Текст книги "Рим. Цена величия"

Макрон в ярости смял жесткие листы. Старик выжил из ума! Но тут неожиданно его ум озарила догадка. Цезарь готов вернуться! Конечно же! И все эти отсрочки – лишь уловки с его стороны! Если раньше предположения были лишены оснований, то теперь они подтвердились. Права Клавдилла – цезарю пора умирать. Едва он ступит в Рим, голова Макрона слетит одной из первых. Враги не дремлют, посылая гнусные наветы о его злоупотреблении властью в должности префекта преторианцев, и наверняка обвинение в оскорблении величия уже нависло дамокловым мечом. А сиятельные отцы-сенаторы умоются кровью, и обвинители сядут на одну скамью с жертвами – содрогнется империя, когда цезарь вступит в Вечный город.

Невий велел вызвать к нему Домиция Афра: пусть пока добьется отсрочки в суде и займется добычей новых показаний. Затем Макрон набросал записку Клавдилле: «Любовь моя! Мне уже не придется прилагать усилий к тому, что было нами задумано. Все скоро свершится и без нашего участия, поэтому надо быть наготове. Увидимся за полночь в твоих покоях, верный человек проведет меня незамеченным». Но это послание так и осталось неотправленным. Не успел его стиль последний раз сделать штрих на податливом воске, как принесли новые известия от Юнии, своим отчаянием ужаснувшие Макрона.

Когда он прочел торопливое письмо Клавдиллы, первой мыслью было перехватить Калигулу на Остийской дороге и убить его, но он смирился, как смирялся всегда перед умом этой женщины, и безропотно принял ее план доказать Гаю, что связь меж ними носит лишь политический характер, без намека на супружескую измену.

Юния волновалась и, перебирая свитки, едва сдерживала дрожь в пальцах. Пока все складывалось, как она задумала, но она переживала из-за Макрона, боясь, как бы из-за своей необузданной страсти он не натворил каких-нибудь безумств. Она подняла голову:

– Скажи, Гай, Тиберий собирается покинуть Капри в ближайшее время?

Ее вопрос застал Калигулу врасплох. Он не был готов к ответу и что-то невразумительно проговорил, пережевывая кусок мяса. Юния кинула взгляд Макрону.

– Значит, моя просьба осталась невыполненной? – спросила она. – Ты должен был выполнить свою часть задачи и уговорить цезаря вернуться. Но ты не сделал и этого.

Не вникая в серьезность слов супруги, Гай равнодушно пожал плечами:

– Я мало виделся с ним, он даже сироток своих забросил. Одному Авлу Вителлию уделяет внимание.

– Надо было заменить Авла на его месте, – зло прошептала Юния.

Калигула рассмеялся:

– Вряд ли цезарь захотел бы делить со мной ложе. Я не так красив, как Авл. И не издевайся надо мной, дорогая.

– Я сразу предупреждал, что не стоит возлагать надежды на Гая Цезаря, – сказал Макрон. – Тиберий вернется и без его увещеваний. Его утренние письма убедили меня в этом. И то, что мы задумали, Клавдилла, надо свершить по дороге в Рим.

– Возражаю, – твердо произнесла Юния. – Здесь, во дворце, удобнее всего подобраться к нему. Мне надоело доказывать тебе это, Серторий.

Они стали пререкаться, отстаивая каждый свою точку зрения. Гай вначале не вникал в суть их спора, успокоенный тем, что жена оказалась ему верна, и отягощенный обильной пищей и вином. Но постепенно стал прислушиваться и, наконец сообразив, о чем речь, встревожился.

– Я советую тебе, моя Юния, согласиться с префектом претория, – сказал он, и обе головы, белокурая и седая, обернулись на звук его нерешительного голоса. Они смотрели с недовольством, и Гай заметил это. – Не стоит так глядеть. Я внимательно выслушал все доводы и согласен с Макроном. Думаешь, Клавдилла, у него нет опыта в подобных делах?

Оба вздрогнули, почему-то сразу подумав о Фабии, а Калигула продолжал:

– Если Тиберий вступит за стены города, к нему будет невозможно подобраться, охрана во дворце так же сильна, как и на Капри. Если б хоть раз, Юния, ты попыталась пройти в его покои на вилле, тебе не дали бы сделать и шагу германские телохранители.

