Текст книги "Рим. Цена величия"

Невий сломал печать, и сердце его замерло. «Сегодня в полночь», – гласила записка. Он сухо сказал Эннии, что уезжает, и постарался сделать вид, что не заметил, как наполнились слезами ее черные глаза. Хитрая Клавдилла все-таки догадалась, что разговор их будет серьезным, и улучила миг написать это послание. Что ж, эта ночь станет ночью откровений! Давно пора добиться правды!

LXXIII

– Не бойся, милая. Подойди поближе. Я же ведь нравлюсь тебе, и довольно давно. Я был чересчур увлечен другими делами и проглядел, что такая прелестница, как ты, кидает мне страстные взоры.

– Ну что вы, господин. Я не смею. Мне пора уже возвращаться, управляющий может хватиться, и госпожа накажет меня за нерадивость. Я могу понадобиться ей в любой момент.

– Не обманывай меня, красавица. Твоя госпожа уехала на прогулку с подругами, и ты свободна еще несколько часов. Я приехал сюда ради тебя, чтобы насладиться твоим милым личиком и вкусить поцелуев спелых губ. Признайся, у тебя ведь есть любовники среди дворцовых рабов?

Щеки девушки вспыхнули, и она стыдливо потупила взор.

– Нет, господин. Я еще девственна. По законам моего народа я должна выйти замуж невинной. Боги покарают меня, если я нарушу заветы предков.

– Но мы далеко от твоего народа, где уже забыли о тебе. Мы в Риме, городе сладострастия и любви. Я – иудей по крови, но с малых лет живу в Вечном городе и по праву считаю себя римлянином. Я ношу римскую одежду и ем свинину, хоть это и запрещено законами моей страны. Сколько лет было тебе, когда ты попала в Рим?

– Восемь лет. Мою семью захватили легионеры во время набега на наше селение, и нас продали поодиночке на невольничьем рынке. Я больше никогда не встречала родных. Меня купил управляющий Палатинского дворца. А через много лет Гай Цезарь подарил меня своей невесте, и я служу у нее с того момента, когда ее нога ступила с корабля на берег Остии.

Ирод настойчивей притянул к себе слабо сопротивляющуюся Гемму.

– Забудь, чему учили тебя мать с отцом. Ты – римлянка…

– Я – рабыня, – грустно возразила она, отбиваясь от объятий иудея.

– Но я могу купить тебе свободу. Император не откажет мне в подобном пустяке. И ты сможешь жить в моем доме. Киприду, свою жену, я отправлю в Иудею, чтобы никто не смог помешать нам любить друг друга.

– Это правда, господин?

Ирод заметил, как загорелись надеждой ее синие глаза.

– Ну конечно, красавица, – продолжал он улещивать ее. – Один богатый сенатор, обязанный мне заступничеством перед Тиберием, завещал мне дом и часть своего состояния. Он при смерти, и вскоре я стану его наследником. Остались считанные недели – старик очень слаб.

Ложь о баснословном богатстве всегда была наготове, и почему-то Ироду верили на слово.

– Я выкуплю тебя из рабства, и ты навсегда расстанешься с железным ошейником. Я обряжу тебя в драгоценные одежды и золотые украшения. Своей красотой ты затмишь даже саму Клавдиллу, она жалко померкнет перед новоявленной звездой Римской империи.

При упоминании о Юнии глаза Геммы увлажнились.

– Я очень боюсь свою госпожу. Нет ни капли добра и сочувствия в ее душе. Моя подруга Хлоя…

Гемма расплакалась. Ирод бережно усадил рабыню на мраморную скамью под сень кипариса палатинского сада. Его не интересовала судьба какой-то рабыни, но он с участливым видом спросил:

– Мы встречаемся с тобой уже в пятый раз, моя красавица, но ты никогда не откровенничаешь со мной. Твои беды – мои заботы. Расскажи, что случилось с твоей подругой и смогу ли я помочь ей?

