнул Юнии.

– Фабий Персик! – не удержалась она от удивленного возгласа.

– Тише, красавица! – полусердито сказал он. – Здесь не принято произносить имена.

Она покорно с улыбкой приложила палец к губам.

Взвился ввысь священный огонь на светильниках вокруг алтаря из черного мрамора, и Юния смогла разглядеть статую. Прекрасная черноликая богиня в короткой тунике смотрела прямо ей в глаза, блики огня отплясывали в мраморных зрачках, казалось, что она оживает. Жрецы скинули темные плащи, оставшись в холщовых хламидах без поясов, и запели громкими голосами. Древние заговоры на непонятном языке звучали пугающе красиво, но мурашки бежали по коже: мерещилось временами, что темная богиня злых сил может сойти со своего резного пьедестала.

Девять раз исполнили жрецы протяжные песни и молча застыли, коленопреклоненные. Помощники подвели к алтарю черную телку с посеребренными рогами. Животное послушно ступало, вскидывая голову на темную статую. Молнией сверкнуло лезвие длинного ножа, разрезав темноту, и на пьедестал брызнула свежая кровь. Один из жрецов принял внутренности на серебряном подносе и долго их рассматривал.

– Печень животного двойная! – громко провозгласил гаруспик. – Это счастливый знак! Геката благословляет ваш брак!

Юния счастливо улыбнулась, поймав довольный взгляд Гая.

Затем еще девять черных щенят были зарезаны на алтаре. Жрецы разожгли огонь, чтобы сжечь жертвы, и кинули туда живого черного петуха. Перья его вмиг обуглились, но птица попыталась взлететь, и обожженным комком упала в пламя. Жрецы переглянулись.

– Я еще не видел более благоприятных знамений. – Юния узнала голос Фабия. – Геката никогда не раздавала их столь щедро, как сегодня.

– Я же говорил, что наш брак заключили боги еще при нашем рождении, – сказал Калигула. Он подошел к Юнии. – Мы должны еще разломить жертвенный хлеб.

Один из жрецов торжественно преподнес им черный фар, жертвенный пирог, новобрачные разломили его, бросив остатки в огонь, так же как ранее проделали со священным белым фаром Юпитера. Так перед лицом подземных богов они стали мужем и женой.

Но неожиданно Гай заметил, как затуманился взгляд любимой. Она смотрела будто сквозь него, затем подняла глаза на лик богини и безотчетно пошла к жертвенному огню. Фабий перехватил руку Гая, который попытался остановить Клавдиллу. Все присутствующие в один миг застыли, воцарилась тишина. Юния же не отрываясь смотрела на огонь, отблески его кровавыми бликами прыгали в ее черных глазах, затем пламя вдруг резко взметнулось, устремившись к небесам, его длинные языки лизнули верхушки деревьев, и все светильники разом погасли.

Крик ужаса вырвался у присутствующих. Но тут пламя вновь вспыхнуло и загорелось уже ровно. Юнию передернуло, и она осела на землю. Калигула едва успел подхватить ее на руки. Все безмолвствовали, в страхе наблюдая за ними.

– Любимая, что с тобой было? – тревожно вопрошал Гай, теребя ее за плащ.

– Геката просит еще крови. Ей недостаточно этих жертв, чтоб скрепить наш союз, – тихо с усилием ответила Клавдилла.

– Мы принесем еще жертвы, девять телок, черных щенят… – сказал Фабий, опустившись рядом на траву.

– Она требует человеческой крови, – выдохнула Юния и безвольно поникла на руках Гая.

– Ей было видение! Сама подземная богиня являлась ей! Она избранная! – слышались отовсюду возгласы, полные восхищения. – Знамение! Знамение! Воля Гекаты!

– Мы должны принести Гекате жертву, о которой она просит! – звонко крикнула Юния, обращаясь к поклонникам тайной магии.

Голос ее эхом отразили деревья. Люди испуганно сжались.

