Текст книги "Рим. Цена величия"

XLIX

Горек оказался путь возвращения. Радостная Ливилла без умолку болтала, отвлекая Юнию и мешая ей безраздельно предаваться грусти. Тоска сжимала сердце, оно замирало, стоило лишь подумать о любимом Гае и месяцах разлуки. Годы, проведенные в Александрии, тянулись для нее мучительно долго, но то тягостное чувство томления уже стерлось в памяти, и душа Юнии болела, истерзанная болью вынужденной измены.

Узкая лента Аппиевой дороги убегала за горизонт. Передвигались они медленно – из-за повозок, нагруженных имуществом Ливиллы. Она не пожелала оставлять в Капуе свои наряды, посуду и еще множество ненужных вещей. Преторианцы сдерживали бег коней и откровенно зевали, им уже не терпелось добраться быстрей до теплых казарм. Движение тормозили и многочисленные крестьяне с гружеными повозками, перегрины, направляющиеся в Вечный город, – приходилось расчищать дорогу, следить, целы ли повозки, выжидать лишние часы. Рабы двигались медленно, надсмотрщик только впустую щелкал кнутом, оставляя кровавые борозды на коже, но продвижение все равно не ускорялось.

На второй день дороги Клавдилла в дурном расположении духа поругалась с Ливиллой, та обиделась и пересела в другие носилки. Юния облегченно вздохнула и наконец-то осталась наедине со своей грустью. Еще день прошел в томительной тоске, но вечером она, уже засыпая под мерное покачивание, вдруг поднялась, позвала начальника преторианцев, велела раздобыть ей красную тунику, панцирь, плащ, быструю колесницу и сбежала под охраной из десяти гвардейцев. А утром изумленная Ливилла, надеясь примириться с подругой, обнаружила ее носилки пустыми. Юния держала путь на Капри.

Краткое плавание по неспокойному холодному морю завершилось быстро, и ее нежная ножка ступила на твердую землю благословенного острова. Охрана гавани долго не желала ее пускать, и ей пришлось открыться. Жену наследника с почетом препроводили на виллу императора на вершине высокого холма.

Необычное оживление пробудило Калигулу от пьяного сна. Испуганная рабыня соскользнула с ложа и принялась шарить впотьмах, разыскивая хитон. Гай приказал ей успокоиться и лечь. Выглянув из кубикулы, он заметил шагающих в его покои преторианцев. Ледяная игла страха вонзилась в сердце, заставила попятиться. Занавес откинулся, и вошел Германн с его вечной ухмылкой.

– Из Рима к Гаю Цезарю! – Его широкий рот раздвинулся еще шире в безобразной усмешке.

Стремительное движение вошедшего следом преторианца отбросило его в сторону, пара цепких рук обвила шею Калигулы, и знакомый дивный аромат заполнил кубикулу.

– Любимый!

Ухо отказывалось верить знакомому шепоту.

Юния! Вот и свиделись! Германн продолжал ухмыляться, наблюдая, как счастливый Калигула прижимает к себе тоненькую девушку в короткой красной тунике. Ее роскошные волосы красиво отливали в полумраке лунным светом. Влюбленные молчали и целовались, пока наконец Клавдилла жестом не дала понять нахальному телохранителю, чтоб тот убирался. Германн, все так же усмехаясь, опустил полог, раздумывая, поубавится ли радость госпожи, когда она найдет на ложе супруга рабыню.

Калигула совсем забыл о робкой девчонке, а та, скрытая под тяжелым расшитым покрывалом, боялась даже вздохнуть. Клавдилла первой услышала тихий шорох и разглядела очертания женской фигуры.

– Ты не ведешь стоический образ жизни вдали от супруги, – рассмеялась она.

Калигула с испугом всмотрелся в бездонную тьму ее глаз. Но ни малейшая искорка ревности не вспыхнула в черной глубине.

– Пошла прочь! – звонко крикнула Клавдилла, и рабыня робко, путаясь в складках покрывала, соскользнула с ложа.

Ее жалкая угловатая фигурка с короткими ножками насмешила Юнию, Калигула и сам улыбался, глядя, как девчонка пытается найти свой хитон. Терпение Клавдиллы иссякло, и она, молниеносно выхватив из прически золотую иглу, вонзила ее рабыне в плечо:

– Да убирайся же ты быстрее!

