Текст книги "Рим. Цена величия"

– Гай, Друзилла! – произнесла Юния. – Перестаньте так шуметь! У меня уже болит голова! И бессонная ночь дает о себе знать!

Она томно потянулась, как бы невзначай прижавшись к мужу. Мужчины напряглись. Друзилла беззаботно смеялась:

– Ох, Юния, знала бы ты, за кого вышла замуж! Гай – невыносимый спорщик! Ливилла и Агриппинилла с радостью со мной согласятся!

– У нас пока не было поводов для ссор, но время еще покажет, – серьезно сказала Юния, но в уголках ее губ таилась усмешка.

В триклиний вошли Ливилла с Виницием. Следом ввалились навеселе Лициний, Ганимед и Статилий Корвин. Они шумно приветствовали собравшуюся компанию.

– Почему с вами нет Эннии? – спросила Юния у Ливиллы. – Макрон сегодня отбыл на Капри из-за пожара, вам следовало привезти ее с собой.

– Мы посылали раба, – ответил Виниций, – но Энния еще отдыхает. Вероятно, прибудет позже.

Номенклатор ввел еще гостей – Марка Силана и старого трясущегося Гатерия Агриппу. «Вот только стариков не хватало», – шепнул Калигула жене, она тоже недовольно поморщилась.

Гости продолжали съезжаться, и к вечеру триклиний был заполнен. Началась репотия, где Юния была полноправной хозяйкой, вступив, согласно обычаю, в роль правительницы своего нового дома.

XXXIX

Яркое майское солнце щедро дарило тепло благословенному острову Капри. Потоки его ласковых лучей согревали Тиберия. Каждую ночь невыносимо ныли больные суставы, целебные мази Харикла уже не помогали. Врач изобретал все новые, более действенные средства, но боль все равно возвращалась и мучила сильнее.

Цезарь в одиночестве сидел на высокой террасе, потягивая вино из греческой чаши. Новая золотая роспись стен виллы сияла на солнце, заставляя щуриться от ярких отблесков. Но Тиберия это не смущало, он был доволен работой мастеров. Бескрайнее море плескалось перед ним, отливая матовым блеском перламутра, чайки метались над водой, и их резкие крики разносились далеко вокруг.

Море завораживало императора, он мог часами наблюдать за игрой волн в любую погоду, будь то бешеный шторм с пронзительным завыванием бури или тихая рябь полного штиля. Он научился любить море со времен своей ссыльной жизни на Родосе. Оно было сродни его бурной, полной тревог жизни. Когда мощный ураган вздымал высоченные волны с пенистыми шапками, Тиберий припоминал сражения во главе легионов Августа от Дуная до Эльбы, покорение паннонских мятежников и славные дни триумфа. Безжизненная рябь наводила на счастливые воспоминания о жизни с Випсанией; ее робость, скромность и тонкая, дивная красота до сих пор сводят его с ума. Она давно уже умерла, но в сердце императора жила по-прежнему молодой и прекрасной. Ему вспомнилась последняя встреча с ней.

Их носилки столкнулись посреди многолюдной улицы. Носильщики кинулись разнимать поручни, и в тот момент обеспокоенная Випсания приподняла занавес. Он обомлел, когда увидел ее. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, и он мог поклясться, что безграничная любовь была в ее взгляде. Во взгляде теперь уже чужой жены. Носилки сдвинулись с места, и тогда он закричал своим громким голосом, требуя остановиться. Но ее рабы не замедлили хода, и уже вслед он окликал ее, заклинал вернуться, выплескивая на виду у прохожих боль своей любви. Но ее занавес более не поднялся.

Ливии в тот же день стало обо всем известно, и по ее наущению Август издал официальный указ, где запрещал им встречаться. И, чтоб это не произошло нечаянно, соглядатаи императора заранее выведывали ее путь. Даже сейчас Тиберий помнил мельчайшие черточки ее прекрасного лица, каждую складку розовой столы и грустные морщинки вокруг прекрасных глаз, которые столько лет заставляли его плакать во время бессонных ночей. Он тосковал, точно дикий зверь, у которого безжалостный охотник убил подружку. Охотником была его мать, насильно женившая его на развратной Юлии, дочери Августа, до безумия влюбившейся в молодого прославленного полководца.