– Ладно, согласна. Двое против одного, – проговорила с усилием Клавдилла. – А когда ты собираешься возвращаться на остров?

Если б Калигула глянул на Макрона, то заметил бы, с какой любовью и восхищением смотрит тот на его жену, но он обиженно ответил, не сводя разочарованного взгляда с недовольного лица Юнии:

– А я остаюсь в Риме. (Клавдилла опустила ресницы, чтобы Макрон не уловил радостного блеска в ее глазах.) Даже если Тиберий и разгневается на мой побег.

Плечи Макрона опустились, вся грузная, мощная фигура разом сникла и ссутулилась. Не промолвив ни слова на прощанье, он резко сгреб со стола пергаменты и вышел. Гай и Юния еще некоторое время молчали, прислушиваясь к громкому эху удаляющихся шагов префекта претория, и смотрели друг на друга влюбленными глазами. Легкая дымка подозрений бесследно таяла в лучах яркой вечной любви, сиявшей в их взорах. На краткий миг они почувствовали себя маленькими детьми, стоящими в тусклом свете факелов перед алтарем в храме Астарты. И неожиданно обоим вспомнились слова детской клятвы, верность которой они сохранили на всю жизнь.

Калигула первым нарушил молчание:

– Прости меня, любимая, что поверил глупым наветам. Теперь я убедился, что ты верна мне. Я поговорю завтра с моей сестрой. Но, скажи, неужели ты хочешь, чтобы я опять уехал?

– Нет, милый. Я не хочу этого.

Она обняла его и прижалась щекой к жесткому панцирю. Гай погладил ее волосы.

– Скоро, совсем скоро мы будем вместе навеки и уже не расстанемся ни на миг, – тихо добавила она. Но тут же отстранилась и решительно сказала: – Садись и пиши цезарю.

– О чем?

– Проси разрешения на наш развод.

– Что?! – вскричал Калигула.

– Ты забыл, что он потребовал от меня именно это?

– Нет, не забыл, – тихим стоном слетело с его губ.

– Тогда пиши, не спорь и не оттягивай этот неприятный момент, но, я думаю, это не успеет произойти, потому что грядут более серьезные события.

– Ты об этом говорила с Макроном?

– Да, он согласен на все. Но он требует за это должность твоего главного советника, твоей правой руки. Конечно, он понимает, что это шанс со временем занять твое место. Вдруг с новым принцепсом произойдет несчастный случай? И сенат под давлением преторианцев согласится, чтобы он стал во главе империи. Макрон все продумал, кроме одного, – сказала Юния.

– Что несчастный случай может произойти и с ним, – эхом откликнулся Калигула.

LV

Императору сразу же доложили, что Гай Цезарь самовольно покинул остров, и преподнесли оброненное в гавани письмо. Пробежав глазами послание, Тиберий озадаченно вскинул косматые брови. Юния Клавдилла изменяет мужу с префектом претория? Ему вспомнился разговор с Макроном, когда тот прибыл с известием о пожаре Авентина в ночь свадьбы Калигулы. Цезарь тогда сразу догадался, что Невий влюблен в молодую жену Калигулы.

Но чтоб она предпочла юному Гаю пожилого мужчину, к тому же сына раба? Тут что-то было не так. Цезарь задумался, прикрыв глаза огромной морщинистой рукой. Память услужливо подсказала ему их последний разговор. Она тайком прибыла на остров, стремясь повидаться с супругом, но, когда он потребовал их развода, тут же с легкостью согласилась, не моргнув и глазом. Ее красота и призрачное сходство с незабвенной Випсанией затуманили голову и ему, не позволив разглядеть необычный для молодой женщины острый, проницательный ум. Неспроста в любовники выбран Макрон, хотя ее возлюбленным мог стать любой красивый и сильный мужчина из семьи с безупречным именем. Дочь богатейшего сенатора, жена наследника императора, первейшая красавица Рима – и вдруг запятнала себя недостойной связью с сыном раба, бывшим погонщиком скота!

