Текст книги "Рим. Цена величия"

LXXIV

На Палатине не спали. Безотчетная тревога подняла Юнию с мягкого ложа, и она прошла на террасу. Тьма окутала Вечный город, лишь далеко на горизонте прорезали небосвод причудливые зигзаги молний. Далеко, над Альбой Лонгой, бушевала гроза, но Рим спал, не тревожимый раскатами грома. Это лето расщедрилось на непогоду. Уж не проявление ли гнева богов?

Но Юния облокотилась на перила балкона и залюбовалась игрой молний. Ее не страшили мысли о недобрых знамениях. Разбудить Гая? Ах нет, он до жути боится, сразу ее уведет обратно в кубикулу, пугая яростью небожителей. Пусть отдыхает, он сильно утомляет себя в последние дни.

Ее мысли перенеслись в далекие края. Она еще ни разу не вспоминала со времени приезда в Рим тот город, где родилась. Будто наяву, перед ней вознесся белоснежный Фаросский маяк, окруженный мерцающими водами моря, дивное звездное небо нежно окутало ее плечи сверкающим покрывалом Млечного Пути, и женщина застыла, очарованная призрачной картиной. Тоска по Александрии неожиданно защемила сердце. Спору нет, что звезда Египта, зажженная гением Александра Великого, в тысячи раз прекрасней Вечного города. Пальмовые аллеи, роскошные храмы, расписанные фигурами богов со звериными головами, великолепная библиотека, куда так часто брал ее с собой отец, даже рыночная площадь, раскинувшаяся прямо у моря, в порту, между величественными дворцами Клеопатры, – все это показалось Юнии таким желанным и далеким. Тогда она не видела всей этой красоты, не хотела замечать ничего, тоскуя по возлюбленному Сапожку. Пусть родится малыш, и они с Гаем сразу же на большом корабле отплывут в Александрию. В Риме уже наступят осенние холода, повеет стылым дыханием зимы, но они обманут всех и уплывут в страну вечного лета.

Тихий шорох шагов нарушил ночную тишину. Юния повернула голову, прогоняя видения, и увидела Агриппиниллу.

– Тебе тоже не спится? – спросила та, накидывая алое покрывало на рыжие волосы.

Юния покачала головой. Золовка мягко обняла ее за плечи.

– Нет мне покоя, – тихо произнесла она. – Страдания иссушают душу, доводят до безумия.

– Все еще тоскуешь по Домицию?

– Да, – выдохнула она. – Друзилла днем приезжала во дворец. Ах, Пираллиде подарили сапфиры! Но ее синие глаза горят ярче любых драгоценностей! Агенобарб совсем обезумел от страсти, мраморную статую этой шлюхи поставил в атриуме и каждое утро воздает ей почести, точно божеству.

– Это она все рассказывала? – поинтересовалась Клавдилла, закипая злобой.

– Да. А еще обзывала меня брошенной. Я не могу больше жить с этим позором на сердце. Кажется, все в Риме смеются надо мной. Я устала лить бесконечные слезы. Посмотри на меня, подруга! Вечные круги под глазами, тусклые волосы и… этот уродливый живот. Не я выбирала свою судьбу. Проклятый Тиберий распорядился за меня, сосватав за это чудовище. Девчонка тринадцати лет! Что я понимала тогда в мужчинах? Домиций казался мне воплощением силы и красоты, я восхищалась его необузданностью и вседозволенностью. Долго же были закрыты мои глаза! И я не могла ожидать такого печального конца своего брака.

Юния ласково коснулась ее руки:

– Ждать осталось недолго. В декабре твоя красота вернется вновь, как только родится малыш.

Агриппинилла вдруг упала на колени:

– Прошу тебя, Юния. Помоги мне отомстить. Ты уже поклялась мне в этом. Только месть может вернуть мне желание жить.

– Да свершится твоя воля! – сказала Клавдилла, помогая ей подняться. – Я все сделаю для тебя.

Юния увлекла сестру мужа за собой в спальню. Гай безмятежно спал, раскинувшись на огромном ложе. Клавдилла приложила палец к губам и нагнулась, заглядывая под ложе. Вытянула руку, пытаясь дотянуться, и жалобно застонала.

– Живот мешает.

– Позови служанку, – прошептала Агриппинилла.