Много воды утекло с тех пор. Тиберий жестоко отомстил Ливии за свою поруганную любовь, нанеся удар по больному месту матери. Он лишил ее власти, той безграничной власти, что приобрела она над империей благодаря мягкости Августа. И сейчас старик довольно потер руки, вспомнив, как она в бессилии изливала свой гнев, беснуясь и угрожая. Он зашел куда дальше, отменив указ сената о ее обожествлении после смерти. Пусть вечно пребывает в Тартаре ее злобная тень! Ей никогда не увидеть своего божественного мужа, распивающего нектар в сонме богов.

Глубокая печаль стиснула сердце цезаря. Все, кого он любил и кем дорожил, покинули его один за другим. Первой в этой череде потерь стала Випсания, затем Сеян предал его, Нерва ушел из жизни, а несколько дней назад умер Фрассил. Теперь он остался совсем один…

В тот теплый дивный вечер ничто не предвещало беды. Они ужинали вдвоем с астрологом в тени раскидистого платана. Низкий столик был заставлен изысканными яствами, лилась нежная мелодия, наполняя вечер прелестью и спокойствием.

Неторопливо текла беседа, приправленная цитатами. Тиберий, по обыкновению, забрасывал астролога вопросами из греческой мифологии, наслаждаясь его промахами. Недаром же цезарь слыл самым искусным знатоком мифов.

Неожиданно Фрассил замолчал на полуслове и закрыл глаза.

– Что ты? – спросил Тиберий, видя, как бледность начинает разливаться по лицу астролога.

Тот приподнял тяжелые веки.

– Фрассил! Ты слышишь меня? – повторил Тиберий, тронув холодную кисть собеседника.

– Я ухожу вслед за Нервой. Прощай, цезарь, – вдруг вымолвил тот. – Пришло мое время. Я чувствую, как веет вокруг меня дыхание бога смерти. Но я рад, что наконец-то свободен от страха в душе, ведь ты всегда был змеей на моей груди, готовой ужалить. Жди свою змею!

Тиберий опешил, а Фрассил опустил веки, чтобы больше никогда не поднять их вновь…

Тиберию и сейчас было неприятно вспоминать последние слова Фрассила. Неужели астролог так и не смог простить ему то жестокое испытание, которому подверг его Тиберий более тридцати лет назад?

Тогда Тиберий, всеми забытый, в безвестности прозябал на Родосе, тщетно взывая к милости Августа. Именно в то время он увлекся предсказаниями по звездам. В те годы это было строжайше запрещено законом. Но верные Тиберию люди разыскивали и привозили на остров астрологов, чей жизнный путь обычно прерывался после краткого свидания с будущим цезарем. Их сбрасывали в море с высокой скалы. И вот перед Тиберием предстал Фрассил.

Они встретились в темном портике тайком. Астролог долго смотрел на небосклон, жуя уголком рта тонкую травинку.

– Звезды – твои, Фортуна наконец-то повернулась к тебе.

Тиберий мрачно усмехнулся. Сколько он видел пред собой подобных шарлатанов? И сколько раз уже слышал подобные фразы?

– А что ты сможешь прочесть по звездам о своей судьбе? – зловеще спросил он астролога.

Фрассил внутренне напрягся. Не надо было и проводить тонких расчетов, чтобы понять, что дамоклов меч завис над его головой, а ужасное царство Аида гостеприимно распахнуло свои врата.

Руки предательски затряслись, ужас сковал разум, но астролог лишь молча продолжал жевать травинку и молчать. Солнце начало медленно расправлять свои лучи над горизонтом, Тиберий занервничал, начал торопить. Ему нужна была темнота, чтобы избавиться от лишнего свидетеля его тайн. Фрассил, изнемогая от нечеловеческого напряжения, устремил взгляд за окно. Может, есть надежда спастись, выпрыгнув наружу? И тут он увидел… Или показалось? Взгляд его вдруг устремился на яркую точку Венеры. Это и спасло его, подсказав спасительную мысль. С ужасом глянул Фрассил на Тиберия:

– Воздух и вода угрожают мне страшной опасностью. Вот что я вижу.

– Есть ли возможность избежать ее? – поинтересовался Тиберий, ехидно улыбаясь.

Фрассил еще несколько мгновений мучительно вглядывался в море за окном, но вдруг чело его прояснилось. Парус далекого еще корабля виднелся уже ясно. И он рискнул.