– Уже нет. – Гемма рукавом вытерла слезы. – Никто не знает, что с ней случилось. Это было год назад. Пантер, сопровождавший нашу госпожу во время той злополучной прогулки, рассказал мне, что Хлоя шла рядом с носилками Юнии с опахалом, как вдруг упала без чувств из-за страшной жары. Он кинулся было поднять ее, но госпожа велела бросить ее и не задерживаться из-за подобных пустяков. С тех пор Хлою никто не видел, она не вернулась в дом на Палатин. Мне лишь приходится гадать, что могло произойти с ней.

Гемма опять, к досаде Ирода, разрыдалась и принялась жаловаться дальше, рассказывая об участи забитого насмерть Палланта, их бывшего управляющего. Агриппа, потерявший интерес к рассказу девушки, вдруг насторожился, когда прозвучало имя Кальпурнии. К его удивлению, Гемма с неожиданной теплотой отозвалась о мачехе госпожи.

– Тебе нравилась Кальпурния? – спросил он.

Но Гемме уже не хотелось рассказывать далее. Она ласково погладила руку Агриппы и испытующе посмотрела в его черные глаза. Поцелует ли он ее?

У девушки при взгляде на красавца Ирода всегда захватывало дух. В жизни она не видела подобных мужчин. Томный взгляд его огромных глаз пробуждал в ней любовные желания. Ни один мужчина прежде так не волновал ее девичье сердечко. Она не солгала иудею, признавшись, что еще девственница. Сколько домогательств пришлось выдержать ей и со стороны господ, и со стороны дворцовых рабов! Сколько слез пролила она, когда очередной поклонник грубо избивал ее за строптивость!

Она не знала, что ей помогла сохранить невинность простая случайность. Ее красота расцвела только недавно, едва ей исполнилось четырнадцать, а до тех пор на маленькую дурнушку никто не обращал особого внимания. Затем полгода она отбивалась от мужчин, пока Калигула не подарил ее Клавдилле. В ее доме Кальпурния никого из девушек не давала в обиду, предпочитая, чтобы среди ее челяди были лад и согласие.

Гемма презрительно относилась к мужскому полу и поучала в этом свою единственную подругу, галлийку Хлою, которая при каждом удобном случае ныряла на ложе к первому, кто обращал на нее внимание. Она осуждала и свою госпожу, что та еще до свадьбы ночевала с женихом и переодевалась мужчиной, чтобы посещать с ним таверны и лупанары. Калигула своей некрасивостью вызывал в ней отвращение, и она искренне удивлялась, как прекрасная Юния не замечает его недостатков.

Ирод усмехался, слушая глупую болтовню девушки. Гемма уже не дичилась его, как при первых свиданиях, когда ему приходилось подкарауливать ее и делать вид, что он сильно влюблен.

Он с нетерпением ждал, когда же она опять затронет тот предмет, что интересовал его больше всего на свете. Ради этого он соблазнял ее, приручал к себе, стараясь искоренить недоверие. Однако Гемма, истомленная желанием, была не склонна продолжать беседу, Агриппа увидел, как с вожделением блестят ее синие глаза. Его пылкие поцелуи наконец растопили ее сердце.

Он наклонился, шепча страстные признания и проклиная в душе досадную паузу. Но в конце концов желание завладело и им, стоило ему вдохнуть аромат нежной кожи девушки. Она не пользовалась духами, как знатные римлянки, и именно этот запах чистоты и невинности возбудил Ирода до предела.

Не заботясь о том, что их могут увидеть, он подхватил Гемму на руки и понес ее в глубь цветущих кустов.

Друзилла гадала, куда мог пропасть Ирод Агриппа. Они не виделись уже три недели. За это время девушка тщетно пыталась разыскать его, но даже Киприда не знала, куда направился ее супруг. Киприду мало интересовало, чем занят Ирод, ее умело скрываемая страсть к Мнестеру достигла своего апогея, и она очень страдала, не рискуя никому в этом признаться. Невыносимые муки неразделенной любви каждый день приводили ее в театр то Помпея, то Марцелла, она везде следовала за предметом своей страсти. Ей прекрасно было известно о его многочисленных любовницах, тайных и явных, о тех богатых дарах, коими они осыпали его. Она же не могла себе позволить преподнести ему и пустяка, поскольку сама вынуждена была жить за чужой счет. В доме Макрона на нее с дочерьми никто не обращал внимания, Энния не общалась с ней и лишь изредка делала девочкам маленькие подарки или отдавала ненужные туники.

