Текст книги "Рим. Цена величия"

– Нобис не знает, кто этот человек. Он случайно видел, как тот подсматривал за нами через потайное отверстие. Я уже побоялся назначать встречу в Риме – вдруг за нами следят. Пирамида Цестия находится на пересечении двух дорог, поэтому-то мы и отправились разными путями. Никто не ехал вослед?

Юния пожала плечами, но вопрос Макрон адресовал не ей, а Лупу. Тот уверенно покачал головой.

– Я смотрел во все глаза. Все, кого мы встретили по дороге, направлялись в Рим, а не из него, – ответил преторианец.

– Пиши, вот таблички и стиль. – Макрон резко протянул их удивленной Клавдилле. – Пиши Калигуле, что останешься ночевать в загородном доме Ливиллы. Луп отвезет.

– Но, Невий, – попыталась возразить Юния. – Ливилла с Виницием сейчас во дворце. С какой стати я поехала бы в их дом?

– Пиши. Я предупредил Ливиллу от твоего имени, она уже в пути. Думала, я не догадывался, что она посвящена в тайну нашей любви?

– Ничего я не думала, – сердито ответила Юния. – Ты застал меня врасплох своим дурным известием и абсурдным планом. Я растерялась, не знаю, стоит ли лгать Калигуле?

– Пиши же. Время идет. Луп должен успеть попасть в Рим, прежде чем закроют ворота.

Уже не пытаясь возражать, Юния начертала несколько слов, оттиснула на податливом воске свое кольцо и передала таблички Юлию. Тот вскочил на коня и умчался в поглотившую его темноту.

Начал накрапывать мелкий дождик. Макрон заботливо укутал в свой теплый плащ сердитую возлюбленную и усадил перед собой на коня.

– Куда мы направимся? – спросила Юния.

– Неподалеку моя вилла. Я приобрел ее месяц назад, – ответил Макрон и тронул поводья.

– Надеюсь, ты знаешь, что творишь, Невий Серторий. Я волнуюсь, как бы ночной холод не повредил ребенку, – сказала Клавдилла, тесней прижимаясь к Макрону.

На вилле их ожидал обильный ужин и теплая купальня. Расторопные слуги позаботились о достойной встрече господ.

Юнию восхитила роскошь загородного дворца, стоящего посреди прекрасного парка. В восторге она осматривала великолепный атриум со строгими колоннами, изящными статуями и корзинами благоухающих цветов. В фонтане перистиля играли разноцветные рыбы, а фрески изображали грациозных муз, спутниц златокудрого Аполлона, окруженных маленькими гениями.

Юния уютно устроилась в маленьком триклинии перед столиком из марокканской туи, где стоял поднос с едой и вином, а Макрон расположился напротив на огромном хозяйском ложе, накрытым, как и место гостьи, золоченым покрывалом. Пока девушка ела, он не спускал с нее влюбленных глаз, жадно ловя каждое движение изящных пальцев. Ее не смущали его взгляды, она пыталась накормить и его, предлагая лакомые кусочки и подливая сладкого вина. Даже во время трапезы гостья не уставала расточать похвалы дивному дворцу. Разве мог дом Ливиллы на Аппиевой дороге сравниться с великолепием нового дворца Макрона?

– Я рад, что ты рядом, – сказал ей Макрон. – Твоя любовь – самое драгоценное, что есть в моей жизни. Знаешь, а ведь эта роскошная вилла твоя.

Юния изумленно взглянула на него, думая, что ослышалась.

– Я купил этот дворец на твое имя через подставное лицо. Теперь в любое время ты можешь наслаждаться его красотой и приглашать сюда гостей.

Не помня себя от радости, Клавдилла кинулась ему на шею и горячо расцеловала. Довольный Макрон, крепко прижимая ее к себе, не заметил, как вдруг грустью блеснули ее прекрасные глаза. Но непрошеное чувство сразу исчезло без следа. А позже, прильнув к Невию на широком ложе и слушая его сонное дыхание, Клавдилла молилась своей богине, просила помочь ей разобраться в своих чувствах.

Странный сон увидела она в эту ночь. Вняв мольбе, Геката послала ей видение.