– Вы должны добиться благословения великой темной богини! Дайте же ей то, что она хочет!

Несколько человек неожиданно вытолкнули на середину какого-то юношу.

– Мы принесем в жертву этого новичка! Пусть главный жрец скажет!

Калигула выступил вперед, откинул капюшон:

– Думаю, богиня согласится принять его окровавленное сердце!

– Нет! – вдруг резко выкрикнула Клавдилла. Молниями вспыхивали нужные слова, внушенные извне. – Огонь! Кровь! Огонь! Кровь!

Она исступленно стала выкрикивать эти два слова и крутиться волчком. Калигула в страхе отпрянул, но Фабий схватил его за полу плаща и горячо зашептал на ухо:

– Сынок! Ты – глупец! Сама богиня вселилась в нее и вещает ее устами. Не показывай свой страх перед этим обезумевшим сбродом. Именно ты должен провозгласить ее волю.

Взгляд Калигулы стал осмысленным. Он схватил Юнию, прижал к себе, чувствуя, как она перестает биться и успокаивается.

Все еще придерживая ее одной рукой, он взметнул другую вверх и закричал, вновь пробудив гулкое эхо:

– Хватайте факелы! Спалим Рим! Это и будет наша жертва во славу темной Гекаты!

– Спалим дотла! Зажжем Рим! – подхватила обезумевшая толпа.

Пламя разожженных факелов резко запылало, разорвав ночной мрак. И сотня ослепленных Гекатой устремилась прочь из священной рощи, неся смерть жителям Рима.

Изогнутый нож месяца хищно звенел в напряженном ночном небе, отбрасывая скупые, безжизненные лучи, которые таяли без следа, соприкоснувшись с мраком беззвездного небосклона.

XXXVI

Авентин спал, безмятежно раскинув руки-улицы. В пустых глазницах окон маленьких бедняцких лачуг и многоэтажных уродливых инсул ночь была еще гуще, ни один огонек не проглядывал сквозь мрачную тьму. Редкие прохожие бесшумно скользили от дома к дому, не отбрасывая теней. Казалось, воздух был пропитан зловещим предчувствием беды, но жители Авентина не чувствовали грозящей опасности, лишь изредка раздавался едва слышный стон, вызванный кошмарным сном.

Поджигатели в черных плащах с низко надвинутыми капюшонами, разделившись, вступили на узкие изогнутые улочки. Калигула, Юния и Фабий остановились, наблюдая, как приверженцы мрачной богини зажигают пучки соломы. Вот первый сноп ярких искр взметнулся на деревянной крыше.

Калигула наклонил голову, точно прислушиваясь, а когда повернулся к Фабию, на губах его играла кривая усмешка, глаза горели безумием, ноздри раздувались, как у дикого вепря.

– Ветер, – он указал рукой в ту сторону, откуда они пришли, – ветер Гекаты подхватит пламя, разметает его по всему холму.

Юния молчала. Хриплое дыхание вырывалось из ее груди, черты лица заострились, и молнии плясали в черных глазах. Ее божественная красота исчезла без следа, злобный лик Мегеры вновь проступил сквозь нежный облик Венеры.

Фабий вздрогнул. На мгновение его охватил ужас, он закрыл глаза, чтобы не видеть лиц своих спутников – в них, как в зеркалах, отражался он сам, полубезумный, жаждущий огненной смерти. Захотелось сжать голову руками и бежать прочь – в тишину своего роскошного дворца, подальше от кровавого преступления, что они замыслили.

– Что ты? – нервно спросила Юния. Он уловил издевку в ее голосе.

Фабий шумно вздохнул – сухие запахи наполняли ночь тревогой, – и странное желание бежать, овладевшее им так внезапно, исчезло без следа. Заглянув в бездонную тьму глаз Мегеры, он ощутил непередаваемое и ни с чем не сравнимое возбуждение, крупная дрожь пробежала по его телу, он смело вскинул голову и высоко поднял факел.