Хитрая Друзилла, отчаявшись найти Ирода, посчитала полезным сблизиться с его женой, и Киприда искренне обрадовалась вниманию со стороны сестры императора. Иногда они вместе ездили на прогулки.

Друзилла уже не посещала дом Агенобарба. В ее жизни случилось столько событий, что времени на шумные оргии не оставалось. Подобно Арахне, она плела вязкую паутину заговора против Клавдиллы, и, как никогда, ей нужна была помощь Агриппы. Некая цель, которой она добивалась уже много времени, была достигнута, и… проклятье, пропал Ирод.

Вечерняя прохлада собрала на Аппиевой дороге множество прогуливающихся. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая розовым облака. Легкий ветерок нес с собой влажную свежесть, где-то на юге шел дождь, подбираясь все ближе к Риму.

Юния возлежала среди подушек в высоких носилках, окруженная обычной свитой. Ее сопровождали сестры мужа, Виниций, Ганимед Лепид и Кассий Лонгин. Все подшучивали над всегда грустным Кассием, но тот стойко оборонялся. Назло Друзилле Юния постаралась приблизить к себе Лонгина, приятного и всегда такого серьезного. Ей нравилось разговаривать с ним, наблюдая, как он щурит голубые близорукие глаза. Он завораживал ее плавной речью и изысканными манерами, Лонгин был истинным патрицием в представлении Клавдиллы.

В начале их знакомства он держался робко в веселой шумной компании, но постепенно стал незаменимым собеседником. Неожиданно для него самого он полюбил пить вино, танцевать с девушками во время шумных пиршеств и… постриг волосы по последней римской моде. Теперь ухоженностью он не уступал Ганимеду, его белоснежная тога с идеальными складками вызывала всеобщее восхищение, а тщательно уложенная прическа считалась верхом совершенства. Но если Ганимеда всегда дразнили за излишнюю женоподобность, то Кассий, наоборот, смотрелся величественным и мужественным.

Сегодня они весь день провели в Саллюстивых садах, катаясь на лодках и пообедав среди цветущих деревьев. Гай не поехал на прогулку, предпочтя вернуться к делам вместе с Клавдием. Он уже жалел, что из тщеславия навязал себе консульские полномочия.

Шумная компания привлекла к себе взоры всех гуляющих в этот час, и каждый счел своим долгом подойти с приветствиями и потихоньку пристроиться в хвост колонны. Юния радовалась всеобщему поклонению и с улыбкой отвечала всем.

Ветерок крепчал, и темные кучевые облака от горизонта все быстрее подтягивались к Риму.

– Смотрите, – первым обратил внимание Виниций. – Скоро начнется гроза. Мне показалось, первая вспышка уже блеснула вдали.

– Давайте повернем назад, – сразу попросила пугливая Ливилла. Как и ее брат, она до смерти боялась гроз.

– Глупости, сестра, – отозвалась Агриппинилла. – Заночуем в твоем загородном доме. Осталось ехать всего лишь милю, мы слишком далеко удалились от Капенских ворот.

Юния согласно кивнула и увидела, что все обрадовались возможности продолжить веселье. Она поманила к себе Юлия Лупа, ехавшего за ними во главе преторианцев:

– Скачи обратно и сообщи Гаю Цезарю, что мы остаемся у Ливиллы.

Ливилла же тем временем отдавала спешные указания своему рабу: надо было подготовить челядь к приему нежданных гостей.

Но дождь так и не пошел, и милю проехали не спеша, пока совсем не стемнело.

У ворот их нагнал всадник. Он вез письмо Лонгину.

– Надо же, меня разыскивает жена, – досадливо произнес он, распечатав таблички. – Луп наткнулся на нее при въезде в Рим. И она едет сюда.

Юния сердито сдвинула брови. Они с Друзиллой давно уже не встречались. Похоже, буря разразится не снаружи, а внутри дома.