– Гемма пропала. Три дня не могут найти. А то, что я пытаюсь достать, никто не должен видеть.

Наконец ее усилия увенчались успехом, пальцы ухватили кованую ручку, и она вытянула большой ларец.

– Что это? – спросила Агриппинилла, разглядывая голову Горгоны на крышке. – Какая красивая!

– Если проснется Калигула, нам несдобровать! Он не должен знать, что я брала ларец.

Подхватив ящик за ручки, подруги понесли его в покои Агриппиниллы.

– Куда же могла пропасть твоя рабыня? – спросила сестра Гая.

Юния пожала плечами:

– Это доставляет мне кучу неудобств. Гай уже подарил мне новых рабынь, но Гемма наизусть знала мои пожелания и прихоти. Если ее найдут, этой негодяйке не поздоровится.

Ларец водрузили на стол, и Клавдилла подняла крышку.

– Помоги нам, темная богиня! – произнесла она нараспев, проводя пальцем по гравировке.

Агриппинилла улыбнулась.

– Каждый яд особый, – пояснила Юния, доставая несколько флаконов. – Думаю, стоит использовать замедленного действия. Выбирай. Некоторые доводят до агонии постепенно, меняя облик до неузнаваемости.

Она принялась подробно описывать свойства ядов. И через некоторое время Агриппинилла с нехорошей усмешкой указала на матовый флакон, запаянный воском.

Маленькая грязная кубикула в огромной инсуле на Целийском холме приютила Гемму. Несчастная рабыня уже третью ночь сидела одна, пугаясь каждого шороха. Выкрав ее ночью из дворца, Агриппа привел девушку сюда, но с тех пор так ни разу и не появился.

Она боялась даже плакать, опасаясь, что могут услышать соседи. Тонкие стены не скрывали ни от кого жизни обитателей инсулы. Гемма уже знала, что справа снимает помещение приезжий с женой и двумя дочками, слева – безработный молодой актер, который дни и ночи напролет распевает песни или развлекается с дешевыми протитутками. Внизу живет уборщик улиц с ужасно сварливой женой, которая не стесняется громко переругиваться с соседками из инсулы напротив, перевесив грузное тело через окно. А сверху никого, потому что там крыша. Поначалу Гемма развлекалась тем, что придумывала, как выглядят ее соседи, жадно прислушивалась к долетавшим до нее обрывкам фраз. Окна ее кубикулы были плотно закрыты решетчатыми ставнями, но она боялась их приоткрыть и выглянуть наружу. Раны на шее, оставленные напильником, когда Агриппа неумелыми руками снимал ее рабский ошейник, нестерпимо ныли и кровоточили, и Гемма без конца промокала их влажным лоскутом.

Время шло, день сменял ночь, принося с собой новые страхи. Скудный запас еды и питья почти иссяк, а Ирод все не появлялся. Девушка раскаивалась, что поддалась на уговоры хитрого иудея, но надежда и вера в его любовь еще теплились, не давая ей отчаяться. Но все новые вопросы вставали перед ней, и на них не находилось ответа.

Почему он привел ее сюда, в грязную инсулу, а не в дом префекта претория, обещавшего, по словам Ирода, помочь влюбленным? Почему Агриппа был так разгневан, что едва не ударил ее, когда она отказалась говорить о своей бывшей госпоже? Это случилось сразу, стоило переступить этот грязный порог.

Тонкий лучик, пробившийся сквозь ставень, скользнул по ее руке и погас. Ночь вступила в свои права. Со вздохом Гемма протянула руку к последнему кусочку хлеба, как вдруг шаги на лестнице заставили ее насторожиться. Тот, кто поднимался по расшатанным ступеням, старался делать это как можно тише. Сердечко девушки радостно затрепетало. Агриппа! Предчувствие ее не обмануло. Шаги стихли у ее двери, и девушка услышала, как проворачивается в замке ключ.

Она спасена! Едва Ирод переступил порог, как она бросилась перед ним на колени и расплакалась.

– Не надо, милая моя, не плачь! Все позади! – сказал он, ласково поднимая ее с пыльного пола. – Скоро мы покинем Рим. Надо только дождаться, когда пройдет ночной дозор. Надежный человек дожидается меня у лазейки в Туллиевой стене с двумя лошадьми.

– Где ты был так долго? – слабый укор сорвался с ее губ. – Я едва не умерла от страха.