…Раннее утро на Марсовом поле. Густая пелена туч. Тысячи людей толпятся вокруг дымящего погребального костра. На возвышении, затянутом черным, отчаянно рыдает Калигула, рядом, закрыв лицо руками, плачет она сама, закутанная в темную паллу. Сзади стоит отец, скупые слезы текут по его щекам, Клавдий трясет седой головой, Ливилла и Агриппинилла с большим животом. Виниций. Кассий Лонгин с искаженным мукой лицом. Они все тоже горько плачут. Кто-то умер. Но кто? Клавдилла не может понять.

Женщины в толпе громко стенают, мрачный рев жертвенных животных перекрывает их вопли. Коллегия понтификов, фламины. Весь Рим охвачен страшным горем.

Тянет гарью, сквозь сон Юния ощущает ужасный запах сгоревшего тела, сейчас жрецы соберут останки в урну для погребения в гробнице.

Вот уже движется их скорбная процессия к костру, но вдруг кто-то пронзительно кричит. Клавдилла смотрит на возвышение. Это Гай. Он упал, она сама пытается поднять его, Клавдий ей помогает. Но Калигула исступленно бьется головой о доски. Чья смерть так сильно огорчила его? Кажется, живы все, Клавдилла явно различает знакомые лица. И Макрон, и Энния – все друзья присутствуют. Префект претория смотрит на дымящиеся угли, глаза его безжизненны и пусты. А волосы совсем побелели. Кто умер? Кто?

Неожиданно взгляд его меняется, он что-то видит. Юния смотрит туда же и замечает, как золотые искры забегали по пепелищу. Страх охватывает присутствующих, даже плач стихает. А из пепла, подобно Фениксу, поднимается прозрачный хрупкий силуэт, вскидывает тонкие руки и резко взмывает ввысь к небесам. Крики со всех сторон. Фигурка уже парит в вышине, исчезает из глаз. И неожиданно яркая молния вспарывает черные тучи и врезается в пепелище…

Юния в страхе проснулась. Макрон безмятежно спит рядом, его близость успокоила. Тонкой рукой погладила она его темные волосы с проседью на висках. Надо же, в ее сне он был совсем седой.

Макрон не дал ей поразмыслить над видением. Почувствовав легкое прикосновение, он открыл глаза, радуясь ее пробуждению. Безграничным счастьем лучился его взгляд, а ей вспомнилась безжизненность и пустота его взора во сне.

Ее вопрос богиня оставила без ответа. Но чьи же похороны видела она?

Несомненно, что великое горе принесет эта смерть Риму.

После завтрака ей пришлось проститься с Макроном. Он спешил в Рим, а ей не захотелось уезжать из нового дворца. Едва он уехал, как неожиданно появилась Ливилла.

Радость Юнии от встречи с подругой резко поубавилась, когда Ливилла осыпала ее упреками. Чтобы избежать скандала при слугах, Клавдилла повела ее в парк.

Там Ливилла, очарованная красотой кипарисовой аллеи с мраморными статуями и скамьями, умерила свой пыл.

– Сестра, не осуждай меня! – просила Юния, обнимая ее и пряча лицо. – Я люблю Гая, как и прежде, но и Макрон не меньше дорог мне. Они такие разные, – оправдывалась она, – я одинаково люблю их. Невий подарил мне этот дворец. Представляешь? Здесь так красиво!

– Что мне сказать тебе, Юния? Если уж ты не можешь разобраться в своих чувствах, то где мне понять тебя. Я подозревала, что твоя связь с Макроном зашла слишком далеко. Помнишь, как рыдала в Капуе, когда отдалась ему впервые? Я смирилась тогда с твоей изменой моему брату, потому что это было необходимо для его же блага. Но сейчас… Сейчас ты полюбила. Я не могу простить тебя, подруга. И не вини меня.

Слезы покатились из прекрасных глаз Юнии, она жалобно посмотрела на Ливиллу:

– Ты же такая добрая, сестра. Почему ты так сурова со мной? Я всегда считала, что могу на тебя положиться и доверить свои сердечные тайны. А ты так строга…

Ливиллу тронули ее слова, но она решила не поддаваться:

– Ты более дружна с Агриппиниллой, которую раньше ненавидела, а обо мне вспоминаешь, когда она не может составить тебе компанию на скачках или в театре.