Агриппинилла заметила ее недовольство и подошла:

– Не стоит сердиться, подруга. Вам уже давно пора примириться. Над Друзиллой насмехается весь Рим, что она не вхожа во дворец к брату. Я часто вижусь с ней, и она очень страдает, что о ней позабыли. Для нее открыты двери дома моего бывшего мужа и его родни. Но я не считаю, что она должна посещать это проклятое семейство. Примирись с ней ради моего спокойствия, сестра, очень прошу тебя. Уверена, что Друзилла раскаялась, что таила на тебя злобу.

Юния нехотя кивнула. На какие жертвы не пойдешь ради подруг!

Дом Ливиллы встретил их яркими огнями. Сбиваясь с ног, рабы уже готовили пиршество. Нагретые купальни ожидали путников. Молодые женщины с радостью сменили запыленные столы на надушенные туники.

– Поспорим, – сказала Ливилла, – что мужчины будут дольше приводить себя в порядок. Неженка Ганимед три часа убивает на прическу и переодевание. Лонгин теперь не уступит ему.

Они рассмеялись.

– Он сильно переменился, – заметила Юния.

– По-моему, он неравнодушен к тебе, божественная, – с усмешкой заметила Агриппинилла.

Клавдилла почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

– Глупости. Ни один мужчина не обратит теперь на меня внимания с таким животом. Скорей бы уже родился ребенок, с каждым днем носить такую ношу все тяжелее и тяжелее.

– Не отговаривайся, твоя красота ничуть не ушла. А живот твой так мал, что за широкими складками столы его трудно заметить, – возразила Ливилла. – Признаться, я так вам завидую. Пора уже и мне подарить Виницию первенца.

– Значит, почаще проводи время с супругом, а не с подругами, – сказала Агриппинилла.

Ливилла застенчиво покраснела:

– Мы очень стараемся, но пока тщетно. Боги глухи к нашим мольбам, но надежда еще не покинула нас. Мы молоды, и все еще впереди.

Юния нежно погладила ее золотистые волосы:

– Конечно, рано еще расстраиваться.

– Кажется, разговор шел о Кассии, – вдруг вспомнила Агриппинилла.

– О Кассии? Моем муже? – вдруг раздался голос Друзиллы, и она перешагнула порог купальни. – Вы обсуждали его?

Подруги быстро переглянулись.

– Что за дурные манеры, сестра? – спросила Агриппинилла. – Или мы прослушали твое приветствие?

Друзилла быстро и несколько небрежно поклонилась.

– Рады видеть тебя, – сделав над собой усилие, приветливо сказала Юния. – Мы решили заночевать здесь, чтобы не намокнуть под дождем.

– И я рада, что наконец-то увиделась с родными, – с упреком произнесла Друзилла.

Она подошла к Клавдилле и неожиданно порывисто обняла ее.

– Давай забудем все размолвки. Твоим первенцем заклинаю тебя, сестра. Я натворила много глупостей и глубоко раскаиваюсь. Не держи зла.

Юния ответила на ее объятие и крепко прижала к груди. Ребенок в ее чреве недовольно шевельнулся, когда Друзилла коснулась его. «Чувствует, маленький негодник», – подумала Друзилла, ощутив этот легкий толчок. Юния отстранилась.

– Малыш, кажется, ревнует мамочку, – с улыбкой произнесла она.

Агриппинилла и Ливилла сразу кинулись прикладывать ладони к животу Юнии, но малыш уже не шевелился.

– Ой, мой тоже стукнул меня, – сказала Агриппинилла. – И так сильно. Знаешь, Друзилла, мы с Юнией дали друг другу клятву поженить наших детей, если родятся девочка и мальчик.

– Поздравляю, – ответила Друзилла, скрыв ухмылку.

Как там отозвался Агенобарб о своем будущем отпрыске? «Горе и несчастье для человечества?» С ребенком Мегеры они составят достойную пару.

– Так чем это заинтересовал вас мой муж? – повторила она свой вопрос. – Вы теперь видите его чаще, чем я.

