Текст книги "Рим. Цена величия"

…И вновь стремительный бег вдоль черного берега зловещего Стикса. Разбиты в кровь ноги, порвана туника, волосы опалены дыханием смерти. А за спиной жуткий вой и жадное рычание. Громко стонут бесплотные тени, поднимая прозрачные лики из темных вод. Замелькал вдали спасительный свет, но не успеть – черные псы Гекаты уже настигают. Внезапное оцепенение опутывает ноги, вязнущие в топкой грязи. Тусклые огни глаз огромного пса не мигая смотрят, появившись из тьмы прямо перед обреченной, и громкий крик застывает в груди хладным комком. Чудовище бесшумно распластывается в прыжке, и жертва падает под мощным ударом сильных лап. Клыкастая пасть нависает, обдавая зловонным дыханием, напоенным смертельным ядом…

С громким криком Юния пробудилась, и мрачное видение растаяло под яркими лучами полуденного солнца. Рядом стоял напуганный Гемелл, судорожно сжимая в руках широкое опахало.

– Ты проснулась! Наконец-то! – сказал он. – Что за жуткие сны виделись тебе? Ты так металась и стонала. Я ужаснулся твоему лицу.

– Что? Что ты делаешь здесь? – хриплым шепотом недоуменно спросила Юния. Голос не слушался ее, и нестерпимо ныла грудь, куда прыгнул пес, придавив к земле. Сновидение было до боли реальным.

– Но мы же вчера договорились, что я зайду утром в твои покои, чтобы вместе позавтракать.

Клавдилла с трудом поднялась. Тяжелые думы завладели ее разумом. Темная богиня разгневана не на шутку, если насылает такие жуткие кошмары в ее сны. Юния испытующе поглядела на Гемелла, погрузив пронизывающий взгляд в его глаза, где еще плескался пережитый испуг.

– Подожди меня в атриуме, Тиберий, пока я буду одеваться, и пусть зайдут служанки.

Водяная клепсидра прибавила еще час к своему отсчету времени, прежде чем появилась Клавдилла, облаченная в изумрудную тунику с длинными рукавами. Золотой обруч покоился на волосах, заплетенных в две косы.

– Ты прекрасна, госпожа, – восхищенно произнес юноша и склонился в почтительном поклоне.

Юния по-прежнему пребывала в печальной задумчивости, и Гемелл удивлялся, как могла перемениться веселая девушка, которая так любит смеяться.

– Скажи, божественная, чем я могу помочь тебе, чтоб развеять твою грусть, вызванную плохим сновидением. Я твой друг и хочу доказать, что мои слова искренни и идут от сердца.

Юния вновь устремила на него внимательный взор, но, кроме радости и участия, ничего не смогла прочесть на некрасивом лице угловатого юноши.

– Если то, что ты сказал, – правда, то помощь мне нужна.

– Я готов приложить все силы, – горячо подтвердил Гемелл.

– Что ж, я доверюсь тебе и посвящу в страшную тайну. Но окажется ли в твоем сердце достаточно мужества, чтобы не смалодушничать?

Гемелл помотал головой, и Юния увидела, как изменилось его невыразительное лицо. Глаза заблестели лихорадочным блеском, губы плотно сжались: он не боялся, а, наоборот, был даже рад и взволнован, что теперь в его скучной и безрадостной жизни появится что-то новое и необычное, к чему можно приложить нерастраченные силы души.

Она придвинулась ближе и зашептала:

– Моя мать навлекла гнев темной богини, за что поплатилась жизнью. Но это проклятье унаследовала я. Теперь я должна служить ей всю оставшуюся жизнь. Тщетно я пыталась избежать этой злой участи, но богиня всегда следит за мной. Сон, что испугал меня сегодня, – ее знак. Геката требует жертвы, и ее псы преследуют меня по ночам, когда она в ярости, что я медлю с исполнением обрядов.

Слезы покатились из прекрасных глаз девушки, и сердце Гемелла захлестнула жалость. Не отрывая взора, смотрел он, как радужные капли стекают по нежным щекам, и в душе его постепенно просыпалось странное волнующее чувство, и, когда Клавдилла нежно взяла его руку и с грустью посмотрела в глаза, он понял, что название этому чувству – любовь. И тогда в неописуемом восторге он упал перед ней на колени и сказал:

– Я посвящу тебе всю свою жизнь, о божественная. Тенью буду ходить рядом, только чтоб избавить от невыносимых страданий и хоть немного облегчить твое проклятие и часть его принять на себя.