Нагая девушка убежала, оставив одежду. Из коридора послышался ее стон и смех Германна. Он о чем-то спросил рабыню, но толстый занавес заглушил их голоса.

– Укол ревности! – с мягкой улыбкой пояснила Юния Клавдилла свою выходку. – Хотя он должен был достаться кое-кому другому, но я так люблю тебя, мой милый.

Калигула жадно целовал ее нежные губы:

– Молчи! Не говори ничего. О боги, как я мечтал насладиться твоим дивным телом. Моя тоска граничила с безумием. Почему ты не писала мне? Я каждый день хожу встречать корабли в гавань.

– А о чем было писать? – едва слышно зашептала ему Юния, касаясь его уха губами. – О том, как я с твоим дядей подделывала документы, пытаясь доказать, что Гемелл – незаконнорожденный? Это была кропотливая, нелегкая работа. Или о своих страхах после отъезда немого курьера? Я болела, измученная ужасными падениями с Тарпейской скалы каждую ночь. Сколько раз, низринувшись вниз, я просыпалась в холодном поту! Об этом ты хотел бы прочесть, пребывая сам под дамокловым мечом?

– Я люблю тебя!.. Люблю…

Гай увлек ее на ложе, не дав излить всю горечь отчаяния, ему хотелось, чтобы Клавдилла почувствовала себя спокойной и защищенной в его крепких объятиях. Они неистово любили друг друга после долгой разлуки, страшные воспоминания одиночества постепенно отступали под натиском вечной любви. И Клавдилла уже забыла, что совсем недавно она с такой же пылкостью отдавалась другому мужчине, шептала ему те же нежные слова, потому что только с Калигулой она была искренней и счастливой.

Утро застало их спящими. Калигула громко дышал, крепко обхватив супругу волосатыми ручищами. Дыхания Юнии не было слышно, но порой она тихо стонала и ворочалась, все еще не в силах избавиться от бесконечной тревоги и чувства беззащитности, и Гай тогда просыпался, ласково гладил ее волосы, внимательно вглядываясь в тонкие морщинки лба, терпеливо ждал, когда они расправятся, осторожно целуя губы любимой. Счастье и любовь переполняли его, спокойствие снова воцарялось в душе, и он тихо шептал благодарственные молитвы богам за то, что позволили увидеть возлюбленную.

Но под утро он неожиданно пробудился от тревожного крика Юнии. Она металась по кровати и отбивалась от невидимого кошмара:

– Прочь! Прочь от меня, ужасные псы! О Геката, прошу, приди на помощь, усмири свой гнев, отзови проклятых тварей!

С ужасом Гай увидел, как изменился ее прекрасный лик. Мертвенная бледность разлилась по щекам, скулы заострились, явив ему истинное лицо божественной возлюбленной. Злобная Мегера! Он уже видел эту метаморфозу во время жертвоприношения темной богине в Авентинской роще, и страх объял его. Но Калигула пересилил испуг и сильно встряхнул Юнию за плечо.

Она открыла черные глаза, еще напоенные бездной мрачного безумия, но сразу же пришла в себя. Мегера исчезла без следа, а перед Гаем лежала напуганная Юния.

– Ты громко кричала, и я решился разбудить тебя. Что тебе снилось, любимая? Я испугался, увидев твое лицо.

Клавдилла внимательно посмотрела в его глаза, где зеленым блеском плескалась тревога.

– Это был страшный сон, – с усилием проговорила она. – Я бежала вдоль берега Стикса, вопли бесплотных теней звенели в ушах, а черные ужасные псы подземной богини мчались следом с глухим рычанием. Геката гневается, она голодна, жертвенный дым Авентина уже иссяк, и ей нужны новые жертвы. Мне надо вернуться. Медлить больше нельзя, иначе она заберет мою жизнь.

Эти слова больно обожгли сердце Гая.

– Но почему ты не можешь остаться на Капри? Мы сможем и здесь тайно совершить жертвоприношение.

– У меня, ко всему прочему, есть еще и незавершенные дела, – кратко ответила она и умолкла, недовольно поглядев на него из-под опущенных ресниц. Она уже предчувствовала дальнейшие вопросы.