– Ой, да ничем особенным, Друзилла, – ответила Ливилла. – Мы обсуждали всех мужчин, и я сказала, что нынче они дольше прихорашиваются, чем женщины. Что тебя так задело?

Друзилла презрительно фыркнула. Какое ей дело до Лонгина? Его присутствие она использовала как предлог, чтобы проникнуть сюда.

Однако, увидев Кассия, она безмерно удивилась. Надо же, как изменило его общество вокруг императрицы! Новым человеком предстал он перед ней!

Куда подевались его извечная неуверенность в себе и скованность? Длинных волос, связанных в противный хвост, уже не было, тщательно завитые локоны уложены в новую прическу, белоснежный синфесис драпирован изящными складками, будто парадная тога, а аромат дивных духов нежно волнует обоняние. Даже привычка щуриться исчезла, теперь он при каждом удобном случае приставляет к глазу большой смарагд, судя по размерам, по стоимости равный небольшому дому. А драгоценные перстни и массивный торк с золотыми кабаньими головами! Да он стал не в меру расточителен! Друзиллу неприятно кольнуло то, что он даже не подошел к ней, а лишь кинул косой взгляд через смарагд.

Во время обеда она возлежала выше его и, несмотря на все старания разговорить Кассия, получала в ответ лишь равнодушные ответы. Это сбило ее с толку, и она растерялась. Слепо влюбленный в нее многие годы, неужели за какой-то месяц он мог так резко перемениться?

Клавдилла торжествовала. От ее внимательного взора тоже не укрылась перемена Лонгина в отношении к жене. Доигралась! Любому терпению рано или поздно приходит конец, и даже самая страстная любовь сменяется глухим равнодушием.

Первый раскат грома прогремел около полуночи, и небо разразилось потоком проливного дождя.

От духоты в тесном триклинии у Юнии закружилась голова. Она поднялась и, не говоря никому ни слова, вышла на террасу. Навес защитил ее от тяжелых капель, и она с наслаждением вслушалась в шум непогоды. Небо прорезала молния, за ней – другая, и раскаты грома на миг оглушили, поэтому она не услышала тихих шагов за спиной и испуганно вздрогнула, когда на плечо ей опустилась чья-то рука. Резко обернувшись, она увидела Кассия.

– Любуешься игрой молний, божественная? – спросил он.

Юния растерялась. Она не ожидала увидеть его здесь, рядом с собой.

– Зачем ты пошел за мной, Лонгин? – спросила она и вдруг почувствовала, что вся дрожит. – Я уже собиралась вернуться. Очень холодно.

– Извини, если нарушил твое уединение, госпожа. – Она уловила грусть в его тихом голосе.

Плащ вдруг накрыл ее плечи, она зябко закуталась в теплую ткань и повернулась к Кассию. Но его уже не было рядом.

«Жаль, что Гай остался в Риме», – подумала она и неожиданно ощутила укол совести. На самом деле ей в этот момент было все равно, где Калигула. Просто она боялась признаться себе, что Кассий ей нравится.

Гроза добралась и до Вечного города, накрыв его тьмой. Тоска закралась в сердце Макрона, как и всегда, стоило пролиться первым каплям дождя. Но он любил непогоду, и тихая грусть по-своему радовала, можно было посидеть на террасе с чашей вина, насладиться одиночеством.

То, что случилось в его жизни за последние недели, пугало, но страшное отчаяние после разрыва с Юнией постепенно уходило из измученной души. Он думал и вспоминал.

…Мог ли он предвидеть, что ожидает его в тот злополучный вечер, когда раб Клавдиллы ждал его у входа?

Все повторилось. Та же девчонка-рабыня завела внутрь, были и ароматные облака благовонного тумана, вскружившие голову, и пылкие ласки в темноте. Он сам, точно обезумевший от похоти сатир, с упоением отдавался страсти.

Макрон уже догадывался, что пряная смесь благовоний сводит с ума и их терпкий дым дурманит разум, сжимая виски резкой болью. Страшным усилием воли он заставил себя встать с ложа, несмотря на протесты любовницы, и сорвать с окна плотный занавес. Поток свежего ночного воздуха хлынул через отверстие, и Макрон с наслаждением вдохнул запахи ночного Рима. Пульсирующая боль в висках ушла, теперь он мог ясно мыслить.