Она прижала дрожащие пальцы к его губам:

– Остерегайся произносить такие речи! Власть Гекаты сильна не только ночами. Она проникнет в твое сердце, испепелит разум, и ты навек станешь ее рабом. Забудь и думать о том, чтобы принять на себя мое проклятие. Я хочу попросить тебя совсем о другом.

– Нет! Нет! – в волнении закричал он. – Я возьму на себя бремя твоего кошмара, только чтоб ты стала счастливой и веселой. – Он кинулся на колени, охваченный экстазом самопожертвования. – Ты внесла в мою жизнь свет и радость, я почувствовал себя человеком рядом с тобой, ты первая, кто сказал мне ласковые слова и отнесся с искренней добротой.

Юния отшатнулась, испуганная этим неожиданным порывом, но тут же овладела собой, довольная, что результат превзошел ожидания. Она нежно улыбнулась, постаравшись вложить все обаяние в свою дивную улыбку, и взяла его руки в свои:

– Спасибо тебе, мой друг.

Маленькая слезинка скользнула из уголка глаза, покатилась вниз по щеке, и Гемелл вдруг с неистовством приник губами к соленой капельке влаги. Юния едва сдержала резко нахлынувшее отвращение, но не отшатнулась и вытерпела этот дружеский поцелуй.

– Ты чересчур горяч, Тиберий Гемелл, – только и заметила она.

Оставшись одна, она наконец смогла дать волю своему гневу и раздражению. Подобно фурии, металась она по спальне, без жалости сбрасывая с постаментов драгоценные вазы, топтала белоснежные лилии, била об пол флаконы с духами и благовониями, в бешенстве ломала золотые украшения. Рабы в ужасе попрятались, до смерти напуганные возможными расправами. И лишь когда эта вспышка ярости прошла, Юния залилась слезами. Она проклинала свою красоту и горькую судьбу. Почему она преподносит ей такие жестокие испытания? Ее желание лишь одно – быть рядом с любимым у домашнего очага, а не соблазнять тех, от кого зависят их жизни. Ненависть волнами захлестывала ее разум – ненависть к старику на далеком острове, тому, что угрожал их счастью с Сапожком. Смерть! Смерть всем! Она бесконечно выкрикивала это слово, и громкое эхо высоких сводов послушно разносило его во все стороны, к ужасу прислуги.

Но боль ее израненной души постепенно стихала, пока она писала длинное послание Гаю, наполненное признаниями в любви, и слезы обильно заливали пергамент. И из-за этих влажных капель свиток долго потом не мог сгореть дотла. Но это принесло успокоение, и на восковых дощечках Юния написала записку Евтиху, посвященному в их тайну поклонения Гекате. Он должен был раздобыть жертвы темной богине и сопровождать их в рощу поздно ночью. Клавдилла знала, куда направить раба с посланием: Евтих мог быть или в конюшнях, или у Мнестера с Аппелесом, которые снимали комнаты на Субуре, в большой инсуле по соседству с дешевыми лупанарами и тавернами.

LI

Дни понеслись чередой, наполненные сплошным безумием и тоской. Мягкий, точно воск, разум Гемелла оказался чересчур слабым, чтобы пережить страшное жертвоприношение. Его наяву терзали жуткие видения, темная богиня завладела им, отпустив на время душу Юнии.

Юния и сама плохо помнила эту ночь, когда они втроем проникли в проклятую рощу с черным алтарем. Это была ночь новолуния, и темнота окутывала все вокруг, скрывая даже силуэт высокого акведука Аппия. Свет факелов выхватывал лишь узкую тропу и резко вычерчивал ветки мертвых деревьев, лошади спотыкались, пугливо шарахаясь от таинственных ночных шорохов. Юнию сотрясал озноб, она куталась в черный плащ, слыша громкий стук зубов едущего рядом Гемелла. Один Евтих держался спокойно. В мешке, притороченном к его седлу, возились и тихо повизгивали щенки.