– Есть, – уверенно произнес он. – Наши планеты стоят близко друг от друга, линии судеб могут переплестись в ближайший момент. Все неблагоприятные мне планеты сближены меж собой сейчас, только Венера спасет меня.

– Венера? – спросил Тиберий.

– Она почти соединилась со Скорпионом, твоим созвездием. Эта богиня покровительствует Юлиям, чей славный род ведет свое начало от сына ее – Энея. Ты скоро примешь это имя, хорошие известия не заставят себя долго ждать. И вот что прочел я еще: если эти известия придут до рассвета, моя скромная судьба соединится с твоей и я буду не менее счастлив, чем ты, и проживу долгую жизнь.

Тиберий молча раздумывал над словами астролога. Фрассила сотрясала мелкая дрожь, он стискивал зубы, стараясь не выдать своего страха. Он сделал рискованный шаг, но, не произнеси он слов «до рассвета», страшная участь ожидала бы его. Смутный блик надежды мелькнул в темном тоннеле ужаса, и он отчаянно взмолился богам.

– Уже рассвет, – сурово сказал Тиберий. – Ты опоздал со своими выводами, Фрассил. Уходи, мой раб проводит тебя.

Луч надежды погас, но неожиданно сами боги, сжалившись над несчастным, пришли ему на выручку, внушив нужные слова:

– Корабль, что вскоре бросит якорь у Родоса, везет известия, что ты так давно ждешь.

И действительно, корабль привез официальное послание Августа, которое дозволяло Тиберию вернуться в Рим. Тиберий бросился к Фрассилу на шею, едва не расплакавшись, и признался в дурных намерениях. Фрассил перевел дух. Он спасся.

А перед Тиберием открылась широкая дорога к власти…

Сейчас всемогущий цезарь мучительно раздумывал, обманул ли тогда его Фрассил, догадавшись, что ему угрожает. Просто его предсказания совпали с последующими событиями, или он действительно увидел все это в расположении звезд? Если он был шарлатаном, постигшим науку притворства и игры на чужих амбициях, то как же он боялся и ненавидел его эти долгие годы, что был с ним рядом! А может, был по-настоящему верным другом, как Кокцей Нерва? Этой загадки никогда теперь уже не разгадать ему, она сложней, чем та, что загадывал Сфинкс. Ее загадала сама жизнь.

Но, так или иначе, враги у Тиберия остались. А два надежных товарища покинули его уже навсегда…

Но что за оживление среди охраны? Тиберий подался вперед, стараясь увидеть двор. Спокойствие нарушил чей-то нежданный приезд. Предчувствие ледяным холодом дохнуло в разнеженную теплом душу. Неужели стряслась беда в Риме? Как он любил Рим и ненавидел римлян!

Вбежал секретарь. По его встревоженному лицу Тиберий понял, что не ошибся.

– Цезарь!

Тиберий мысленно отметил, что раб забыл о приветствии.

– Прибыл префект претория! В Риме случился страшный пожар!

– Вели провести его в атриум, я сейчас буду.

Старик зябко повел широкими плечами, кутаясь в просторный шерстяной плащ. Надо отдать приказ нагреть дом, теперь даже тепло солнца уже не спасает от холода старческих немощей. Воспоминания, подобно тонущему кораблю, тяжким грузом улеглись на дно души. Ум его освободился для принятия новых решений.

Макрон дожидался в атриуме, гулко меряя нетерпеливыми шагами узорный мраморный пол. Едва приподнялась оливковая занавесь и раздался знакомый стук палки цезаря, он застыл. Величественно ступая, появился император, и рука префекта взметнулась в приветствии.

– Приветствую, цезарь!

Тиберий тяжело уселся в кресло, махнул рукой, разрешая сесть и Макрону.

Его жесткие глаза из-под нависших бровей буравили насквозь, префект поежился.

– Разреши, милостивый цезарь, вначале поинтересоваться твоим драгоценным здоровьем! – начал Невий Серторий.

Но император видел, как нетерпение пылает в его взоре.

– Начни с главного! – повелел он.

– Отцы сенаторы шлют тебе свои пожелания…

– Я сказал, начни с главного! Пожелания отцов-сенаторов пропусти, все их чаяния сводятся к яду в моей чаше и кинжалу между лопатками. – Тиберий гневно насупил широкие космы бровей.