– Напрасно ты боялась. Я всегда держу свое слово, хотя моя любовь к тебе заставила презреть другие обещания.

В темноте Гемма не могла видеть, каким холодным блеском горят его черные выпуклые глаза.

– Я так скучал по тебе, милая, – шептал он, увлекая ее на маленькую кровать. – Что ж ты неласкова так ко мне? Почему холодна?

Но его поцелуи не могли пробудить в ней, испуганной неизвестностью, охоту к любовным играм. Она безучастно легла на кровать и даже не ответила на его страсть. И лишь только когда он, сделав свое дело, отодвинулся от нее, она осмелилась спросить, не пора ли им уходить.

– Нет, милая, – насмешливо ответил он. – Еще рано покидать это убежище. Думаешь, Клавдилла позабыла о тебе? Любой вигил, увидев твою изодранную шею, сразу поймет, кто ты. Пусть стихнет суета в городе.

Гемма опять расплакалась. Ирод придвинулся ближе:

– Своими слезами ты будишь во мне желание. Я люблю плачущих покорных женщин, но, клянусь всеми римскими богами, если ты не будешь ласкова со мной, я оставлю тебя здесь.

Его руки небрежно ощупывали ее тело. Убедившись, что девушка не испытывает желания, он грубо притянул ее к себе и укусил за плечо. Она вскрикнула от внезапной боли.

– Хочешь еще?

Она слабо мотнула головой, чувствуя, как холодеет от ужаса.

– Я буду покорна. К чему заставлять меня? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, Ирод. Но здесь такие тонкие стены.

Он хрипло рассмеялся:

– Прости. Я пошутил. Просто хотел убедиться, что предо мной не бесчувственная кукла.

– Я не хотела обидеть тебя, – взмолилась Гемма.

– Ты уже обидела своим недоверием. Я пошел на страшный риск, выкрав тебя из дворца. Ты представляешь, что грозит мне, если раскроется наш побег? Я сам буду продан в рабство и сомневаюсь, что моя участь будет более завидна, чем твоя. Калигула страшен в гневе, он позабудет, что я – наследник царей иудейских, и распнет меня на кресте. Я уже испытывал на себе гнев Тиберия и едва уцелел. Думаю, теперь Фортуна уже не будет ко мне столь благосклонна.

Гемма прижалась к нему пылающим лбом.

– Прости, прости, прости, – горячо зашептала она. – Я думала только о себе, но теперь поняла, как сильно ты любишь меня. О, боги, как я была слепа!

– Теперь я могу надеяться, что ты будешь искренна со мной? – вкрадчиво спросил Ирод. – Ты ведь уже не считаешь, что я из простого любопытства расспрашивал тебя о твоей госпоже? Я должен быть готов к любым неожиданностям, чтобы защитить нас. Я доказал, как сильно люблю тебя. За эти три дня я развелся с женой и обратил все имущество в деньги, чтобы мы могли сбежать на Восток и безбедно жить за краем Римской империи, где нас не достанут происки твоей бывшей госпожи.

– О, Агриппа! – выдохнула Гемма, охваченная раскаянием и благодарностью. – Я расскажу тебе все. Она не догадывается, что я – единственная, кто знает их страшную тайну, за знание которой уже заплатила жизнью Кальпурния.

– Мачеха Клавдиллы?

– Юния отравила ее, стоило Кальпурнии об этом проговориться.

Сердце Ирода взволнованно забилось. Он подозревал и ранее, со слов Пираллиды, что мачеха императрицы умерла не своей смертью, но стоит ли теперь ему узнать то, что послужило причиной ее гибели? Блеск золотых монет, платы за молчание, будто наяву засиял перед Агриппой, и в голове быстро выстроился план. Спрятать Гемму, но не на краю империи, а гораздо ближе, самому же, угрожая свидетелем, купить молчание императрицы. Он не продешевит!

– Я подслушала их разговор случайно, клянусь, они просто не заметили меня за занавесом, – горячо зашептала Гемма ему в самое ухо. – Кальпурния пришла к Юнии просить ее воспрепятствовать решению Силана развестись с ней. Жестокая Клавдилла смеялась над ней. Но стоило Кальпурнии вспомнить о давней болезни Юнии, когда та вернулась из Антиохии, как Клавдилла резко сменила тон.