Когда взмыли вверх жадные языки жертвенного пламени на светильниках вокруг алтаря, все стало происходить как в кошмарном сне. Яркой молнией взвивался жертвенный нож, раздавался визг маленькой жертвы, съежившейся теплым комком под рукой девушки, летяли брызги крови. Последнего, девятого щенка зарезал Гемелл. Отточенный нож в его дрожащей руке несколько раз крошил черный мрамор алтаря, прежде чем кровь окропила жертвенник. Евтих едва успел подхватить на руки падающего Гемелла: тот бессвязно выкрикивал странные заклинания, едва ли понимая их смысл, а Юния тем временем сжигала внутренности жертв. Душа ее успокоилась, девушка уже не дрожала и делала все спокойно. Жертвенное пламя горело ровно – это значило, что Геката благосклонно приняла жертвы.

А теперь Гемелл болел, грезил наяву и тенью следовал за Юнией. Клавдилла сходила с ума и не могла никуда отлучиться из Палатинского дворца. Не видя ее рядом, Тиберий кидался на землю в судорогах, и пена выступала на бескровных губах. Геката наградила его болезнью, от которой страдал Александр Македонский. Припадки ее учащались, и Юния призывала все новых и новых врачей.

Макрон осыпал возлюбленную гневными письмами, подруги сердились, но Клавдилле приходилось всех избегать. И наконец, в канун февральских календ, поздним вечером Юния извлекла из тайника ларец Ливии. На резной крышке древнего ларя мастер изобразил злобный, но прекрасный лик Горгоны Медузы. И сегодня Юния всматривалась в красивое лицо и мысленно просила совета. Она не собиралась убивать Гемелла, а хотела дать ему снадобье, от которого он впал бы в забытье, но боялась, что может неверно рассчитать дозу. Однако решиться на этот шаг все же пришлось. Клавдилла подняла тяжелую крышку и пробежала глазами по стройным рядам флаконов. Цепкий взгляд выхватил крышку с красным воском – именно этот медленный яд свел в Аид Кальпурнию. Вспомнилось бледное, с запавшими глазами лицо ненавистной мачехи и ее полный ужаса взор, когда она услышала, кто виновен в ее смерти. Юния усмехнулась. Настанет и твой черед, Гемелл! Но не сейчас, иначе цезарь заподозрит. Слишком умен этот старик на Капри, он способен на расстоянии читать в душах людей. До сих пор Клавдилле удавалось скрывать свои помыслы, но в любой момент Тиберий может проникнуть и в них. Она ласково погладила тонкими пальцами флакон матового золота. Это для тебя, цезарь! Придет и твое время, едва ты покинешь благословенный остров.

Целый час провела Юния над ларцом, изучая надписи, прежде чем нашла нужное снадобье. А утром Гемелл не проснулся. Слабое дыхание туманило ровное серебро зеркала, но он оставался недвижим. Клавдилла лила лживые слезы, приказала задушить двух врачей, отправила курьера на Капри и наконец встретилась с Макроном у Лары Варус.

В отдаленную кубикулу дворца наслаждений едва доносились слабые звуки музыки и смех гетер. Любовники вкушали блаженство в объятиях друг друга, пили вино и строили планы.

– Ты заставила меня волноваться, – укорял Клавдиллу Макрон. – Этот проклятый мальчишка, клянусь Марсом, своим притворством заслуживает порки. Нечего было ему потакать!

– Да, ты отчасти прав, мой возлюбленный, но я не ждала, что он окажется столь впечатлительным. Темный лик статуи Гекаты поверг его в ужас, он долго не мог зарезать последнего щенка. Евтих уже начал терять терпение, но в конце концов жертвоприношение завершилось. Этот слизняк всю обратную дорогу плакал и жалостно скулил, как до него щенки на алтаре. Слышал бы ты его горячие речи о том, что он хочет взять на себя часть моего проклятия. И темная богиня вняла его мольбам, наградив падучей. Я еле вытерпела эти недели, они обернулись жестокой пыткой для меня.

– И для меня тоже, божественная. Тебе известно, что я и дня не могу прожить без тебя, – подхватил Макрон. – Давай совершим возлияние Гекате, ведь ее воля свела нас наконец-то вместе.