Но Калигула ни о чем не спросил, напуганный таинственной бездной ее изощренного разума. Он просто молчал и смотрел изумленными глазами, видя пред собой незнакомую девушку. Клавдиллу смутил его странный взгляд, проникающий в глубину души, но ей не хотелось раскрывать ему свои планы, помня слова Клавдия о неблагодарности и призыв быть осторожной. Она опустила ресницы, размышляя, стоит ли довериться любимому, объяснить, что лишь из любви к нему она затеяла эту опасную игру. Но придется сознаться, что она изменила ему с Фабием, а затем убрала его с дороги, и с Макроном, чтобы приобрести над ним власть и помешать предать Калигулу. Нет, Гай не поймет и не простит ее. Юния гордо выпрямилась и решительно посмотрела на супруга:

– Послушай меня, любимый. Тебе нужно уговорить Тиберия вернуться в Рим. Цезарь уже и сам готов решиться на этот шаг после долгого пребывания на Капри.

Гай кивнул:

– А ты не можешь задержаться еще на ночь? Одним богам известно, сколько времени мы потом не увидимся.

Юния с грустью посмотрела в его зеленые глаза, но ответила: нет. Ее мысли уже были в Риме, с Макроном. Она раскаялась в своем безумстве, что, не выдержав разлуки, сбежала на Капри. А если префекту претория станет известно о ее поступке? Он никогда не поверит, что она любит его.

И тут же новый страх встал перед ней. На острове знают, что она приехала, и Тиберию уже донесли об этом. Невозможно уехать, не повидавшись с цезарем. Как воспримет Тиберий ее выходку? В первый раз сошло с рук, но сейчас уже все может обернуться иначе. Она задумалась.

Гай заметил, как взволнованно заблестел взгляд любимой, и нежно обнял ее.

Край занавеси кубикулы тихо откинулся, и вошел невысокий кареглазый юноша. Юния испуганно вздрогнула.

– О, Вителлий! Доброго утра тебе, мой друг, – сказал Калигула. – Ты напугал мою жену.

– Приветствую тебя, Гай, и тебя, прекрасная Юния Клавдилла. Твой неожиданный поздний приезд наделал шуму во дворце.

– Познакомься с моим другом Авлом Вителлием, – произнес Калигула. – Он долгое время уже живет на Капри, и тога совершеннолетнего вскоре накроет его плечи.

Юния быстро окинула взором хрупкую фигурку юноши. Красив как Адонис! Она догадалась, что он один из любимцев Тиберия. Спинтрий! Глаза девушки зажглись любопытством – в свой прошлый приезд она не видела ни одного из тех мальчишек, о которых так много ходит слухов в Риме.

Жесты Авла были наполнены женским изяществом, волосы тщательно уложены в завитки и перевязаны голубой лентой, туника почти прозрачная и с разрезами. Девушка сдержала усмешку. Вителлий тонкой рукой грациозно поднял чашу с вином, разбавил водой и, возлив богам, сделал глоток.

– Я пришел позвать вас на завтрак, голубки. Цезарь приглашает в триклиний.

Юния задрожала, и ее дрожь передалась и Гаю.

– Скажи, Вителлий, Тиберий гневается на нас? – спросила Клавдилла.

Адонис пожал гладкими плечиками и, покачивая бедрами, удалился.

– Глупый недоносок! – прошипел вслед Калигула.

Юния поморщилась, услышав грубое ругательство, но проворно вскочила и довольно похоже передразнила Вителлия. Гай расхохотался, но тут же испуганно умолк.

– Надо идти в триклиний. Тебе есть во что одеться?

Юния указала на преторианскую тунику и панцирь.

– Я сбежала к тебе ночью, бросив на Аппиевой дороге Ливиллу и всю одежду. Гепроний, начальник охраны, раздобыл мне эти вещи.

Калигула схватился за голову, паникой полыхнули его зеленые глаза.

– Ты с ума сошла! Мы пропали!

Юния скинула тяжелое покрывало с ложа, нашла хитон рабыни.

– Нет, он не годится, – со вздохом произнесла она, – чересчур темный и грубый. У тебя есть нож?

Калигула помотал головой.

– Достань мне его быстро!