– Страшное бедствие обрушилось на Рим в ночь свадьбы Гая Цезаря. Полностью выгорели бедняцкие кварталы Авентина, и часть Большого цирка пришла в негодность. Народ ропщет, несмотря на увеличение бесплатных раздач хлеба. Форум бурлит, слышатся недобрые речи. Тюрьмы переполнены недовольными. Утром толпа осадила курию, требуя сенаторов развязать кошельки в помощь нищим, – Макрон отрывисто произносил заранее подготовленную речь.

Тиберий мрачно молчал, размышляя. Проклятой черни только дай повод устроить всеобщий хаос. Выжечь бы смуту каленым железом! А сенату на руку все беспорядки. Ведь умолчал Макрон, что недовольство направлено и против цезаря – он почувствовал невысказанное.

Тиберий хлопнул в ладоши, через миг появился раб-секретарь.

– Пиши! – приказал цезарь. – Для определения убытков, понесенных каждым домовладельцем, назначить Марка Виниция, Кассия Лонгина, Рубеллия Бланда и, – Тиберий помедлил в раздумье, – Гнея Домиция Агенобарба. Пусть мужья моих внучек займутся этим.

Макрон шумно выдохнул:

– О цезарь! Но ведь Домиций под домашним арестом.

– Я еще не получил ясных доказательств его связи с сестрой, сдается мне, дело о кровосмешении вообще шито белыми нитями. Тебе следовало бы, префект, более внимательно отнестись к этому делу.

– Но…

Взмах властительной руки пресек возмущение Макрона. Тиберий вновь обратился к секретарю:

– Отчет должен прибыть через десять дней. Да, и когда будут результаты по убыткам от пожара, я выделю средства для восстановления, чтоб опять деньги казны не осели в чьи-то кошельках.

Макрон молчал, осмысляя услышанное.

– Отчего ты не рассказываешь о свадьбе? – поинтересовался неожиданно Тиберий, и префекту почудилось ехидство.

Он нервно потер ладонью вспотевший лоб. Вновь зазвучал в ушах нежный манящий голос: «Возвращайся!» Макрон тряхнул седыми волосами, отгоняя наваждение, и только сейчас заметил, как испытующе глядит на него Тиберий.

– Неужели ты влюблен в эту молоденькую девчонку? Влюблен в жену Калигулы? По глазам вижу. Что ж, она красива, как моя Випсания. Ее глаза тронули и мое сердце, я сделал богатым и влиятельным ее отца в надежде, что она не захочет выйти замуж за лицемерного распутника Калигулу. Но мой добрый поступок канул в Лету. Единственное, что я этим выиграл, так это то, что Юний Силан стал моим верным орудием в борьбе против сиятельных отцов-сенаторов, моими глазами и ушами в Риме.

Макрон смущенно кашлянул, не желая отвечать на вопрос цезаря. Он опять отер холодный пот со лба, взмолившись про себя богам, чтобы Тиберий сменил тему разговора. Но император трясущейся старческой рукой подхватил чашу с вином и дал ему знак продолжать. Префект претория сухо и немногословно поведал Тиберию о ходе церемонии и вечернем пиршестве.

– А что там Агриппинилла? – Неожиданный вопрос едва не застал Макрона врасплох. – Я слышал, она выкинула ребенка. Пусть разводится со своим Агенобарбом, я подберу ей нового мужа. Домиций опозорил ее перед всем Римом в Саллюстиевых садах, ей давно пора было подать на него жалобу лично мне.

Макрон замер, уловив откровенный намек в словах цезаря. Энния подвигнет гордую внучку Тиберия сделать это, отомстить за себя. Теперь-то зверь будет повержен! Втайне префект уже торжествовал.

– Отправляйся, Невий Серторий! Я жду тебя с докладом через положенное время.

Макрон взметнул руку в приветствии и с облегчением удалился. На выходе он краем глаза уловил, как в простенок скользнула быстрая тень. Гемелл! Что ж, цезарь уже принялся за дело всерьез, стремясь дать ему воспитание, достойное будущего наследника империи. Недаром же Тиберий так ненавидит Калигулу.