– Зажги светильник, Юния! – попросил он, ощупью продвигаясь во мраке обратно к ложу. – Пора поговорить, и очень серьезно.

Неожиданно он наткнулся на нее, и от сильного толчка девушка упала. Он понял, что она опять пыталась сбежать. Невий легко подхватил ее на руки.

– Нет, милая, тебе не удастся избежать объяснений на этот раз, – сказал он, крепко прижав к себе ее хрупкое тело.

И тут вдруг молнией сверкнула догадка. У девушки на его руках был плоский живот, а Клавдилла уже всем похвалялась его округлостью. Это была не она!

– Кто ты?! – закричал он, сдавливая ее. – Ты не Юния. Отвечай, это она послала тебя?

Девушка застонала от боли, и он ослабил медвежью хватку. Ощупью наконец нашел дверь и крикнул рабыне, чтобы та принесла огня, пока сам крепко держал свою пленницу.

– Не надо, Невий Серторий, прошу тебя, не надо света, – зашептала девушка. Голос ее вдруг показался смутно знакомым.

– Назови себя! – потребовал он, но она вдруг, точно пантера, вонзила свои когти ему в плечо. Он выдержал боль. Да и что значила пустяковая царапина в сравнении с ранами в душе? Префект даже внимания не обратил на ее попытки освободиться.

Когда девчонка принесла светильник, он с размаху швырнул пленницу на ложе. Но в прыгающем свете огонька он увидел… Юнию. Отгоняя наваждение, он потряс головой и протянул к ней руку, надеясь, что видение исчезнет. Но девушка не исчезла, а, извернувшись гибким телом, сделала прыжок к двери, Макрон быстро схватил ее за волосы, но, к его ужасу, они остались в его руках. Белокурый парик!

Он быстро отбросил его и настиг беглянку. Глянув ее лицо, он остолбенел. Друзилла! Опустив руки, он изумленно посмотрел на нее.

– Ты ждешь объяснений, Невий Серторий? – резко спросила она, откидывая темные пряди со лба. – Их не будет.

Но он продолжал молчать.

– Думай что хочешь, но сделанного не воротить. Посмотри, какие страшные синяки появились на моей нежной коже. Что стоит мне кликнуть вигилов и обвинить тебя в изнасиловании? Скорее всего мой брат с удовольствием зацепится за этот повод, чтобы сместить тебя с поста префекта претория.

– Ты не посмеешь, мерзавка… – прохрипел Макрон.

– А почему? – бусинками раскатился ее короткий смешок. – Я – сестра императора, он поверит мне, а не опальному советнику.

– Что тебе нужно от меня, негодяйка? К чему ты затеяла эту грязную игру? – сжав кулаки, спросил он.

– Ты великолепен, как любовник, Невий Серторий. Теперь мне ясно, почему Клавдилла медлит избавляться от тебя. Но срок твой близится, потому что растет ее живот. Неужели ты до сих пор думаешь, что в ее чреве твой сын? Нет, это выродок Калигулы. И будь ты поумней, уже давно бы сосчитал все сроки.

Макрон горько вздохнул и бессильно опустился на ложе. Он и раньше обо всем догадывался, только боялся признаться самому себе.

– Тебе-то какой интерес? – устало спросил он, подняв глаза на женщину.

– Я ненавижу Клавдиллу. Она лишила меня самого дорогого, что было в жизни, – любви двух обожаемых мною мужчин. Ты не в силах представить себе, что за муки пережила я, когда от одного услышала, что он пользовался моим телом лишь из-за призрачного сходства с этой проклятой. Второй же просто покинул меня без объяснений ради нее, чтобы затем истечь кровью в теплой ванне, отчаявшись покорить ту, ради которой растоптал мои чувства, – вызывающе проговорила Друзилла и вдруг добавила: – Даже мой муж отступился от меня, она и глупого Лонгина сманила своим сладким пением сирены. Он все время проводит во дворце, я уже позабыла, когда мы встречались дома.