– Какая болезнь? О чем ты? – нетерпеливо спросил Ирод. Ему не видно было лица Геммы в темноте, но по ее ответу он догадался, что она раздражена.

– Всем в Риме известно, что они с Калигулой познакомились еще в детстве. Силан приехал в Антиохию вместе с Германиком. А после его неожиданной смерти вернулся с дочерью обратно в Александрию. Кальпурния проговорилась, что девочка сразу тяжело заболела, не выдержав разлуки с Гаем. Целый месяц ее жизнь висела на волоске. А из горячечного бреда мачеха поняла, что именно они, маленькие дети, извели Германика какой-то отравой.

– Что?! – вскричал Ирод. – Но ведь за убийство были казнены совсем другие люди. Пизон и Планцина! Ходили упорные слухи, что сам Тиберий толкнул их на это злодейство. Ты лжешь, девчонка! Или повторяешь чью-то ложь!

– Именно так ответила Юния своей мачехе, – твердо возразила Гемма. – Но стоило Кальпурнии упомянуть имя какой-то Мартины и спросить, откуда в их ларарии взялся перстень с камнем из черного агата, на котором был выгравирован ключ, как непримиримость Клавдиллы исчезла без следа. Мачеха сказала еще, что это Гай передал перстень Юнии, что бы та увезла его с собой подальше от глаз Агриппины.

Агриппа безмолвствовал. Липкие пальцы ужаса сомкнулись на его горле. Он понял, что Гемма говорит правду. Он помнил, как Германик хвалился своим перстнем, с гордостью заявляя, что он приносит ему удачу. Помнил и то, что рассказывала о его смерти Агриппина. Именно пропажа амулета окончательно сломила дух бесстрашного Германика.

Никогда еще в своей жизни Ирод не испытывал такого ужаса. Что он наделал? Эта тайна погубит его, а не принесет денег! Глупец! Кому он пытался противостоять? Двум, чья любовь замешана на крови отцеубийства!

Волна страха обдала с ног до головы и окатила Гемму, почувствовавшую, как задрожал Ирод. Ей тоже стало не по себе, и она пожалела, что доверилась ему, уступив долгим уговорам. И впервые в ее глупой головке зашевелилось подозрение. А не затем ли, чтобы выманить у нее эти сведения, Агриппа и подбил ее на побег?

Но Ирод не дал ей поразмыслить. Он быстро поднялся с кровати, резким рывком поднял за руку и девушку:

– Пора! Нужно уходить отсюда!

– Помоги мне, Агриппа, – взмолилась Гемма, обвив его руками, – не бросай меня здесь одну.

– Глупышка! Как ты могла такое подумать? – Дрожащий голос выдавал его волнение.

Он привлек ее к себе, продолжая нашептывать срывающимся голосом какие-то нежности и гладя одной рукой ее волосы, а другой рукой потянул из ее прически тонкую длинную шпильку, поддерживающую густые пряди. Его губы приникли поцелуем к ее губам, голова девушки запрокинулась назад, и в этот миг он внезапно вонзил ей в затылок острую иглу. Смертельный поцелуй заглушил тихий стон, сорвавшийся с губ девушки, и безвольное тело Геммы упало к ногам того, кого она считала своим спасителем.

Гул голосов разбудил Клавдиллу, она недовольно потянулась и заставила себя подняться с мягкого ложа. Гай что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Юния нежно коснулась его редких рыжих волос и со вздохом прислушалась к шуму. Из-за занавеса выглянула голова Ботера, он открыл рот, но Юния поспешно приложила палец к губам. Она заметила, что раб чем-то взволнован.

Атриум гудел голосами рабов. Юния поразилась увиденному. Все стояли на коленях перед ларарием с домашними пенатами и шептали молитвы.

– Что случилось? – тревожно спросила она у Ботера.

– Гемму нашли утром мертвой в инсуле на Целии. Кассий Херея привез ее тело. Он сказал, что соседи почувствовали запах.

Юния брезгливо передернула плечами.

– Все очень любили ее. И теперь просят богов не гневаться за ее проступок, за который она заплатила жизнью.

– Пусть идут делать свою работу! – резко приказала Юния. В глазах ее загорелась злоба. – По мне, лучше, чтобы они не молились за эту мерзавку, а вбили гвозди в ее крест. Какой-то негодяй лишил меня удовольствия наблюдать за мучениями этой предательницы. Жаль, что Херея опоздал.