XL

Юния часто теперь ездила с визитами к отцу в дом Ливии. Силан с размахом перестроил его, значительно расширил комнаты, увеличил конюшню, купил еще рабов. Обеды его были самыми изысканными, клиенты осаждали двери, сенаторы советовались только с ним, зная, что его устами говорит Тиберий. Жалкая кучка его противников, к которой примкнул старый Аррунций, в прошлом друг самого Августа, выжидала благоприятного момента, надеясь, что растущее могущество вызовет со временем зависть и гнев цезаря, но Тиберий по-прежнему благоволил к Силану.

Лето подходило к своей середине, Авентин после пожара застроился почти полностью, Большой цирк уже давно был восстановлен. Квириты ожидали торжеств по случаю открытия и освящения храма Августа, построенного на средства Тиберия. Цезарь обратил несчастье римского народа себе во славу, затратив на возмещение убытков сто миллионов сестерциев. Имя его неустанно прославлялось на форуме наемными глашатаями.

Кассий Лонгин остался в Риме после завершения работы по подсчету убытков и теперь не спускал глаз с Друзиллы. Она беспрестанно жаловалась сестрам и Юнии на его тиранию. Ливилла и Виниций уехали в Помпеи, а Агриппинилла ссорилась с Агенобарбом, уличая его в новых изменах. Домиций вел себя довольно нагло, уверенный, что обвинения с него сняты окончательно, отпускал на счет Макрона вольные шуточки, которые его знакомые с удовольствием разносили по Риму. Он не осознавал, что это все лишь затишье перед бурей. Энния так и не смогла убедить подругу попросить у цезаря развода, Агриппинилла упрямилась и колебалась, но мед сладких речей Невии уже начал бередить душу.

Вновь занемогла Кальпурния. Уже две недели она не выходила к гостям, у нее стали выпадать волосы и ногти. Она сильно постарела, ее непрестанно рвало кровью. Падчерица каждый день навещала ее, привозила лакомые нежные яства, но даже их слабый желудок больной отказывался принимать. Кальпурния угасала на глазах. Муж почти не навещал ее, занятый делами в курии, приемом клиентов, подсчетом доходов с земель и испанских рудников, несколько раз даже предпринимал путешествие в Таррагону. До Кальпурнии доходили слухи о его частых визитах в дом Эмилиев и то, что молоденькая красавица хвастается подругам прекрасными украшениями. Она умирала одна.

Юния была счастлива в браке с Гаем, вопреки предсказаниям. Они поссорились лишь однажды, когда Гай сильно напился в последние дни майских празднеств арвальских братьев и ей пришлось забирать его из лупанара Лары Варус, где он провел с Лицинием, Статилием и Ганимедом трое суток. Это было уже слишком для ее терпения, несмотря на то что эти дни она провела в объятиях Фабия Персика.

Юния поначалу находила своеобразную прелесть в этой тайной связи, Павел был опытным любовником, сумевшим разбудить самые сокровенные желания ее души. Но Фабий начинал постепенно ревновать ее к мужу, любовь его крепла, и она уже задумывалась о разрыве. Но пока он был нужен ей для осуществления дерзкого замысла, к тому же он был по-отечески привязан к Гаю.

Агенобарб оставил ее в покое после свадьбы, найдя утешение в страстных объятиях блудницы Пираллиды, но Макрон по-прежнему искал встреч в общественных местах для прогулок. Она всякий раз ускользала от него, оставляя за собой шлейф надежд и невысказанных обещаний, Юния вела тонкую, продуманную игру с префектом претория. Энния отдыхала в Помпеях у тетки, уехав вместе с Винициями, и они с Ливиллой наперебой забрасывали ее смешными письмами.

Юния отвечала, собралась было приехать, но скончалась Кальпурния. Это случилось не внезапно, и Марк Юний был не очень опечален. Но когда снаряжали покойницу, даже наемные плакальщицы были поражены выражением ее лица. Злое недоумение сковало заострившиеся черты, но восковая маска прикрыла их от взглядов посторонних зевак.

Юния Клавдилла шла рядом с отцом в погребальной процессии, тщательно закутавшись в траурную столу. Никто бы не смог разглядеть, что взор ее горит огнем победного торжества. Она медленно шла и вспоминала.

Накануне кончины Кальпурнии Юния зашла к ней в комнату. Мачеха протянула ей иссохшую руку. Клавдилла пожала ее и села рядом. Кальпурния выглядела жутко. Волосы на голове совсем вылезли, торчали лишь редкие поседевшие пучки, глаза ввалились так глубоко, что торчали желтые скулы, губы побелели и истончились, на щеках и руках горели красные язвы.