– Это не так, сестра. Я по-прежнему люблю тебя. К ней я тоже привязалась. Она пришла мне на помощь и предложила искреннюю дружбу, – робко возразила Клавдилла.

– А ты уже позабыла, что, если б не я и не Виниций, Калигула мог бы застать тебя с Макроном на своем ложе? – язвительно спросила Ливилла. – А меня бросили, как ненужную вещь, одну в темном коридоре. Спасибо Кассию Херее, что проводил меня домой, когда ты нежилась с мужем.

– Но я и не подозревала, что вы приехали вместе, – возмутилась Юния. – Калигула потерял голову, наверное, в том же коридоре, где бросил тебя. Кажется, я уже достойно отблагодарила тебя за твою помощь. Мои жемчуга всегда тебе нравились, и ты носишь их теперь, не снимая.

Ливилла покраснела. Совесть уколола ее довольно болезненно. Не она ли сама оставила Клавдиллу в Риме, беспокоясь о здоровье Друзиллы, когда та серьезно заболела из-за злобных сплетен, и уехала к ней в Капую? Ведь именно Юния позвала ее вернуться в Вечный город, когда Калигула стал императором, и настояла, чтобы сестра мужа поселилась во дворце рядом с ней. Даже Друзиллу она простила, и Лонгин получил выгодную должность.

Юния заметила, что настроение подруги переменилась, и сама протянула ей руки. Они обнялись и поклялись отныне никогда не таить зла друг на друга.

– Честно говоря, письмо Макрона повергло меня в недоумение, – сказала Ливилла. – Он пригласил меня сюда, попросив сообщить всем, что я еду к себе в загородный дом.

– Он сказал мне, что догадался, что я проговорилась тебе. Он тонко чувствует мое настроение и понял, что мне необходимо будет поговорить с близкой подругой. И он выбрал тебя, а не Агриппиниллу.

– Да, – задумчиво произнесла Ливилла. – Наверное, я одна способна была понять твою любовь. Агриппинилла тщеславна. Она не осудила бы вашу связь лишь в том случае, если бы она носила тот же характер, что и раньше.

– Она так и считала. Ты не ошиблась. Она одобрила, что я окрутила префекта претория, обеспечив ее брату поддержку после смерти Тиберия. Она думает, что мы больше не видимся.

Ливилла неожиданно задала вопрос, пристально глядя Юнии в глаза:

– Это ведь ребенка Калигулы ты носишь? Не Макрона?

– Да. Это ребенок Гая, – уверенно ответила Юния.

Кипарисовая аллея вывела их маленькому пруду с кувшинками. Они присели на скамью у воды, и Юния честно рассказала Ливилле о своих волнениях последних месяцев. О расспросах Агриппы, о том, что кто-то подсматривал за ней с Макроном в лупанаре Варус, о тревожных известиях от Клавдия. Ливилла задумчиво кивала и молчала, пока Клавдилла говорила.

– Я доверяю Клавдию, он умен, хотя и скрывает это. И если он дал мне совет избавиться от Макрона, то к нему бы следовало прислушаться, – печально закончила Юния свой рассказ. – Но я уже решила, что никогда не сделаю этого.

Ливилла молчала еще какое-то время, а затем сказала:

– Многого не знаешь ты, подруга. Чувствую, вокруг тебя затеяна нехорошая интрига. Ты слишком мало знакома с Иродом, чтобы понять, что это за человек. Ради денег он пойдет на все – предательство, убийство, подлог, ложное свидетельство. Кто-то, проговорившись, подтолкнул его начать действовать против тебя. И надо выяснить, кто дал ему ниточку, за которую теперь он тянет, распутывая клубок твоих интриг.

Юния вздохнула:

– Подозреваю, что этим человеком был Макрон. Ревность изводила его, ведь я, желая порвать наши отношения, не отвечала на его письма и не виделась с ним. Кто знает, может, ему тоже, как и мне, нужно было кому-то выплеснуть свою печаль? Но он неверно выбрал друга. После твоих слов я обязательно расспрошу его. Думаю, он не скроет от меня, имела ли место доверительная беседа меж ними.