Тиберий устало свесил руку и откинул голову на мягкие подушки ложа. Спящий рядом Авл тихо пошевелился. Цезарь резко повернул к нему голову. Безупречный профиль с легкой горбинкой, сладостно изогнутый порочный рот, мягкие каштановые локоны, разметавшиеся по подушке. Адонис! Тиберий отвернулся, не в силах сдержать легкого стона досады. Он стал стар и страшен, запах тела неприятен, как у козла, никакой сильный аромат не в силах заглушить его, и часто легкая брезгливость скользит во взорах его любимца.

На ум пришли уверения Силана, что его дочь слепа в любви к товарищу детских игр и голова ее не кружится от невиданных почестей ее красоте. Так любит она Калигулу или нет, как уверяла его? Долг, обязанность…

А ведь эта девчонка смогла обмануть всех и даже его, обычно столь подозрительного, затуманив голову божественной красотой и сладким голосом сирены. Да, сирена, влекущая дивным пением к погибели! Тиберий не сомневался, что она вывернется из этих тенет, которые глупая Друзилла попыталась на нее набросить. Надо же, всех впутала Клавдилла в свою игру! Все родные Германика участвуют в ее заговоре. И письмо от Друзиллы – не часть ли это сложной и хорошо продуманной интриги? Но Калигула… Участвует ли он в ней? Судя по тому, как он стремительно покинул Капри, вряд ли. Однако Клавдилла не могла не довериться ему. Или он нарочно подкинул это письмо, действуя по заранее намеченному плану?

Тиберий тяжело поднялся с ложа. Невыносимо ныла спина, боль выворачивала распухшие суставы пальцев и мешала согнуть колени. Цезарь стиснул губы и с усилием поднялся, опираясь на длинную палку. Вителлий, потревоженный шумом, тяжело вздохнул во сне и перевернулся на другой бок. Тиберий с завистью посмотрел на его молодое тело, гибкое, полное сил, и поспешно отвернулся, потушив нарастающую вспышку раздражения.

Цезарь чувствовал, что творится что-то неладное. Неужели за его спиной готовится заговор? И впервые в жизни он, не раз смотревший смерти в лицо на поле боя и чувствовавший ее зловонное дыхание сзади в родном Риме, испугался. Испугался, что проглядел змею, уютно свернувшуюся клубком в его сердце, которую сам впустил, обманувшись призрачным сходством с дорогим человеком. Все против него, ни одной близкой души не осталось рядом, все предали, покинули или добровольно лишили себя жизни. Вот оно – пророчество Фрассила перед смертью! Вот оно! Он дождался своей змеи. Старик заскрежетал зубами в бессильной ярости. Некому излить свои сомнения и тревоги! Он с ужасом осознал, что остался совсем один на этом свете. Руки его бессильно свесились, и с громким стуком упала палка, пробудив гулкое эхо в пустом коридоре.

Он должен немедленно возвращаться! Если заговор уже успел глубоко пустить свои корни, то вскоре и на Капри станет небезопасно. Благословенный остров может превратиться в смертельную ловушку. Надо избавиться от этой заразы, залить кровью потомков Германика Ступени слез и устрашить наглый сенат. Он вырежет все ненавистное потомство и объявит Гемелла своим единственным наследником. Пусть в его жилах течет кровь изменника, а не родного сына, но, в конце концов, он сам воспитывал его и явит Римской империи достойного преемника.

А через два дня поступили новые известия из Рима. Письмо от Гая Цезаря с просьбой о разводе, но без объяснения причин. Это лишь подстегнуло уверенность Тиберия в том, что Калигула причастен к заговору и что Клавдилла испугана, как бы он, Тиберий, ничего не заподозрил. Но цезарю уже донесли, что она не покидала покоев на Палатине и не возвращалась в дом отца. Тиберий решил повременить с отъездом до мартовских календ и направил в Рим свое распоряжение коллегии понтификов и верховным фламинам Юпитера, Марса и Квирина, чтобы они подтвердили расторжение брака, заключенного путем конфарреации между Гаем и Юнией. Тиберий отдавал себе отчет в том, что этот процесс может затянуться, потому что только коэмпция могла быть расторгнута без согласия жрецов.