А на крышах близлежащих инсул уже занималось первое пламя. Веселые огоньки плясали на иссушенном майским солнцем дереве.

– Нельзя медлить! – произнес Калигула. – Иначе скоро поднимут тревогу.

Но Геката, точно сговорившись с Морфеем, все еще удерживала людей в сонном оцепенении. Пока было тихо. Юния вытянула руки вперед, и ветер, точно послушный ее воле, сильным порывом подхватил пламя и понес его дальше. Запах гари заполнил легкие, заставив закашляться. Они рассмеялись и кинулись бежать в глубь Авентина.

Они опередили огонь, который по пятам следовал за ними, увлекаемый ветром. Пламя с необычайной быстротой охватывало деревянные лачуги.

Раздались первые крики. Сонные люди, застигнутые врасплох, выбегали из домов, метались с криками, натыкаясь друг на друга. Те, кто уже всерьез осознал размеры нежданного бедствия, таскали воду, тщетно пытаясь залить разгорающееся пламя. Полуодетый юноша пробежал мимо Юнии, расплескивая полное ведро. Калигула, изловчившись, подставил ему подножку, юноша упал и вскрикнул, глядя на опрокинутое ведро, даже не осознав причины своего падения. Смеясь, Гай поднес факел к его грубой тунике, ткань вспыхнула, юноша громко закричал и запрыгал, пытаясь сбить пламя. Юния ткнула факел в его длинные спутанные волосы, и в мгновение они сгорели дотла. В стороне послышались гневные крики. Из-за поворота показалось двое вигилов – они заметили, что поджигатели проделали с юношей. Они налетели как вихрь, но два раза мелькнуло лезвие ножа в безжалостной руке Фабия, и, зажимая кровавые раны в животе, вигилы упали на землю.

– Бежим! – отрывисто вскрикнула Юния и скользнула в темный проулок.

Фабий и Калигула последовали за ней. Они уперлись в тупик, над ними начала разгораться деревянная крыша. Громкий треск слышался со всех сторон, жар подступал, становясь нестерпимее. Пожар принимал угрожающие размеры, расползаясь с пугающей быстротой, вскоре они сами могли очутиться в огненной ловушке. Клавдилла схватилась за горло. На миг Фабию показалось, что она напугана. Но девушка подняла голову, и он испугался сам. В ее черных глазах опять сияло божественное безумие. Юния схватила лежащую на земле доску и с размаху ударила в стену тупичка. В стене появилась неровная дыра.

– Ломайте! – прохрипела она и выронила доску.

Глаза ее вновь обрели нормальное выражение. Мужчины что есть сил принялись сокрушать глиняную перегородку.

Они протиснулись в узкий проем и побежали, спасаясь от удушливого жара. Воздух плавился перед ними, кроваво-красный серп месяца танцевал в горячем дыму, поднимающемся к небесам.

Навстречу бежали люди, многие бестолково метались, охваченные паникой, удушливый дым заполнял грудь, выжигая легкие. Они падали, и языки пламени лизали уже их трупы.

Обожженные тела огромными факелами обрушивались сверху на бегущих, многие кидали из окон нехитрый скарб в надежде уберечь от пожара. Кто-нибудь тут же подхватывал его, с безумным хохотом унося подальше.

Крики, пламя, громкие стоны сгорающих заживо. Безумие охватило бедняков Авентина. Все дома пылали одним гигантским костром, высокие языки пламени которого возвестили на весь Рим о страшной беде.

Юния, с развевающими волосами и в обожженной тунике, носилась, быстрая как ветер, с факелом в руке, лицо ее почернело от копоти, и только ярким блеском божественного безумия сияли большие глаза. Рядом, не отставая ни на шаг, бежали Калигула и Фабий Персик, кидая в окна домов факелы, горящие пучки соломы. Страстная Друзилла ни за что не узнала бы своего пылкого возлюбленного, нежного и утонченного. Он был, как и Гай, подобен богу смерти – грязный от копоти, в разорванной одежде, запятнанный страшным преступлением. Рядом с ними рушились кровли домов, балки, погребая под горящими обломками пытающихся спастись. Только они оставались невредимы среди буйства огненной стихии, казалось, сама божественная рука хранила их.