– Даже если так и было, то вред, который Макрон нанес вам обоим, непоправим, – печально сказала Ливилла. – Сам того не осознавая, он сунул палку в осиное гнездо. Никто не знает, кроме меня, что Друзилла была любовницей Ирода Агриппы еще до замужества.

Клавдилла с изумлением посмотрела на подругу. Нехорошее предчувствие сжало сердце.

– А недавно Лонгин жаловался, а он всегда и всем подряд делает это, моему Виницию, что Друзилла, как он выследил, ездит в дом гетеры Пираллиды, – продолжила Ливилла. – Подобная дружба – позор для знатной матроны, но Друзилла вряд ли задумывается над этим. Кассий – дурак, что до сих пор не развелся с ней, она бесчестит его имя, а он делает вид, что ни о чем не знает.

Юния задумалась. Кое-что в этой темной истории начало проясняться. По крайней мере, теперь она уже знала, что совершила ошибку, позволив Друзилле вернуться. Надо было держать эту злобную фурию подальше от Рима. И напрасно она затеяла ссору с Пираллидой, не стоило лезть не в свои дела. Пусть бы Агенобарб жил с ней, нет же, пожалела подругу, а навредила себе. Пираллиде известна ее страшная тайна, да и она сама преступила грань, зайдя далеко в своих угрозах и проговорившись, что убрала с дороги мешавшего ей человека. А умному нетрудно догадаться, что этим человеком была ее мачеха. И Ливилла вдруг, будто угадав ход ее мыслей, произнесла:

– Забыла упомянуть. Киприда, жена Ирода, еще давно мне жаловалась, что Агриппа – любовник Пираллиды.

У Юнии потемнело в глазах. Дыхание перехватило от ужаса. Сколько непоправимых ошибок она уже совершила в слепой самонадеянности, даже не потрудившись разузнать о личности Ирода Агриппы. Ведь предупреждал ее Клавдий! Что же делать теперь? Проклятый иудей наверняка уже знает правду о пожаре Авентина. «О, Геката, почему ты не охранила меня?!»

Ливилла испуганно дернула ее за рукав:

– Ты так побледнела. Что с тобой, Юния?

Клавдилла усилием воли овладела собой и попыталась улыбнуться.

– Переживаю, не будет ли Гай разыскивать меня. Юлий Луп должен был доставить от меня письмо, – сказала она, пытаясь прекратить опасный разговор. В голове ее зрела мысль о немедленном возвращении. Нужен был совет Клавдия.

– Сегодня скачки, – ответила Ливилла. – Он ни за что не пропустит. Евтих вчера победил в десяти из двенадцати заездов. А сегодня Калигула увеличил их число до двадцати. Каждая победа «зеленых» приносит ему много денег. Инцитату была пожалована золотая сбруя, и дождь сестерциев обильно пролился на Евтиха.

Клавдилла безразлично пожала плечами. Она не так увлекалась скачками, как ее супруг. Гораздо больше ее привлекал театр. Она с удовольствием одаривала Мнестера и Аппелеса, восторгаясь их несравненным талантом.

Юния настояла на немедленном отъезде в Рим, несмотря на слабые протесты Ливиллы, желавшей остаться в дивном дворце.

LXX

Итак, Ироду известно многое. Так уж получилось, что ее враги – его давние друзья. Друзилла, обезумевшая от ревности, и гетера – жрица темной богини. Этот триумвират опасен. Разделяй и властвуй – кажется, так учил Сулла?

Должно быть средство, чтобы рассорить их и расправиться с каждым поодиночке. Клавдий должен помочь.

Антония встретила ее неприветливо и, даже не предложив присесть, сразу сообщила, что ее сын уехал в Капую и вернется к следующей нундине. Разочарованная Клавдилла ушла, с ехидцей пожелав старухе доброго здравия.