Гай выглянул из кубикулы и поманил к себе охранника-германца. Удивленный, тот отдал ему свой короткий меч. В мгновение ока Юния отсекла широкий кусок ткани от сиреневого с золотыми цветками занавеса, натянутого над ложем.

– Пояс! – командовала она. – Помогай же, Сапожок, не стой как статуя!

Клавдилла проделала дыру для головы и принялась драпировать ткань вокруг пояса складками наподобие туники, руки ее дрожали от волнения, но справлялась с этим хитрым делом она довольно быстро.

– У тебя есть украшения?

Ее цепкие пальчики подхватили со столика массивный торк с драконьими головами и толстый ручной обруч с подвеской-смарагдом, который мужчины носят выше локтя.

– Прихвати же фибулой ткань на моем плече! Гай! Не медли!

Занавес вновь откинулся, и перед растерянными супругами предстал Германн:

– Цезарь ждет и уже начал выказывать раздражение по поводу долгого отсутствия наследника с супругой.

В триклинии слышалась суета, заглушавшая нежные звуки свирели.

Недовольный Тиберий возлежал на золотом ложе, укрытым пурпуром, и пил из чаши. Калигула поцеловал его огромную руку, а Клавдилла почтительно склонилась перед императором:

– Я прошу прощения у цезаря за свой нежданный визит. Но моя тоска по супругу пересилила голос разума в душе.

Она произнесла это так нежно, что недовольные морщины на лбу Тиберия постепенно разгладились, и он уже без раздражения посмотрел на девушку. Посмотрел и изумился, спрятав смех. Он не мог уже гневаться на ту, что нравилась ему все больше и больше.

Жестом он позволил им возлечь рядом. Внизу стола расположились раскрашенные мальчишки и среди них Авл Вителлий. Юния старалась не выказать любопытства, разглядывая спинтриев. Раб впустил еще одного гостя. Клавдилла кинула на него взгляд и потушила блеск ненависти. Гемелл! Нескладная сутулая фигура неловко согнулась перед величественным императором и так же, не разгибаясь, скользнула в конец стола на свое ложе. Юния с усилием отвела взор и ласково глянула на Тиберия. Тот подал знак начинать завтрак. Кравчие поставили блюда с сыром, оливками, дымящимся ароматным паштетом, горячим хлебом и запеченными в тесте голубями. Взвизгивая, мальчишки делили меж собой куски. Юния под испытующим взглядом императора потянулась за булочкой. Массивный золотой обруч соскользнул с тонкой руки и покатился по мраморному полу, громко звеня подвеской. Клавдилла спокойно проводила его взглядом и, обмакнув булочку в вязкий соус, откусила кусочек.

– Гостеприимство дома Клавдия пресытило тебя, Юния Клавдилла? – обратился к ней Тиберий.

– Капуя – тихий спокойный город, я прошла полный курс этрусской истории, разучила новый алфавит и решила навестить своего супруга. Префект претория был настолько любезен, что по возвращении в Рим завез мне письмо Гая Цезаря.

Тиберий промолчал. Юния попыталась отломить крылышко птицы, но неожиданно лопнула застежка на фибуле, и плотная сиреневая ткань поползла вниз, обнажив точеное плечико. Юния невозмутимо придержала ее и, выхватив тонкую булавку из волос, сколола. Цезарь спрятал усмешку, увидев эти действия и то, как вытянулось лицо Калигулы.

Гай пришел на помощь супруге и подал ей крыло голубя.

– Твой отец, Клавдилла, испрашивал у меня позволения на женитьбу, – произнес Тиберий.

Глаза Юнии заблестели.

– Я рада, что отец решил обзавестись наследником. Надеюсь, его выбор пал на дочь Павла Эмилия, она скромная, порядочная девушка, ее брат – близкий друг моего супруга.

При этих словах она толкнула в бок возлежавшего рядом Калигулу.

– О, да! – подхватил тот. – Лепид – один из моих друзей.

Юния обернулась к Гаю и незаметно наградила его презрительным взглядом. Сколько можно трястись от страха, если их выходка уже всем известна, а Тиберий и не думает гневаться.

– Если дозволит мой цезарь, я сразу после завтрака уеду. Я оставила посреди дороги Ливиллу, отправившись сюда. Думаю, я успею нагнать ее на подступах к Риму.