Они в молчании отпили из широких чаш.

– Что пишут с благословенного острова? – спросила Юния. – Мой муж не прислал мне ни одного письма со времени нашего последнего свидания.

– Тиберий медлит с решением по поводу затеянного процесса по делу Альбуциллы, – с досадой заметил Макрон. – Сенаторы недовольны, что старый Аррунций в тюрьме. Они ропщут, что именно я возвел на него это обвинение, потому что летом у нас вышел спор из-за денег и результат его обернулся не в мою пользу.

– Это действительно так? – с усмешкой поинтересовалась Юния и испытующе посмотрела на префекта претория.

Не моргнув и глазом, он утвердительно кивнул:

– Я никогда не забываю обиды.

– Это одна из тех черт, что привлекли меня в тебе. Месть слаще меда, – сказала Клавдилла. – Завтра мы с отцом собираемся на могилу моей мачехи принести жертвы, обычные во время Фералий. Я так ненавидела Кальпурнию, что теперь с радостью украшу ее усыпальницу цветами.

– Помню ее печаль на твоей свадьбе, она, забытая, утирая слезы, пряталась за колонной и наблюдала за приездом жениха. О Юнона! Как ты была прекрасна в тот день! Я думал, что не смогу пережить его!

– Кстати, мой отец уже назначил день своей свадьбы. Мартовские календы. Тебе известно, что он берет в супруги Эмилию, дочь Павла Эмилия от второго брака?

– Конечно. Помнится, еще брат Виниция страдал по ней и даже уехал из Рима после ее помолвки с Силаном.

– Жаль его! – Юния равнодушно пожала плечами. – Он в наивности не замечал, что его невеста тщеславна и высокомерна.

Макрон рассмеялся. Более в ту ночь они не разговаривали о серьезном, а только занимались любовью и пили сладкое вино.

LII

На февральские иды подруги собрались на совет в доме Агриппиниллы. Инициатором была Друзилла и требовала сохранить это собрание в тайне от Клавдиллы. Предлогом послужил ежегодный праздник Весты, приходившийся на этот день, поэтому перед началом важного совета на очаге дома Домициев была принесена в жертву богине самая простая пища. И лишь затем в триклинии женщины приступили к трапезе, состоящей из изысканных и лакомых блюд. Ложе хозяина заняла тщеславная Агриппинилла, остальные, одетые в белоснежные столы, расположились вокруг.

После первого возлияния во славу богини слово взяла Друзилла. Она была воинственно настроена в этот день. Злым взглядом она обвела присутствующих матрон и проговорила:

– Кое-кто из нас, конечно, сильно расстроится после моих слов, но я не собираюсь щадить ничьих чувств.

После этого она внимательно глянула на Ливиллу. Та сидела с потухшим взором, не поднимая покрасневших глаз, и с отсутствующим видом царапала ноготком узорную скатерть.

– Говори же, Друзилла, не тяни! – нетерпеливо сказала Энния. – Мы и так знаем, зачем ты собрала нас здесь. Если кому-то не по нраву тема нашей беседы, пусть уйдет.

Она тоже гневно взглянула на Ливиллу, и та под ее взглядом еще более втянула голову в плечи, тонкая рука ее задрожала. Но она не встала и не ушла.

– Я хочу повести речь о нашей так называемой близкой подруге. – И опять черная молния из глаз Друзиллы сверкнула над головой Ливиллы. – Ее поведение подлежит самому страшному осуждению. Я имею все основания подозревать, что она не верна супружескому долгу. И первым доказательством служит письмо Фабия Персика, которое она мне показала в Капуе. Ливилла тоже видела его. Это откровенное признание в любви. И неожиданное самоубийство Павла свидетельствует также в пользу этого.

Агриппинилла хитро сощурила глаза, прекрасно зная, что Друзилла сама была любовницей Персика и что сейчас в ней говорит лишь оскорбленная гордость. Если все так, то, значит, Фабий бросил ее ради Юнии, но она усомнилась, что они были близки. Зачем тогда резать вены в теплой ванне?

Но она промолчала, разглядывая лица подруг. Энния принимала эти натянутые доказательства и искренне им верила, а Ливилла по-прежнему не поднимала головы и заметно нервничала.