Калигула от души обрадовался, когда она прошла к нему в ложу в Большом цирке. Шел последний заезд, и, крепко прижав ее к себе, он криками подбадривал Евтиха, отстающего на своей квадриге от «голубого» возницы. Гай пребывал в дурном настроении, но постарался скрыть от Юнии, что проиграл десять тысяч сестерциев. Однако Клавдилла сразу же поинтересовалась размером проигрыша и в наказание повезла его с собой в театр Помпея на пантомиму, где выступал Мнестер. Калигула ворчал всю пьесу, не обращая внимания, как сердится сидящая рядом Агриппинилла.

Ложу рядом занимала Киприда, жена Ирода, со старшей дочерью. Юния с улыбкой ответила на их приветствия, поинтересовавшись, где сам Агриппа. Киприда безучастно сказала, что не видела его уже три дня. Клавдилла мысленно удивилась такой холодности.

Но она не догадывалась, что равнодушие Киприды показное и на самом деле эта женщина горячо любит своего неверного супруга. Киприда, несмотря на то что перешагнула сорокалетний возраст, все еще была стройна и привлекательна. Волосы ее не утратили пышности, лицо – румянца, а грудь в вызывающе обтягивающей тунике высоко вздымалась. Эта пылкая женщина глубоко страдала, хотя никто и не догадывался о причине этих страданий. Потеряв терпение и надежду, что Ирод остепенится и перестанет проводить время в лупанарах, она неожиданно для себя страстно возжелала красавца Мнестера. Но, скованная супружеским долгом, она лишь могла трепетно мечтать, созерцая предмет своей запоздалой страсти.

Вниманием Юнии завладел Калигула, принявшись уговаривать ее поехать во дворец. Она согласилась, и он увел ее посреди пантомимы.

Что ж, если Клавдий уехал, то, по крайней мере, она должна предупредить Калигулу, что затевается что-то неладное.

Однако, вопреки здравому смыслу, Гай рассмеялся, выслушав ее.

– Птичка моя, ну с чего ты взяла, что он плетет против тебя интригу? – спросил он, раскинувшись на ложе и нежно поглаживая ее животик. – Подумаешь, он посещает Пираллиду. Неужели ты до сих пор сходишь с ума от ревности? Я никогда не поддамся чарам этой блудницы. Не забывай, что я поехал в ее дом исключительно по твоей просьбе. И что с того, что Друзилла дружит с ней? Моя похотливая сестричка занята только любовными похождениями.

Юния сердито возражала, раздражаясь от его безмятежности. Но он не слушал ее.

– Подумаешь, кто-то узнает, что мы подожгли Авентин? И что будет? Я – император. Я – вне закона, я – сам закон. Да и кто послушает какую-то блудницу? А кто докажет, что Кальпурния скончалась от яда? Ее прах уже с год покоится в гробнице. И Ирода, и Пираллиду я раздавлю одним пальцем, стоит только им заикнуться о том, что они знают. И Друзилла будет помалкивать, иначе отправлю ее в ссылку на островок без единого асса и заставлю нырять за губками, чтобы добыть себе пропитание.

Слушая его самодовольную похвальбу, Юния понемногу успокаивалась, но одна мысль по-прежнему точила ее. Ведь ее врагам известно, что она – любовница префекта претория. А что будет, если Гаю расскажут об этом, предоставив доказательства? Лара Варус и Нобис, ее управляющий, под пытками сознаются в чем угодно, стоит только закрутиться судебному колесу.

Но враги ее почему-то выжидают. И ей нужно опередить их, прибегнув к помощи не Калигулы, а Макрона. Гай отвлек ее.

– Ирод без конца занимает деньги у Каллиста из казны. Я дал ему неограниченный кредит, – сказал он. – К тому же он изъявил пожелание выступить эдилом игр Аполлона.

У Клавдиллы от гнева даже перехватило дыхание. Вот в чем причина их выжидания – кормушка еще полна.

– Что?! – закричала она. – Неограниченный кредит? Этому хитрому иудею?

Калигула рассмеялся:

– Да у нас полно денег, моя звездочка. Ты можешь осуществить любое желание, любой каприз. Что с того, что лучший друг моего отца и мой возьмет малую толику богатств, доставшихся от скаредного Тиберия? Он для того и собрал их, чтоб я тратил, не раздумывая.