Массивный золотой торк Калигулы своей тяжестью заставил ее согнуть шею, и Юнии пришлось сделать вид, что она преисполнена самого глубокого почтения к императору. Гай предложил всем выпить и пожелать цезарю долго здравствовать. Мальчишки засуетились, Вителлий достал лиру и красивым голосом исполнил торжественную песнь во славу императора.

– Спасибо, мои добрые сиротки. Ваше веселое общество скрашивает мое одиночество на этом благословенном острове, особенно после смерти самых близких друзей. – Тиберий казался растроганным. – Гай Цезарь, до меня дошли слухи, что твоя супруга прекрасно поет. Я хочу услышать ее голос.

– Юния с радостью исполнит любое твое желание, отец.

Клавдилла, с трудом собрав тяжелые складки самодельной туники, поднялась с ложа, грациозно поклонилась цезарю, незаметно для себя обнажив плечи, расцарапанные нашитыми золотыми цветами, и вышла из-за стола.

Ей было страшно, что в любой момент она может оказаться обнаженной перед гостями, если не выдержит булавка, цепь сизифовым камнем давила на шею, а нежное тело ныло, исцарапанное жесткими нитками занавеса.

Но она красивым жестом вынула из волос шпильки, распустив лунное золото волос, и, пока поясняла, что будет исполнять предсмертную песнь Сафо, бросившейся от любовного отчаяния в море с высокой скалы, закрепила ткань. И уже спокойно приняла лиру из рук Вителлия.

Тонкие пальцы пробежали по струнам, полилась тихая грустная мелодия, и Юния запела жалобную песню, наполненную стенаниями брошенной любовницы. Здесь звучала и надежда на счастье с любимым, и безысходность оттого, что его сердце уже принадлежит другой. Гневные слова срывались с ее уст, подобно рою разъяренных пчел, когда она проклинала соперницу, но голос тут же смягчался в призыве к возлюбленному, умоляя одуматься и вернуться к той, что безумно его любит.

В грусть песни выплеснулась и ее тоска в разлуке с Гаем, и боль вынужденных измен, и страх перед туманным будущим.

В конце последнего куплета она с силой ударила по струнам, чтобы мелодия на мгновение заглушила ее затихающий предсмертный плач, но голос опять окреп в искренних пожеланиях счастья неверному жениху, и на самой высокой ноте Юния неожиданно умолкла, тронула струны, и лира издала тихий звук, подобно волнам, что сомкнулись над головой несчастной.

Молчание воцарилось в триклинии, Тиберий долго безмолвствовал, прежде чем произнес:

– Я счастлив, несравненная Юния, что мне довелось услышать столь дивное пение. Твоя песнь осветила самые потаенные уголки моей души, вспомнилась моя драгоценная Випсания, наши счастливые дни. Спой, Клавдилла, что-нибудь веселое, чтоб душа не ныла в страданиях.

– Я рада исполнить пожелание цезаря.

И хотя плечи девушки нестерпимо ныли под грубой тяжестью ткани, шея затекла, а лира валилась из рук, Юния посмотрела на Калигулу, улыбнулась и запела песенку, любимую римлянами. На непристойных куплетах она испуганно замолкала, прикрывая рот рукой и из-под ресниц стыдливо посматривая на Тиберия, а мальчишки радостно и громко завершали припев. Постепенно все развеселились, и даже хмурое лицо цезаря озарила улыбка. Он позволил Клавдилле сесть и освежиться сладким вином. Наклонившись, Тиберий сказал:

– Мне нравится твой наряд, Юния Клавдилла. Ты не жалеешь деньги на дорогие прихоти.

Юния вежливо улыбнулось, выдернула булавку и собрала волосы:

– Повелитель позволит мне уехать сегодня в Рим?

– Да, ты уедешь, но мы должны побеседовать наедине.

Тиберий хлопнул в ладоши, все обернулись.

– Оставьте нас, мальчишки. И ты, Гай Цезарь, тоже уйди.

Юния поймала взгляд Калигулы, полный немого ужаса, и постаралась как можно спокойней улыбнуться ему.