Но вскоре выяснилось, что его распоряжения отодвинуты на более поздний срок и в Риме начались приготовления к Фериям марта, посвященных Марсу. Вероятно, Калигула как понтифик сам оттягивал развод. Тиберий решил запастись терпением и не писать ничего в Рим, но дата отъезда уже была назначена.

Теперь он уверился, что Гай и Юния любят друг друга и что Клавдилла морочила ему голову искусным притворством.

В последнюю неделю февраля Рим наполнили грязные противоречивые слухи. Сын бывшего консула Секст Папиний, красивый юноша, неожиданно совершил самоубийство, бросившись с большой высоты. Вину за это в сенате поспешно возложили на его мать, которая, давно пребывая в разводе, нежностью и обольщениями довела юношу до мысли о смерти как о единственном средстве покончить с этим. Мать, обвиненная перед сенатом, обнимала колени сенаторов, долго говорила о своем столь близком и понятном каждому горе, о том, как страдает ее слабое женское сердце, и без конца клялась богами, что невиновна. Однако непреклонные отцы отечества тем не менее запретили ей проживать в Риме в течение десяти лет, пока ее другой сын не выйдет из легко доступного соблазнам возраста.

Но вдруг поползли непристойные сплетни о Друзилле, полные настолько отвратительных подробностей, что Кассий Лонгин сразу увез ее в Капую. Это только подстегнуло безымянных недоброжелателей, развесивших коряво написанные листки, изобилующие грязными намеками, на всех перекрестках и на форуме, а народ с удовольствием их перечитывал сотни раз, разнося вести по знакомым. Весь Рим обвинял сестру Гая Цезаря в том, что она опоила скромного, порядочного Секста Папиния любовными зельями, свела с ума изощренными развратными ласками, а натешившись вдоволь, дала ему напиток безумия, что и толкнуло его на самоубийство. И мать обвинили лишь потому, что Кассий Лонгин пожертвовал огромную сумму денег судебной комиссии, а несчастная женщина, пережившая такое страшное горе, невиновна. В этих сплетнях не было ни капли здравого смысла, к тому же мать юноши давно славилась своей склонностью к молоденьким мальчикам, хоть и пребывала в зрелом возрасте, но и патриции, и плебеи с радостью делились подробностями за обеденным столом или при встрече на форуме. Этим слухам не давали затихнуть и забыться значительные вливания звонких сестерциев в кошели наемных разносчиков сплетен, что писали злобные наветы, из рук самой божественной Клавдиллы. Так она в тайне от всех отомстила Друзилле и избавилась от ее присутствия в Риме.

Потрясенная Друзилла, не понимающая причин этой травли, серьезно заболела, и Кассий, слепой в верной любви, некоторое время опасался за ее жизнь. И хотя Юния ни с кем не поделилась своей затеей, одна Агриппинилла догадалась, кто стоял за этими происками против ее сестры, но это не взволновало ее, а, наоборот, скорее укрепило уважение и восхищение умом Клавдиллы.

Добрая Ливилла последовала с мужем за сестрой, искренне ее жалея. Она обиделась на брата и Юнию, когда они позабыли о ней, бросив одну в темном коридоре дворца. Ее, напуганную и продрогшую, увез домой Кассий Херея.

Юния после возвращения супруга больше не могла встречаться с префектом претория, и их уютная маленькая кубикула с купальней в лупанаре Варус пустовала. Макрон со злости услал Эннию в Анций, подальше со своих глаз: у них вышла крупная размолвка из-за совета в доме Агриппиниллы. По настоятельной просьбе Клавдиллы Домиций Агенобарб был выпущен под домашний арест. Он объявил, что готовит речь в свою защиту, а Вибий Марс заявил, что намерен уморить себя голодом, возмущенный ложными обвинениями. Комиссия сенаторов по делам об оскорблении величия ждала распоряжений Тиберия, но он упорно молчал, и узники по-прежнему пребывали в тюрьме. Старый Аррунций совсем высох, кожа его пожелтела, выпали волосы, и он стал похож на египетскую мумию. Лелий Бальб без устали слал проклятия Альбуцилле, сидевшей в соседней камере, и несчастная женщина часто плакала, впадая временами в настоящее безумие. Глаза ее почти ослепли от слез, она исхудала, и от былой стати и пышности не осталось и следа.