Ботер испуганно глянул на госпожу и кинулся разгонять рабов. Клавдилла же задала несколько четких вопросов терпеливо ожидающему Херее, вернулась в спальню и разбудила Гая.

– Моя беглая рабыня нашлась, – заявила она ему. Сонные глаза Калигулы недоуменно округлились.

– Кто-то убил ее, заманив в инсулу. Там и нашел ее Кассий Херея. Ей вонзили булавку в затылок. Не догадываешься, чьих рук дело?

Калигула удивленно помотал головой.

– Как ты можешь кого-то подозревать?

– Я не подозреваю. Я уверена. Это Ирод Агриппа.

– О, нет! Юния, как ты можешь заходить так далеко в своей неприязни к моему старому другу? К чему ему красть твою рабыню? Скорее всего девчонка сбежала сама, а кто-то ограбил ее.

– Глупец! Это же очевидно, что у нее был сообщник. Как она могла снять ошейник рабыни? Как попала в эту грязную кубикулу на окраине? Она три дня жила там, хозяин рассказал Кассию, что какой-то высокий незнакомец, причем не римлянин, расплачивался с ним накануне.

– Но зачем Ироду идти на такой риск?

– Деньги! – кратко ответила Юния и раздраженно пояснила, заметив, что Гай все еще удивленно смотрит на нее: – Видно, девчонка не сдавалась до последнего, храня секреты своей госпожи. И ему пришлось пойти на этот шаг, чтобы доказать, как сильно он ее любит. Простая уловка! Мало ли, что могла подслушать рабыня, на которую не обращают внимания хозяева?

– Ты что-то путаешь, Клавдилла! К чему тогда ему убивать свидетеля? – возразил Гай.

– А к тому, что ее рассказ ужаснул его так сильно, что он пожалел о своей дерзкой затее.

– И что же за тайну узнал Агриппа от Геммы? Может, ты и это знаешь? – язвительно спросил Гай.

– Знаю, – спокойно ответила Юния. – Ему стали известны имена убийц Германика.

– Что?! – выдохнул Гай. Лицо его перекосило от страха.

– Ты слышал.

– Ты… ты убьешь его?

– Нет. Он поступил правильно. – Молодая женщина звонко рассмеялась. – Пусть живет. Но подальше от стен Вечного города.

Она подошла к столику, начертила несколько слов на восковых табличках и, вызвав Ботера, велала отнести их к Каллисту.

Едва раб поднял занавес, чтобы уйти, как вдруг отлетел, едва удержавшись на ногах. В императорскую спальню вихрем ворвалась Агриппинилла.

– Что на этот раз случилось, сестра? – раздраженно спросил Калигула. – Тебя что, тоже потрясла смерть нашей рабыни?

Не отвечая ему, Агриппинилла ухватила Юнию за руку и почти силой потащила за собой. Та, удивленная, едва поспевала за ней, тщетно пытаясь ослабить хватку ее цепких пальцев.

Она остановилась, лишь когда за их спинами сомкнулись занавеси ойкоса.

– Какую дурную весть несешь ты мне, сестра? – устало спросила Юния, глядя в ее расширенные глаза, полные мучительной боли.

– Отраву выпил Домиций.

LXXV

Лара Варус сразу поняла, что тот, кто постучался к ней ранним утром, принес с собой настоящие неприятности. Но жадность не позволила ей отказать ему в убежище, когда его трясущаяся рука вложила в ее ладонь драгоценный перстень с огромным смарагдом. Лара цепко сжала свою добычу и провела нежданного гостя в тайную кубикулу, о существовании которой знали лишь она и Нобис, управляющий.

Сначала она не признала Ирода Агриппу, статного чернобородого красавца. Его выпуклые черные, точно маслины, глаза помутнели и слезились, ужас метался в них затравленным зверьком, тело сотрясала нервная дрожь. На все ее вопросы Ирод отвечал срывающимся голосом, что сенатор, он не станет называть его, отправил по его следу отряд наемных убийц, из-за того что Агриппа обесчестил его дочь. Удивленная Лара, прекрасно осведомленная о дружбе Ирода если не с самим императором, то хотя бы с префектом претория, промолчала. И напрасно.