– Ты нравишься мне, Клавдилла, – произнес Тиберий, едва они остались одни. – Ты смелая девушка! Не побоялась явиться на мой остров без дозволения, переодетой, как и в прошлый раз, преторианцем. Ты думала, я не замечу, что твой нелепый наряд сделан из испорченного занавеса?

Юния склонила голову, щеки ее запылали от стыда.

– Но не красней, глядя на тебя, я вспоминаю только лучшее, что было в моей нелегкой жизни. Я мог бы заставить тебя остаться тут со мной, запереть точно певчую птичку в клетку, но ты же улетишь, подобно легкому ветерку. Ты не создана для Калигулы, своим лицемерием он похож на раба, которого бьют палкой и заставляют улыбаться побоям. Я возвысил твоего отца, чтобы ты могла выбрать лучшего жениха империи, но ты осталась верна глупой детской любви. Неужели ты еще не распознала, что за низкое существо твой супруг? Разведись, я прошу, нет, приказываю!

Волна ненависти захлестнула Клавдиллу, она медленно подняла голову, сопротивляясь соблазну ударить отвратительного старика. Ей хотелось выплеснуть ему в лицо свой гнев, обвинить в гибели семьи Калигулы и в том, что только страх перед расправой заставил Гая притворяться и лицемерить.

Но девушка спокойно ответила:

– Как прикажет повелитель. Но твое пожелание совпало с моей просьбой, ради которой я и предприняла это путешествие. Да позволит цезарь мне самой подыскать нового супруга.

Тиберий недовольно нахмурил брови, но ничего не ответил и дал ей знак удалиться. С тяжелым сердцем девушка выбежала из триклиния, сдерживая гнев, сдавивший горло. Калигула ждал ее, бледный и осунувшийся, в своей кубикуле. Она молча переоделась и увлекла его за собой в сад.

– Что происходит, любимая? На тебе лица нет. Что сказал тебе цезарь?

– Он требует нашего развода, – сказала Юния и расплакалась. Слезы обиды и страха покатились по щекам.

Калигула обнял ее и прижал к груди.

– Но почему весь мир против нашей любви? Моя красота приносит только несчастья. Что делать нам теперь? Мы же не сможем обманывать самого императора.

Калигула задумчиво гладил ее лунные волосы, и они долго молчали в объятиях друг друга, прежде чем Гай произнес:

– С Тиберием пора кончать. И я сделаю все, чтобы он уехал с этого проклятого острова. Этот старик раньше только стоял на моем пути к власти, но сейчас он посягнул на самое дорогое, что есть в моей жизни, и если мы будем медлить, боги отвернутся от нас.

– Вернувшись в Рим, я принесу щедрые жертвы нашей богине – она поможет свершить задуманное. А сейчас прощай, мой Гай, корабль уже ждет в гавани. Я скоро дам о себе знать.

С тяжелым сердцем Калигула в последний раз нежно поцеловал супругу, и они вновь разлучились.

В узкой гавани, со всех сторон окруженной выступающими острыми скалами, Юнии пришлось ждать еще долго. В последний момент прибыл посланный Тиберием курьер и привез приказ, что она должна задержаться, пока не прибудет персона, вместе с которой они вернутся в Рим.

Клавдилла опасливо пробежала глазами послание еще раз, не понимая, что замыслил цезарь. Его слова о том, что она по приезде в Рим обязана объявить о разводе с Калигулой, не давали ей покоя. Кого же посылает ей в попутчики Тиберий? Надоевшего гостя или соглядатая?

Солнце уже стало клониться к горизонту – ожидание затягивалось. Но вскоре на дороге вместе с облачком пыли показались всадники, сопровождающие носилки. Юния нетерпеливо всматривалась в плотно задернутые занавеси и, когда они раздвинулись, едва сдержала изумленный возглас. Там сидел Тиберий Гемелл.

Германцы помогли ему спуститься. Он с трудом разогнул худое немощное тело и сощурил бесцветные глаза, недовольно оглядывая стоящую перед ним девушку.

– Приветствую тебя, внук цезаря! Император оказал мне большую честь, дозволив нам вернуться в Рим вместе. – Юния постаралась пересилить отвращение к отталкивающему лицу наследника и вложила все свое обаяние в эти слова.