Мартовские календы украсили Рим цветами в честь праздника Юноны Люцины. Юния Клавдилла впервые приняла участие в Матроналиях. Священнодействия в честь богини проводились без участия мужчин в храме на Эсквилинском холме, и Юния вернулась немного уставшей после трудной церемонии, но полной новых впечатлений. В этот день, единственный в году, когда супругам разрешалось дарить подарки, Калигула порадовал ее драгоценным нарядом, искрящимся смарагдами, и прекрасными украшениями. Они были счастливы, не расставаясь ни на мгновение, и весь римский народ посвящал им свои молитвы.

Наступили долгожданные Ферии марта. В храме Марса на форуме Августа фламины принесли на алтарь традиционные жертвы, составляющие главное богатство земледельцев, от полей которых бог удалял войну и опустошение, – свинью, овцу и быка. На Марсовом поле возвели деревянные трибуны, украшенные лавровыми венками и гирляндами, насыпали песка для состязания колесниц. И каждый день море голубей окрашивало небо в цвета победившей партии. Чаще всего птицы взлетали ввысь зеленым облаком, потому что Евтих, маленький возничий, неизменно одерживал победу за победой со своей квадригой. И патриции, и плебеи сходили с ума, делая ставки, проигрывая деньги, имения и рабов, во время бегов. Инцитат принес неслыханное богатство Гаю Цезарю, но когда определялась победившая лошадь, Евтих в последнем забеге предусмотрительно заменил Инцитата, правого пристяжного, на другую лошадь из квадриги. Ее и пронзили копьем, принеся в жертву богу войны. Отрезанную голову лошади закрепили наверху особого столба, у подножия которого развернулась битва за обладание этим талисманом. Две группы молодых патрициев, в числе которых был и Гай Цезарь, бились деревянными мечами не на шутку. Если бы оружие было настоящим, мало кто уцелел бы в этом сражении, а так многие отделались синяками, сломанными руками и выбитыми зубами. Калигула свирепо сражался, как лев, и с гордостью возложил окровавленную голову лошади к ногам своей возлюбленной под громкие крики толпы. Хвост лошади отрезали жрецы и дали крови стечь на ритуальный очаг. Остальную кровь сохранили и отнесли в храм Весты, где ее должны были смешать с кровью весталок и отдать пастухам, чтобы те сожгли ее для очищения стад. Этот ритуал свято соблюдался каждый год для увеличения урожая.

В шестой день до мартовских нон Марк Юний Силан торжественно ввел в дом новую жену – красавицу Эмилию. Веселое празднество продолжались до утра, а вечером на репотии молодая супруга ясно дала всем приглашенным понять, что отныне она – полноправная хозяйка в своем новом доме, и Силан значительно погрустнел, осознав, что ее нрав еще сварливей и вздорнее, чем у Кальпурнии. А Юния с облегчением вздохнула, что им не придется делить кров, и от души пожелала отцу терпения.

LVI

Известие, доставленное запыленным, усталым курьером ранним утром мартовских нон, переполошило весь Рим. Тиберий покинул Капри и по Аппиевой дороге возвращается в Вечный город.

Паника охватила сенат. Обычное ежедневное заседание было смято, и решено было выслать почетное сопровождение навстречу цезарю, но все голосовали вяло, обдумывая завещания или предлоги для спешных отъездов в провинции. Но тем не менее каждый осознавал, что все предосторожности напрасны, потому что у цезаря длинные руки и он сможет достать их в любом уголке огромной империи.

Макрон сразу же отправился в Палатинский дворец. Там уже царила суета, рабы приводили в порядок покои цезаря, готовили пиршество, украшали огромный атриум роскошными цветами. Бледный Калигула выбежал ему навстречу.

– Мы уже слышали эту новость, Невий Серторий, – сразу сказал он вместо обычного приветствия.

– Собирайся, Гай Цезарь, мы должны немедленно выехать для встречи Тиберия. – И, склонившись к его уху, добавил: – Он не должен войти в Рим, иначе это обернется бедствием для всех нас.