Но тут пламя, послушно следовавшее за ними по всему изогнутому пути, вновь начало обжигать своим нестерпимым жаром. На Калигуле задымился плащ, коварные огненные язычки побежали вверх по грубой ткани. Он бросился на землю, катаясь в тщетной попытке загасить огонь. Фабий оцепенело смотрел на него.

– Глупец! Что ты застыл? – крикнула Юния и, не раздумывая, кинулась на Гая, прижав своим телом его к земле, не давая проход воздуху.

Фабий метнулся в сторону и неожиданно наткнулся на беременную женщину с ведром воды – она спешила от колодца к своему дому, будто это жалкое ведерце способно было загасить всепожирающий огонь. Она со страхом глянула на Павла, он отметил, что она похожа на испуганную лань, до что огромными и влажными были ее темные глаза.

– Помогите, господин! – шепнула она неслышно, но он скорее прочел эти слова по губам, искаженным от боли.

Безумный смех вырвался из его уст. Он грубо и сильно толкнул ее в дверь дома, откуда резко вырвался сноп пламени, тут же охвативший несчастную. Она закричала, корчась в страшных муках, схватившись обожженными руками за огромный живот, в слепом материнском инстинкте надеясь уберечь еще не родившегося ребенка. Фабий подхватил ее ведро с остатками воды и выплеснул на Калигулу и Юнию. Что-то метнулось сзади под ноги, он едва не упал, отшатнувшись, но удержался на ногах. Горящий ком, бывший когда-то жизнерадостной собачонкой, с громким воем промчался мимо, оставляя огненный след на земле. Вой вскоре затих.

Фабий схватил в охапку Клавдиллу и помог подняться Гаю. Обугленный плащ Калигула сбросил, оставшись в тонкой тунике жениха.

– Тебя могут узнать! – выкрикнула Клавдилла и принялась тереть его щеки запачканной копотью рукой.

Фабий потащил их прочь с горящей улицы.

Втроем они сбежали с холма, дыша полной грудью, оставив позади горящие руины, людей, лишившихся крова и имущества, обожженные до неузнаваемости тела, горе родителей, потерявших детей и в тщетной надежде ворошащих обгорелые трупы. Теперь подземная богиня удовлетворена! Никогда еще она не получала столь щедрых жертв от своих почитателей!

Высокая ограда Большого цирка выросла перед поджигателями. Юния резко остановилась и обернулась к Калигуле и Фабию. Безумие уже покинуло ее глаза, заостренные черты лица вновь приобрели нежность, богиня ушла в свой подземный мир, отпустив душу девушки.

– Любимый! Нам пора возвращаться, – сказала Клавдилла. – Во дворце могли хватиться, ведь скоро проснется сама розоперстая Аврора.

– Верно, Юния, медлить нельзя, – ответил ей Фабий.

Калигула стоял молча, зубы его были стиснуты, кулаки сжаты, глаза, полные гневных молний, устремлены на стену Большого цирка.

– Ну уж нет, – произнес он. – Мы спалили дома жалких плебеев, но не тронули патрициев. Мы должны поджечь и это огромное детище Тарквиния Гордого. Проклятый Тиберий запретил бега колесниц. Так к чему будет стоять это гордое напоминание веселых деньков? Огонь!

Гай резко выхватил факелы у Клавдиллы и Фабия. И не успел Павел остановить его, как они полетели за ограду. Потянулись тонкие струйки дыма.

– Все! Теперь бежим, пока не появились вигилы. Кто-нибудь из плебеев Авентина мог заметить нас!