– Мы, кажется, виделись за завтраком. – Неприятный голос резанул слух, подобно визгу железа на точильном колесе. – Я польщен, что такая красавица будет рядом.

Его бесцветные губы растянулись в улыбке, но колючий взгляд не изменился.

– О, я очарована изысканностью твоих речей. – Губы ее дрогнули в незаметной усмешке. – Унылый путь возвращения окрасится в радостные тона, если рядом будет хороший собеседник. Я не буду слишком навязчива, если предложу тебе свои носилки, когда мы высадимся на тот берег?

Гемелл согласно кивнул, раздумывая, нет ли иронии в словах Клавдиллы. Тиберий перед отъездом предупредил, что она очень умна, и советовал не болтать лишнего, а попытаться вызвать ее на откровенность.

Гемелл не мог и предполагать, что, отправляя его следить за Клавдиллой в Рим, цезарь попросту избавлялся от ненавистного отпрыска Сеяна.

Долгие часы плавания прошли утомительно. Вечером поднялся резкий ветер, лодку носило, и рабы едва гребли из-за тяжелых волн. Юнии стало дурно, она призывала Нептуна смилостивиться и остановить ужасную качку. Гемелл выглядел не лучшим образом, его без конца мутило, и он, беззащитный, сидел с тазиком на коленях под пронизывающими порывами.

На суше, едва ступив на твердую землю и усевшись в носилки, Юния тут же уснула, без ложной скромности склонив голову на костлявое плечо внука цезаря.

Теплые лучи утреннего солнца, пробивающиеся через щель занавеси, разбудили девушку. Гемелл, казалось, еще дремал, но веки его трепетали, выдавая отсутствие глубокого сна. Юния ласково окликнула его, и он открыл глаза.

– Да пошлют нам боги удачный день! – сказала Клавдилла. – К вечеру мы уже будем в Риме, и я наконец-то обниму своего отца.

Она принялась без умолку щебетать о том, сколько оставлено в Риме дорогих украшений и нарядов, рассказывала о прогулках по Капуе с Ливиллой, о том, как постарел дядя Клавдий и сколько времени он разъяснял ей свои нововведения в алфавит и преимущества новых букв. Гемелл откровенно зевал, молчал и метал недовольные взгляды на спутницу. Юния искусно притворялась, что не замечает его раздражения, и продолжала говорить.

Ее речь плавно и мягко скользила, обволакивала словами, точно паутиной, и уже к середине дня, после обильного завтрака, Гемелл понемногу начал оттаивать, улыбаться шуткам и вставлять редкие замечания. Клавдилла уловила эту перемену в настроении и сменила тему, принявшись осторожно расспрашивать юношу. Вначале вопросы были незначительны: о вкусах в поэзии, о философских взглядах, но по мере того как налаживалась беседа, Юния перешла к семейным делам. Гемелл давно уже утратил настороженность, позабыв советы Тиберия, и рассказывал без утайки о своенравной матери, жестоком отце, недолюбливавшем хилого сына, умершем братике, коснулся и мрачной фигуры Сеяна. Юния, как губка впитывавшая его скупые слова, поняла, что он не догадывается о своем истинном происхождении, как и о том, почему Тиберий отправил их в Рим вместе.

Ей удалось растопить лед в сердце юноши. Мрачный и одинокий, он никогда не имел близких друзей, прожив детство и раннюю пору юности среди заговоров и предательств. Друз часто обижал сына, Ливилла была неласкова и холодна, занятая любовной связью с Сеяном, Тиберий презирал его, поэтому он рос, замыкаясь с каждым годом все глубже в себе, одинокий и обиженный на весь свет. Гемелла тронула участливость прекрасной девушки, чья прелестная головка беззаботно покоилась на его плече всю ночь, он по-своему переиначил предостережения цезаря, почувствовал неискренность Тиберия и, проезжая вечером Капенские ворота, понял, что у него появился первый друг.

Это необычное чувство придало ему веселости и неожиданно наполнило счастьем. Он будто расцвел, подобно цветку, который с первыми лучами солнца раскрывает плотно сжатый бутон. От испытующих взглядов Клавдиллы не укрылись эти перемены, но она не подала виду и перед входом в дом Ливии пригласила робкого юношу погулять в Саллюстиевы сады в полдень следующего дня.