– Клавдилла поедет с нами?

– Ты и шагу без нее не можешь ступить? Забыл, что вы затеяли развод?

Калигула не успел ничего возразить Макрону, как в атриум вбежала Юния. Волосы ее были в беспорядке, домашняя туника сползла, обнажив плечи, ремешки желтых сандалий волочились по полу – все выдавало сильное беспокойство.

– Невий, ты уже знаешь, что случилось? Я собираюсь сегодня же вернуться к отцу. Поздно! Ах как поздно!

В волнении, забывшись, она подбежала к Макрону и крепко обняла его, будто ища защиты в его медвежьих объятиях. Не веря этому счастью, он ласково погладил ее лунные локоны и нежно поцеловал Юнию на глазах у изумленного Калигулы. Но Клавдилла, уже опомнившись, холодно отстранилась от Макрона и подошла со словами к мужу:

– Невий мне как отец, я люблю его всей душой, ведь он один способен защитить нас. Слышала, вы собираетесь выехать навстречу императору, так не медлите. Я еду вместе с отцом немедля.

И хотя Макрон был разочарован, что возлюбленная назвала его отцом, но все-таки, поймав ее нежный взгляд, смирился, счастливый и гордый тем, что у него она искала защиты в этот тревожный миг. Как плохо понимал он ее коварное черное сердце!

Они встретили цезаря вечером. Он со свитой остановился на ночлег на своей роскошной вилле, расположенной на седьмой миле Аппиевой дороги. Оттуда уже виднелись городские стены.

Вечером Тиберий давал великолепный обед в честь своего возвращения.

Многие сенаторы и всадники выехали навстречу принцепсу, и обширный триклиний был переполнен. Марк Юний с дочерью и женой уже возлежал по правую руку от Тиберия. Легкие танцовщицы кружились меж столами, рекой лились благовония и дорогие вина, блюда были отменными. Тиберий благосклонно принимал приветствия от прибывающих гостей, пожелания долгой жизни, без конца отвечал на вопросы о здравии, изредка кидая изучающие взгляды на Клавдиллу. Лицо ее отца лучилось неподдельной радостью, он уже был порядком пьян, без устали поднимая чашу за чашей во славу своего императора; его молоденькая жена хмурилась и потихоньку толкала его кулачком в жирный бок. Юния казалась безмятежной, и Тиберий, любуясь ее прекрасным лицом, забывал, что еще недавно чувствовал в ней своего врага. Ни одна присутствующая на пиру матрона не могла соперничать с ней – так прекрасны были черные миндалевидные глаза, точеный носик и алые, красиво очерченные губы, вечная таинственная усмешка, которая не давала Тиберию покоя.

Он не сдержал горькой улыбки, заметив, как она невольно вздрогнула, едва объявили о приезде Гая Цезаря и префекта претория. Впервые за много лет он ощутил в своей душе чувство жалости к жертве, представив эту красавицу в руках палача. Но за все приходится платить! Юния сделала рискованную ставку и проиграла. Но пусть пока наслаждается мнимым величием! Забавляясь, он повелительным жестом указал Макрону и Калигуле на ложа по левую руку, приготовленные для них заранее. Он еще подумает, оставить ли в живых префекта претория, но участь Гая и Юнии уже решена. Завтра! Завтра он вступит в Вечный город и одним махом разделается с этим нелепым заговором.

Император перехватил быстрый взгляд Клавдиллы, посланный Гаю. Виновна! И тут же заметил, как с яростной ревностью посмотрел на нее Макрон. И он виновен! Сомнений в его дальнейшей судьбе император уже не испытывал! Префекту претория достаточно будет послать кинжал! Рука его не дрогнет, едва он поймет, что изобличен в недостойной связи с изменницей.

Авл Вителлий затянул хвалебную песнь цезарю красивым звучным голосом, многие принялись подпевать ему, подняв чаши, полные вина. Но цезарь не слышал поющих, погруженный в свои думы, не в силах оторвать взора от прекрасного лица сидящей рядом Венеры.