Юния не ожидала подобной глупости и недальновидности от Гая. Что ж, придется ей самой занятся вместе с управляющим казной подсчетами трат и возможных доходов. А пока она велит Каллисту в обход супруга перекрыть Ироду Агриппе доступ к императорским деньгам.

LXXI

На июльские календы Калигула торжественно принял на себя консульские полномочия, объявив, что вторым консулом станет его дядя. Именно Юния подсказала ему выбор второй кандидатуры.

Шла подготовка к играм Аполлона и церемонии освящения храма божественного Августа, которая планировалась в августе. Храм поспешно достраивался. Гай лишний раз напомнил Риму, как неучтив был Тиберий к божественному Августу, уклонившись от церемонии из-за скаредности, но позабыл упомянуть, что «жадному» старику пришлось восстанавливать Авентин и Большой цирк после пожара.

Свое консульство Гай торжественно открыл пышной церемонией на Капитолии, богатыми жертвоприношениями в римских храмах и блистательной речью перед сенатом. Гай объявил, что в дни празднеств до сентября должны быть прекращены все судебные процессы, запрещались проявления скорби и траура, даже вдовам разрешено было выходить замуж до истечения положенного срока.

Каждый житель Рима получил по семьдесят пять денариев.

За эти его деяния сенат посвятил ему золотой щит с его изображением, чтобы каждый год жреческие коллегии выносили щит на Капитолий в сопровождении сената и с песнопениями, в которых дети из знатных семей воспевали бы добродетели правителя. Но особенно Калигуле польстило, когда с единодушной овацией приняли постановление, чтобы день его прихода к власти именовался Парилиями, как бы в знак второго основания Рима.

На форуме устроили общественное пиршество, весь Рим освещался факелами, и гуляние не утихало до утра.

Дворец Тиберия собрал под своей крышей всех сенаторов с семьями, богатых всадников, превратившись в огромный триклиний. Лепестки роз усыпали мозаичный пол, прелестные девушки танцевали на возвышениях, играя прозрачными накидками, музыканты услаждали слух веселыми мелодиями, актеры выступали на многочисленных сценах, увитых гирляндами. Рабы-виночерпии сбивались с ног, подливая ароматное вино, кравчие не переставали удивлять изысканными переменами блюд. Рабыни омывали руки гостям, без конца меняли цветочные венки и брызгали благовония.

Атмосфера веселья и беззаботности царила на пиру. Юния наслаждалась, сбросив груз тревог последних месяцев. Ее без конца просили спеть, пока она, разгоряченная вином, не взяла лиру.

В благоговейной тишине гости наслаждались дивным голосом сирены, даже из других залов пришли слушать пение божественной. Но Юния не позволила себе долго владеть всеобщим вниманием и попросила спеть дуэтом сначала Мнестера, затем Аппелеса и, к удивлению всех, настояла, чтобы и Ливилла открыла Риму свой талант. Эмилия в своем тщеславии тоже пожелала к ним присоединиться, но ее тихий, слабый голосок никто и не расслышал. Всех певцов наградили дорогими подарками.

Напоследок Юния исполнила длинную песнь Сафо, ту, что когда-то покорила самого Тиберия. Искусно играя переливами голоса, она заставила сердца двух мужчин в этом зале трепетать, и каждый из них искренне считал, что любовные признания предназначены только ему одному.

Ничто не предвещало беды, но она вдруг разразилась, подобно неожиданной майской грозе.

Энния шепталась с Агриппиниллой, пересказывая очередную сплетню о Домиции. Почему-то она посчитала своим долгом донести до сведения брошенной жены все подробности отвратительных слухов о разгульной жизни Агенобарба, даже не замечая, что причиняет подруге мучительную боль.

– Ты не представляешь, – тараторила Энния, – но он, совсем пьяный, вышиб ставни в доме этой вдовы…

Агриппинилла с натянутой улыбкой пила уже третью чашу, позабыв разбавить вино, и делала вид, что это ее не задевает ни в малейшей степени.