Дом отца встретил ее тихо и неприветливо. Огни над входом были потушены – это означало, что хозяин обедает в гостях. Вышел сонный привратник, разбуженный нетерпеливыми ударами в гонг, преторианцы шумели, поторапливая прислугу, им уже не терпелось добраться в лагерь и отдохнуть.

И дом ожил, засиял огнями, челядь засуетилась. Марк Юний, расширяя дом, выстроил небольшую прелестную купальню, куда счастливая Гемма и повела свою хозяйку. Юния даже испуганно приподняла столлу, ступив на мозаичный пол. Это был не пол, а океан, где плескались диковинные рыбы, расправляли крылья большие скаты, грозно щетинились иглами морские ежи. Стены были расписаны обнаженными нимфами и наядами, за которыми подсматривал из-за кустов хмельной Бахус с тирсом наперевес в компании козлоногих сатиров. Юния, отдыхая в теплом бассейне под расслабляющий массаж, перебирала тонкими пальцами ароматные бутоны и рассматривала купальню, посмеиваясь над толстыми телами наяд.

Клавдилла отказалась от обильного ужина, наскоро перекусила и велела принести ее вещи из носилок. Гемма запротестовала, умоляя отдохнуть с долгой дороги, но Юния осталась непреклонна. Из запыленного вороха она вытащила красную тунику, преторианский панцирь и шлем. Рабыня горестно всплеснула руками, догадавшись, что госпожа не намерена ночевать дома.

Мысли Юнии уже были далеко от дома Силана. Клавдилле хотелось увидеться с Макроном, и она загадочно усмехалась, наблюдая за Геммой, которая стягивала ремнями кожаный панцирь на ее груди. Рабыня не решалась задать вопрос, чему так таинственно улыбается ее госпожа, а Юния уже предвкушала страстные объятия любовника.

Она с довольным видом посмотрелась в гладь зеркала и нашла, что в шлеме с красным гребнем выглядит как весьма привлекательный юноша.

Ночная охрана из вооруженных рослых рабов уже ожидала ее у входа.

Дом Макрона был ярко освещен: префект претория устраивал обед в честь консулов Гнея Ацеррония Прокула и Гая Понтия Нигрина. Опустевшие роскошные носилки разместились под присмотром рабов вдоль высокой стены. Раб, прикованный цепью к толстому кольцу у порога, ударил в гонг, и управляющий провел Юнию в таблиний под видом срочного курьера цезаря. Со стороны триклиния доносились звуки веселой музыки, выкрики и громкий говор гостей. Из кухни тянуло вкусными запахами, звенела посуда, туда-сюда сновали рабы. На девушку никто не обратил внимания. Управляющий зажег маленькую лампу, слабый свет которой едва выхватил из темноты стол для письма, полки со свитками, и ушел. Юния осталась ждать, проклиная несвоевременный обед, к тому же ей самой захотелось есть. Пиршество грозило затянуться до утра, и Клавдилла уже раскаялась в своей проделке: неизвестно, насколько пьян Макрон, он может не придать значения тому, что его дожидается курьер с Капри.

Звон капель о медный поднос водяных часов мешал уставшей девушке дремать, голод и жажда заявляли о себе все настойчивей, и Клавдилла начала потихоньку опасаться, что умрет голодной смертью. И тогда она решилась.

Тихонько выскользнув из таблиния, она прошла через перистиль в дальние покои Эннии. Из рабов никто не обратил на нее внимания, и она беспрепятственно проникла в спальню госпожи, отгороженную персиковым занавесом. Здесь у подруги она бывала не раз и с легкостью разыскала в темноте вход в углу в маленькую кубикулу, где хранилась одежда.

Наугад Юния извлекла нежно-розовую тунику, быстро натянула на себя, скинула тяжелый шлем и вызвала рабыню ударом молоточка в маленький гонг. Сразу же послышался быстрый топот босых ног, и вбежала служанка Эннии.

– Слушаю тебя, госпожа, – и изумилась, увидев Юнию. – О Юнона, госпожа Клавдилла!

– Моя одежда залита вином, и твоя хозяйка милостиво разрешила мне переодеться в ее кубикуле. Быстро сделай мне прическу и помоги облачиться в столу.