На пятые сутки, едва взошло солнце, мирно спящих обитателей лупанара перебудили бешеные удары в большой медный гонг. Вскочившая с мягких перин Лара Варус выбежала во двор и остолбенела от ужаса. У кованых ворот стояли хмурые преторианцы в полном вооружении. И, конечно, Лара не посмела солгать грозному Кассию Херее и сразу же провела их тайным коридором к секретной кубикуле, повернула в замке ключ и исчезла, от стыда не смея посмотреть Ироду в глаза.

Клавдилла удовлетворенно потирала руки. Все складывалось отлично. Гай, проснувшийся ранним утром от непривычного шума, озадаченно наблюдал, протирая заспанные глаза, за весело напевающей супругой.

– Смотри, мой любимый! Я нашла, что искала. – Она издали показала ему несколько свитков.

– Что это?

– Приговор твоему другу. – Она намеренно выделила слово «друг».

– Но ты же сказала…

– И сделала, – ответила Юния. – Три дня мне пришлось покорпеть над отчетами Вителлия из Сирии. Ой, не смотри на меня так изумленно!

– Сделай милость, объяснись. Ты говоришь загадками, как сфинкс. При чем здесь отчеты Вителлия и Ирод Агриппа?

– Три года назад скончался его дядя Филипа, тетрарх Башана.

– О, – мечтательно протянул Калигула, – слава о красоте его жены дошла и до Рима. Саломею считают самой прекрасной женщиной Востока.

Юния сделала вид, что не услышала его слов.

– Тиберий не стал отдавать Башан никому из родственников, поскольку прямых наследников не нашлось. Саломея не обеспечила трон таковыми, может, опасалась за свою роскошную фигуру, – не удержалась Клавдилла от укола. – Тиберий присоединил Башан к Сирии для удобства управления, подать в императорскую казну составила только в первый год сто шестьдесят тысяч золотых. И самое интересное! В Рим ее не пересылали, а копили в казне Башана, чтобы в случае волнений и мятежей парфян золото оказалось под рукой. Как ты думаешь, твой друг, – тут она опять сделала ударение на этом слове, – согласится принять титул тетрарха и казну Башана?

– Моя красавица! – страстно простонал Калигула. – Как ты умна! Брось все это, потом поговорим. Я так хочу тебя!

Юния села рядом на ложе и нежно взъерошила ему волосы:

– Нельзя, Гай. Малыш растет с каждым днем и все сильнее бьет ножками, это часто причиняет мне боль. Мы не можем рисковать.

Гай разочарованно вздохнул, но Клавдилла улыбнулась и что-то прошептала ему на ухо, отчего он весь засиял и поспешил задернуть занавес, боясь, как бы кто-нибудь не подсмотрел.

Юнию не удивил внешний вид раннего гостя, прибывшего в сопровождении преторианцев во дворец. Она удовлетворенно оглядела его жалкую сгорбленную фигуру в мятой тоге и перевела внимательный взгляд на лицо. Черные, как маслины, глаза утратили прежний хитрый блеск, лоб и щеки прорезали глубокие морщины, бородка, обычно тщательно завитая и надушенная, была растрепана, тонкие руки с обгрызенными ногтями мелко дрожали. Страхом веяло от Агриппы, сломленного и жалкого.

Едва его ввели в таблиний, как он пал ниц перед ней и, схватив край столы, стал его целовать. Слезы катились по запавшим щекам. Взмахом руки Юния отослала прочь Кассия.

– Встань, Ирод Агриппа, твое раскаяние слегка запоздало, – надменно произнесла она. – К чему ты прятался в лупанаре? Я всего лишь хотела позавтракать с тобой. Надеюсь, ты не откажешь мне в этой любезности?

Ирод быстро кивнул и поднялся, все еще не решаясь проронить хоть слово. Даже приветствие застыло на языке от того ужаса, что пережил он, когда преторианцы протащили его, сонного и полуодетого, по улицам Рима. Толпы плебеев потешались над ним, кидали камни, а Ирод молил богов, чтобы не встретился никто из знакомых.

Рабы поспешно внесли столик с изысканными закусками и вином. Ирод сглотнул слюну.

– Поешь, Агриппа, – милостиво сказала Клавдилла. – Важные дела помешали и мне позавтракать.