– Спасибо за откровенность, – горько улыбнулся Невий Серторий. – Я ценю это редкое качество в людях. А что бы ты сказала, услышав правду о смерти Фабия Персика?

Друзилла напряглась. Ее острые ноготки впились в плечо Макрона.

– Но вначале сознайся, к чему ты затеяла это переодевание. Зачем я понадобился тебе?

– Зачем? – прошипела она, с трудом выталкивая непослушные слова. – Чтобы уничтожить ее! А кто, кроме любящего человека, способен на самую страшную ненависть и безумные поступки? Я много узнала от Ирода. Этому иудею слишком многое уже известно о злодеяниях Клавдиллы. Наверное, ты позабыл о вашей доверительной беседе в лупанаре Варус, но ты сам тогда подтолкнул его начать расследование. Если ты встанешь на нашу сторону, он поделится с тобой многими тайнами. И любовь твоя исчезнет, уступив место лютой ненависти, что временами дает о себе знать в твоей душе. А теперь говори! Не томи мое и без того измученное сердце.

– Фабий не кончал жизнь самоубийством, Друзилла. Я сам перерезал вены на его руках, пока верный мне человек держал его.

Женщина издала жуткий вопль, услыхав это страшное признание, и без чувств рухнула к ногам Макрона. Но обморок ее длился считанные мгновения, сила ненависти быстро привела ее в чувство.

– Так это был ты? – Взгляд ее темных глаз заставил Макрона в ужасе содрогнуться.

– Я выполнял приказ Тиберия. Лишь потом, на Капри, я понял, кто подставил Фабия. – Макрон рассказал, что испытал, когда Калигула дал ему прочесть письма Ливиллы, доказывающие, что Гемелл – сын Сеяна. – Кроме Клавдиллы, никто не смог бы так искусно вплести имя Фабия в эту историю, кинув кольцо, послужившее уликой против него в глазах Тиберия. Все ведь знали, что именно он был любовником дочери Ливиллы и первым, кто отрекся от дружбы с Сеяном. Тиберий тогда заподозрил, что Фабий лишь притворился отступником, чтобы спасти выродка Гемелла и сделать его преемником Тиберия. Поэтому Фабию был незамедлительно подписан смертный приговор.

Друзилла разрыдалась, в гневе ударяя кулаком по подушке. Проклятия ядовитым потоком текли из ее уст.

– Мы должны отомстить ей, Макрон. Слышишь, должны. – Умоляюще сложив руки, она сползла к его ногам. – Нет ей пощады. Кто-то должен остановить ее злодейства. И ты, и я – первые в списке на уничтожение. Меня она ненавидит за то, что я всегда догадывалась об истине, а ты просто ненужный свидетель ее преступлений. Она не замедлит нанести удар, поверь мне, может, пока еще то светлое, что было меж вами, останавливает ее разящую руку, но вскоре душа ее покорится мраку и она убьет тебя.

Будто в страшном сне, Макрон вернулся домой. Мысли вихрем крутились в голове, сердце судорожно сжималась, причиняя невыносимую боль, – он еще не мог до конца осмыслить истину, что открылась ему в разговоре с Друзиллой. Гневно встретившая его Энния была отброшена навзничь ударом огромного кулака. Даже не побеспокоившись о ней, Макрон заперся в таблинии и приказал подать самого крепкого вина. Но хмель долго не брал его. Он опрокидывал чашу за чашей и горько плакал о поруганном светлом чувстве, сожалея о тех злодеяниях, на которые пошел, чтобы угодить насквозь лживой Юнии. Ненависть клокотала в душе, выплескиваясь через край и уничтожая те остатки любви, что еще яркими искорками вспыхивали, выжигая измученную душу.

И уже рано утром он приказал позвать к нему Ирода Агриппу на серьезный и долгий разговор. Но посланный слуга тут же вернулся из покоев гостя с известием, что Агриппа уже трое суток не ночует дома и Киприда все глаза выплакала, ожидая мужа. Неизвестность пугала.