Неожиданно Юния, разгоряченная вином, подхватила торжественный припев и обернулась к Тиберию. То, что она внезапно уловила в его взгляде, заставило слова замереть хладным комком в горле, а сердце мучительно и больно сжаться. Если бы не толкнувший ее нечаянно Силан, она бы так и смотрела на Тиберия с немым ужасом в дивных глазах, но отец неловко опрокинул серебряную чашу, и вино хлынуло на белую столу девушки. Опомнившись, она резко отвернулась и покинула ложе.

Тиберий проводил ее взглядом до выхода из триклиния, но, когда посмотрел на стол, увидел, что и место Калигулы пустует. Он опять усмехнулся.

Гай догнал Юнию у входа в кубикулу и нежно обнял:

– Приветствую тебя, моя божественная возлюбленная!

И сразу почувствовал, как дрожат ее плечи.

– Что так расстроило тебя, моя звездочка? Испорченную столу можно сменить на новую.

Она повернула к нему лицо, и он вздрогнул, увидев знакомый лик Мегеры.

– Что ты? Что испугало тебя?

Он и сам уже начал дрожать, будто в приступе лихорадки.

– Мне кажется, Тиберий подозревает о заговоре. Я прочла в его взгляде наш смертный приговор. Кто-то из нас троих предатель.

Гай побледнел.

– Это мог быть только Макрон, – твердо сказал он. – Он мстит тебе за то, что ты не ответила на его чувства.

– Нет. – Юния покачала головой и продолжила, немного подумав: – Я думаю, ты виноват в этом.

– Я?! – Руки Калигулы стиснули ее хрупкие плечи.

– Ты уехал раньше положенного времени. Ты же знал, что он приказал нам развестись. Куда подевалось письмо Друзиллы?

Гай в мрачной задумчивости потер лоб:

– Теперь я припоминаю, что, кажется, бросил его там же на песок, когда шел к своему коню.

– Глупец!

Рука Юнии взлетела, и звон пощечины на миг оглушил Калигулу.

– Мы умрем по твоей вине!

И она безвольно поникла в его объятиях.

– Но меня утешит только одна мысль, что перед судьями царства теней мы предстанем, держась за руки, – печально промолвила она.

– Этого не случится, клянусь Юпитером Громовержцем! – твердо сказал Гай. – Мы должны жить во имя нашей любви. Помнишь, что Мартина предсказала нам в Сирии? Я стану великим и могущественным, если ты будешь рядом. Поэтому мы не умрем – умрут другие.

Юния промолчала. Яркой вспышкой предстало перед ее глазами лицо старой Мартины, и будто наяву услышала она змеиный шепот: «Умрешь за своего возлюбленного?» – И дикий визгливый хохот колдуньи оборвал страшное видение из прошлого.

Клавдилла очнулась в кубикуле на постели. Испуганный Калигула из всех сил дергал ее за руку и кричал:

– Не бросай меня! Слышишь, не бросай!

– Что ты, Гай? – Юния с усилием привстала. – Я так сильно люблю тебя, что всю жизнь, сколько отмерили мне парки, буду рядом с тобой, несмотря ни на какие беды.

– Я раскаиваюсь, что подверг твою драгоценную жизнь опасности. Еще не поздно все изменить. Ты после развода вернешься в Александрию, а я позже приеду к тебе, и мы уедем подальше от Рима. Кроме тебя, мне ничего не нужно в этой жизни. Лишь бы ты всегда оставалась со мной, возлюбленная моя.

Глаза Юнии наполнились слезами, но она совладала с собой и резко поднялась:

– Эти слова недостойны будущего правителя Римской империи! Недостойны того, кто равняет себя с богами! Мы добьемся своей цели, какую бы высокую цену ни пришлось заплатить за наше величие!

Гай с восхищением посмотрел на супругу и крепко обнял ее, не заметив, как тоска исказила черты ее милого лица. Лучше прожить ярко и сгореть подобно Фаэтону, чем до старости прозябать в забвении и нищете.

В кубикулу заглянул Авл Вителлий.

– Голубки опять воркуют! – рассмеялся он тонким девичьим смехом, но Юния приметила, что глаза его остались холодны. – Не слишком ли долго длится ваше отсутствие? Кое-кто за столом уже заметил это.