Он схватил Клавдиллу за руку, увлекая за собой, Фабий последовал за ними. Они уже почти добрались по склону Палатина к боковому входу во дворец, как дружно обернулись, привлеченные громким треском и пронзительными криками. Авентинский холм и Большой цирк пылали подобно гигантскому костру! Довольные улыбки осветили их испачканные лица. Некоторое время они наблюдали суету внизу – как вигилы подвозят большие бочки с водой, как обезумевшие люди борются с огнем.

– Если в нашем жертвенном пламени сгорели и все поклонники Гекаты вместе со жрецами, – неожиданно подытожил Фабий, – то подземная богиня довольна, как никогда. И ваш брак, освященный огнем и кровью, будет самым долгим и счастливым.

Калигула улыбнулся, положив руку ему на плечо, и не заметил, как на мгновение омрачилось лицо Юнии. Клавдилле вдруг вспомнилось предсказание старой Мартины и видение в спальне. Но будто чья-то рука погладила ее растрепанные волосы, и грустные мысли исчезли, как не бывало. Счастье заполнило ее душу. Теперь она – жена Гая!

– Время возвращаться, – тихо напомнила она.

Они проникли в конюшню. Перепуганный Евтих, не смыкавший глаз, ожидал их.

– Наконец-то! Наконец-то! – запричитал он. – Я едва вырвался из этого пекла, когда вокруг меня принялись рушиться горящие дома, я понял, что пора убегать. Я волновался: почему вас не было так долго?

– Мы задержались около Большого цирка, – зловеще проговорил Калигула. – Ты проверял, как ведут себя гости?

– О, многие разъехались еще до пожара, в том числе отец невесты, ваша сестра с мужем, префект претория с супругой. Макрон был очень пьян. Кое-кто из сенаторов остался ночевать во дворце, господа Лициний, Статилий, Эмилий Лепид пьют до сих пор с танцовщицами. Все дворцовые рабы поливают водой Палатинские склоны, чтобы огонь не добрался до дворца. Я слышал, загорелся даже Большой цирк.

– Да, – сказал Калигула. – Цирк горит, мы слышали, как шумели рабы.

– А Друзилла? – хитро улыбаясь, поинтересовался Фабий.

– Она сидела со старым Клавдием, они о чем-то переговаривались, потом Домиций Агенобарб, основательно напившись, стал приставать к ней, и она куда-то делась. Вот что я видел, – ответил Евтих, – а остальное время ожидал вас здесь.

– Ты приготовил чистые туники? – спросил Калигула.

– Конечно.

Они быстро переоделись и прошли через огромную опустевшую кухню во дворец. Как и рассказал Евтих, из триклиния все еще доносился рев Агенобарба, не умеющего разговаривать в спокойных тонах, звуки музыки, голоса Лициния и Статилия и звонкий смех танцовщиц. Вести о страшной беде римлян или не дошли до них, или они пропустили все мимо ушей.

Пустое ложе новобрачных уже остыло, маленький Приап с огромным фаллосом сиротливо таился в углу. Фабий разжег светильники.

– Оставляю вас, новобрачные, – с усмешкой произнес он. – Не буду задерживаться, думаю, что меня уже заждались в моей кубикуле.

Гай и Юния переглянулись, догадавшись, кого имел в виду Персик.

– Сотри копоть с лица, чтобы подозрение не закралось в душу той, что уже давно жаждет твоих объятий, – сказал Калигула.

Юния смочила лоскут и привела щеки Фабия в надлежащий вид. Он откланялся и вышел, соучастник страшного жертвоприношения в честь темной Гекаты. Новобрачные наконец-то остались наедине. Гай ласково обнял Юнию.

– Ты утомилась, звездочка моя? – заботливо спросил он. – Выпьешь вина, приправленного пряностями? Оно снимет усталость и напряжение.

Юния кивнула. Он налил ей полную золотую чашу, они принялись отпивать небольшими глотками, передавая ее друг другу, и некоторое время молчали. Клавдилла достала из-под подушки какой-то предмет.

– Что ты прячешь от меня? – полюбопытствовал Гай.