Юния молча поднесла зеркало к ее лицу. Глаза больной на миг приняли осмысленное выражение, и из перекошенного рта вырвался тихий стон. Клавдилла низко нагнулась к самому ее уху и зловеще зашептала:

– Твой смертный час настал, ненавистная мачеха! Уже крылатый черный Танатос притаился за изголовьем, чтоб унести твою поганую душу в Тартар, где будет целую вечность мучить тебя. Это я тебя отравила.

Кальпурния едва шевельнула губами, но не смогла издать ни звука. Ее костлявая рука с язвами вместо ногтей мучительно сжалась.

– Ты не умерла в тот первый раз, потому что настало время моей свадьбы, но сейчас тебе уже нет причин жить. Я ненавижу тебя, ты отравила мое детство и угрожала раскрытием страшной тайны. Так же умирал и славный Германик. Тебе выпала честь познать те же муки, что и ему. Видишь этот лоскут? – Клавдилла подняла его к глазам мачехи, где еще теплился слабый проблеск жизни. – Здесь последняя доза яда, она окончательно убьет тебя, старая фурия.

Юния промокнула губы Кальпурнии, и через мгновение уловила тихий последний вздох отлетевшей души. Радостная улыбка засияла на ее красивых губах. Она отомстила. Яд из ларца Ливии сделал свое черное дело.

В восемнадцатый день до сентябрьских календ, в праздник Дианы, Гай впервые разлучился с Юнией и уехал на Капри к цезарю.

В отсутствие мужа Клавдилла попыталась затеять сложную интригу, избрав своим орудием Фабия Персика. Макрону, по ее замыслам, еще было рано появляться на сцене, где она разыгрывала свою искусную пьесу, и поэтому она продолжала томить его бесплотными надеждами.

В день Волтурналий они с Фабием нежились в объятиях друг друга в его загородном доме на Аппиевой дороге.

Яркое солнце дарило последнее тепло, но с севера вечерами дул холодный ветерок, сгоняя темные облака. Осень обещала быть ранней в этом году.

Сгустившиеся сумерки застали любовников в постели, где они провели день в любовных играх. Ненасытный Фабий изматывал Юнию до блаженного изнеможения, наслаждаясь ее роскошным телом. Он в очередной раз пересчитывал поцелуями пальчики на ее стройных ножках, как вдруг она сказала:

– Недавно Клавдий предупредил меня, что по Риму поползли слухи, будто Тиберий меняет завещание в пользу несовершеннолетнего Гемелла. Над головой Гая повис дамоклов меч. И я слышала от отца, что в сенате об этом переговариваются уже открыто. Макрон пожал плечами, среди преторианцев нет волнений, и он не желает придавать внимание глупостям. Но не думаю, что это не задевает его.

Фабий отвлекся от ее пальчиков:

– Любимая, проси развода. Зачем тебе быть замужем за неудачником, если уже сам дальновидный Макрон списал его со счетов? Я холост и с радостью женюсь на тебе.

Глаза Юнии округлились от гнева и удивления. Только сейчас она осознала, насколько далеко зашла их любовная связь. Прежде верный, Фабий теперь сам без размышлений утопит Калигулу, лишь бы жениться на ней. Но Клавдилла быстро потушила в глазах огонь. Ей нужно было поразмыслить, как исполнить то, что она задумала, и склонить к этому Фабия. Она быстро выгнулась дугой на кровати и горячо зашептала:

– Возьми же меня скорей, возлюбленный мой. Все исполнится, как ты пожелаешь.

Но, занимаясь с ним любовью, она уже не испытала прежней страсти. Ум ее лихорадочно работал, и крик блаженства вырвался из ее уст лишь тогда, когда она наконец нашла верное решение.

За ужином Павел вернулся к их разговору, но Юния уже была к этому готова.

– Я хочу повторить то, что, как ты можешь подумать, было сказано в пылу страсти. Я действительно хочу на тебе жениться.

Клавдилла задумчиво отпила из чаши:

– А ты отдаешь себе отчет, Фабий, что наш брак заключен как священная конфарреация? И развод практически невозможен.

– Вздор! – вспылил Фабий. – Гай Цезарь – понтифик и волен аннулировать ваш брак.