– Если ты закончила, Друзилла, то позволь высказаться и мне, – вставила Невия, едва Друзилла замолкла, чтобы перевести дыхание. – Хотя Агриппинилла и уверяет меня, что мои подозрения необоснованны, но мы с ней сами видели, как Клавдилла любезничала в Саллюстиевых садах с Тиберием Гемеллом. И то, что более двух недель она не выходила из своих покоев в палатинском дворце, где, замечу, также проживает и внук цезаря, говорит лишь о том, что она предавалась с ним разврату. Я уверена, что она околдовала и моего супруга, который после возвращения из Капуи забыл дорогу на мое ложе. Макрон всячески уверял, что они с Юнией не виделись и только срочные дела удерживали его в Капуе, но я не поверила. Они – любовники!

Ливилла громко всхлипнула при этих словах и расплакалась, роняя крупные слезы на белоснежную столу. Все неодобрительно посмотрели в ее сторону.

– Наша сестра рыдает, потому что привязалась к этой лживой распутной девке. Дурман ее красоты и обходительности долго кружил и нам головы. И я, и Энния Невия, испытывавшие к ней поначалу неприязнь, после полюбили ее как подругу и не разлучались все лето. Мы пригрели змею на своей груди! – истерически вскрикнула Друзилла. – А она тем временем плела интриги, чтобы завоевать сердца наших мужей и возлюбленных. Фабий Персик, Макрон, Домиций Агенобарб, Тиберий Гемелл и, наконец, наш брат – все они жертвы ее прелестей! Агриппинилла пострадала сильней нас всех, из-за неверности Агенобарба ее беременность закончилась выкидышем.

Энния не удержалась, чтоб не подлить яду в страстную речь Друзиллы:

– В Риме у каждого плебея на устах молитва о Юнии. Она одурманила весь римский народ. На каждом углу, в каждой лавке и на весь форум звучат восхищенные слова о красоте, грации и щедрости Юнии Клавдиллы, жены наследника императора. «Божественная» – так прозвали ее квириты.

И женщина, не сдержавшись, в сердцах сплюнула на мраморный пол. Агриппинилла поморщилась, видя столь дурные манеры. Плечи Ливиллы поползли выше, она вся дрожала, перепуганная. Это заметила Друзилла.

– Что ты трясешься, сестра?! – закричала она. – Правды не надо бояться. Лишь одна ты не пострадала, твой гусь Виниций остался верен тебе, она не отравила его безумием любви. Мы должны принять срочные меры и избавиться от этой Мегеры. До того, как Фабий попал в ее тенета и потерял разум, он успел разглядеть ее истинное лицо и назвать подлинным именем. Распутную дочь Августа в свое время сослали на далекий остров, где она, всеми забытая, окончила в тоске свои дни. И я клянусь Юноной, что всеми силами добьюсь той же участи для Клавдиллы.

– И я клянусь Юноной, – сказала Энния. Ее миловидное личико исказилось от ярости. – Пусть все принесут эту клятву.

Агриппинилла облизнула пересохшие губы. Ей не хотелось этого делать. Она понимала, что Эннией и Друзиллой движут зависть к красоте Клавдиллы и горечь от предательства близких мужчин. Невия еще не может успокоиться, что обещание Калигулы жениться, когда он станет принцепсом, оказалось лишь уловкой, чтобы отделаться от ее навязчивой любви. И ко всему прочему, Агриппинилла была уверена, что если связь Юнии и Макрона не плод воображения Эннии, то она нечто большее, чем любовные отношения, это тонко продуманный расчет со стороны Клавдиллы. А в измену с Гемеллом и Фабием она не верила вообще.

Властолюбивая и тщеславная, Агриппинилла была достаточно умна для того, чтобы понять игру Клавдиллы, которая двигала Гая к власти, спасая от участи Нерона и Друза. Пусть не глубоко, но она постигла замыслы Юнии, однако, к сожалению, слишком поздно. Агриппинилла не могла не восхищаться умом Клавдиллы и поражалась слепоте Друзиллы, не понимавшей, что Юния плетет интриги во имя благополучия их родного брата, которого искренне и верно любит всем сердцем. Они могли бы стать подругами и сообщницами, если б не нелепая ссора при знакомстве и не глупое увлечение Агенобарба красотой Клавдиллы. Ревность Агриппиниллы, досада на мужа и несвоевременная беременность, закончившаяся выкидышем в Анции, помешали им объединить усилия и помыслы ради возвышения семьи Германика.