– У меня есть только наши тайны. Память об этой я привезла из Александрии. Помнишь?

Она разжала ладонь, и Калигула увидел маленький ключ из черного агата.

– Конечно, помню, – сдавленным голосом сказал он, и Клавдилла заметила, как заблестели его глаза. – Наша любовь, наша вечная детская любовь. Так ты хранила этот талисман все долгие годы?

– Да, любимый. Он был среди наших домашних пенатов, кому я неустанно приносила жертвы, чтоб они помогли нам встретиться.

– Как я люблю тебя! – сказал Калигула, страстно целуя ее.

Она податливо откинулась на подушки, обвивая его руками, и прошептала:

– Это больше чем любовь.

Но тут Гай неожиданно освободился из ее жарких объятий.

– Что с тобой? – встревоженно спросила Юния.

– Глупый обычай! Глупые цветы и свадебные песенки! – твердил он. – Мы должны запомнить нашу брачную ночь! К чему заниматься любовью на обычной кровати? Собирайся! То, что я придумал, будет достойно Юлии, дочери Августа, одной из величайших распутниц империи!

Юния вскочила. Глаза ее загорелись страстным огнем.

– Ростральная трибуна? – на едином выдохе спросила она. – Всегда мечтала об этом!

Они взялись за руки и выбежали прочь из дворца к лестнице, ведущей вниз с Палатина к форуму. Мраморные ступени приятно холодили босые ноги, форум был пуст и безжизнен. Легкие, точно ветер, в развевающихся белых одеяниях, они пробежали по широким плитам Тусской улицы мимо базилики Юлия, спугнули несколько прохожих, спешивших с пожара или на пожар, – те с ужасом отпрянули, бормоча молитвы и думая, что мимо пронесся кто-то из бессмертных.

Ростральная трибуна, ощетинившаяся бронзовыми носами кораблей, выросла перед ними. Роскошные барельефы и статуи, украшающие трибуну, смутно белели в темноте. Отблески бушевавшего пожара, ярким огнем освещавшие дворы и крыши палатинских дворцов, не видны были отсюда. Вокруг стояла мертвая тишина.

Калигула первым взбежал по узкой лестнице вверх и протянул руку Юнии.

– Не робей, звездочка, – подбодрил он. – На этом месте распутная Юлия развлекалась сразу с несколькими любовниками. У нее была тяга к молодым патрициям.

Он закрепил факел. Клавдилла приблизилась, облокотилась на мраморную балюстраду, любуясь своим супругом. Он страстно обнял ее, прижав к прохладному камню, и впился поцелуем в нежные губы.

Розоперстая Аврора, едва явив миру свой чудный лик, тут же отвернулась, исполненная стыда, настолько неистовыми были ласки влюбленных. Отныне законных супругов.

Но ее появление вспугнуло любовников, они, полуодетые, с веселым смехом бросились бежать к храму Кастора и Поллукса, своих защитников. Ранние торговцы, спешащие занять удачные места у подножия статуй, с ужасом смотрели им вслед, одновременно любуясь грацией и красотой девушки. Богиня Геката, почти утратившая с рассветом свою безграничную власть, все еще хранила их, и они, не узнанные никем, укрылись у алтаря божественных близнецов, где и нашли их утром, безмятежно спящими с улыбкой на устах, жрецы.

Они с ужасом узнали понтифика. Но Калигула, все еще блаженно улыбаясь, полный воспоминаниями о минувшей ночи, объяснил, что божественная воля Кастора и Поллукса перенесла их к алтарю: богам было угодно, чтобы они оказались здесь для раннего жертвоприношения, потому что их свадьба состоялась в ежегодный праздник близнецов. Юния, стыдливо прикрываясь полуразорванной туникой, чтоб не видны были синяки и следы копоти, подтвердила, не моргнув и глазом, эту глупую сказку. И Калигула страшной клятвой скрепил уста жрецов, чтоб по Риму опять не разнеслась небывалая история.