– Благодарю тебя, госпожа, – хриплым голосом ответил он, – наш император присоединится к нам?

– Нет, он слишком занят, чтобы тратить драгоценное время на недостойные пустяки, – отрезала Юния, и Ирод совсем пал духом.

Значит, на заступничество старого друга не стоит надеяться. Клавдилла не выпустит из рук свою добычу. Неожиданно страшная догадка озарила его измученный разум. Еда и питье отравлены!

Юния заметила, как ужас исказил его лицо, и догадалась, о чем он подумал.

– Нет, Ирод Агриппа. Здесь нет яда. Неужели, если бы я хотела отравить тебя, то не сделала бы этого ранее? Ешь и и пей вволю, твой смертный час еще не настал.

Она взяла со стола чашу.

– Совершим возлияние Церере, сегодня ее праздник.

И отпила, глядя ему в глаза. «Будь что будет», – устало подумал Ирод и последовал ее примеру. Юния разломила булочку и подала ему половину, он покорно принял, откусил маленький кусочек и, осмелев, отправил в рот оливку и кусочек козьего сыра.

– Ну вот, понимание меж нами установлено, – произнесла Юния, делая еще глоток из чаши. – Теперь ты знаешь, что я не собираюсь тебя отравить, и, надеюсь, ответишь на мои вопросы. Но вначале прочти…

Она выудила из рукава столы какой-то свиток и подала ему. «Приговор. Значит, меня сбросят с Тарпейской скалы», – устало подумал Агриппа и разломал императорскую печать на пергаменте. Приподняв тонкие брови, Клавдилла насмешливо наблюдала, как меняется его лицо. Ирод в волнении даже встал: содержимое свитка поразило его до глубины души. Отбросив пергамент, он преклонил колени перед императрицей, но в этой позе уже не было страха, а были почтение и глубокая благодарность. С колен он поднялся уже тетрархом.

– Садись, Агриппа. Признаться, я долго колебалась, решая твою участь, – величественно произнесла Юния. – Но твой последний поступок убедил меня в твоем раскаянии. Хотя тебе не следовало самому убивать предательницу Гемму, нужно было вернуть ее мне.

Ирод похолодел: он не ожидал, что она обо всем осведомлена. И промолчал, не найдя, что ответить.

– Я требую, чтобы ты убрался из Рима и никогда не возвращался. Это мое условие в обмен на этот свиток. Ты согласен?

Агриппа быстро кивнул и увидел, как потеплел ее взгляд.

– Я рада, что мы так скоро договорились, – сказала она.

Огоньки любопытства заплясали в его больших выпуклых глазах.

– Могу я спросить тебя, госпожа?

Клавдилла быстро кивнула.

– Золотая статуя в спальне Фабия изображала тебя? Не твоя ли божественная красота свела его с ума?

– Да. Его любовь не знала границ в безрассудстве.

– Еще бы, – согласился Ирод. – Из-за нее он и покончил с собой.

– Нет, он не сам перерезал себе вены. Это сделал Макрон по приказу Тиберия. И золотую статую уничтожил тоже он. Разве твой лучший друг не сознался тебе в этом преступлении?

Обомлевший Ирод молча смотрел на Юнию. И она вдруг задала ему свой вопрос:

– А зачем ты следил за нами в лупанаре Варус? Разве признания Макрона, что мы – любовники, тебе было недостаточно?

Агриппа покраснел, уже не удивляясь, что ей известно и об этом.

– Я хотел знать, кто отец ребенка, – ответил он.

– Ты думал, что я могу родить от любовника?

– Я тогда уже понял, что нет. И рассказ Геммы подтвердил это. Ты никогда не любила никого, кроме Калигулы.

– Верно, Ирод. Боги предназначили нас друг другу с самого рождения. А Макрон уже выполнил свое предназначение и скоро умрет. Я была недальновидна, что позволила своему сердцу диктовать мне решения, и едва не поплатилась за это, – сказала Юния.

И Ирод увидел, как легкая дымка сожаления заволокла ее взгляд. Но один взмах длинных ресниц – и дымка рассеялась без следа.

– Какое предназначение выполнял Макрон? Кажется, то, что Калигула остался в завещании старого цезаря, а Гемелл был объявлен, пусть негласно, незаконнорожденным, – твоя заслуга.

Юния приложила палец к губам.