Поэтому-то на этом совете, уступив глупости Друзиллы и Эннии, она избрала для себя роль слушательницы и, следя за ходом мыслей подруг, лелеяла свой план.

Страсти накалялись. Грязные обвинения в адрес Юнии, что сыпались из уст двух красавиц, заставили бедняжку Ливиллу заткнуть уши, но рассвирепевшая Друзилла отпустила ей звонкую пощечину. Энния едва успела разнять их. Ливилла стряхнула с пальцев тонкую прядку темных волос сестры и в очередной раз расплакалась.

– Ты все равно сделаешь то, что мы тебе прикажем, – шипела Друзилла, брызгая слюной, как ядовитая кобра. – Ты напишешь Гаю письмо на Капри. Пусть он знает, чем занимается в его отсутствие любимая супруга. Он поверит только тебе.

Агриппинилла подняла тонкую бровь и хотела было вмешаться в эту глупую затею, но тут не выдержала до сих пор не проронившая ни слова Ливилла.

– Я никогда не сделаю этого! И более не позволю порочить завистливым гусыням честное имя моей подруги! – закричала она. Ее обычно ласковый и безмятежный взгляд светился серым огнем гнева. В волнении она дергала себя за волосы, не замечая, что золотые булавки из прически падают на стол. – Я принесу клятву именем Юноны, но другую! Я клянусь, больше никогда не видеться с вами, грязными блудницами и сплетницами! Я ненавижу вас!

– Смотри-ка, – ехидно заметила Энния, – она рвет отношения с родными сестрами ради александрийской девки.

– Замолчи, Энния Невия! И ты, и Друзилла запятнали себя изменами своим мужьям. Ты, сестра, – тонкий пальчик Ливиллы указал на Друзиллу, – предавалась блуду с собственным братом. Он лишил тебя невинности, бабка Антония застала вас вместе в саду. А твоя связь с Фабием была на устах всего Рима. Клавдилла поступила честно, рассказав тебе правду, что ты лишь служила утехой его прихотям. Она никогда бы не изменила брату с этим пустым кутилой! Боги хранят их вечную любовь! А ты, Энния, – она указала на Невию, – потеряла привязанность супруга по своей вине! И Юния здесь ни при чем. Я помню, как обсуждали во всех домах твой позор с молодым Витией. Макрон взял тебя замуж без приданого, дал тебе богатство и почет, а ты бегала за моим братом, домогалась его любви, осыпала подарками. Тебя злит, как и Друзиллу, что он отверг твою любовь и женился на Юнии, которую любил с детства. И только эта любовь помогла ему выжить, когда погибали старшие братья, Нерон от рук палача и Друз в муках голодной смерти, а наша мать подвергалась гонениям даже в ссылке и умерла всеми забытая и отвергнутая. А ты, Агриппинилла…

Но Агриппинилла не дала ей договорить. Схватив со стола чашу, она с размаху кинула ее под ноги Ливилле. Осколки разлетелись по полу, и Ливилла испуганно умолкла. Энния и Друзилла с пылающими от стыда щеками удивленно посмотрели на Агриппиниллу.

– Достаточно! – сказала Агриппинилла. – Я слишком долго слушала вас. И теперь хочу высказаться. А тебе, Ливилла, лучше уйти из моего дома, если ты поклялась такой страшной клятвой. Я никогда не прощу тебе этих слов. Ты не сестра мне больше.

– Да, пусть уйдет, – решительно подтвердила Друзилла, – ей не место среди нас. Но пусть поклянется, что ни слова не сорвется с ее губ. Клавдилла не должна ни о чем подозревать.

– Ты так боишься ее, сестра? – язвительно спросила Ливилла. – Хорошо, я клянусь богами, что не проговорюсь Юнии, но я буду молить Минерву, чтобы она образумила вас и влила хоть каплю ума в ваши пустые головы.