– Останься со мной, Вителлий. Я почувствовала легкое недомогание, а Гай принес мне воды. Он уже уходит. – Клавдилла повернулась к Калигуле: – Иди же, Сапожок, мы уже все обсудили ранее. Развод меж нами – дело решенное, и цезарь одобрил его.

Калигула молча вышел, будто ненароком толкнув плечом нежного Авла, стоящего в дверях.

– Твой бывший супруг, кажется, взбешен? – приблизившись, поинтересовался Вителлий. – А не связано ли твое недомогание, прекрасная Юния, с возможным появлением наследника?

– Нет, как раз наоборот. – Щеки Юнии покрыла краска смущения.

– Извини за назойливость и излишнее любопытство, госпожа. – Вителлий уважительно поклонился, но Клавдилла уловила легкую тень насмешки. – Ты в состоянии присоединиться к пирующим или позвать рабынь?

– Не надо. Мне требуется лишь сменить столу, мой отец был несколько неосторожен. Я переоденусь, и ты проводишь меня к моему ложу.

Клавдилла зашла за занавес. Вителлий, растянувшись на постели, наблюдал, как шевелится легкая ткань, сомкнувшаяся за прелестной девушкой.

– Тиберий велел притащить в триклиний своего ручного змея. Он уже сожрал живого кролика, к ужасу пирующих.

Юния за занавесью издала возглас отвращения. Тонкая ткань, неожиданно потревоженная сквозняком, четко обрисовала соблазнительные формы ее тела, и Авл, вначале незаметно для себя, начал возбуждаться. А что, если она нарочно отправила Калигулу прочь, чтобы… Вителлий закусил губу. Но дерзкая мысль настойчиво билась, подталкивая рискнуть. Авл тихо поднялся, продолжая говорить, и начал подкрадываться мягкой кошачьей походкой.

– Тиберий очень суеверен насчет своего любимца, – болтал он, уже сам не осознавая о чем, взор его был прикован к занавеске, – я подслушал летом их беседу с Фрассилом. Это было их последнее свидание, астролог умер в тот же вечер на глазах у цезаря.

Вожделение Авла продолжало возрастать, он приостановился в нескольких шагах, готовясь к прыжку, даже не заметив, что занавесь застыла в неподвижности.

– И знаешь, что он наказал перед смертью Тиберию? Ждать свою змею! А тот с тех пор даже начал побаиваться своего уродливого змея, запер в клетку, чтобы тот не смог укусить его.

И тут, решившись, Вителлий резко рванул занавес и бросился на женщину.

Клавдилла почувствовала легкое движение в комнате и поняла по прерывистой речи Авла, что тот что-то затевает. Ей нетрудно было догадаться о его намерениях. Дернув ткань, он едва не упал, провалившись в пустоту перед собой – Юния успела отступить на несколько шагов. Ноги Вителлия запутались в занавесе, и он, к своему негодованию, свалился прямо к стопам Юнии. Она с легкостью перепрыгнула через него, и уже из коридора до него, барахтающегося на полу, долетел ее приглушенный смех. В гневе он смел со столика флакончики с духами, но тут же опомнился и рассмеялся сам. Глупо было надеяться!

Едва веселье поутихло, Клавдилла, спрятавшись за угол, припомнила, что бормотал Авл, стремясь отвлечь ее. И неожиданно ее страхи и тревоги улетучились – верное решение было найдено!

Она столкнулась с Силаном на входе в триклиний. Эмилия вела его под руку и тихо ругалась, когда он спотыкался и норовил упасть.

– А, дочка! Поспеши! Уже подали сладкие лакомства! Цезарь осведомлялся о тебе, пожелав, чтобы ты спела.

Клавдилла почтительно приблизилась к возлежавшему императору и поцеловала его сморщенную когтистую лапу:

– Дозволит ли мне повелитель исполнить песнь Сафо, что когда-то я уже пела для вас?

Тиберий кивнул, заметив, как Юния кинула злой взгляд на Гая, который с притворным воодушевлением гладил прелести одной из танцовщиц. Клавдилла ревновала!