– И когда он повалил несчастную прямо на пол и разодрал ее одежды, вдруг ворвались вигилы…

Вино кружило голову, будоражило кровь. Агриппинилла уже мысленно представляла себя на месте той, которую пытался изнасиловать ее муж, и похоть ее взыграла из-за долгого воздержания. Не помня себя, она вдруг поднялась и подошла к другому столу, где возлежал ее супруг рядом с Лицинием и Статилием Корвином. Женщина даже не заметила, что они все были изрядно пьяны.

Юния со своего ложа увидела, как покачивающаяся Агриппинилла подошла к Домицию, и с тревогой тронула за рукав тоги Калигулу. Тот, занятый беседой с Макроном, досадливо отмахнулся.

То, что произошло вослед, Юния всегда вспоминала с ужасом. Впервые видела она подобную жестокость.

Ласково протянув руки, Агриппинилла обняла своего супруга, но, пошатнувшись, нечаянно задела чашу, которую тот подносил ко рту. Вино хлынуло на белоснежную тогу, окрасив ее в красный цвет. Вне себя от гнева Домиций вскочил, одним ударом громадного кулака сшиб жену на пол и принялся топтать ногами, норовя попасть в живот.

Юния дико закричала. Макрон сразу кинулся спасать Агриппиниллу и едва справился с огромным Домицием. Буйного Агенобарба скрутили полотенцами и вынесли прочь подоспевшие рабы-охранники. Стихла музыка, смолк смех, убежали танцовщицы, замерли актеры.

Юния помогла сестре мужа подняться. Кровь текла из ее изуродованного носа, одним ударом Домиций переломил тонкий хрящик. С безумным ужасом Агриппинилла, будто слепая, шарила вокруг себя руками, рот ее беззвучно открывался, от жуткой боли она даже не могла кричать. Калигула подхватил ее на руки и понес в спальню, громко требуя, чтобы позвали Харикла.

К счастью, ребенок не пострадал. Несчастную женщину отмыли от крови и напоили сонным отваром. А когда она уснула, Харикл сотворил чудо – тонкими щипчиками выправив переломанный нос. Агриппинилла еле слышно стонала, но не очнулась. Юния и Ливилла всю ночь просидели рядом. Друзилла забежала посочувствовать и сразу ушла.

Позже явился Гай и тоже остался с ними, но не ради сестры, а из-за Юнии. Видя, как сильно она напугана, он всю ночь прижимал ее к себе и нежно успокаивал, тихо переговариваясь с Ливиллой.

Утром на форуме в ведомостях было объявлено о разводе сестры императора и Домиция Агенобарба. Калигула не счел нужным прикрывать случившееся на пиру ложными оправданиями, сообразив, что Рим и так уже вовсю судачит о скандале. Домиций был взят под стражу и посажен под домашний арест, судебная комиссия должна была заняться его делом после празднеств.

Слабый стон заставил очнуться Юнию, задремавшую на плече у Ливиллы. Ливилла тоже спала. Агриппинила открыла глаза и посмотрела на Клавдиллу. Та нагнулась к ней и ласково погладила прядь рыжих волос, выбившуюся из-под закрывшей пол-лица повязки.

– Я теперь уродина? – тихо прошептала Агриппинилла.

Юния покачала головой:

– Нет, дорогая. Харикл вчера поработал на славу, но повязку придется поносить еще недельку. Потерпи, вначале сойдут синяки и срастется хрящ. Ничего страшного, ты будешь такая же красивая, как и раньше.

Молодая женщина попыталась улыбнуться, но онемевшие губы плохо слушались.

– А ребенок? – спросила она.

– Все в порядке. Кровотечения не было. Домиция вовремя оттащил Макрон, а там уже подоспели охранники.

– Это ужасно. Что теперь будет? Я опозорена на весь Рим.

Маленькая слезинка скатилась по щеке.

– Гай объявил о вашем разводе. Следовало сделать это раньше. Агенобарба посадили под домашний арест. У него будет время поразмыслить над содеянным, – ответила Юния.

– Это она виновата во всем, – шепнула Агриппинилла. – Только она. Я не смею просить тебя, подруга…

– Я сделаю все для тебя, сестра, – сказала Юния, уловив мольбу.

– Отомсти за меня этой шлюхе. Отомсти. Из-за нее одной я страдаю. Будь у меня силы, я сама сделала бы это, но пока не могу.