Она поднялась с ложа, решительной походкой прошествовала к выходу и лишь в носилках дала волю слезам. В безмерном отчаянии Ливилла готова была пожертвовать жизнью ради любимой подруги, над которой нависла опасность. Мысли беспорядочно путались в голове, слезы туманом застилали глаза, мешали осмыслить, насколько далеко могут зайти в своей мести обезумевшие от зависти и злости женщины.

Добрый Виниций долго пытался ее утешить, расспрашивая о причине слез, но Ливилла, склонив голову ему на грудь, только безудержно рыдала и отказывалась отвечать. Она не впервые в жизни сталкивалась с предательством близких людей, но это всегда обходило ее стороной и не задевало так непосредственно, как сегодня. Ей было страшно оттого, что она отреклась от сестер, заступившись за подругу, к которой так привязалась за эти полгода. Ее восхищала история необыкновенной любви Гая и Юнии, их вера друг в друга и мужество, с которым они справлялись со всеми препятствиями на пути. Ливилла не осуждала Клавдиллу за связь с Макроном, помня ее слезы и отчаяние тогда, в Капуе, она под пыткой не призналась бы никому, что ей известно об этом, и безоговорочно поверила словам Юнии, что она никогда не изменяла Гаю с Фабием, хотя своими глазами видела письмо Павла.

Лишь ранним утром, после беспокойной ночи, к ней пришло решение, подсказанное самой Гекатой, как помочь Клавдилле и не нарушить клятву.

Стоило удалиться Ливилле, как в триклинии воцарилась тишина. Растрепанная Друзилла удрученно смотрела в пол, краска стыда еще алела на ее щеках. В глазах Эннии светилось недоумение: она искренне была уверена в своей правоте, но после изобличающих слов Ливиллы эта уверенность несколько поколебалась. Они не замечали, с каким насмешливым видом разглядывает их Агриппинилла. Ее позабавило, с какой горячностью защищала Клавдиллу Ливилла, не пощадив ни сестру, ни подругу. Агриппинилле даже было завидно, что у Юнии есть столь преданная подруга, пожертвовавшая без колебаний родными сестрами ради правды и изобличения подлости. На самом деле Агриппинилла держала сторону Ливиллы, но ради своего плана она избавилась от сестры и теперь раздумывала, как удачней воплотить его в жизнь, умело сыграв на глупости Эннии и Друзиллы.

И она, наконец решившись, заговорила:

– Я вовремя избавилась от этой гусыни. Ошибкой было настаивать на ее участии в совете. – И она кивнула в сторону Друзиллы.

Та вскинула голову и быстро заговорила:

– Откуда мне знать, что Ливилла настолько привязалась к этой александрийке? Мы с Эннией хотели открыть ей глаза на правду, но она, как ослица, уперлась и не захотела ничему верить. Мы накажем ее, изгнав из нашего общества. Это будет для нее достойным уроком. Когда Клавдилла отправится в ссылку и Ливилла останется одна, попомните мои слова: если она не последует за ней, – Друзилла усмехнулась, – то приползет к нам на коленях. И лично я подумаю, простить ли ее.

– Ты закончила? – поинтересовалась Агриппинилла. – Мне надоело выслушивать ваши высокопарные речи, достойные сенаторов. Письмо Калигуле напишу я.

– Отлично! – с облегчением в один голос вскричали подруги.

– Но у меня условие для тебя, Энния Невия, – понизила тон Агриппинилла. – Написанное мною брат прочтет лишь тогда, когда выйдет на свободу мой муж.

Энния вскрикнула и в ужасе всплеснула руками:

– Но, подруга… Я не могу…

– Или да, или нет. Третьего не дано, я не пойду ни на какие компромиссы.

Друзилла вызывающе посмотрела на Невию. Энния опустила глаза.

– Я постараюсь. Обещаю, – тихо произнесла она. – Но Агриппинилла, сжалься, это может занять время…

– Надо же, твоя речь утратила прежнюю горячность, – язвительно вставила Друзилла. – Лишь ты можешь помочь подруге. Если ты хочешь, чтобы твой муж вернулся на твое ложе, позабыв проклятую Клавдиллу, сначала вызволи супруга Агриппиниллы.

– Ладно, я согласна, – сказала Энния после недолгих колебаний. – Но обещать все равно ничего не могу.