– А вот за знание этой тайны ты можешь поплатиться жизнью, – ответила она. – Стоит ли это того?

Охваченный смутным подозрением, он сделал отрицательный жест.

– Благодари Фортуну, что сегодня милостива к тебе, – сказала Клавдилла. – Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки?

Она поднялась и вышла, более ничего не прибавив на прощание. И Агриппа навсегда запомнил дивный аромат, оставшийся витать после ее ухода. Этот запах многие годы преследовал его ночами, когда он, задыхаясь, просыпался среди кошмаров, и даже тогда, когда ее уже не было среди живых.

Напуганная Пираллида в панике металась по кухне и кричала на рабов, готовивших еду. Она уже целый час тщетно пыталась выяснить, откуда в доме появилась в тот злополучный день амфора с цекубским вином. Обычно вино закупалось у одного торговца, но на запаянном воском горлышке этой амфоры стояло другое и совсем неразборчивое клеймо.

Три дня назад Агенобарб неожиданно вернулся из Анция, где улаживал дела с приданым бывшей супруги. Агриппинилле вернулись во владение дом и земельные угодья. Вечер проходил спокойно, без обычного шумного сборища, Домиций был в отличном расположении духа, много шутил и ни разу не ударил гетеру. Наоборот, Луций всячески расхваливал ее красоту и даже подарил красивое золотое ожерелье. Вина выпил он, по обыкновению, много, нацеженного из этой амфоры, как выяснила затем Пираллида. Ночью ему вдруг стало худо. Пираллида пробудилась от громких стонов. Агенобарб держался за сердце, ноги у него отказали.

– Меня отравили! – хрипел он, с трудом выговаривая слова.

Послали за лекарем, Пираллида рыдала, а Домиций без конца стонал и плакал, что умирает.

Лекарь беспристрастно сообщил, что с ним приключилась сердечная болезнь, налил какой-то отвар и ушел, пообещав, что зайдет через день.

Наутро Домицию полегчало, сердечная боль отпустила и он смог пошевелить ногами. Пираллида успокоилась и поила его с ложечки куриным бульоном. Беда грянула днем, когда управляющий сообщил, что один из кравчих и повар также слегли от внезапных болей в груди. Выяснилось, что и они пробовали хозяйское вино.

Слово «яд» вновь прозвучало в стенах дома. Но выяснить, кто прислал амфору, так и не удалось. Рабы, напуганные не меньше Пираллиды, упорно отмалчивались.

В дом Макрона полетели записки, адресованные Агриппе, молчание Ирода угнетало и настораживало.

На пятый день Агенобарб уже ходил, опираясь на палку и волоча ноги, точно древний старик, но с каждым днем ему становилось все лучше и лучше. Страх и подозрения понемногу рассеивались.

Юния Клавдилла знала свое дело.

Пираллида, так и не дождавшись ответа от Агриппы, решилась отправиться к нему сама в дом Макрона. Ее подозрения не исчезли. Она теперь всерьез опасалась за свою жизнь, зная мстительный нрав Агриппиниллы.

Номенклатор у дверей, надменный, точно сам префект претория, долго не пускал ее, несмотря на горячие мольбы девушки. Но ей повезло. В тот момент вернулась с прогулки госпожа Энния Невия.

Пираллида простерлась ниц перед знатной матроной, устлав густым облаком медных волос дорогу перед ней. Эннию искренне тронуло горе красивой незнакомки, и она ввела ее в дом.

Ошеломленная великолепием дома Макрона, Пираллида смешалась. Энния провела ее в перистиль, к ароматному фонтану, и ласково усадила на мраморную скамью, скрытую от посторонних глаз цветущими кустами.

– Что привело тебя в наш дом? – поинтересовалась Невия. – Какое горе могло так сильно опечалить? Можешь поведать мне свою беду, обещаю, что мой муж поможет тебе.

– Спасибо, добрая госпожа. Но я пришла не к господину префекту претория, а к его гостю, Ироду Агриппе.

Энния удивленно вскинула тонкие брови:

– Но Агриппа позавчера уехал.

– Куда?! – холодея, вскрикнула Пираллида.

– Наш император пожаловал ему во владение тетрархию на Востоке, Агриппа теперь богат. Он с женой и детьми уехал из Рима очень быстро, даже не устроив прощального обеда.