– Но мне не кажется, что он согласится это сделать, – возразила Юния. – Он горячо любит меня, думает, что и я сильно к нему привязана. Ты не боишься его мести, когда он узнает, ради кого я решила его оставить?

– Да что он сможет? Едва ли Тиберий, обнародовав завещание в пользу Гемелла, оставит его в живых. Гая постигнет судьба Нерона и Друза, его родных братьев. Старый император всегда презирал его за злобный, лицемерный нрав, пустив о нем шутку, что не было на свете лучшего раба и не будет худшего государя. Думаешь, он доверит ему судьбу империи, укрепленные границы, мир покоренных провинций, полную казну?

– Ты прав, – произнесла Юния. – Если я вовремя не потребую развода, то наши бездыханные тела будут лежать рядом на Ступенях слез.

Она низко нагнулась к Фабию, обдавая горячим дыханием его щеки.

– Можно ускорить падение Гая, – тихо молвила она. – Подумай об этом. Всегда можно обвинить его в прелюбодеянии и, страшнее всего, в кровосмешении. Тебе ли не знать их отношений с Друзиллой. Она все еще влюблена в тебя, я наблюдала, сколько раз за эти три дня ее раб приносил тебе любовные послания.

Фабий заулыбался.

– Ты сможешь помочь им вновь возобновить отношения, – намекнула Юния.

– А ты умна. Жаль, что не станешь императрицей. Ты превзошла бы саму Ливию.

– Почему ты так в этом уверен? Гемелл еще не женат. Кто знает, может, мне удастся покорить его юное сердце?

Павел рассмеялся и притянул ее к себе, покрывая поцелуями хитрое личико.

– И думать забудь об этом. Я жить не смогу, если ты опять ускользнешь. – Он стянул с пальца массивный перстень с камеей, изображавшей Венеру с орлом. – Прими этот знак моей любви и нашего обручения. Он единственный в своем роде. Мой дед привез его из Александрии, города, где родилась ты, божественная. Знаменитый мастер Сострат создал эту красоту. С недавних пор я часто любовался этим драгоценным изображением, воспринимая его как знамение судьбы. Посмотри, какое сходство меж тобой и богиней.

– Ой, Фабий! – с укором сказала Юния. – Кажется, я не такая толстая. Но камея действительно прекрасна.

Она мечтательно провела пальчиками по выпуклому изображению геммы и внимательно всмотрелась в тонкие линии резьбы. Черно-синий сардоникс фона создавал дивное ощущение ночного неба, почти всю поверхность которого занимала голубовато-серая фигура Юпитерова орла, а перед ним стояла, подняв голову для поцелуя, обнимающая его Венера. Ее белая фигурка была невыразимо прекрасна, и Клавдилла залюбовалась этим бесценным изображением, разглядев для себя многозначительную аллегорию. Не знак ли это благословения от верховного бога на высшую власть?

Юния сняла с шеи золотое ожерелье и нанизала на него перстень.

– Он всегда будет около моего сердца, скрытый от посторонних взглядов. Я люблю тебя, мой Фабий, – серьезно произнесла она, – но мне пора вернуться в Рим.

– Я приеду через день, вслед за тобой. Вряд ли я выдержу более долгую разлуку, мое сердечко. Но ты подаришь мне хотя бы еще несколько мгновений?

Юнии пришлось подчиниться, и она смогла уехать только тогда, когда наступила глубокая ночь. Но не в Рим спешила она под надежной охраной преторианцев, а в Капую, куда уехал старый Клавдий. Ее дерзкий замысел требовал немедленного воплощения в жизнь, прежде чем Фабий Персик увидится с Друзиллой. Ей и в этом надо было опередить его, для чего она и отправила срочного курьера с письмом к сестре Калигулы. Другой курьер повез послание для Калигулы на Капри.

«Юния Клавдилла – Гаю Цезарю.

Возлюбленный мой! Душа моя истомилась в разлуке с тобой. Я бесконечно страдаю, слезы льются, стоит только подумать, что мы еще долго не увидимся. По Риму ходят нехорошие слухи, поэтому заклинаю, не уезжай пока с Капри, оставайся рядом с цезарем. Мысленно я буду рядом, не покидая тебя ни на миг. Терпи, ты должен смириться ради нашего будущего. Проявляй благоразумие и выдержку.

Vale!»