– Тогда и я ничего писать не буду. Давайте расходиться, я устала от ваших криков. Езжайте по домам, и пусть каждая делает свое дело.

Агриппинилла со вздохом откинулась на мягкое ложе и прикрыла глаза. Друзилла подхватила Невию под локоть, с натянутым видом они попрощались и ушли. До Агриппиниллы донеслись слова Друзиллы, которые заставили ее улыбнуться и понять, что Ливилла, сама того не желая, заронила зерно вражды между подругами.

– Пойдем, Энния. Хочу, чтоб по дороге ты рассказала мне о том, что было у вас с Гаем.

Едва затих звук их легких шагов, Агриппинилла подняла длинные ресницы и хлопнула в ладоши. Вбежала Кардикса.

– Вели немедленно готовить носилки. Я отправляюсь к Клавдилле на Палатин.

– Госпожа желает переодеться и сделать прическу? – спросила Кардикса.

– Нет, глупая! Это дело не терпит отлагательства.

Друзилла расстроилась. Возложить столько надежд на этот совет! Проклятая Ливилла все испортила своим ослиным упрямством! И Агриппинилла повела себя не так, как ожидалось. Все время отмалчивалась и к концу выкинула такое, что свело на нет все усилия. Друзилла со злостью посмотрела на сидящую напротив Эннию. Та, приподняв занавес носилок, отрешенно наблюдала за уличной суетой.

– Как ты собираешься помочь моей сестре? – спросила Друзилла. Если б Невия обернулась на ее вопрос, то заметила бы, как злобно блестят ее темные глаза, но Энния лишь равнодушно пожала плечами. – Я не пойму тебя, подруга. Куда девалась твоя решимость? Или ты отступишь перед трудностями и простишь Макрону измену?

Энния опять невозмутимо приподняла плечи. Друзилла задрожала от ярости и, наклонившись, резким жестом задернула занавес перед носом у подруги:

– Послушай меня, Энния Невия, если не хочешь навеки потерять мою дружбу, – и уловила, как вздрогнула Энния. – Я не собираюсь прощать Клавдилле смерть моего Фабия. Лишь его одного я любила по-настоящему. Ты можешь бездействовать, сидеть сложа руки, но я этого делать не буду и исполню мою клятву.

– Ах, Друзилла! – Из глаз Невии потекли слезы. – Ну пойми же наконец, что условие Агриппиниллы для меня невыполнимо. Мой брак рушится, и что я могу сделать для спасения ее мужа, если мой скоро даст мне развод. Когда-то Макрон питал к Клавдилле непримиримую вражду, но я не задумывалась, с чем это связано. Наверное, оттого, что влюбился, но получил решительный отказ. От любви до ненависти один шаг, и мне кажется, что он теперь сделал его назад. Но в отношении твоей неприязни к Юнии могу поклясться, что ты ревнуешь ее не к Фабию, а к Калигуле. И истинную любовь ты испытываешь к родному брату, несмотря на преступность этого чувства.

Друзилла скрипнула зубами и до боли закусила губу. Ей не хотелось расплакаться на глазах у подруги. Это значило бы, что Энния угадала тщательно скрываемую правду.

– Измена и смерть Фабия лишь оправдание твоей ненависти к Юнии, – Невия спокойным голосом продолжила свою изобличающую речь. – Ты нашла в нем возможность забвения преступного чувства, и, быть может, не предай он тебя, ты полностью излечилась бы от любви к брату. Но боги распорядились иначе…

Но тут Друзилла не выдержала и разразилась бурным потоком проклятий:

– Ты забываешься, Энния. И суешь нос не в свое дело. Ты сама бегала за моим братом, как собачонка. Я прекрасно расслышала слова Ливиллы. И ты ушла от ответа, когда я спросила тебя об этом.

– А что мне было рассказывать? – вспылила Энния. – Что он пообещал жениться на мне, когда станет принцепсом, а сам обманул и вытащил из Александрии эту девчонку?! Детская любовь, долгие годы хранившаяся в его сердце! А может, и переспал бы со мной, если б не дружба с Макроном. Я никогда не была нужна ему, как и все, с кем он делил ложе. Его сердце хранило верность Клавдилле.