– Я подумаю, как лучше все устроить, – твердо сказала Клавдилла, ощутив, как разгорается ненависть в ее душе.

Ливилла пожелала остаться, а Юния ушла к себе. Ей нужно было поразмыслить, как привести в исполнение просьбу Агриппиниллы. Ей и самой было выгодно избавиться от Пираллиды, ставшей свидетельницей ее злодеяния во славу Гекаты. К тому же наверняка гетера знала от Ирода тайну ее любви к префекту претория.

Гемма помогла императрице снять одежду, сделала расслабляющий массаж, и незаметно для себя Юния уснула под успокаивающие движения ловких рук рабыни. Разбудил ее легкий удар в медный гонг.

Она открыла глаза и томно потянулась. Кто пришел так не вовремя? И только сейчас заметила, что закат уже окрасил розовым цветом ее кубикулу. Сколько же часов провела она в сладком сне?

Нежданным гостем оказался Клавдий. Увидев его хмурое лицо, она затосковала.

– Приветствую тебя, госпожа! – произнес он. – Я навещал племянницу и зашел к тебе. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Да, мне нужно было с тобой посоветоваться, – сказала Юния.

– А ты слушаешь мои советы? – Легкий укор старика ударил, будто пощечина.

Клавдилла склонила голову.

– Не всегда, – с усилием созналась она. – Я совсем запуталась, дядя. И не знаю, как жить дальше.

– Ты любишь Гая и продолжаешь питать нежные чувства к префекту претория?

– Я ничего не могу с этим поделать, – ответила она напрямик.

– Так ли? – возразил он. – Полевые цветы красивы, но они мешают расти хлебным колосьям. И крестьянин безжалостно рвет их, чтобы вырастить хлеб, красота их не трогает его. Он привык не замечать ее. Ты никогда не задумывалась над тем, что произойдет, когда твой ребенок появится на свет? Наверняка Невий Серторий уже подсчитал примерную дату появления на свет своего отпрыска.

Юния еще ниже опустила голову.

– Ты клялась мне, что это сын Гая, значит, он должен появиться на свет примерно в декабре. Макрон никогда не сможет понять, что твое сердце делится надвое, и сочтет ложью твои клятвы. Я знаю, на что способен он в гневе. Не играй с огнем, Юния. Вырви из сердца пагубную страсть, которая может погубить тебя.

– Я поняла, – тихо сказала девушка. – Обещаю прислушаться к твоему совету. Но меня тревожит и Агриппа. Он о многом знает и о еще большем догадывается. Он легко привлек на свою сторону Друзиллу, которая ненавидит меня. Блудница Пираллида, ее любовник Агенобарб также в сговоре. Но я до сих пор не могу понять причины, которая движет Иродом. Как смогла, я навредила ему. Теперь ему отказано в займах из казны, пока он не погасит прежние. Каллист получил прямой приказ.

Клавдий вздохнул:

– Ты еще слишком молода, Юния, и глупа. Не обижайся за резкость. Теперь ты побудила этого корыстного человека к открытым действиям против тебя. Помяни мое слово, вскоре он попытается купить свое молчание огромной ценой и пригрозит разоблачить перед императором твою измену. Когда-то подобный намек со стороны Друзиллы уже поколебал раз уверенность Калигулы, второго он не стерпит. Ты совершила крупную ошибку, Клавдилла.

Юния в ужасе молчала и слушала. Такого поворота событий она не ожидала. Всех убить одним махом. Всех! И Агриппу, и Друзиллу, и Пираллиду, и Домиция! Выжечь каленым железом осиное гнездо заговорщиков.

– И не вздумай совершать безумств, о каких потом пожалеешь. – Клавдий будто прочел ее мысли. – Пока Агриппой двигало только любопытство, теперь же он потребует денег. А уже ради желтого металла он предаст остальных сообщников. Разделяй и властвуй! Это слова Суллы.

Клавдилла обрадованно кивнула и, попрощавшись со стариком, опять сладко уснула. Только теперь сердце ее билось спокойно, потому что далеко забрезжил спасительный свет надежды.